Текст книги "Герцог-обольститель"

Глава 22

Оливия молчала. Она не проронила ни слова с того момента, когда храбро защитила его перед Клодетт, солгав, чтобы избавить его от осмеяния. Чтобы защитить их обоих.

Теперь она сидела напротив него в полутемном экипаже, и при свете луны были видны слезы, катившиеся по ее лицу. Откинувшись на спинку сиденья, она молча смотрела в окно.

Видеть ее такой было невыносимо тяжело. Он понимал, как глубоко ранил ее тем, что она узнала о его постыдном прошлом от кого-то другого, а не от него самого. Но теперь, когда она была так подавлена, он не знал, как подступиться к ней, как обо всем рассказать.

Его нервы были на пределе. Чем дольше она молчала, тем больше он беспокоился.

Когда они наконец выехали за пределы поместья и свернули на дорогу к городу, Сэмсон решил, что ее молчание длится слишком долго.

– Оливия...

– Ничего не говори, – произнесла она напряженным шепотом.

Ее тихая ярость причинила ему острую боль.

– Нам надо поговорить, – пытался он ее успокоить.

– Не здесь, – ответила она не глядя.

Его уверенность таяла с каждой секундой. Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел на нее в этом великолепном платье, на ее прекрасное лицо и вспоминал, о чем он думал и что чувствовал, когда она призналась, что любит его. Ничего более необыкновенного в его жизни еще не случалось. И будь он проклят, если он это потеряет.

Он прислонился головой к спинке сиденья и закрыл глаза. Он даст ей время подумать обо всем том, что произошло сегодня. А произошло так много. Началось с того, что она встретилась с Эдмундом наедине и смело настояла на своем. Потом они в первый раз занимались любовью. Вечером она танцевала с ним и призналась ему в любви, а потом ей пришлось встретиться лицом к лицу с Эдмундом и Клодетт и узнать, что у человека, которого она полюбила, был незаконнорожденный ребенок от женщины, которую она никогда не любила, а сейчас презирала. И в довершение ко всему она обнаружила, что люди, которым она больше всего доверяла, лгали ей и скрывали от нее информацию, не считаясь с ее чувствами.

Сэмсон еще никогда не испытывал такой яростной ненависти к своему брату.

Наконец экипаж остановился возле отеля. Вскочив с места еще до того, как карета остановилась, Сэмсон сам открыл дверцу и протянул руку Оливии. Но она, даже не взглянув, прошла мимо и быстро скрылась за дверями отеля. Он поспешил за ней, опасаясь потерять ее из виду хотя бы на мгновение, и поднялся вслед за ней в их номер на втором этаже.

Отперев дверь, она вошла первой и прямиком направилась в свою спальню, захлопнув дверь перед самым его носом.

Это его взбесило.

Он толкнул дверь и сразу же увидел Оливию, сидевшую на краю постели и уставившуюся взглядом в пол.

– Оливия...

– Уходи!

Он стиснул зубы.

– Нам надо поговорить!

– Нам не о чем разговаривать.

Господи! Что за существа эти женщины! Он провел ладонью по лицу, потом подошел к кровати, схватил ее за руку и, рывком подняв на ноги, буквально вытащил ее в общую комнату. Потом подтолкнул ее на софу, подошел к столу и зажег лампу. Она попыталась встать, чтобы опять уйти в свою спальню, но он с силой удержал ее на месте.

– Сядь.

– Уходи, Сэмсон.

Она произнесла те же слова, что и Эдмунд, и это его задело.

Он отодвинул от стола стул, тяжело на него опустился и расстегнул ворот рубашки.

– Нам надо поговорить, Оливия, – более резко, чем ему хотелось, сказал он. – Впрочем, говорить буду я, а ты будешь слушать и отвечать.

– Нет. – Она подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо – в первый раз с тех пор, как они танцевали в зале. – Между нами все кончено.

– Мне надо кое-что тебе объяснить, – тихо сказал он и провел влажными ладонями по бедрам, чтобы немного успокоиться. – И хотя тебе будет нелегко, ты должна выслушать меня.

– Я ничего не хочу слушать. Я хочу лечь. – Сэмсон почувствовал, что его раздражение приближается к критической точке.

– Не будем обсуждать, хочешь ли ты выслушать меня. Ты должна выслушать меня в любом случае.

Она поджала губы. Было видно, что она в ярости, но это было лучше, чем полное безразличие. Хотя и ненамного.

