Текст книги "Октавиан Август. Революционер, ставший императором"

У нас нет особых оснований сомневаться в том, что некоторые из этих племен, по-прежнему сохранявших независимость, устраивали набеги на кельтиберов, обитавших по соседству на территории римской провинции и ведших более цивилизованный образ жизни. Рейды с целью грабежа имели широкое распространение на самых различных этапах истории античного мира. Оружие было весьма распространено на Пиренейском полуострове задолго до появления там карфагенян или римлян; отсюда можно сделать вывод, что ни те, ни другие не обрушили войну на прежде мирное местное население. Это не значит, что вторжение Рима и Карфагена никак не изменило характера военных действий и не сделало их более ожесточенными: сказалось и то, что стороны вступили в открытый конфликт, и непомерные аппетиты интервентов, требовавших сил для наемных и союзнических войск. Воздействие завоевания, длившегося полтораста лет, а также последовавших за ним гражданских войн, не могло не нанести ущерба всем без исключения общинам, проживавшим на весьма обширной территории, и ужесточило борьбу за существование в неприступных горах Кантабрии, где даже в лучшем случае приходилось довольствоваться малым. Все это не могло не усиливать искушения ограбить соседей, казавшихся легко уязвимыми.[410]410
  Представления римлян об Испании зачастую отличались примитивностью (в особенности это касалось тех, кто там не бывал). См. анализ приводимых Страбоном позднейших описаний, принадлежащих чужестранцам и включающих в себя немало более новой информации, у Ричардсона (J. Richardson, The Romans in Spain (1996), p. 150–68), а также упоминание Дионом предводителя разбойников, который впоследствии сдался Августу и получил от него прощение и награду: Dio Cass. LVI. 43. 3.


[Закрыть]

Вполне возможно, что Август с самого начала планировал завершить завоевание Испании покорением ее северо-западных территорий. Задача носила вполне ограниченный характер; казалось, что кампания протянется всего несколько лет. Хотя осуществить ее на столь труднодоступных территориях представлялось делом нелегким, здесь отсутствовала возможность катастрофы такого масштаба, как при нападении на британцев и особенно парфян. Тот факт, что воевать предстояло не с невиданным и не со знаменитым противником, сам по себе обеспечивал Августу некоторые преимущества. Он свидетельствовал о том, что в интересах государства Цезарь охотно готов осуществлять действия, не поражающие размахом, и держит свое обещание навести порядок в провинциях, оказавшихся под его властью. К весне он покинул Тарракону и направился на север, чтобы присоединиться к армии, мобилизованной с целью «усмирения» жителей Кантабрии.

Император Цезарь Август оставался прежде всего военным вождем: его власть в государстве все так же основывалась исключительно на том, что под его началом находились силы более крупные, чем под началом других. По современным меркам он был и оставался военным диктатором, хотя всегда старательно уклонялся от именования этим титулом в том значении, которое было принято у римлян. Несмотря на то, что внешне он отказывался от власти и в начале 27 г. до н. э. принял возложенные на него сенатом обязанности с неохотой, на него невозможно было оказать давление до тех пор, пока он продолжал сохранять монополию в области военного командования. Легионы подчинялись ему, а сенат не имел здесь права голоса; более того, сенаторы утратили контроль над набором и роспуском легионов и других соединений. Хотя Август имел обыкновение просить одобрения сената в отношении условий солдатской службы, но никакого обсуждения или возможности возражений не предполагалось. В прошлом управление легионами, в том числе выдвижение на должность трибуна, а также назначение и продвижение по службе центурионов, в значительной мере делегировалось наместникам провинций. Формально ситуация не изменилась – с той разницей, что для основной части армии этим наместником был и оставался сам Август. Честолюбивые офицеры, желавшие сделать хорошую карьеру, нуждались в одобрении с его стороны.[411]411
  Об императоре и армии в целом см.: J. Campbell, The Emperor and the Roman Army 31 BC—AD 235 (1984).


