Текст книги "Металлическое чудовище"

28. БЕЗУМИЕ РУФИ

Долго стояли мы молча, в полутемной комнате, прислушиваясь, погруженные в свои мысли. Громовая барабанная дробь продолжалась; иногда они отступала, и тогда слышался стук тысяч пулеметов, удары тысяч клепальщиков, одновременно ударяющих по тысячам металлических корпусов; иногда гром стихал, сменяясь треском, будто метеоры ударялись в полую сталь.

Но барабанный бой оставался все время, ритмичный, громовой. Руфь спокойно спала, положив голову на руку; две большие пирамиды бдительно стояли по обе стороны от нее; один шар застыл у ее ног, другой – у головы, а третий расположился между нами и ею; и все бдительно смотрели на нас.

Что там происходит, на краю каньона, за воротами в утесах, за завесой, в пропасти металлического чудовища? Какое сообщение передают барабаны? О чем повествуют их громовые руны?

Вентнор прошел мимо шара-часового, склонился к спящей девушке. Ни шар, ни пирамиды не шевельнулись; продолжали следить; этот их взгляд ощущался как что-то осязаемое. Вентнор прислушался к биению ее сердца, взял ее за руку, проверил пульс. Перевел дыхание, распрямился и успокаивающе кивнул.

Дрейк неожиданно повернулся и прошел к выходу; на его лице ясно отразилось напряжение и тревога.

– Ходил взглянуть на пони, – сказал он, вернувшись. – Он в безопасности. Я боялся, что он убежал. Темнеет. В каньоне и над долиной яркий свет.

Вентнор миновал шар, присоединился к нам.

Голубой дом дрогнул от взрыва звуков. Руфь пошевелилась; свела брови; руки ее сжались. Шар, стоявший перед нами, повернулся вокруг оси, скользнул к шару у ее головы, потом к шару у ее ног – как будто пошептался с ними. Руфь застонала, тело ее согнулось, неподвижно застыло. Глаза ее открылись; она смотрела на нас, как на какое-то ужасное видение; мне показалось, что она смотрит чужими глазами, в ее глазах отражались чужие страдания.

Шары у ее ног и головы повернулись, метнулись к третьему шару. На лице Вентнора я увидел выражение жалости – и огромное облегчение. И с удивлением понял, что страдания Руфи – а она явно страдала – вызывают у него радость. Он заговорил, и я понял почему.

– Норала! – прошептал он. – Она смотрит глазами Норалы, чувствует то же, что Норала. Там что-то неладно… с ними… Если бы мы могли оставить Руфь, только взглянуть…

Руфь вскочила на ноги, закричала – золотой звучный призыв, как у Норалы. Мгновенно обе пирамиды раскрылись, стали двумя сверкающими звездами, окружили ее своим сиянием. На их верхних лучах я увидел овалы – они угрожающе блестели.

Девушка взглянула на нас, овалы заблестели еще ярче, молнии готовы были сорваться с них.

– Руфь! – негромко позвал Вентнор.

Тень смягчила невыносимую жесткую яркость ее карих глаз. Что-то в них стремилось вырваться на поверхность, как тонущий человек.

Ушло в глубину, лицо приняло выражение ужасного горя; отчаяние души, поверившей во что-то и обманутой.

На нас смотрела обнаженная душа, лишившаяся надежды и ужасная.

Руфь снова отчаянно закричала. Центральный шар устремился к ней, поднял ее себе на спину, скользнул к выходу. Она стояла на нем, как юная Победа, Победа, глядящая в лицо поражению; стояла на загадочном шаре голыми стройными ногами, одна грудь обнажена, руки подняты, девственно архаичная, ничего не было в ней от той Руфи, что мы знали.

– Руфь! – закричал Дрейк. Отчаяние, такое же сильное, как у нее на лице, звучало в его голосе. Он встал перед шаром, преградил ему дорогу.

