Текст книги "Октавиан Август. Революционер, ставший императором"

XX
«Сторожевой пост»

 
Марс появился и сам подал свой битвенный знак.
Мститель нисходит с небес внимать своему величанью,
Полюбоваться на храм, что ему Август возвел.
Бог величав, и жилище его величаво: не должен
Иначе Марс обитать там, где живет его внук…
Зрит он и Августа храм с посвященьем ему на фасаде,
Но величавей еще – с именем Цезаря храм.
 

Овидий, рубеж I в. до н. э. – I в. н. э. Пер. Ф. А. Петровского[622]622
  Ovid. Fasti V. 550–554, 567–568.


[Закрыть]

Гаю и Луцию не повредила опала их матери, а Юлия, вероятно, в течение известного времени мало занималась их воспитанием. Теперь оба подростка официально были совершеннолетними и начали брать на себя все более и более важную общественную роль. Хотя 2 г. до н. э. завершился для Августа на мрачной ноте гнева и предательства, в других отношениях он явился годом уверенного торжества и празднеств, в которых заметную роль играли его сыновья. 12 мая Гай и Луций председательствовали на играх, сопровождавших освящение храма Марса Мстителя – главного украшения нового Форума Августа. Этот Форум расположен под прямым углом к Форуму Юлия Цезаря, значительную часть которого Август застроил, а тот, в свою очередь, прилегал к основному римскому Форуму, который он перестроил. Таким образом, публичное пространство в самом сердце города увеличилось в размерах более чем в два раза, обеспечивая гораздо больше закрытых и открытых участков для администрации, судебных заседаний, церемоний и ритуалов. Необходимость в этом действительно существовала: портики Форума Августа использовались задолго до того, как были во всей совокупности завершены строительные работы. В ходе реформ Августа создавались новые должности, возникали новые задачи, или возрождались давно забытые подходы. Структурное обновление этого пространства являлось во многих отношениях вещественным знаком выполнения государством еще раз своей функции должным образом.[623]623
  См.: Dio Cass. LV. 10. 6; Velleius Paterculus II. 100. 2; Suetonius, Augustus 31. 5; Ovid. Fasti V. 545–598; о дате см.: C. Simpson, ‘The Date of the Dedication of the Temple of Mars Ultor’, JRS 67 (1977), p. 91–94. Альтернативная дата 1 августа возможна, но аргументы в пользу 12 мая более убедительны.


[Закрыть]

И Юлий Цезарь, и Август покупали землю, необходимую для построек на Форуме, так как в руках государства ее почти не было. Они оплачивали ее из своих собственных средств и затем сносили здания, жилища, лавки и амбары, чтобы создать свободные места для застройки. Не все собственники земли хотели ее продавать, но никого к этому не принуждали, по крайней мере в том случае, если земельный участок располагался на краю проектируемого комплекса. Молодой Цезарь перед Филиппами дал обет выстроить храм военному богу-мстителю, и на осуществление этого ушло сорок лет: некоторое промедление случилось вследствие необходимости дождаться земельного участка, дабы это стало возможным. В конце концов ему не удалось приобрести все, что он хотел; Форум Августа несимметричен, потому что один или два владельца отказались продать свои участки, и поэтому его северо-восточная часть имеет неправильную форму. Возможно, это расстраивало Августа, но его готовность уступить показывала его уважение к праву собственности и нежелание не признавать это право даже ради вящего блага государства, не затрагивая при этом славы Августа. В некоторых отношениях само несовершенство нового Форума явилось более важным символом, нежели возможная совершенная симметрия.[624]624
  Suetonius, Augustus 56. 2 об отказе принуждать земельных собственников продавать свои участки, необходимые для Форума.


