Текст книги "Октавиан Август. Революционер, ставший императором"

Антоний, находившийся на краю правого фланга передней линии своего войска, немедленно повел отряды, находившиеся поблизости, через болото против новой линии укреплений Кассия. Повсюду завязались беспорядочные схватки. Вне зависимости от того, была ли продумана эта атака, штаб Брута и Кассия оказался в затруднении, будучи вынужден координировать действия стольких необученных легионов. Соединения получили приказ о продвижении не одновременно; по инициативе командиров низшего ранга некоторые отряды остались ждать, тогда как некоторые двинулись вперед, не дожидаясь инструкций. В итоге наступление оказалось энергичным, но неорганизованным. В войске противника царил еще больший беспорядок. Много дней подряд легионеры маневрировали в виду врага, не вступая в бой, и не ожидали полномасштабного сражения. Строй Брута тянулся вправо дальше, нежели строй Цезаря – возможно, это вышло не умышленно, а по случайности. Четвертый легион занимал ответственную позицию на самом краю левого фланга, тогда как опытный Цезарев легион подвергся нападению с фронта и фланга и оказался быстро смят. В войске распространилась паника, и враг сокрушил левое крыло сил Цезаря. Торжествующее войско Брута ринулось вперед, преследуя противника, и ворвалось во вражеский лагерь. Отряды рассыпались: солдаты занялись грабежом и полностью позабыли о необходимости добиться окончательной победы.

Тем временем люди Антония воспользовались лестницами, чтобы взобраться на новую стену Кассия и овладеть ею, а затем двинулись вперед, побуждаемые своим командующим. Их полководец одним из первых ворвался в главный лагерь Кассия. Большинство легионов последнего занимали участки по фронту и не участвовали в боях на болоте, однако пошел слух, что они утратили свои позиции, когорты заколебались и начали отходить. Сам Кассий впал в отчаяние, поскольку воины вокруг него расстроили ряды. Из-за своей близорукости он ошибочно принял каких-то всадников за врагов и приказал своему телохранителю убить себя, а не сдаваться в плен. (Этот человек быстро исчез, и некоторые задавались вопросом, не убил ли он своего командира без приказа с его стороны.) Брут не смог восстановить контроль над его людьми и двинуть их против Антония, а они вместо этого стали отступать в свой лагерь, отягощенные добычей. Антоний же в свою очередь слишком увлекся борьбой за него, и это повлияло на ход битвы в целом и не позволило воспользоваться беспорядком в армии Брута. Цезаря же просто нигде не было видно.[248]248
  О первой битве при Филиппах см. App. ВС. IV. 109–114, Plut. Brutus 40–45, Dio Cass. XLVII. 42. 1–47. 1, хорошо иллюстрированный рассказ см. в книге: S. Sheppard, Philippi 42 BC. The Death of the Roman Republic (2008); о потере обоза как причине упадка духа см. Caesar, BG. V. 33. 3–6, что контрастировало с куда лучшей дисциплиной в другом легионе: BG V. 43.


[Закрыть]

О поведении молодого триумвира 3 октября шли споры в течение всех оставшихся лет его жизни, и не приходится сомневаться, что он не показал себя так, как надлежало римскому аристократу, стоявшему во главе армии. Цезарь был серьезно болен и не мог должным образом осуществлять руководство, но тем не менее, по-видимому, не назначил подчиненного, который выполнял бы за него эту роль – бесспорно, потому что полководец должен был сам отомстить за смерть отца, а не действовать через заместителя. Отсутствие руководства стало важнейшей причиной того, что в его армии не хватало порядка и что она дрогнула под натиском легионов Брута. Цезарь, видимо, находился с ними, оставаясь на носилках за боевой линией. Очевидно, его не было в главном лагере, когда воины «Освободителей» ворвались туда, хотя кое-кто из них хвастался, будто убил молодого триумвира. По словам Цезаря, его личному врачу приснилось, что ему грозит опасность в палатке, его друзья вняли предостережению, и он был спасен слугами. Неясно, произошло это до сражения или во время оного. Его вынесли из боя и спрятали в болотистой местности, находившейся на некотором расстоянии от поля битвы со стороны тыла. Возможно, он или отчаялся в успехе сражения, или просто слишком устал, однако оставался здесь три дня, прежде чем возвратился в лагерь.[249]249
  О различных версиях поведения Октавиана при Филиппах см. Plut. Brutus 41, Ant. 22, Dio Cass. XLVII. 41. 3–4, 46. 2; Velleius Paterculus II. 70. 1, Suetonius, Augustus 13. 1; Plin. NH. VII. 147, краткое рассмотрение вопроса см. Syme (1960), p. 204–205, Osgood (2006), p. 95–96, Stark (1933), p. 21–22; Powell (2008), p. 106.