На мгновение существо остановилось, и в это мгновение прорвалась человеческая душа девушки.

– Нет! – закричала она. – Нет!

Дикий зов испустили побелевшие губы, он звучал неуверенно, запинаясь, будто сама посылавшая его сомневалась в нем. Звезды закрылись. Три шара повернулись – недоумевающе, смущенно. Руфь снова крикнула, звучно, с перерывами. Ее приподняли, опустили на пол.

Мгновение пирамиды и шары вращались вокруг нее – затем устремились к выходу.

Руфь с всхлипыванием качнулась им вслед. Как будто притянутая, она подбежала к выходу, выбежала наружу. Мы бросились за ней. Впереди сверкнуло ее белое тело, она бежала к пропасти. Бежала как легконогая Атланта. Далеко позади нас остался голубой дом, приближался туманный барьер, когда последним отчаянным усилием Дрейк поравнялся с ней и схватил ее. Они упали и покатились по ровной дороге. Руфь билась молча, кусалась, царапалась, пыталась освободиться.

– Быстрее! – крикнул Вентнор, протягивая мне руку. – Отрежьте рукав. Быстрее!

Ни о чем не спрашивая, я достал нож и отрезал рукав у плеча. Вентнор выхватил его у меня, склонился к Руфи; быстро сунул скомканный рукав ей в рот, прочно привязал.

– Держите ее! – приказал он Дрейку и сам с облегченным вздохом распрямился. Глаза девушки, полные ненависти, устремились к нему.

– Отрежьте другой рукав, – сказал он, и, когда я это сделал, снова наклонился, прижал Руфь коленом, перевернул и связал ей руки за спиной. Она перестала сопротивляться; он снова осторожно повернул ее, положил на спину.

– Держите ее ноги. – Он кивнул Дрейку, который сжал стройные лодыжки сильными пальцами.

Она лежала, беспомощная, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой.

– Слишком мало Руфи и слишком много Норалы, – сказал Вентнор, глядя на меня. – Если бы она закричала. Могла бы вызвать целое войско этих существ и сжечь нас. И сделала бы это – если бы догадалась. Вы ведь не думаете, что это Руфь?

Он указал на бледное лицо, на глаза, в которых сверкало холодное пламя.

– Нет! – Вентнор схватил Дрейка за плечо, отбросил на десяток футов.

– Черт возьми, Дрейк, неужели вы не поняли?

Потому что глаза Руфи вдруг смягчились; она жалобно посмотрела на Дрейка, и он расслабил ей лодыжки, наклонился, собираясь достать кляп изо рта.

– Ваш револьвер, – прошептал мне Вентнор; прежде чем я смог пошевельнуться, он выхватил мой пистолет из кобуры и направил на Дрейка.

– Дрейк, – сказал он, – оставайтесь на месте. Если сделаете еще шаг к ней, я вас застрелю. Клянусь Господом, застрелю!

Дрейк колебался, на лице его было выражение недоверчивого изумления; я сам негодовал из-за действий Вентнора.

– Но ей больно, – сказал Дрейк. Глаза Руфи по-прежнему жалобно и просительно были устремлены на него.

– Больно! – воскликнул Вентнор. – Слушай, парень, она моя сестра! Я знаю, что делаю. Разве вы не видите? Не видите, как мало от Руфи в этом теле, как мало от девушки, которую вы любите? Не знаю, откуда, но твердо знаю. Дрейк, вы забыли, как Норала обманула Черкиса? Я хочу вернуть свою сестру. Я помогаю ей вернуться. Я знаю, что делаю. Посмотрите на нее!

Мы посмотрели. В лице, которое смотрело на Вентнора, не было ничего от Руфи, как он и сказал. Холодный, страшный гнев, с которым Норала смотрела на Черкиса, когда он висел над своим гибнущим городом. Но тут произошло быстрое изменение – словно разгладились волны на ветреном озере.