[Закрыть]

Именно благодаря военной силе Август взошел на престол – и в конечном итоге лишь у военной силы имелась реальная возможность сбросить его оттуда. Таким образом, Цезарь чрезвычайно нуждался в войске – и в то же время оно являло собой для него потенциальную угрозу. Если бы кто-то последовал примеру Августа – или же Мария, Суллы, Помпея и его сыновей, Юлия Цезаря, Марка Антония и других крупных и мелких военачальников, из-за которых I в. н. э. прошел столь неспокойно, – это могло оказаться для властителя роковым. Цезарь Август принял достаточно участия в мятежах, чтобы убедиться на собственном опыте: солдатам нельзя доверять. И дело было не в том, чтобы попросту ограничить полномочия сенаторов, которым теперь предстояло командовать небольшими отрядами по нескольку лет. Следовало удовлетворять легионеров, их командиров и поддерживать в них верность Цезарю.

После битвы при Акции и окончательного поражения Антония все военные силы Рима, т. е. около 60 легионов, перешли под контроль Августа. Значительное число офицеров, а равно и солдат, успели послужить под началом нескольких командующих. Большинство из тех, кто находился в соответствующем возрасте, в какой-то момент присягали Юлию Цезарю, и таким образом между ними и его наследником существовала прочная эмоциональная связь. Однако самой по себе ее было недостаточно, что вскоре стало ясно, когда среди солдат, жаждавших отправиться по домам, начались мятежи. Некоторые легионы существовали лишь номинально, многие были недостаточно укомплектованы живой силой. Но даже несмотря на это, общая численность войск на текущий момент превосходила таковую в прошлом, в том числе и в годы ожесточенной борьбы с Карфагеном. В долгосрочной перспективе это грозило неподъемными расходами и несло в себе опасность, поскольку, по всей вероятности, удовлетворить такую массу людей было бы нелегко.[412]412
  О новой армии Августа в целом см.: L. Keppie, The Making of the Roman Army (1984), p. 132–154; H. Parker, The Roman Legions (1957), p. 72–92 и R. Syme, ‘Notes on the legions under Augustus’, JRS 23 (1933), p.14–33. Не вполне очевидна дата создания Legio XXI Rapax и Legio XXII Deiotariana. Последний сформировали из солдат царя галатов; они прошли обучение у римлян и получили римское гражданство по призыве в армию. Вероятно, это случилось после смерти царя галатов в 25 г. до н. э.


[Закрыть]

В связи с этим Августу и его советникам предстояло принять решение: какими должны быть нужная им численность и состав армии? Требовалось оценить, сколько солдат необходимо, чтобы обеспечить надежность его положения, если у него появятся соперники в Риме, а также сколько их нужно, чтобы поддерживать существование империи, защищая и, при желании, расширяя провинции. Два этих момента были тесно взаимосвязаны. Слово «император» означало «победоносный военачальник», и репутации и auctoritas (авторитету) Августа был бы нанесен значительный урон, если бы соседи империи убедились в слабости государства, а само оно начало терпеть неудачи на границах или в провинциях. Сама по себе подобная ситуация не привела бы к краху его власти, но могла породить раскол, а это, в свою очередь, могло привести к появлению соперников.

Взвесив эти факторы, Август решил, что следует ограничиться двадцатью шестью или двадцатью семью легионами (число их не точно, поскольку остается непонятно, когда были созданы два соединения с наибольшими номерами. В какой-то момент общая численность войск достигла двадцати восьми легионов). Облегчить это сокращение, уменьшившее армию более чем вполовину, оказалось возможным благодаря возобновлению практики дарования ветеранам земли после битвы при Акции. К 29 г. до н. э. в колониях поселилось сто двадцать тысяч отставных солдат – количество, достаточное для полного комплектования двадцати четырех легионов. Вероятно, после того как бойцы, не изъявившие желания продолжать службу, были распущены, оставшихся солдат оказалось вполне достаточно, чтобы укомплектовать с большей или меньшей полнотой двадцать шесть или двадцать семь легионов.[413]413
  О цифре 120 000 ветеранов, получивших землю, в 29 г. до н. э. см. Res Gestae Divi Augusti 15.


[Закрыть]

Подробности прохождения военной службы в последние десятилетия существования республики во многом остаются неясны, однако по крайней мере часть людей записывалась в войска на шестилетний срок или даже до того момента, пока не закончится война, так что те, кто «подпал под сокращение», вовсе не обязательно были в массе своей стары. Некоторые выбрали для себя армейскую карьеру и продлили срок службы – в особенности это касалось офицеров. В бурные годы первого столетия н. э. первоначально существовавшее ядро армейских офицеров-профессионалов быстро расширилось. Его представители в основном занимали должности трибунов, префектов и центурионов, приобретая значительный опыт и компетенцию. По крайней мере некоторые из них принадлежали к всадническому сословию или оказались включены в него, получив свою долю военной добычи. Для некоторых армия была ступенью к социальным достижениям; другие же ценили в военной службе хорошее жалованье и обеспечивавшийся ею почет.