[Закрыть]

Громоздкие и, в сущности, любительские армии плохо управлялись или не управлялись вообще, и первая битва при Филиппах закончилась вничью. Легионы Цезаря понесли тяжелейшие потери, лишившись также множества штандартов. Еще худшие вести пришли, когда гонец принес сообщение о том, что последний конвой из Италии перехвачен и уничтожен неприятельским флотом. Значительная часть Марсова легиона и еще один легион погибли от огня или утонули, когда загорелись транспортные суда. Брут не поверил донесению, когда получил его, и, похоже, впал в депрессию из-за гибели своего союзника и зятя. Кассий погиб, однако обе армии оставались разделены, и потому Брут тотчас щедро одарил солдат коллеги деньгами, чтобы поддержать их готовность умирать за республику и свободу. Антоний продолжал расширять укрепленные линии вокруг левого фланга неприятеля. Кассий держал отряд на господствующем над местностью холме, но Брут, то ли по ошибке, то ли из неуместного стремления продемонстрировать свою власть, отозвал его оттуда. Антоний и Цезарь заметили промах и немедленно отправили туда воинов, чтобы захватить возвышенность, и солдаты быстро возвели там мощные укрепления. Снабжение армии Брута опять оказалось под угрозой. Проходили дни и недели, в его армии росло разочарование – воины все больше хотели положить конец делу, вновь сразившись с врагом.

23 октября Брут с неохотой дал сражение. На сей раз армии выстроились под прямым углом к той позиции, которую они занимали во время первой битвы. Таким образом, люди Брута лишились преимущества в виде пологого склона. Несмотря на это, бой был длительным и жестоким, но воины триумвиров неуклонно теснили противника «подобно тому, как работники опрокидывают тяжелую машину» – и, наконец, обратили его в бегство. Бруту удалось удержать несколько легионов и отступить, сохраняя порядок. Затем, вдохновленный, подобно многим людям его поколения, примером Катона и прочих, он покончил с собой.[250]250
  App. BC. IV. BC. 125–131; Plut. Brutus 49–52, Ant. 22 (единственный источник, где дело подано так, что молодой Цезарь был болен во время второй битвы при Филиппах); Dio Cass. XLVII. 48. 1–49. 4.


[Закрыть]

Цезарь уже достаточно оправился, чтобы активно участвовать во второй битве, хотя лавры за победу в кампании достались Антонию. Утверждали, что пленники из числа знатных отпускали язвительные замечания в адрес юного триумвира и приветствовали как «императора» Антония. Разумеется, куда больше из числа помилованных решили присоединиться именно к нему, отдав предпочтение человеку более старшего возраста, представителю уважаемого аристократического рода. Антония также восхваляли за то, что он с уважением обращался с телом Брута, хотя, как утверждает Плутарх, Цезарь проявил не меньшее великодушие по отношению к останкам покойного. Его голову отослали в Рим (по чьему приказу – неясно), чтобы положить ее к подножию статуи Юлия Цезаря, однако она пошла ко дну вместе с кораблем, который вез ее. Наследника диктатора обвиняли в недостойном обращении с пленными – например, попавшие в его руки отец и сын игрой решали, кто из них будет обезглавлен первым.[251]251
  App. ВС. IV. 129–131, 135; Suetonius, Augustus 13. 1–2; Dio Cass. XLVII. 49. 2; Plut. Brutus 53. 3; Ant. 22, 92. 1; Stark (1933), p. 22–23. (Относительно игры автор излагает дело неточно: «Отцу и сыну, просившим о пощаде, [молодой Цезарь] приказал решить жребием или игрою на пальцах, кому остаться в живых, и потом смотрел, как оба они погибли – отец поддался сыну и был казнен, а сын после этого сам покончил с собой» (Suetonius, Augustus 13. 2. Пер. М. Л. Гаспарова). – Прим. пер.).


[Закрыть]

Едва ли не вся слава за победу над Брутом и Кассием досталась Антонию, хотя позднее Цезарь преспокойно заявит: «Тех, кто убил моего отца, я удалил в изгнание на законном основании, по приговору суда, отомстив им за преступление. Впоследствии, когда они пошли на государство войной, я разбил их в двух сражениях».