Перед нами снова было лицо Руфи – только Руфи; и глаза тоже ее, умоляющие, жалобные.

– Руфь! – воскликнул Вентнор. – Пока ты нас слышишь – прав ли я?

Руфь энергично кивнула; снова исчезла, ушла.

– Видите? – мрачно повернулся он к нам.

Столб света упал на завесу, почти пронзил ее. До нас донеслась лавина звуков. Но до нас звуки все же доносились приглушенно. Конечно, подумал я, завеса.

И смутно удивился. Ведь основная цель завесы – удерживать, концентрировать магнитный поток. Задержка звука – случайный результат, не имеет отношения к истинному назначению завесы; ведь звук – это всего лишь колебания воздуха. Нет, конечно, это вторичный эффект. Металлические существа так же равнодушны к шуму, как к жаре или холоду…

– Мы должны взглянуть, – прервал мои мысли Вентнор. – Надо пройти завесу и посмотреть, что происходит. Победа или поражение – мы должны знать.

– Отрежьте свои рукава, как я, – сказал он Дрейку. Перевяжите ей ноги. Мы понесем ее.

Это было быстро сделано. Легкое тело Руфи висело между ее братом и возлюбленным. Мы быстро миновали туман, осторожно продвигались вперед в мертвой тишине.

Вышли из тумана и тут же отшатнулись от хаоса света и грохота.

Вентнор и Дрейк опустили Руфь, мы стояли, ослепленные, оглушенные, пытаясь прийти в себя. Руфь дергалась, извивалась, пыталась продвинуться к краю. Вентнор подошел к ней, прижал.

На коленях, таща Руфь, мы ползли вперед; остановились, когда поредевший туман, по-прежнему скрывая нас, позволил взглянуть не нестерпимую яркость, заполнявшую пропасть; туман чуть приглушал ее, и потому мы могли вынести этот свет.

Я всмотрелся: мышцы и нервы парализовало благоговением и страхом. Я чувствовал себя, как человек, стоящий вблизи боевых отрядов звезд, свидетель смертных мук вселенных; как пронесенный через пространство и повисший над извивами туманности Андромеды, глядя, как она в страданиях рождает солнца.

Нет подходящего образа, нет гиперболы – в окруженной горами долине была живая борющаяся сила, родственная той, что живет в туманностях и звездах; космический дух, преодолевший все измерения и стремящийся в бесконечность; разумная эманация самой бесконечности.

И голос ее был неземным. Она использовала земную оболочку для своего грома, своего звона – как в большой раковине можно услышать рев и шепот океана, так и здесь, гремящая раковина пропасти отражала голоса того беспредельного моря, что омывает берега бесчисленных звезд.

Я видел перед собой могучий водоворот во много миль шириной. Его волнами были мощные свечения; он был покрыт пеной молний, прошит бродячими туманами раскаленного пламени, пробит остриями живого света. Он ритмично выбрасывал огненную пену высоко к небу.

Над ним небо сверкало, словно щит в руках гневного бога. Из водоворота вздымалась гора, горящий левиафан светло-синего металла, погруженный в лаву невероятного вулкана; огромная металлическая дуга, пересекающая огненное наводнение.

А барабанная дробь, которую мы слышали, ревущие ураганы взрывающихся звезд – это падение радужных вершин, разряды молний, ритмические удары огненных лучей о сверкающую гору, которая от этих ударов дрожала и покачивалась.

Дрожащая гора, сражающийся левиафан – это был Город!

Само металлическое чудовище, охраняемое своими легионами, отбивалось от других своих же легионов, отделившихся от него и в то же время так же принадлежавших ему, как клетки принадлежат телу.

Металлическое чудовище сражалось… с самим собой.