Было бы неразумным не принимать таких людей во внимание, и не следует представлять дело так, будто все сводилось к необходимости обеспечить сенаторам возможность создать себе репутацию на военном поприще – ведь другие сферы общественной жизни также были на свой лад привлекательны. Среди таких офицеров было немало выходцев из италийских провинциальных городов. Другие присоединились к этому слою, получив землю в процессе раздачи ее ветеранам: в соответствии с их рангом им достались приличные по размерам владения, а это открыло им доступ в городские советы и к должностям магистратов. Вне зависимости от того, хотелось ли этим людям продолжать службу в армии, они и им подобные имели в виду такую возможность – как для себя, так и для своих сыновей. То, что на должности трибунов, префектов и центурионов сразу же находились претенденты, не могло быть простым совпадением.

Но двадцать шесть легионов не только давали возможность обеспечить занятостью 130 000 солдат: в них также было предусмотрено 156 постов трибунов и 1560 – центурионов. К этому числу добавим преторианцев, которых насчитывалось почти столько же, сколько было солдат в легионе, причем платили им (соответственно должностям) значительно больше, чем в обычных войсках. Еще больше возможностей открывалось благодаря тому, что власти постепенно формировали официальную систему вспомогательных воинских соединений, состоявших из тех, кто не имел римского гражданства. В ее рамках предстояло организовать пехотные когорты и соответствовавшие им по численности кавалерийские алы.[414]414
  Ала – вспомогательный кавалерийский отряд (до 500 всадников), состоявший обычно из союзников Рима. – Прим. ред.


[Закрыть] Командовали этими соединениями в основном римские граждане, хотя иногда на руководящие должности назначались аристократы из тех же народностей, откуда набирались войска. Поначалу обычной практикой являлось назначение на пост командующего одним из таких соединений того, кто прежде исполнял должность старшего центуриона. В какой-то момент Август осуществлял своего рода эксперимент – вверял совместное командование кавалерийской алой двум молодым людям из сенаторского сословия, надеясь, что благодаря этому они приобретут опыт руководства и командования кавалеристами, прежде чем займут более важные должности в легионах. Однако в течение года он все чаще выбирал на командные должности для соединений ауксилариев[415]415
  Вспомогательное войско, которое римляне набирали из подвластных им народов. – Прим. ред.


[Закрыть] префектов-всадников или трибунов. Это означало значительное расширение круга должностей, к которым имели свободный доступ всадники. При этом они приносили присягу принцепсу, получали от него должность и жалованье, а их дальнейшее продвижение по службе и перспектива получения наград также зависели от него (Suetonius, Augustus 38. 2).

Тот, кто имел под своим началом значительную регулярную армию, получал хорошую возможность удовлетворить чаяния представителей этого весьма важного слоя, а также обеспечить занятость им и тем, кто хотел вступить в ряды вооруженных сил. В 63 г. до н. э. армию для Катилины набрал не кто иной, как бывший центурион Суллы.[416]416
  Центурион Суллы Манлий набирал армию не для Катилины, а имея собственные цели, просто позднее Катилина присоединился к ней и возглавил ее. – Прим. пер.


[Закрыть] Такие люди играли важную роль в повышении боеспособности соединений в ходе гражданских войн. Дион Кассий, оставивший ядовитое описание событий с позиции сенатора начала III в. н. э., вложил в уста Мецената совет, якобы данный им Августу: он предлагал ему набирать солдат в войска, чтобы не дать молодежи пойти в разбойники. Куда большая опасность заключалась в том, что такие люди могли поступить в армию под предводительством соперника.[417]417
  См.: Sall. Cat. 24. 2, 28. 4, 30. 1, 56. 1–2, 59. 3 о Манлии, бывшем центурионе, набиравшем армию для Катилины, ср. 59. 6 о Петрее, командире из армии противника, служившем в течение тридцати лет и занимавшем должности трибуна, префекта, легата и претора; Dio Cass. LIV. 27. 4–5. См. также главу 6 о том, как Антоний в 44 г. до н. э. набирал в армию бывших центурионов. О роли центурионов пишут Кэмпбелл (Campbell, 1984, p. 101–9) и Р. Смит (R. Smith, Service in the Post-Marian Roman Army (1958), p. 59–69).