На тот момент хватало того, что главные заговорщики были разгромлены и погибли и что сам Цезарь по крайней мере в этом участвовал. Нужно было, чтобы полководец сражался успешно, а война закончилась победой. Ему и Антонию требовалось выполнить свои обещания перед собственными солдатами, очень многим из которых полагалась отставка либо потому, что они и так уже долго служили, либо потому, что их зачислили в армию лишь на время войны. Им обещали землю в Италии, и было решено, что Цезарь по возвращении будет наблюдать за этим процессом. Антоний должен был остаться в Восточном Средиземноморье, чтобы обеспечить лояльность провинций и выжимать из них гигантские суммы денег, в которых триумвиры нуждались для уплаты воинам и финансирования земельных раздач. У провинциальных царств и городов не было другого выбора, как выполнять подобные требования, как они это делали совсем недавно по приказу «Освободителей», а за несколько лет до этого – Помпея и затем Юлия Цезаря. Цари и прочие первые лица знали, что если не будут повиноваться, то римляне с легкостью найдут честолюбивых соперников, чтобы заменить их. Клеопатра просто была одной из многочисленных восточных владычиц, стремившихся снискать расположение Антония.[252]252
  Более подробно о действиях Антония в последующие полтора года см. Goldsworthy (2010), p. 261–271, с особым акцентом на том, что Клеопатра оказалась под выбором как правитель-клиент.


[Закрыть]

Молодой Цезарь серьезно заболел, прежде чем смог вернуться в Италию. Как и в других случаях, мы не знаем о том, из-за чего он хворал – было ли это новой болезнью или рецидивом прежней. Какое-то время опасались, что триумвир умрет, даже распространился слух, что он действительно скончался. Проходили месяцы, его возвращение откладывалось, и обстановка в Риме становилась все более нервозной. Пошли разговоры о том, будто он замыслил нечто такое, по сравнению с чем проскрипции покажутся достаточно мягкими. Во время своего отсутствия Цезарь и Антоний стали подозревать Лепида в том, что он независимо от них ведет переговоры с Секстом Помпеем. В тот момент они разделили между собой провинции Лепида, хотя, кажется, они предложили в неопределенном будущем передать ему две африканские провинции. Хотя формально Лепид оставался триумвиром, он, совершенно очевидно, занимал неравное положение по сравнению с коллегами.[253]253
  App. ВС. V. 3, 12; Dio Cass. XLVIII. 1. 2–3. 6; Weigel (1992), p. 79–80.


[Закрыть]

Когда, наконец, в 41 г. до н. э. Цезарь возвратился в Рим, он со всей энергией и настойчивостью занялся поиском земель для раздачи воинам. Еще до начала македонской кампании триумвиры решили, что у восьмидесяти италийских городов будут конфискованы земли для ее раздела на участки, которые должны получить выходящие в отставку солдаты. Люди богатые и с хорошими связями, особенно сенаторы и наиболее состоятельные всадники, протестовали, когда их поместья оказывались затронуты этим процессом. Всегда было опасно портить отношения с такими влиятельными людьми, и большинство их получили льготы. Это означало неравномерное распределение тягот, которые падали преимущественно на людей со средними доходами и достатком, которые имели меньше возможностей для протеста, хотя многие все же явились в Рим, чтобы попытаться отстоять свои интересы. Территория вокруг некоторых городов в ряде случаев оказалась недостаточной, и приходилось забирать землю у соседних общин, даже если первоначально триумвиры последние не собирались трогать.

Солдатам были обещаны усадьбы. Воины рисковали жизнью и здоровьем, сражаясь за своих полководцев, и понимали, что триумвиры держатся у власти исключительно благодаря их поддержке. Это вселило в них суровую решимость добиваться того, что они считали для себя выгодным. Примечательно, что они также желали, чтобы их родственники, а также отцы и сыновья павших товарищей были ограждены от земельных конфискаций. В то же время были отобраны усадьбы у семей, владевших ими в течение многих поколений и не совершивших ничего против триумвирата. Вместе с землей отбирались скот, орудия труда, дома и постройки, а также рабы. Внушавшим страх, но не пользовавшимся популярностью триумвирам приходилось балансировать, удовлетворяя ветеранов и стараясь не настроить против себя остальное население. Тем временем Секст Помпей оказывал давление на морские пути в Италию, из-за чего в Рим поступало меньше хлеба, чем в обычных условиях. Продовольствия стало не хватать, и угроза голода, как всегда, нависла над наименее обеспеченными слоями, и без того готовыми приветствовать любую перемену, поскольку, как они считали, вряд ли может стать хуже.

Цезарь был на виду, а потому именно им возмущались отчаявшиеся люди, ныне столь многочисленные. Затем последовал удар с неожиданной стороны. Брут в свое время казнил брата Антония Гая в отместку за убийство Децима Брута, однако в 41 г. до н. э. консульскую должность занял другой его брат, оставшийся в живых. Луций Антоний отличался абсолютной уверенностью в себе, присущей знатному римлянину, и не считал себя простым орудием в руках старшего брата, но был честолюбивым политиком с собственными интересами. Как консул он принял сторону обездоленных сельских хозяев и недовольных общин Италии. За несколько месяцев его отношения с Цезарем серьезно ухудшились. Правду о том, что произошло дальше, было нелегко выяснить уже в то время – она быстро стала объектом пропаганды. В какой-то момент Фульвия присоединилась к Луцию Антонию и делала все возможное для набора воинов для него из числа ветеранов Марка Антония. Лишь немногие проявили энтузиазм, поскольку, несмотря на всю любовь к своему прежнему командующему, они не желали принимать сторону обездоленных сельских хозяев в борьбе с властью, которая щедро наделяла их конфискованной землей – так же, как и уволенных в отставку солдат молодого Цезаря. Большинство воинов, которых набрали для участия в этом деле, были новобранцами из плодородных районов Северной Италии и Кампании, наиболее пострадавших от перераспределения земли.