Когда я впервые его увидел, чудовищное тело было в мили высотой; в нем находилось большое сердце конусов, что извлекали магнитный поток из нашего солнца; в нем другие конусы, меньшие, в нем мастерские, родовые покои и другие многочисленные загадки, которых мы не видели и о которых не могли и догадаться. Теперь это тело уменьшилось на целую четверть.

Двойной линией вдоль основания горы стояли сотни огромных фигур.

Угловатые, в их очертаниях не было ни одной вершины пирамиды, ни одной дуги шара, огромные, вздымались они ввысь. На верху этих фигур огромные массы в форме молотов, как те металлические кулаки, что обрушились на стены города Черкиса; но по сравнению с ними как лапа динозавра с рукой человека.

И фигуры эти были живые и изменяющиеся; они били гигантскими булавами, размахивали ими из стороны в сторону, как будто поддерживающие их столбы – огромные вертикально поставленные поршни.

За ними стоял второй ряд, такой же прямоугольный и высокий. От него отделялись десятки рук-балок. Этот ряд был густо усажен пламенеющими крестообразными фигурами. Раскрывшиеся кубы гневно сверкали красным и дымчато-желтым. Их щупальца вздымали множество огромных щитов, как те, что окружали помещение с конусами.

И когда ударяли молоты, над их согнутыми головами кресты посылали потоки алых молний. Из углублений щитов вылетали языки ослепительного пламени. Огненными канатами они связывали те существа, по которым били молнии, в которые устремлялись алые молнии.

Теперь я видел и фигуры нападающих. Гротескные, с иглами и клыками, пиками и рогами, шишками и кирасами; фантастически угловатые, словно рогатые боги яванцев, они шли навстречу башням, которые били их молотами, жгли молниями.

И были они такими же огромными, такими же непредставимо фантастическими в десятках своих меняющихся обличий.

Более чем на милю от поникшего Города пространство занимали, выстроившись, как небоскребы, мощные многоногие башни. На их вершинах вращались гигантские колеса. Из центра этих колес вырывались сверкающие молнии, множество копий фиолетового цвета. И свет их не был непрерывным; вспышки следовали за вспышками, и каждая устремлялась вслед за предыдущей.

Именно их удары и порождали барабанную дробь. Они били в стены, стекая с них потоками огня. Словно перед падением они пробивали стену, и она истекала огненной кровью.

С грохотом множества батарей молоты обрушивались на нападающих. Под их ударами шары и пирамиды разлетались на тысячи осколков, взрывались лазурным и фиолетовым пламенем, радужными многоцветными огнями.

Молоты тоже раскалывались, отлетали, превращались в потоки желтых и алых метеоров. Но место расколовшихся кубов тут же занимали новые. И всегда, стоило только свалиться рогатой клыкастой фигуре, распасться, исчезнуть, тут же поднималась другая, такая же огромная и страшная, она начинала метать молнии, рвать своими колоссальными иглами и крючковатыми челюстями, колотить огромными кулаками, подобными кулакам металлического Атласа.

Сражающиеся фигуры раскачивались, отступали и надвигались, спотыкались и падали, и корпус всего чудовища тоже раскачивался, придвигался или отдалялся, и это ужасное движение вместе с потоком света вызывало головокружение.

Из вращающихся колес непрерывно стремился поток молний, падая и на башнеобразные фигуры, и на стену Города. Раздался пронзительный вой, неземной тонкий вопль. У оснований защитников вспыхнул нестерпимый свет, подобный тому, что предвещал появление летающего существа у дома Норалы.

Но в этом свете не было сапфирового сияния, он был цвета охры, пронизанный зеленью. Но все же это было следствие той же самой необъяснимой силы: из тысяч таких огней появились гигантские прямоугольные столбы; огромные снаряды вылетели из пламенных пастей скрытых в земле титанических мортир.

Они взметнулись высоко, повернули и устремились на метателей молний. Под их ударами эти химеры пошатнулись; я видел, как живые снаряды и живые цели сплавляются, превращаясь в поток молний.