[Закрыть]

Честь того или иного отряда, а также борьба интересов играли важную роль в формировании новой армии. На ранних этапах существования республики давать легионам новые номера каждый год было обычным делом, так что консулы командовали легионами с Первого по Четвертый. Эта система прекратила свое существование в I в. до н. э. В особенности яростно защищали свою «идентичность» легионы Юлия Цезаря, под чьими бы знаменами они ни сражались – Лепида, Антония или молодого Цезаря. Легионы Антония с готовностью перешли на сторону Цезаря после битвы при Акции, но во многих случаях стремились сохранить свой номер, название и традиции. Это означало, что в нумерации соединений во вновь реорганизованной армии с самого начала ее существования не было логики. Существовало по два легиона с номерами Четвертый, Пятый, Шестой и Десятый и не менее трех под номером Третий. Некоторые, например Legio V Alaudae (Пятый легион «Жаворонки»), сохраняли свою идентичность, несмотря на тесные ассоциации с фигурой Антония – возможно, потому, что некогда они самоотверженно сражались за Юлия Цезаря. Символом этого легиона по-прежнему оставался слон в память о том, что в 46 г. до н. э. его воины нанесли поражение боевым слонам в войне с помпеянцами.[418]418
  См. Keppie (1984), в особ. p. 134–140, 142–143.


[Закрыть]

Пятый легион «Жаворонки» входил в шестерку легионов, силами которых готовилась кампания на северо-западе Испании. К ней также относились Первый и Второй, а также Шестой Победоносный, возможно, Девятый (входившие в него воины записывали его номер в архаической форме: VIIII), получивший в эти годы имя Hispania, и, несомненно, Десятый легион «Близнец»; существовали также Тринадцатый «Близнец» и Четырнадцатый, хотя ни тот, ни другой не принимали участия в операциях в Испании. Во всех указанных случаях легионы формировались за счет слияния двух ранее существовавших соединений. Одно соединение, вошедшее в Десятый «Близнец», служило под командованием Антония и похвалялось тем, что происходит от существовавшего в прежние времена Десятого легиона, служившего Юлию Цезарю. В течение некоторого времени оно сохраняло прозвание Equestris (Всаднический), восходящее к 58 г. до н. э., когда солдаты в течение недолгого времени служили в кавалерии и шутили, что командующий собирается вписать их во всадническое сословие. Слияние двух соединений, по-видимому, укрепляло гордость служащих и того, и другого. Очевидно, оно представлялось более предпочтительным по сравнению с роспуском прежде существовавших легионов.[419]419
  О легионах в Испании см. новейшее сочинение A. Morillo Cerdán, ‘The Augustean Spanish Experience: The origin of the Limes system?’ в издании: A. Morillo, N. Hanel & E. Martín, Limes XX: Estudios sobre la frontera romana. Roman Frontier Studies. Anejos de Gladius 13 Vol. I (2009), p. 239–251, 240, R. Syme, ‘The Spanish War of Augustus’, American Journal of Philology, 55 (1934), p. 293–317, 298–301, и R. Jones ‘The Roman Military Occupation of North-West Spain’, JRC 66 (1976), p. 45–66, 48–52; о Caesar’s Legio X Equestris см. BG I. 42 и Keppie (1984), p. 137.


[Закрыть]

И офицерам, и солдатам разрешалось придерживаться традиций, однако воинам вновь реорганизованной армии не следовало потворствовать. Нельзя было награждать их столь щедро, как награждали легионеров в годы гражданской войны. Воинам увеличили срок пребывания в войсках, и вскоре обязали их прослужить традиционный максимальный (шестнадцатилетний) срок, прежде чем они смогут быть признаны годными к получению участка земли по выходе в отставку. В какой-то момент к этому сроку прибавили еще четыре года, в течение которых солдаты получали статус ветеранов и освобождались от некоторых обязанностей, но должны были оставаться в местах дислокации войск и подчиняться дисциплине. Обещания подарков и вознаграждений утратили характер регулярной меры с целью обеспечить лояльность легионеров – теперь они давались от случая к случаю, причем исключительно Августом или членами его большой семьи. Перемены в отношениях сказались и на манере обращения к военнослужащим. Во время гражданских войн юный Цезарь, подражая отцу, обращался к офицерам и солдатам, используя слово commilitones (товарищи). После 30 г. до н. э. эта доверительная форма исчезла, и он стал обращаться к ним попросту milites, или воины. Эту же форму, по его настоянию, должны были использовать все наместники и командующие, включая членов его семьи. В Испании Август продолжал насаждать столь же жесткую дисциплину, что и в Иллирии. Источники сообщают о символических унижениях центурионов: их заставляли стоять по стойке «смирно» близ его палатки, иногда с кусками дерна наподобие тех, из которых строились укрепления, или без поясов, так что длинная военная туника свисала до лодыжек наподобие женского платья.[420]420
  Suetonius, Augustus 24. 2–25; о commilitones и об обращении с солдатами см. книгу Дж. Кэмпбелла: Campbell (1984), p. 32–93.