В конце 41 г. до н. э. Луций двинулся на Рим во главе вновь набранных легионов. Лепид находился в городе, однако значительный численный перевес был на стороне врага, а население в массе своей весьма прохладно относилось к триумвирам. Рим быстро пал; Лепид бежал, чтобы присоединиться к Цезарю. Однако когда тот возвратился с большим дисциплинированным войском, Луций Антоний отступил еще быстрее, нежели прибыл. Он направился на север, надеясь соединиться с несколькими военачальниками Антония, находившимися в Италии и имевшими в своем распоряжении примерно тринадцать хорошо обученных легионов. Военачальники, подчинявшиеся Цезарю, преградили ему путь и заперли в Перузии (совр. Перудже). Цезарианцы окружили город рвом и стеной, укрепленной близко расположенными по отношению друг к другу башнями, и стали ждать, когда голод вынудит врагов сдаться. Луций Антоний держался всю зиму, ожидая, что военачальники Антония придут ему на выручку. Они действительно приблизились к городу, и в какой-то момент их силы встали лагерем всего лишь в двадцати милях от Перузии. Однако в отсутствие единого командования их действиям не хватало согласованности, сам же Антоний не прислал никаких распоряжений. Вероятно, они также понимали, что их воины не питают симпатий к бунтовщикам Луция. Ни один из них так и не попытался разрешить проблему, выступив против военачальников Цезаря, которые разместили свои силы так, чтобы иметь возможность наблюдать за врагом. В свою очередь цезарианцы тщательно следили за тем, чтобы между их силами и силами противника не завязалось настоящего сражения.[254]254
  О Перузинской войне см. App. BC. V. 12–51, Dio Cass. XLVIII. 5. 1–14. 6; Plut. Ant. 30, Velleius Paterculus II. 74–76, из современных работ – E. Gabba, ‘The Perusine War and Triumviral Italy’, Harvard Studies in Classical Philology 75 (1971), p. 139–160, Syme (1960), p. 207–212, Osgood (2006), p. 152–172, C. Pelling in CAH² X, p. 14–17.


[Закрыть]

В районе Перузии были обнаружены свинцовые пули с надписями пропагандистского и непристойного содержания, которые метали воины обеих сторон. Люди Цезаря издевались над лысиной Луция Антония и желали, чтобы снаряды попали в landica Фульвии – соленое словцо, означающее клитор. Несмотря на то, что жены Антония не было в Перузии, она тем не менее стала объектом ненависти и насмешек. Осажденные в ответ метали пули, которые, по их словом, были нацелены в задницу Цезаря, давая понять, что он – пассивный гомосексуалист, позволяющий овладевать собой другим. Не ограничиваясь оскорблениями, они совершали частые нападения на позиции осаждающих. Однажды Цезаря застигли врасплох, когда тот совершал жертвоприношение как полководец, и триумвир едва сумел избежать гибели. Чаще результаты оказывались не столь впечатляющими, и подчас немалому числу воинов удавалось прорваться и уйти от неприятеля.[255]255
  См. об этом: J. Hallett, ‘Perusinae Glandes and the Changing Image of Augustus’, AJAH 2 (1977), p. 151–171, а также: T. Rihll, ‘Lead Slingshot (glandes)’, JRA 22 (2009), p. 149–169, где приводятся солидные аргументы в пользу того, что эти свинцовые пули могли выстреливаться с помощью очень легких, возможно, ручных механизмов, а не пращи. Это не влияет на сам факт существования упомянутых надписей; о том, как молодого Цезаря едва не убили во время вылазки, см. Suetonius, Augustus 14, где сообщается, что нападение совершили отпущенные на волю гладиаторы, cр. App. ВС. V. 33; о побеге из осажденного города, который позднее закончился трагедией, см. Propertius, Eleg. I. 21.