Но не все. В рядах рогатых гигантов появились бреши, но их тут же заполняли шары и пирамиды, отделявшиеся от колоссального корпуса. Непрерывным, нескончаемым потоком летели снаряды; и столь же непрерывно снова возникали нападающие.

Но вот из рядов нападающих вырвались вперед бесчисленные рогатые драконы, огромные цилиндры, усаженные пирамидами. Они шли навстречу снарядам, нацеливались на них.

Ощетинившийся дракон и бьющий молотом столб сталкивались и сплавлялись в невыносимой вспышке. Падали кубы, шары, пирамиды, некоторые раскрывались наполовину, другие полностью, в дожде дисков, звезд, огромных пламенных крестов; в буре немыслимых снарядов.

Теперь я увидел, что в Городе – в самом теле металлического чудовища

– идет такая же колоссальная схватка, что и снаружи. Оттуда доносился глубокий вулканический рев. С вершины срывались огни, каскады и фонтаны обезумевших существ, сражавшихся друг с другом, раскачивались на краях, падали; на фоне пылающего неба отражались силуэты борющихся химер.

Вой становился все сильнее. Из-за испускающих лучи башен появилось войско шаров. Они летели как тысячи бледно-лазурных металлических лун; боевые луны летели метеорным потоком, размахивая знаменами фиолетового пламени. Поднялись высоко, на мили и оттуда упали на спину чудовища.

Навстречу им поднялись огромные колонны из кубов, они разбивали шары, сбрасывали их вниз. Сотни, разбитые, падали, но тысячи продолжали нападение. Я видел, как они прилипают к столбам, колонны переплетенных кубов и шаров сжимали друг друга, как гигантские змеи, а вдоль их завитков раскрытие диски и кресты бросали друг в друга ятаганы молний.

В стене Города появилась светящаяся трещина; она прошла с вершины до подножия; расширилась в брешь, из которой полился поток света. Из щели устремился водопад рогатых шаров в тысячу футов высотой.

Но лился он только мгновение. Щель закрылась, зажав оставшиеся шары в колоссальных тисках. И раздавила их. В общем шуме ясно послышался ужасающий рев.

Из сомкнувшихся тисков лился поток осколков; они сверкали, искрились

– и умирали. И снова в стене нет ни следа щели.

Ураган огненных копий ударил в стену. Под его напором откололась часть живого утеса в милю шириной; обрушилась, как лавина. Ее падение открыло огромные пространства, большие помещения и залы, полные боевыми молниями; оттуда долетал рев, громовые удары. И тут же вся эта поверхность закрылась металлическими кубами. Стена снова стала сплошной.

Я оторвал ошеломленный взгляд от Города, посмотрел на долину. Всюду: в башнях, в переплетенных кольцах, в бесчисленных формах и комбинациях – сражались металлические существа. На колонны обрушивались металлические волны и отбрасывались назад; над сумятицей и безумием схватки взлетали металлические кометы.

И всюду: на юге и севере, на западе и востоке – на всей долине металлическое чудовище под пламенными знаменами, под бурей молний убивало себя.

Корпус Города наклонился; качнулся к нам. Прежде чем он закрыл от наших глаз пропасть, я увидел, что хрустальные мосты через гагатовую реку исчезли, чудесные драгоценные ленты на ее берегах разбиты.

Все ближе наклонялся Город.

Я ощупью отыскал бинокль, взглянул в него. И увидел, что там, куда падали молнии, металлические кубы гибли, чернели, становились безжизненными, тусклыми; сверкание маленьких глаз исчезало; металлические корпуса раскалывались.

Все ближе к городу подходило чудовище; я с дрожью опустил бинокль, не мог смотреть больше.

Падали рогатые фигуры, сражавшиеся с башнями. Снова встали, собрались для нового удара. Но тут Город приблизился еще больше, закрыл от меня поле битвы.