После небольшой паузы Сэмсон начал рассказывать историю, которая навсегда изменила его жизнь.

– Двенадцать лет назад Клодетт приехала в Англию со своим мужем, графом Мишелем Ренье. Мы познакомились на каком-то балу, потому что она не пропускала ни одного. Я не стану даже пытаться убедить тебя, что она меня соблазнила – ей и не нужно было. Я был очарован ею и твердо решил затащить ее в свою постель.

Оливия начала плакать. Это поразило его, поскольку он не дошел еще до самого главного. Но он был намерен продолжать, чтобы она услышала правду от него и притом всю сразу.

– В течение нескольких месяцев у нас была любовная связь, и я искренне верил, что мы любим друг друга. Да, она была замужем, но в то время это мало меня заботило. Я был молод, самоуверен, а она – прекрасная француженка... экзотический цветок, так отличавшийся от юных английских леди, которые либо прикидывались скромницами, либо вообще отказывались со мной разговаривать. Мне казалось, что Клодетт безумно в меня влюблена, и я был готов стать ее любовником.

Оливия прикрыла рот ладонью и, закрыв глаза, качала головой, словно отказываясь понимать. Слезы текли по ее щекам, и от этого у Сэмсона разрывалось сердце.

– Я был наивен, Оливия. Наивен, глуп и ослеплен женщиной, которая притворялась, будто я единственный в мире мужчина, которого она когда-либо любила.

– Где ребенок?

В ее голосе было презрение.

– Никакого ребенка нет, – прошептал он. Ее лицо окаменело.

– Так кому из вас, лжецов, я должна верить? – Ее рот скривился в саркастической улыбке.

Ее враждебность поразила его. Она опередила его, а ему следовало бы понять, что вопрос о его незаконнорожденном ребенке будет задан ею в первую очередь. Глядя в пол, он стиснул на коленях руки, чтобы унять дрожь.

– Никакого ребенка нет, – повторил он. – Мы были любовниками около года. Я знал, что она не сможет выйти за меня, и, честно говоря, я никогда серьезно об этом и не задумывался. Я был просто... околдован ею и хотел, чтобы это так и продолжалось. – После паузы он снова заговорил: – Потом она забеременела и сказала мне об этом. Я был... поражен, но потом сообразил, что у многих аристократов есть незаконнорожденные дети, и я просто приму это, потому что любил ее или думал, что любил. В то время я считал младенца не более чем досадной помехой, но намеревался поддерживать его материально.

– Как это отвратительно.

– Да, согласен. Но я был молод и самоуверен, и у меня вся жизнь была впереди, Оливия. Я также знал, что я буду обязан когда-либо жениться, чтобы у меня были законные наследники. Незаконнорожденный ребенок был мне ни к чему. Я отношусь к привилегированному классу, а люди этого класса часто поступают отвратительно, а потом жалеют об этом. Я один из таких.

Что она могла на это ответить? Она отвернулась и опять закрыла глаза.

Сэмсон потер шею. В голове у него стучало. Он больше не мог сидеть. Вскочив, он начал ходить по комнате.

– Когда ее муж узнал, что она беременна не от него – а знал он потому, что они уже несколько месяцев не спали вместе, – он приехал ко мне. Я, конечно, воспринял это как должное. У мужчин и женщин часто бывают внебрачные связи, особенно в среде аристократов, и я решил, что он просто скажет, что ждет от меня материального вознаграждения за воспитание ребенка. Я к этому был готов. Но произошло совсем другое. Он сообщил, что уходит от нее, что ему надоели ее выходки, что он немедленно вернется во Францию и будет жить как холостяк. Сказать, что я был в ужасе, – значит не сказать ничего.

– Твои выходки были, полагаю, не менее ужасны, – съязвила Оливия.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, и она по-прежнему на него не смотрела. Он знал, что не может сейчас подойти к ней, утешить, прошептать слова любви, потому что она наверняка его оттолкнет. А этого он не перенесет.

Он остановился на середине комнаты и решил, что, прежде чем он попытается снова завоевать ее доверие, он расскажет ей все до конца. Его руки дрожали, и он сунул их в карманы.

– Это был день, когда умерла моя наивность, Оливия, – прошептал он, глядя в пол. – Муж Клодетт сказал мне – и притом, заметь, с гордостью и большим удовольствием, – что она была любовницей моего брата почти все то время, когда она была со мной. Что она использовала нас обоих, но не любила никого, кроме себя. Я был настолько глуп, что не поверил ему и прогнал его. А потом поехал к Клодетт.