[Закрыть]

Во всех других отношениях перед издержками не останавливались. Все строительные проекты Августа были величественны как по замыслу, так и по исполнению, даже когда они включали в себя обманчиво простое восстановление древних алтарей. Великолепно реконструированный римский Форум и искусно спроектированный Форум Юлия были предназначены для того, чтобы отображать масштабы римского могущества, а также для напоминания о том, что во главе нынешнего величия и возрождения стоял принцепс. Форум Августа превосходил оба этих Форума, и так как войти на него можно было только через два входа, воздействие, им оказываемое, усиливалось. Высокая стена закрывала весь вид на находящиеся за ней городские улицы и в то же время защищала это монументальное сооружение от опасности пожара. Внутреннее пространство было вымощено мрамором с красочными узорами. В самом замысле современные идеи сочетались с классической архитектурой, а портики включали в себя кариатид (опорные колонны, сделанные в форме женских статуй), которые Агриппа также использовал в Пантеоне. Смотря на это, образованный наблюдатель тотчас вспомнил бы Эрехтейон, храм, построенный Периклом на афинском акрополе в V в. до н. э.,[625]625
  В действительности Эрехтейон был построен уже после смерти Перикла, в конце Пелопоннесской войны. – Прим. пер.


[Закрыть] и в мыслях у него возникла бы ассоциация с афинянами на высшей ступени их культурного и имперского развития. Другие могли не ощутить подобной ассоциации, но тем не менее осмотрели бы ряды изящных и со вкусом выполненных статуй, украшавших части Форума (Плиний Старший считал Форум Августа одним из красивейших сооружений в мире). Эти ассоциации со знаменитым прошлым не были строгими. Кариатиды на Форуме сделаны в горельефе, их задняя сторона у стены утончается и выравнивается в отличие от их образцов в Афинах, которые представляли собой полностью закругленные, свободно стоящие статуи, способные выдерживать вес свода.[626]626
  Plin. NH XXXVI. 11, 102; об Эрехтейоне см.: J. Camp, The Archaeology of Athens (2001), p. 93–100; о Форуме Августа и его скульптурных изображениях см.: P. Zanker (trans. A. Shapiro), The Power of Images in the Age of Augustus (1988), p. 81–82, 113–114, 193–215, S. Dyson, Rome. A Living Portrait of an Ancient City (2010), p. 128–131, и W. Lacey, Augustus and the Principate. The Evolution of the System (1996), p. 193, 197–202.


[Закрыть]

Храм Марса Мстителя был облицован белым италийским мрамором, и на подступах к нему находился широкий лестничный марш с установленным в нем главным алтарем. Римские храмы были скорее домами для богов на тот случай, если бы они решили посетить город, чем местами совершения богослужений. Алтари всех основных культов почти неизменно находились вне храмов; и, конечно, приношения в жертву животных совершались на открытом воздухе. На фасаде храма был ряд из восьми очень высоких коринфских колонн с соответствующими им рядами колонн внизу слева и справа, которые поддерживали его высокий фронтон. Конструкция его отображала форму храма Венеры на Форуме Юлия Цезаря, но была в полтора раза больше. Венера и Марс являлись традиционными римскими божествами, могущественными покровителями государства, а богиню представители рода Юлиев считали своей прародительницей. Этот род также гордился происхождением от царей Альбы Лонги, а эта династия произвела на свет Рею Сильвию, родившую богу Марсу близнецов Ромула и Рема. Юлии не претендовали на принадлежность к этой линии, но в более позднее время Юлий Цезарь и Август притязали на связь с основателем Рима и его отцом, богом войны.

В портиках на каждой стороне их внутреннего пространства находились статуи, вызывавшие воспоминания о прошлом. Слева стоял Эней, а вокруг него цари Альбы Лонги и самые выдающиеся из Юлиев; эти последние не очень многочисленны, и, без сомнения, в их число вошли многие, чьи достижения весьма скромны, ибо семейство Юлиев лишь непродолжительное время занимало высокое положение. Напротив стоял Ромул, окруженный «выдающимися людьми» (summi viri) римской истории, некоторые из них к тому же увеличивали и без того значительное число тех, кто находился на другой стороне. Надписи, которые Август, конечно, одобрял, но, вероятно, не писал, упоминали о деяниях каждого. Среди них не было чужеземцев – кроме тех, которые относились ко временам, предшествовавшим основанию Рима, и до сих пор этот памятник не дает прямых свидетельств относительно бывших в их числе каких-либо женщин. Юлия Цезаря туда не включили, так как он, как божественный Юлий, не мог находиться вместе с простыми смертными. Его статуя вместе со статуями других богов пребывала внутри храма.[627]627
  Ср.: Dio Cass. LVI. 34. 2–3 о подобной процессии великих людей прошлого на похоронах Августа; термин «выдающиеся люди» происходит из позднего источника, Scriptores Historia Augusta, Alexander Seuerus 28. 6; обсуждение этого вопроса см.: T. Luce, ‘Livy, Augustus and the Forum Augustum’, in J. Edmondson (ed.), Augdtus (2009), p. 399–415, 493–496; фрагменты надписей см.: CIL 1, p. 186–202 об элогиях, и полезный сборник, переведенный в издании: M. Cooley (ed.), The Age of Augustus. Lactor 17 (2003), p. 238–239; о вмешательстве Августа в составление элогиев см.: Plin. NH XXII. 6. 13; о Корнелии см. CIL. I. 39.