Я снова поднял бинокль. Благодаря ему металлический утес приблизился, оказался всего в пятидесяти футах, и я увидел, что крошечные глазки больше не светятся озорно или зло, они безумны.

Все ближе подбиралось чудовище.

На удалении в тысячу футов оно остановилось, собралось. И с ревом вся сторона, обращенная к нам, скользнула на дно долины.

29. ГИБЕЛЬ НОРАЛЫ

Упавшая масса достигала сотен футов в толщину. Кто знает, какие залы, полные чудес, помещались в ней? Да, тысячи футов было в ней, потому что обломки поднялись чуть не до края карниза, на котором мы лежали. Гигантский вал образовали тускнеющие остатки тел металлических существ.

Мы увидели тысячи пустот, тысячи помещений. Потом снова послышался громовой рев – перед нами открылся кратер с конусами.

Я увидел их в разрыве, они безмятежно теснились вокруг стройного устремленного к звездам столба. Казалось, дождь молний их не тревожит. Но кольцо щитов по краям кратера исчезло.

Вентнор выхватил у меня из рук бинокль, долго держал его у глаз.

Потом вернул мне.

– Смотрите!

В бинокль открывшийся огромный зал казался всего в нескольких ярдах от нас. Он был заполнен изменчивым пламенем. У остатков стен сражались толпы металлических существ. Но вокруг конусов оставалась свободная зона, и туда никто не входил.

В этом поясе, в этом сияющем святилище, были только три фигуры. Одна

– удивительный диск с огненным сердцем, который я назвал металлическим императором; вторая – мрачный огненный крест Хранителя.

А третья – Норала!

Она стояла рядом со своим сверхъестественным повелителем – а может, он был ее слугой? Между ними и плоскостями креста Хранителя размещалась гигантская Т-образная пластина с бесчисленными стержнями – клавиатура, управлявшая деятельностью конусов, поднимавшая исчезнувшие щиты; она же, вероятно, управляла энергией всего Города, тех меньших органов, один из которых поразил Вентнора.

Норала в бинокль казалась совсем рядом, так близко, что можно было протянуть руку и коснуться ее. Пламенеющие волосы развевались вокруг гордой головы, как знамя из потока расплавленного медного золота; лицо ее

– маска гнева и отчаяния; большие глаза устремлены на Хранителя; изящное тело обнажено, на нем ни обрывка шелка.

И от струящихся прядей до белых ног ее окружал светящийся овальный нимб. Юная Изида, девственная Астарта, стояла она в объятиях диска, как поруганная и преданная богиня, стремящаяся к мести.

Несмотря на всю свою неподвижность, мне показалось, что император и Хранитель сошлись в схватке, в смертельной рукопашной; я осознал это так отчетливо, словно, подобно Руфи, мыслил мозгом Норалы, смотрел ее глазами.

Мне стало также ясно, что эта схватка двоих – вершина той битвы, что кипит вокруг; что тут решается судьба, о которой говорил Вентнор; и в этом зале определяется не только будущее диска и креста, но и будущее всего человечества.

Но с помощью каких средств велась эта невидимая дуэль? Они не бросали молнии, не сражались никаким видимым оружием. Только обширные плоскости перевернутого креста дымились и тлели мрачным пламенем охры и алого; а по всей поверхности диска плясали холодные радужные огни, отбивая невероятно частый ритм; радужно светилось пламенное рубиновое сердце, сапфировые овалы превратились в огненные бассейны.

Послышался громовой разряд, заглушивший все остальные звуки, ошеломивший нас в нашем укрытии. По обе стороны кратера рухнули стены Города. Я бегло увидел множество открытых помещений, в которых светились меньшие копии горы конусов, меньшие резервуары энергии чудовища.

Ни император, ни Хранитель не шевелились, оба казались совершенно равнодушными к разворачивавшейся вокруг них катастрофе.