[Закрыть]

Командиры его брата не могли или не хотели оказать ему помощь, запасы продовольствия у Луция Антония в конце концов закончились, и в феврале 40 г. до н. э. он сдался. Перузия была разграблена и предана огню, хотя не вполне понятно, подожгли город победители или кто-то из его обитателей. Вероятно, имели место казни видных горожан и, возможно, некоторых сподвижников Луция Антония из числа сенаторов. Молва и враждебная пропаганда вскоре стали говорить о другой страшной резне – принесении 300 именитых граждан духу Юлия Цезаря – выдумка, основанная, несомненно, на убийстве Ахиллесом троянских пленных на похоронах его друга Патрокла в «Илиаде». По утверждению Светония, на просьбы о пощаде и прощении молодой триумвир коротко отвечал – «он должен умереть» или «ты должен умереть», moriendum esse на латинском. Тем не менее масштабы репрессий были ограниченными. Солдат из армии повстанцев пощадили и, несомненно, взяли в легионы Цезаря. Луций Антоний не только остался цел и невредим, но был отправлен наместником в одну из испанских провинций. Фульвия уже скрылась, чтобы присоединиться к своему супругу. Аналогичным образом бежала из Италии и мать Антония, поехав поначалу к Сексту Помпею, который препроводил ее на Восток к ее сыну.[256]256
  Об окончании осады и обращении с пленными см. App. BC. V. 46–49, Dio Cass. XLVIII. 14. 3–6; Suetonius, Augustus 15; Velleius Paterculus II. 74. 4; об истории, что город поджег кто-то из его жителей, также см. Stark (1933), p. 27–28; о человеческом жертвоприношении, совершенном Ахиллесом, см. Hom. Il. XXIII. 21–22.


[Закрыть]

Антоний не стал вмешиваться в Перузинскую войну ни для того, чтобы поддержать брата и жену, ни для того, чтобы сдержать их. Весной 40 г. до н. э. он возвратился в Италию в сопровождении внушительного числа боевых кораблей. Никто не знал, закончилась ли очередная гражданская война или начинается новая.

Часть треть
Император Цезарь, Divi Filius[257]257
  Сын бога (лат.).


[Закрыть]
38–27 гг. до н. э

Титул Imperator давался победоносному полководцу, однако никогда прежде он не использовался в качестве постоянного имени. Официально наш герой стал «сыном бога» после деификации Юлия Цезаря в 42 г. до н. э., но позднее не всегда пользовался этим титулом.

IX
Сыновья богов

 
Буду ль когда-нибудь вновь любоваться родными краями,
Хижиной бедной моей с ее кровлей, дерном покрытой,
Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы?
Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный,
Варвар – посевами. Вот до чего злополучных сограждан
Распри их довели! Для кого ж мы поля засевали!
 
 
Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится,
Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка.
При консулате твоем тот век благодатный настанет,
О Поллион! – и пойдут чередою великие годы.[258]258
  Verg. Eclogae. I. 67–72, IV. 4–12.


[Закрыть]
 

(Вергилий предсказывает начало нового золотого века в 40 г. до н. э.) Пер. С. В. Шервинского

В 41 г. до н. э., когда отношения Фульвии с Луцием Антонием разладились, Цезарь вдохновился на создание коротенького стихотворения о своей теще и жене Марка Антония:

 
«То, что с Глафирою спал Антоний, то ставит в вину мне
Фульвия, мне говоря, чтобы я с ней переспал.
С Фульвией мне переспать? Ну а ежели Маний попросит,
Чтобы поспал я и с ним? Нет, не такой я дурак!
“Спи или бейся со мной!” – говорит она. Да неужели
Жизнь мне дороже всего? Ну-ка, трубите поход!».[259]259
  Mart. XI. 20. 3–8; K. Scott, ‘The Political Propaganda of 44–30 BC’, Memoirs of the American Academy in Rome 11 (1933), p. 7–49.


[Закрыть]
 

Поэт Марциал цитировал эти строки столетие спустя – и тем сохранил их для потомства, – дерзко утверждая, что если первый римский император мог писать стихи непристойного содержания, то и он имеет на это право. Латинский язык особенно груб и очень подходит для таких фраз, которые начертаны на снарядах, которые воины бросали друг в друга под Перузией. Глафира была высокородной наложницей клиентского царька Каппадокии и стала любовницей Антония в надежде на то, что он позволит ее сыну занять престол, когда триумвир занимался переустройством восточных провинций. (В тот момент он вручил верховную власть кому-то другому, однако несколько лет спустя юноша стал царем, так что усилия его матери в конечном счете не пропали зря.) Слухи об их связи, очевидно, достигли Рима за несколько месяцев до того, как Антоний встретился с Клеопатрой, дав тем обильную пищу для новых сплетен. Маний был важным агентом Антония в Италии, и позднее его обвинили в нагнетании обстановки и разжигании Перузинской войны.[260]260
  App. ВС. V. 7, Dio Cass. XLIX. 32. 3 (о Глафире), о Мании см. R. Syme, The Roman Revolution (1960), p. 208–209; App. ВС. V. 19.