[Закрыть]

Старших офицеров следовало, что называется, держать на коротком поводке. В юности Цезарь зачастую шел на крупный риск, и, хотя в конечном итоге ему удалось одержать победу, несколько раз он оказывался в серьезной опасности (наиболее примечателен случай в войне с Секстом Помпеем). Теперь, достигнув зрелости (когда началась кампания в Кантабрии, ему исполнилось 38 лет), император Цезарь Август сделался осторожнее. Согласно Светонию (Augustus 25. 4), «образцовому полководцу, по его мнению, меньше всего пристало быть торопливым и опрометчивым. Поэтому он часто повторял изречения: “Спеши не торопясь”, “Осторожный полководец лучше безрассудного” и “Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей”».

Поэтому же он никогда не начинал сражение или войну, если не был уверен, что при победе выиграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогается малых выгод ценой больших опасностей, он сравнивал с рыболовом, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок, – никакая добыча не возместит потери.

Инстинкты римского аристократа побуждали его к смелым, подчас безрассудным действиям. Оказавшись во главе армии, такой полководец сознавал, что занимает свой пост лишь временно, всей душой желал поддержать свою репутацию и репутацию своего рода и самоуверенно полагал, что победа – дело самое обыкновенное: ведь римляне побеждают уже несколько сотен лет! Август не хотел, чтобы его легаты или те проконсулы-сенаторы, которые еще оставались на командных постах, развязывали ненужные войны, чреватые серьезными поражениями, просто ради славы и добычи, подобно Помпею, или Юлию Цезарю, или многим другим полководцам прошлого. Поражения подрывали его репутацию, даже если сам он не присутствовал на театре военных действий – такова была цена, которую ему приходилось платить за свои обширные полномочия в провинциях и за auctoritas: ведь он прослыл человеком, покончившим с гражданскими войнами и установившим в государстве мир. Император Цезарь Август не мог позволить себе перемен к худшему, кто бы ни стал их виновником – он сам или кто-то из его окружения.[421]421
  Обсуждение проблем, связанных с командованием у римлян, см. в работе: А. Goldsworthy. “Instinctive Genius”: the Depiction of Caesar the General, in: K. Welch& A. Powell (eds), Julius Caesar as Artful Reporter: The War Commentaries as Political Instruments (1998), p. 193–219; об ответственности за поражения см.: Suetonius, Augustus 23, где неудачи в Галлии и Германии расцениваются как его поражения, несмотря на то что непосредственным командующим являлся не он.


[Закрыть]

Слишком много впечатляющих, получивших широкую известность побед также таили в себе опасность, если их одерживал не сам Август или не кто-то вышедший из его ближайшего окружения наподобие Агриппы или Статилия Тавра (они столь прочно были связаны с ним, что отблеск их достижений ложился и на него). Как мы видели, сомнительно, что Август открыто воспрепятствовал Крассу, когда тот попытался отпраздновать spolia optima (славные трофеи), и аристократ получил свой триумф, как и многие другие. Но отныне лишь немногим давалась возможность вести кампании такого масштаба, если они не принадлежали к ближайшему окружению Цезаря. Риск имелся даже в этом случае: так, вероятно, в 26 г. до н. э. человек, которого Август отправил управлять Египтом, навлек на себя его немилость. Всадник Корнелий Галл воевал с большим успехом: он подавил восстание в Верхнем Египте, а затем одержал несколько побед, совершая рейды по царству, расположенному южнее (тамошнее население предпринимало набеги на римскую провинцию). Однако он чересчур пышно праздновал свои победы: до нас дошли прославлявшие их надписи. Согласно Диону Кассию, имелись и другие надписи в честь этих событий: дошло до того, что он начертал их на пирамидах. Историк также утверждает, что он охотно болтал об Августе, не утруждая себя лестью – что было еще опаснее, поскольку Дион хорошо знал его.[422]422
  Вряд ли Дион Кассий (164–230 гг. до н. э.) мог хорошо знать Корнелия Галла (69–27 гг. до н. э.), но в оригинале именно так. – Прим. ред.