Я подполз к самому краю завесы. Между диском и крестом образовалось облако черного тумана Он был прозрачный, точно сотканный из светящихся черных частиц. Он висел, как черный занавес, удерживаемый невидимыми руками. Качался, дрожал, колебался – то в сторону диска, то в сторону креста.

Я чувствовал, как они напрягают силы, пытаются через этот туман добраться друг до друга.

Неожиданно император ослепительно вспыхнул. Как от удара, черный занавес отлетел к Хранителю, окутал его. И я видел, как под ним потускнели сернистые алые огни. Погасли.

Хранитель упал!

На лице Норалы вспыхнуло дикое торжество, отогнавшее отчаяние. Как в смертных муках, взметнулись плоскости креста. На мгновение сквозь черную завесу сверкнули его огни, понеслись вперед, ударились о загадочную клавиатуру, которой могли управлять только его щупальца.

Торжествующее выражение исчезло с лица Норалы. Его место занял невероятный, непередаваемый ужас.

Гора конусов содрогнулась. От нее протянулся мощный поток энергии, как продолжительное сокращение сердца. Под напором этой энергии император дрогнул, развернулся – и, разворачиваясь, подхватил Норалу, прижал ее к пламенеющей розе.

Вторая пульсация прошла через конусы, более сильная.

Диск содрогнулся в спазме.

Огни его поблекли; снова вспыхнули, неземным сиянием озарив фигуру Норалы.

Я видел, как извивалось ее тело, словно разделяя агонию диска. Голова ее повернулись. Большие глаза, полные невыразимого ужаса, смотрели на меня.

Спазматическим, бесконечно ужасающим движением диск закрылся…

И сомкнулся над ней!

Норала исчезла – была закрыта в нем. Прижата к запертым огням кристаллического сердца.

Я услышал всхлип, звуки перехваченного дыхания – понял, что всхлипнул я сам. Рядом извивалось тело Руфи, изогнулось конвульсивной дугой, застыло.

Конусы сбрасывали свои короны на дно. Гора растворялась. Под светящимися обломками неподвижно лежали распростертый крест и большой неподвижный шар, ставший гробницей женщины-богини.

Кратер заполнился бледным свечением. Все быстрее и быстрее стремилось оно вниз, в пропасть. И из всех меньших ям, от меньших конусов стремилось то же бледное свечение.

Город начал падать, чудовище рушилось.

Как воды, прорвавшиеся сквозь дамбу, сияние устремилось в долину. Над долиной нависла тишина. Молнии прекратились. Металлические орды застыли, сияющий поток ударялся в них, уровень его быстро поднимался.

В глубине тонущего города светилось множество призрачных отражений.

Они поднимались, прорывались на поверхность, проникали в каждую щель, в каждый разрыв, шары алые и сапфировые, рубиновые и радужные, веселые солнца из родового покоя и рядом с ними замерзшие бледно золотые солнца с застывшими лучами.

Многие тысячи их поднимались вверх и застывали на поверхности, пока вся пропасть не превратилась в озеро, покрытое желтой пеной солнечного пламени.

Эти загадочные шары поднимались группами, отрядами, полками. Они плавали по всей долине; разделялись и застывали неподвижно, как загадочные многочисленные души огня над умирающей оболочкой, в которой они жили.

Под ними, выступая из светящегося озера, торчали неподвижно какие-то громоздкие черные фигуры.

То, что было Городом, корпусом металлического чудовища, теперь превратилось в огромный бесформенный холм, и с него струились тысячи этих шаров, этих неведомых сущностей, которые когда-то были заключены в конусах.

Как будто чудовище истекало кровью, и кровь эта все выше поднимала уровень сверкающего озера.

Все ниже и ниже опускался гигантский корпус; было в этом беспомощном падении что-то бесконечно жалкое, что-то невероятно, космически трагичное.

Неожиданно шары дрогнули под потоком сверкающих атомов, спустившихся с неба: словно дождь прошел по светящемуся озеру. Частицы падали так густо, что шары превратились в тусклые ореолы.