[Закрыть]

Даже по стандартам римской политической инвективы эти полдюжины строк были весьма грубыми, это сочинение, в котором молодой человек упивался своей вульгарностью и сознанием полной уверенности в себе. Всего за несколько лет Цезарь стал одним из двух наиболее могущественных людей в мире. Отсюда оставался один шаг до претензии на почести, воздававшиеся его «отцу», и на статус первого человека в государстве. Столь быстрый взлет свидетельствовал об огромных амбициях, целеустремленности, немалом политическом мастерстве, но также и о везении. Как и подавляющее большинство удачливых политиков, Цезарь был оппортунистом. Если бы Юлия Цезаря не убили, то карьера его приемного сына развивалась бы иначе и отнюдь не столь стремительно, хотя в конце концов он, видимо, добился бы высокого положения. У него был шанс возвыситься и легитимизировать собственный статус при поддержке сената, руководимого Цицероном, а затем стать полезным союзником для Антония и Лепида, когда влиятельные лица в сенате предпочли отвернуться от него. Случались и провалы – такие, как первый марш на Рим, не лучшая роль в битве при Филиппах. Приходилось также немало рисковать. Случались поражения в битвах или в ходе каких-либо политических акций. Он пережил два приступа тяжелой болезни, оказывался перед толпами разъяренных сограждан и бунтующих ветеранов, которые как-то раз даже убили центуриона, посланного, чтобы успокоить их, и бросили его тело на пути свиты Цезаря, чтобы он мог видеть труп. В каждом из этих случаев Цезарь оставался жив и в конце концов добился того, к чему стремился. Предзнаменования, о которых нам сообщают античные источники, зачастую представляли собой позднейшие измышления, однако было бы странно, если бы триумвир не убедил себя в собственной удаче и не верил в то, что победа предначертана ему судьбой.[261]261
  App. BC. V. 13, особ. см. V. 15–17 о двух случаях бунта солдат против Цезаря, второй из которых сопровождался убийством центуриона Нония; Dio Cass. XLVIII. 8. 1–10. 1; Suetonius, Augustus 104. 12–106. 2, где сообщается о его безграничной уверенности в собственном предназначении.


[Закрыть]

Еще до того, как началась Перузинская война, молодой Цезарь развелся с Клавдией. Некоторые утверждали, будто неудача при осуществлении супружеских отношений не была случайной в ожидании того, что брак – и связанный с ним политический альянс – будет недолговечным. Вероятно, это обусловливалось просто невинностью девушки, поскольку даже наличие общих детей редко мешало прервать неудобный политический союз. Цезарь и его командиры разбили Луция Антония, чему способствовали неэффективные действия военачальников Антония, пытавшихся оказать ему помощь. Цезарь опять победил, став еще сильнее. После этого ему начало везти еще больше. При распределении провинций после Филипп Цизальпинская Галлия стала частью Италии, а остальные галльские провинции достались Антонию, который контролировал их через своего подчиненного Квинта Фуфия Калена. Летом 40 г. до н. э. Кален заболел и умер, оставив за себя своего сына. Цезарь, который если и был старше его, то не намного, поспешил в провинцию и вынудил его передать ему командование. Одним махом одиннадцать легионов перешли под его начало.[262]262
  Suetonius, Augustus 62. 1, Dio Cass. XLVIII. 5. 3 o Клавдии. O Фуфии Калене см. Dio Cass. XLVIII. 20. 3; App. BC. V. 51, 54, 59–61.


[Закрыть]

Пока он отсутствовал, Антоний вернулся в Италию. Его сопровождало немало боевых кораблей, которые привел к нему Гней Домиций Агенобарб, бывший флотоводец Брута и Кассия. Еще недавно Агенобарб нападал на италийское побережье, и, когда объединенный флот достиг Брундизия, гарнизон узнал его корабли и запер вход в гавань. Антоний усмотрел в этом проявление враждебности со стороны Цезаря и осадил город. Скорее всего, произошло недоразумение, хотя в накаленной атмосфере, порожденной Перузинской войной, нервы у людей с обеих сторон были напряжены. Цезарь возвратился из Галлии и, разумеется, начал готовиться к войне – собирать легионы и вновь пытаться созвать добровольцев из числа недавно получивших землю ветеранов. Испытывая благодарность за это, они откликнулись было на призыв, пока не стало известно, что им предстоит сражаться с Антонием и недавними товарищами по оружию. Некоторые, услыхав такую новость, повернулись и пошли по домам, а те, кто остался, последовали к местам сбора неохотно.[263]263
  App. BC. V. 55; Velleius Paterculus II. 76.