[Закрыть] О склонности Галла к необдуманным поступкам свидетельствовало его прошлое: к примеру, он принял в свой круг учителя риторики, который некогда был преподавателем дочери Аттика и соблазнил девочку. Подобное поведение носило тем более недопустимый характер, что виновник был вольноотпущенником, и, так как впоследствии дочь Аттика вышла замуж за Агриппу, Августа особенно разгневал дружеский прием, оказанный этому человеку Галлом.[423]423
  Dio Cass. LIII. 23. 5–7, ILS 8995, il. 4 ff., а также Crook (CAH² X, p. 80–81); о соблазнении дочери Аттика Помпонии см. Suetonius, Gram. 16.


[Закрыть]

Как часто случается, детали случившегося не поддаются уточнению. В качестве обвинителя Галла выступил некто Валерий Ларг, его прежний товарищ и, вследствие этого, вероятно, еще один из тех, кто хотя бы в какой-то мере пользовался благосклонностью принцепса. Однако ситуация неясна: о Ларге шла дурная слава инициатора жестоких и зачастую несправедливых преследований. Дион рассказывает о том, как Ларгу повстречался некто и поинтересовался, помнит ли тот его. Ларг отвечал отрицательно, и человек устроил из этого целое действо, записав его ответ на случай, если обвинитель когда-нибудь попытается призвать его к ответу за некое вымышленное оскорбление. Он также сообщает, что другой человек из ближайшего окружения Августа – по случайности, подобно Ларгу, принадлежал к всадническому сословию – как-то раз прикрыл руками рот и нос, заметив Ларга, тем самым намекая, что даже дышать в присутствии этого человека небезопасно.

Цезарь Август лишил Галла своего расположения и отозвал его с занимаемого им поста. В чем именно состояло обвинение, неизвестно, но, по-видимому, оно было связано с законом, предусматривавшим наказание для наместника за взяточничество (прежде всадники не подпадали по его действие). Однако Галл был наместником, имел соответствующие права и обязанности, и, возможно, тот факт, что теперь его сочли подконтрольным тем же правилам, что и сенаторов, занимавших аналогичные посты, послужил им утешением. Египет являлся важным источником налоговых поступлений, и на то, что Галл (или его приближенные) слишком охотно запускали руку в казну, не стали смотреть сквозь пальцы. Все могло объясняться попросту тем, что всадник позабыл всякий стыд (как то делали в прошлом многие правители-сенаторы), но все это лишь предположения и не более того.

Поскольку Галл лишился дружбы, или amicitia, Цезаря (жест этот приравнивался к открытой враждебности со стороны Августа), сенат с готовностью проголосовал за его осуждение и изгнание. Галл пришел в отчаяние и покончил с собой. По словам Светония, известие об этом поступке заставило Августа разрыдаться, сокрушаясь, что «ему одному в его доле нельзя даже сердиться на друзей сколько хочется». Оценка этого эпизода как согласованного противостояния со стороны сената неубедительна: вполне возможно, что он свидетельствовал об отчаянном стремлении некоторых сенаторов заслужить благосклонность принцепса, предугадав, чего он хочет. Вполне возможно, что нападки на Галла были призваны продемонстрировать, что даже наместник из всаднического сословия, назначенный Августом, подвластен закону. Если так, этот жест мог вполне заслужить одобрение принцепса или, по крайней мере, его представителей в Риме, таких как Агриппа, Статилий, Тавр и Меценат.[424]424
  Suetonius, Augustus 66, 2; см. также R. Syme, The Roman Revolution (1960), p. 309–310. Сайм связывает упомянутое происшествие с более ранним инцидентом с участием Красса на том основании, что Галл «мог» быть отозван из Египта еще в 28 г. до н. э. Однако представляется, что оспаривать более позднюю датировку Диона Кассия нецелесообразно.


[Закрыть]