Воспоминания об унижении тех давних дней нахлынули на него с такой силой, будто все случилось только вчера.

– В то время у Клодетт в Лондоне был дом, и я приехал к ней днем, чего я никогда раньше не делал, соблюдая приличия, и прямиком направился в ее спальню.

– И застал ее в постели с Эдмундом, – закончила за него Оливия.

У Сэмсона заныло сердце. Ни одна женщина такой красоты и воспитания не должна даже подозревать, что возможна подобная деградация человеческой природы, но он не знал, как еще объяснить свои поступки, не обнажив темных сторон жизни.

Он подошел к стулу и, перевернув его, сел лицом к спинке, чтобы видеть Оливию и заодно иметь возможность куда-то положить руки.

– Я действительно застал ее в постели с Эдмундом, но они были не одни. С ними были еще две женщины, и все четверо совокуплялись, а еще двое полуодетых мужчин наблюдали за ними. Я был... в шоке. Мне было невероятно стыдно, что женщина, которую я любил, не только лгала мне, она надо мной надсмеялась. Она была любовницей не только Эдмунда, но, по-видимому, еще многих других мужчин. Еще никогда я не чувствовал себя таким униженным и одиноким.

Оливия медленно открыла глаза. Мертвенная бледность разлилась по ее лицу, и она словно окаменела. Он ждал, пока его слова дойдут до нее, пока она не поймет, что он испытал в тот страшный для него день.

– В это невозможно поверить, – тихо заявила она. Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Это было, Оливия. Это происходит все время, в любой стране, во всех классах общества. В мире существуют люди с низменными наклонностями, распущенные морально, не понимающие истинной природы полового влечения. А у людей, принадлежащих к привилегированному классу, часто есть время и деньги на то, чтобы удовлетворять свои самые невероятные фантазии. Некоторые могут делать это как угодно и с кем угодно. – Он вздохнул и добавил с сожалением: – Самая большая опасность в отношениях между мужчиной и женщиной – особенно в браке – таится в неконтролируемой похоти и желании самоудовлетворения любой ценой. И мне пришлось узнать это таким неприглядным способом.

Она содрогнулась от отвращения:

– Меня тошнит от этого. – Он устало потер глаза.

– Так и должно быть.

– И ты... спал с ней все это время.

В ее голосе не было никаких эмоций. Он не знал, как ему реагировать, поэтому вместо слов, которые вряд ли могли ее успокоить, он только кивнул.

Несколько минут оба молчали. Потом Оливия подтянула ноги на софу и обхватила руками колени.

– А ты когда-нибудь это делал?

Он должен был ждать этого вопроса.

– Нет. И никогда не хотел.

– Но ты спал с другими женщинами. – Это было утверждение, а не вопрос.

Он больше не собирался ей лгать. Да она и не поверила бы. Но он мог бы сказать об этом более мягко.

– Видишь ли, Оливия, это сложно...

– Отвечай! – в отчаянии крикнула она, и ее глаза наполнились слезами.

Он отпрянул в шоке и вдруг испугался, что не выдержит – сломается.

– Да.

Помолчав, она спросила язвительно:

– Сколько у вас незаконнорожденных детей, ваша светлость?

– Ни одного.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Это то, в чем я абсолютно уверен. – Она не знала, верить ли ему.

– А как насчет ребенка Клодетт, который у нее был от тебя? Или ты сейчас скажешь, что она никогда не была беременной?

– Клодетт была беременной, – сдержанно, боясь разозлиться, ответил он. – После того как я застал ее с группой ее любовников, она начала насмехаться надо мной. Ей казалось забавным, что я застал ее, тем более с моим братом, так похожим на меня. – У него вдруг пересохло во рту, и он прохрипел: – С этого момента я отказался признать своим ее ребенка. Возможно, это было ошибкой, но то, что я увидел, произвело на меня такое тошнотворное впечатление, я был так сломлен ее предательством, что я не мог поверить, будто это мой ребенок.

Она снова от него отвернулась и закрыла глаза.

– Мы с Эдмундом никогда не жили мирно, слишком уж мы разные. Но что заставило меня презирать его, так это его безразличие к моим чувствам к Клодетт и то, что они стали любовниками прямо у меня под носом. Когда я узнал правду, мне пришло в голову, что если ребенок будет похож на меня, он будет точно так же похож и на Эдмунда. Я никогда не узнал бы, был ли он на самом деле моим.