[Закрыть]

Эней был изображен уносящим своего отца Анхиза из разрушенной Трои и ведущим за руку сына Юла – изображение, распространенное как в частном искусстве той эпохи, так и в официальной иконографии. Ученые расходились во мнении относительно того, действительно ли он был прародителем Юлиев и в конечном итоге основателя Рима, но уверенность во всем этом отсутствовала, и, в конце концов, версию о Юле как прародителе Юлиев признали правдоподобной. Статуя Ромула изображала его несущим снятые с противника доспехи (spolia opima), и неудивительно, что главное внимание сосредотачивалось на военной славе и особенно на тех мужах, кто справил триумф.

Задумано это было как выставление напоказ тех, кто помог возвеличить Рим, и при этом демонстрация избегала явной политической пристрастности, включая как Суллу, так и Мария, а в равной мере и Помпея Великого. Надписи придавали особое значение победам над чужеземными врагами и, кажется, содержали краткие и беспристрастные упоминания о противоречивых событиях гражданской войны. В случае с Марием они сообщали о разгроме Югурты в Нумидии, войнах с кимврами и тевтонами и о его консульствах, следующих одно за другим, и в одобрительном тоне о подавлении в 100 г. до н. э. движения трибуна Сатурнина, прежде чем заключить, что «в возрасте семидесяти лет он вследствие гражданской войны был изгнан из своего отечества и силой оружия возвращен. Он стал консулом в седьмой раз».[628]628
  О неясности в отношении личности Юла см.: Liv. I. 3; о Марии см.: Luce (2009), p. 406–407 с переводом текста Cooley (2003), p. 238.


[Закрыть]

Август заявил, что статуи выдающихся людей находились там для того, чтобы народ мог оценивать его собственные достижения и достижения будущих принцепсов в сравнении с героями прошлого. Из самого сооружения в его совокупности было видно, какого вывода в отношении себя самого он от народа ожидал. Одиноко в центре внутреннего двора стояла бронзовая статуя императора Цезаря Августа, восседавшего подобно полководцу-триумфатору на колеснице, запряженной четверкой лошадей. Это был его Форум, и вновь присвоенный титул отца отечества был начертан на подножии статуи. Это также было изображением римской истории, помещавшим прямо в центр его, ассоциировавшегося с богами и героями от возникновения города до его собственного поколения. Август как достойный наследник столь великих мужей, ибо он привел государство к достижению величайшего могущества и процветания, не отделял себя от благополучия Рима. Действительно, он был связан со всеми этими несравненными персонажами, как с людьми, так и с божествами, будучи сыном одного из тех богов, чьи изображения стояли в храме.[629]629
  Suetonius, Augustus 31. 5, Res Gestae Divi Augusti 35.


[Закрыть]

Форум Августа прославлял его правление и торжество Рима. Его портики станут помещением для судебных заседаний, а храм Марса Мстителя сыграет центральную роль в жизни государства. В конце концов, не только орлам, взятым обратно у парфян, было предоставлено там постоянное местопребывание, но и все другие утраченные и возвращенные римские военные штандарты в будущем также поместят в это святилище. Всякий раз, когда сенат собирался для обсуждения объявления войны, сенаторы созывались в этот храм. Отныне отсюда командующие отправлялись в свои провинции и сюда они возвращались, а тем, кто заслужил триумф, устанавливали на этом Форуме статую. Также было принято решение, чтобы впредь всякий юноша из аристократической семьи, которому пришло время надеть мужскую тогу, получал бы ее при этом храме, напоминающем ему о том, что вместе с тогой на него возлагается обязанность, если необходимо, нести военную службу государству.