[Закрыть]

Современные ученые обычно считают, что Антоний находился в более выгодной позиции. Секст Помпей уже пошел на сближение с ним и заключил союз против Цезаря. Юлия, мать Антония, бежала на Сицилию под крылышко к Сексту после Перузинской войны. Возможно, она была по-настоящему напугана, однако сомнительно, что ей действительно что-то угрожало. Более вероятно, что это был враждебный жест в адрес Цезаря. Разумеется, он предпочел истолковать это именно так. Секст тепло принял беглянку и с почетом проводил ее на Восток, чтобы она могла там встретиться с сыном. Антоний был благодарен, но на тот момент не желал всерьез начинать войну с коллегой по триумвирату. Для такой осторожности имелись веские основания. Триумвир с приятностью провел зиму 41–40 г. до н. э. в Александрии – столице Клеопатры, и к тому времени, как он уехал, царица уже была беременна и в должный срок родила близнецов – девочку и мальчика. В эти месяцы в Сирию вторглись парфяне; их поддержали римские отряды под предводительством Тита Лабиена – твердолобого республиканца, который не участвовал в битве при Филиппах. Отец его был лучшим легатом Юлия Цезаря в Галлии, однако во время гражданской войны встал на сторону Помпея и покончил жизнь самоубийством после поражения при Мунде в 45 г. до н. э. В восточных провинциях, истощенных в ходе смуты поборами в пользу обеих сторон, не хватало боеспособного населения, и они не имели возможности отразить нападение. Встретив лишь слабое сопротивление, парфяне захватили Сирию, а затем отправили небольшие отряды для покорения Иудеи и большей части Малой Азии.[264]264
  О матери Антония, Юлии, см. App. V. 52; о Лабиене Старшем R. Syme, ‘The Allegiance of Labienus’, JRS 28 (1938), p. 113–125, и W. Tyrell, ‘Labienus’ departure from Caesar in January 49 BC’, Historia 21 (1972), p. 424–440; о его сыне см. Dio Cass. XLVIII. 24. 4–25. 1; o парфянском вторжении см. Dio Cass. XLVIII. 26. 5, Syme (1960), p. 223, рассмотрение этой кампании и ее контекста см. D. Kennedy, ‘Parthia and Rome: eastern perspectives’, in D. Kennedy (ed.), The Roman Army in the East. Journal of Roman Archaeology Supplements 18 (1996), p. 67–90, особ. 77–81, J. Osgood, Caesar’s Legacy. Civil War and the Emergence of the Roman Empire (2006), p. 185, 225–228.


[Закрыть]

Когда Антоний прибыл в Брундизий, с ним находилось немало боевых кораблей, воинов же было немного. Некоторые из его командиров располагали легионами в Италии и на западе, однако после утраты легионов Калена они явно уступали армиям Цезаря в численности. Учитывая состояние восточных провинций, привлекать войска оттуда было нелегко и политически опасно, к тому же на это потребовалось бы несколько месяцев. Союз с Секстом Помпеем давал возможность получить много укомплектованных командами судов, но мало солдат. На тот момент военное преимущество было явно на стороне Цезаря независимо от того, каким оказался бы баланс сил в долгосрочной перспективе. Это не означало, что исход войны был очевиден или что на тот момент уничтожение одного дало бы преимущества другому.

В действительности у них не было выбора. Когда силы соперников сконцентрировались вокруг Брундизия, ветераны кампаний Юлия Цезаря узнали друг друга и началось братание. Поначалу они шутили, а потом стали говорить уже более серьезно. Командиры и простые воины не хотели сражаться со своими бывшими товарищами. Это был уже не первый случай, когда солдаты пытались предотвратить новую войну: когда назревала Перузинская война, они в последнюю минуту принудили Цезаря и Луция Антония к переговорам, хотя в данном случае взаимные подозрения и недоверие привели к столкновениям раньше, чем состоялась встреча, и их усилия не имели успеха. На сей раз они оказались более настойчивыми, а вожди-соперники – искренне настроены на компромисс.[265]265
  Dio Cass. XLVIII. 12. 1–5, App. BC. V. 20–24.


[Закрыть]

Они не участвовали в переговорах лично. Антония представлял Азиний Поллион, а Цезаря – молодой всадник Гай Меценат,[266]266
  Полное имя – Гай Цильний Меценат. – Прим. пер.


[Закрыть] один из его наиболее доверенных людей – вероятно, почти ровесник и, видимо, один из тех, кто воспитывался вместе с ним. Присутствовал также Луций Кокций Нерва,[267]267
  Правильнее – Кокцей Нерва. – Прим. пер.