Он встал и отошел в другой конец комнаты, к окну, из которого ему была видна залитая лунным светом беседка, где он видел своего ненавистного брата с женщиной своей мечты. И в нем с новой силой всколыхнулись воспоминания о его связи с Клодетт и боль оттого, что потеря Оливии может стать величайшей трагедией в его жизни.

– Когда я перестал с ней общаться и отказался признать ребенка, Клодетт пришла в ярость.

После паузы Сэмсон стал рассказывать о том, с чего начался скандал, воспоминание о котором будет преследовать его до конца жизни.

– Через несколько дней после того, как я окончательно с ней порвал, несколько высокопоставленных членов элиты случайно застали ее и всю ее группу, и Эдмунд был среди них. Когда начали распространяться слухи... – он сжал кулаки и стиснул зубы, – когда пошли слухи, она не только заявила, что ребенок мой и что я отказываюсь поддерживать ее материально, как положено благородному человеку. Она настаивала на том, что в тот день, когда ее застали в постели с тремя джентльменами, одним из них был я. Она заявила, что это я – извращенец, а не Эдмунд, а поскольку он был моим братом, я чувствовал себя обязанным промолчать. Я ничего не стал отрицать, да мне бы и не поверили. С того дня я стал в глазах общества изгоем, матери не разрешали своим дочерям общаться со мной, мужчины за карточным столом глумились надо мной. Обо мне стали сочинять всяческие небылицы, хотя благодаря моему титулу, – он печально усмехнулся, – меня по-прежнему принимали в обществе. Только мои близкие друзья знали, что произошло на самом деле.

Он смотрел в сад невидящим взором.

– Клодетт родила мальчика, которого она назвала Сэмюэлем, но роды были тяжелыми, и ребенок шел вперед ногами. Он прожил всего два дня. Думаю, Клодетт он вообще был не нужен. Она не особенно переживала, когда он умер. Вскоре она уехала с Эдмундом на континент, и с тех пор я ее не видел до того момента, когда она появилась в Париже.

Наступила гнетущая тишина. Он обернулся. Оливия сидела с закрытыми глазами, прикрыв ладонью рот и медленно раскачиваясь.

– Оливия, ты должна понять...

– Понять?

Она резко встала и посмотрела на него с недоумением.

– Понять? Что я должна понять? Я смогла бы принять незаконнорожденного ребенка. Я могла бы воспитать его, если бы мне пришлось, потому что он был бы твоим. Но то, что произошло со мной сегодня вечером, намного хуже того, что Эдмунд когда-либо сделал по отношению ко мне. – Она подавила рыдание. – Мне на самом деле все равно, что ты... развлекался с другими женщинами. У меня болит сердце за тебя, за те мучения, которые отравляли тебе жизнь все эти годы, за то, что тебе пришлось жить среди людей, распространяющих лживые слухи и отравляющих тебе жизнь. – Голос ее стал глуше. – Но мне противно знать, что все то чудесное, великолепное, что было между нами сегодня днем... ты проделывал и с моей тетей. – Она обхватила ладонями свои пылающие щеки. – Ты занимался любовью с моей тетей. И хуже всего то, что она и Эдмунд знали об этом. Вечером, когда произошла эта... эта встреча, о которой я мечтала много месяцев, она и Эдмунд посмеялись надо мной.

– Нет! – Он схватил ее за плечи и встряхнул. – Все было совсем не так!

Она изо всех сил оттолкнула его.

– Было именно так, – прохрипела она. – Ты просто глупец, если думаешь, что я не выглядела полной дурой, Сэм. Глупая, наивная девственница Оливия, которая понятия не имела о том, что человек, которого – как ей казалось – она любит всем сердцем, спал с ее тетей и имел от нее ребенка...

– Дьявол побери, Оливия, не в этом дело!

– В этом! – Слезы текли по ее щекам, а тело сотрясали рыдания. – Ты хотя бы представляешь себе, что меня унизили люди, которых я считала своими друзьями, а сегодня я узнаю, что ты сделал то же самое. Ты унизил меня, ты мне лгал...

– Я никогда тебе не лгал, – глухим голосом сказал он, чувствуя, как эмоции сдавливают ему горло. – Я признаю, что не рассказал тебе обо всем, но это не то же самое.