Пропасть ослепительно, невыносимо сверкнула. Со всех неподвижных фигур устремились потоки огня, раскрылись горящие диски, звезды, кресты. Город превратился в холм горящих драгоценностей, разливавшийся потоком расплавленного золота.

Пропасть сверкнула.

В воздухе повисло напряжение, чувствовалось сосредоточение огромной энергии. Все гуще становились потоки падающих частиц, все выше вздымался желтый прибой.

Вентнор закричал. Я не разбирал слов, но понял его. Дрейк тоже. Он взвалил на широкие плечи Руфь, словно ребенка. И мы побежали назад, сквозь завесу.

– Назад! – кричал Вентнор. – Как можно дальше!

Мы продолжали бежать; добрались до ворот в скалах, пробежали в них, поднялись по сияющей дороге, ведущей к синему дому. Вот дом уже едва в миле от нас; мы бежали, задыхаясь, бежали, спасая жизнь.

Из пропасти донесся звук – я не могу описать его!

Невероятно одинокий, ужасный вопль отчаяния пронесся мимо нас, как стон звезды, болезненный и страшный.

Затих. И нас охватило чувство невыносимого одиночества, стремление к гибели, которое мы испытали в долине синих маков, когда впервые встретили Норалу. Но сейчас чувство было сильнее, сопротивляться ему невозможно. Мы упали; нас рвало на части стремление к быстрой смерти.

Теряя сознание, я смутно увидел, как ослепительно засверкало небо; умирающим слухом уловил громовой оглушительный рев. Нас окатила воздушная волна, плотнее воды, отбросила вперед на сотню ярдов. Уронила нас; за ней накатилась вторая волна, иссушающая, обжигающая.

Она пронеслась над нами. И хоть обжигала, но в ней таилась и какая-то бодрящая, насыщенная энергией сила; она прогнала смертоносное отчаяние и подкрепила гаснущий огонь жизни.

Я с трудом встал, оглянулся. Завеса исчезла. Ворота в скалах были полны плутоническим огнем, как будто там открывался проход к самому сердцу вулкана.

Вентнор схватил меня за плечо и повернул. Он показал на сапфировый дом, побежал к нему. Далеко впереди я видел Дрейка, он прижимал к груди Руфь. Жара стала обжигающей, невыносимой; легкие мои горели.

В небе над каньоном повисла цепь молний. Неожиданный порыв сильного ветра подхватил нас, потащил к пропасти.

Я упал, вцепился в камень. Прогремел гром, но не гром металлического чудовища или его орд; нет, грохот нашего земного неба.

И ветер холодный; он охлаждал горящую кожу; омывал больные легкие.

Небо снова раскололи молнии. И вслед за ними сплошным потоком хлынул дождь.

Из пропасти послышалось шипение, словно в ней гневалась вавилонская Тиамат, мать хаоса, змея, живущая в пустоте; змея Мидгарда древних норвежцев, держащая в своих кольцах мир.

Сбиваемые с ног ветром, затопляемые дождем, цепляясь друг за друга, как утопающие, мы с Вентнором пробивались к волшебному шару. Свет быстро гас. Но я видел, как Дрейк со своей ношей вошел в дом. Свет стал янтарным, совсем погас; нас охватила тьма. В свете молний мы добрались до двери, прошли в нее.

В электрическом свете мы увидели Дрейка, склонившегося к Руфи.

И как будто его хрустальная панель приводилась в движение невидимыми руками, вход закрылся. Буря смолкла.

Мы упали рядом с Руфью на груду шелков, пораженные, ошеломленные, дрожащие от жалости… и благодарности.

Мы знали – знали с полной уверенностью, лежа под этим куполом в черных и серебристых тенях, в свете вспышек молний, – что металлическое чудовище умерло.

Само убило себя!