[Закрыть] опытный старший офицер, пользовавшийся доверием армии, который, по-видимому, считался человеком нейтральных позиций. Представители Лепида отсутствовали, хотя за ним закрепили статус наместника Северной Африки, который предусматривал командование небольшой по меркам тех лет армией. Цезарь удержал за собой Галлию; к нему также отошли все западные провинции до Скодры в Иллирии. Антонию достались все восточные области империи к востоку от тех мест. Агенобарб и некоторые другие получили прощение. Антоний сообщил Цезарю, что один из наиболее доверенных военачальников последнего, Сальвидиен Руф, начал секретные переговоры с ним. Руфа арестовали и казнили. Цезарь предоставил окончательное решение сенату, чтобы придать процессу некоторую легитимность. Антоний в свою очередь казнил своего агента Мания, про которого говорили, что он подделал документы, побудившие Луция Антония и Фульвию поднять восстание от имени триумвира.[268]268
  App. BC. V. 56–66, Dio Cass. XLVIII. 28. 1–30. 2, также см. Syme (1960), p. 129, 216–217, 242, 253–255; Pelling in CAH² X, p. 17–20; o Меценате см. Syme (1960), p. 129, 341–342, 359.


[Закрыть]

Прийти к соглашению помог случай. Антоний очень холодно встретил Фульвию, когда та прибыла в Грецию. Измученная, впавшая в глубокую депрессию, она вскоре заболела и умерла.[269]269
  См. критический анализ источников о Фульвии: D. Delia, ‘Fulvia Reconsidered’, in S. Pomperoy (ed.), Women’s History and Ancient History (1991), p. 197–217, о ее смерти см. Plut. Ant. 30; App. BC. V. 59, Dio Cass. XLVIII. 28. 3–4.


[Закрыть] Это означало, что основную ответственность за недавнюю войну удобнее всего будет свалить на нее. Ее личность стала объектом яростной пропаганды, и теперь нелегко судить, каковы были в действительности ее характер и роль в событиях того времени, но она, несомненно, была одной из самых заметных в римской политике женщин своего поколения. После ее смерти Антоний вновь остался один. Так случилось, что и муж Октавии Марцелл также умер в том году, и была быстро заключена договоренность о браке между сестрой Цезаря и его вновь обретенным союзником. Поскольку римское право предполагало десятимесячный интервал перед тем, как вдова снова сможет выйти замуж, Цезарь и Антоний устроили целое шоу, чтобы отыскать жреческие правила, позволявшие вступить брак до истечения указанного срока и было подобающим образом проведено благоприятное решение по этому вопросу.[270]270
  О браке Антония и Октавии: Plut. Ant. 31, App. BC. V. 64; Dio Cass. XLVIII. 28. 3–31. 3, Velleius Paterculus II. 78. 1; Osgood (2006), p. 188–201; Syme (1960), p. 217–220, E. Huzar, ‘Mark Antony: Marriages vs. careers’, The Classical Journal 81 (1985/6), p. 97–111, особ. 103–111.


[Закрыть]

Октавии было около тридцати, и у нее уже родился сын от Марцелла. Аристократки редко сами выбирали себе супругов, однако и в последующие годы она старалась быть доброй и верной женой, и действительно, поначалу эта пара выглядела вполне счастливой. Новость о подтверждении союза между Антонием и Цезарем в Италии и самом Риме восприняли с удовольствием, поскольку это подразумевало, что гражданская война не возобновится. Это было сообщение, которое триумвиры были рады подтвердить. Октавия рядом с мужем изображалась на монетах – первая римская женщина, появившаяся на них. Азиний Поллион был одним из консулов того года, и поэт Вергилий сочинил предсказание, согласно которому его консулат означал начало нового золотого века, чьим предвестием являлось рождение чудесного младенца. И хотя имени ребенка поэт не назвал, ясно, что речь шла о потомстве Антония и Октавии. Вскоре она действительно забеременела, однако ребенок оказался девочкой, а предсказание мира и всеобщего процветания – несколько преждевременным.[271]271
  Plut. Ant. 57, в целом см. Osgood (2006), p. 193–200 по поводу дискуссии о четвертой эклоге Вергилия контексте событий тех лет. Высказывались другие мнения относительно идентификации ребенка, включая вариант, согласно которому речь шла о ребенке Азиния Поллиона. В христианскую эпоху мессианский тон стихотворения и время его написания (I в. до н. э.) позволили считать, что речь шла о Христе.


[Закрыть]

Цезарь заново женился еще до примирения. Его новой супругой стала Скрибония, сестра Луция Скрибония Либона, тестя Секста Помпея, которая была примерно на десять лет старше его и уже не раз побывала замужем. Вероятно, он надеялся, что это увеличит его шансы на сближение с Секстом, хотя Скрибоний Либон и сам по себе был важной персоной и являлся виднейшим союзником Секста. Новый брак мог не лучшим образом сказаться на лояльности ее брата Цезарю.[272]272
  App. ВС. V. 53; Suetonius, Augustus 52. 2, Dio Cass. XLVIII. 16. 3, Syme (1960), p. 213.


[Закрыть]