Она фыркнула и отвернулась от него. Сэмсон рванул ее к себе и прижал так близко, что ей волей-неволей пришлось посмотреть ему в глаза.

– Я люблю тебя, Оливия. То, что я чувствовал к Клодетт, не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую к тебе.

Он крепче прижал ее к себе и зарылся лицом в ее волосы.

– Пожалуйста, не делай этого. Постарайся понять, что тогда я был совершенно другим человеком.

Она опять попыталась вырваться из его объятий.

– Все то время, что ты был со мной после того, как встретился с моей тетей, ты должен был мне все рассказать.

– Когда и как я должен был тебе рассказать, Оливия? – Он отпустил ее, и она отошла на несколько шагов и повернулась к нему спиной.

Сэмсон понял, что с него довольно.

– Я хочу, чтобы ты знала, Оливия, что в одном Эдмунд был сегодня вечером прав.

Он ждал ее реакции. Наконец она взглянула на него через плечо.

– Я всегда завидовал его умению разговаривать с прекрасным полом, привлекать женщин, флиртовать и ухаживать за ними и затаскивать их в постель. Но я еще никогда так ему не завидовал, как в тот вечер, когда я впервые увидел тебя, Оливия. Узнать, что он женат на такой красавице, такой умной, остроумной и обворожительной, было для меня поводом для жесточайшей зависти. Ты знаешь, почему я занимался с тобой любовью сегодня? – спросил он шепотом.

Она не ответила, поэтому он схватил ее за руку и дернул так, что она оказалась к нему лицом.

– Знаешь?

– Потому что ты думал, что он спал со мной, и ты захотел иметь то, что имел он? – с сарказмом в голосе произнесла она.

– Я знал, что ты никогда не была с Эдмундом в постели.

– Как?

Он изо всех сил старался не замечать ее сарказма.

– А так. Когда мы с Клодетт танцевали на балу в Париже, она, думая, что я Эдмунд, предостерегла меня от того, чтобы переспать с тобой. Чтобы не рисковать и не поставить под угрозу их план.

Это ее немного встряхнуло. Она нахмурилась. Он принял это за знак того, что до нее начало доходить.

– Я занимался с тобой любовью, Оливия, потому что боялся, что Эдмунд опять завоюет твое доверие. Я видел вас вдвоем в беседке, и это меня напугало. Я боялся потерять тебя.

Сэмсон видел, что она пытается наконец понять.

– За все эти годы после моей связи с Клодетт у меня было много женщин, Оливия.

– Я не хочу об этом слышать. – А он хотел, чтобы она знала.

– У меня было много женщин до тебя, но у меня не было настоящей близости ни с одной из них за все эти долгие десять лет. У меня больше не будет незаконнорожденных детей, а стало быть, не будет слухов. Поскольку я стал герцогом-обольстителем, чья якобы нетрадиционная половая жизнь стала пищей для ужасающих анекдотов, настоящая любовь перестала для меня существовать. Я ложился в постель с женщиной ради удовольствия прикасаться к ней и для того, чтобы удовлетворить свою плоть. Но я не знал, что такое любовь, пока мне не захотелось быть внутри тебя, Оливия. До тех пор, пока желание не стало настолько сильным, что я захотел слиться с тобой воедино и отдать тебе всего себя.

Она молчала, но ее душили рыдания.

– Я никогда не встречал такой женщины, как ты, и мне захотелось оставить в тебе мое семя, сделать тебя своей. Ты – это самое лучшее, что я встретил в своей жизни, и я отказываюсь – отказываюсь – терять тебя сейчас.

Вдруг она вырвалась и быстрыми шагами ушла к себе в спальню, закрыв за собой дверь. Он надеялся, что его искренние признания смягчат ее сердце, но ее боль была, видимо, столь велика, что сейчас ей нужно было побыть одной.

Она любит его. Он в этом не сомневался. Она примет его прошлое и разделит с ним будущее. Он просто не мыслил свою жизнь без нее.

Сэмсон подошел к столу и погасил лампу. Он был слишком взбудоражен, чтобы лечь спать, поэтому он сёл на софу и долго сидел, глядя в темноту.

Но усталость наконец взяла свое, и он лег на подушки, не раздеваясь, и закрыл глаза. Как ему показалось – всего на одну минуту. Когда он снова их открыл, за окном было утро.

Он вскочил, и его взгляд остановился на широко распахнутой двери ее спальни и аккуратно застланной постели. И он понял, что она от него ушла.