Гаю и Луцию были даны своего рода временные полномочия, чтобы председательствовать на играх, которые включали в себя бои со зверями и на которых в Большом Цирке перебили 260 львов. Немного позже Большой Цирк затопили – или, быть может, часть его временно превратили в небольшое озеро – и толпа наслаждалась зрелищем 36 крокодилов, безжалостно истребленных профессиональными охотниками. Может быть, это намеревались устроить в память о победе в Египте, но убийство таких экзотических созданий было обычным развлечением, – точно так же наиболее вероятно, что тигр, подаренный Августу индийскими послами, кончил жизнь на арене в Риме. Люди тоже умирали для развлечения народа, и на Септе иногда устраивали грандиозные гладиаторские игры. Не все зрелища предполагали смертельный исход. Внук Августа, десятилетний Агриппа Постум, участвовал в конных ристаниях на Троянских играх; Светоний говорит, что Август считал этот обряд хорошим способом представлять публике молодых аристократов. Бои эти не были серьезными, но иногда даже в этом случае представляли опасность, и однажды принцепс преподнес золотой браслет сыну сенатора, который постоянно получал во время игр увечья вследствие неудачного падения с лошади. Внук Азиния Поллиона тоже сломал ногу таким же образом – вполне возможно, во 2 г. до н. э. – и его критические замечания в сенате насчет спорта явились столь определенными и хорошо обоснованными, что Август вскоре прекратил эти игры.[630]630
  Dio Cass. LV. 10. 6–8, Suetonius, Augustus 43. 2. Возможно, Дион Кассий включил похоронные игры в честь Агриппы в состав более широких празднеств.


[Закрыть]

Один из надолго запомнившихся видов этих празднеств был значительнее и дороже, чем любое предыдущее зрелище, устроенное в Риме. Это naumachia Augusti – морское сражение Августа. На западном берегу Тибра вырыли искусственное озеро размером 1800 на 1200 римских футов и наполнили водой, подаваемой по специально построенному акведуку, Аква Алцетина,[631]631
  Античное название озера Алцетинус. – Прим. ред.


[Закрыть] длиною более двадцати миль. Темой представления была битва при Саламине в 480 г. до н. э., где греки во главе с афинянами разгромили флот завоевателей-персов, и если эта битва в самом деле была не столь крупной, как настоящая, то все же довольно значительной. Позже Август похвалялся, что всего «участвовало в битве тридцать остроносых военных кораблей, трирем или бирем, и много больше судов более мелких. Участвовало в битве около трех тысяч человек, не считая гребцов». Неясно, как управляли этой битвой и в какой степени она была инсценированной или реальной. После всего сказанного о вкусах римлян нет сомнения в том, что она была не совсем бескровной, но также вероятно, что предполагалось наличие в значительной мере руководства инсценировкой. Более чем через двести лет, Дион Кассий утверждает, что все еще можно увидеть некоторые сооружения, возведенные для этого, в то же время Веллей Патеркул говорит, что страсть римской толпы к зрелищу оказалась «пресыщенной» великолепием этих игр.[632]632
  Res Gestae 32, Velleius Paterculus II. 100. 1, Dio Cass. LV. 10. 7.


[Закрыть]

Дион Кассий также сообщает нам, что греки выиграли сражение, предполагая, быть может, что борьба была настоящая и исход ее не определен, хотя более чем правдоподобно, что этот результат был предрешен. Вместе с отображением в новом Форуме Акрополя и воспроизведением на сцене величайшей победы афинян здесь явно присутствовало желание установить тесную связь с величием классического прошлого и высокими достижениями греческой культуры, столь почитаемой образованными римлянами. В те годы Афины были демократическим государством, возглавляемым скорее избранными вождями, такими как Перикл, нежели тиранами или царями. Быть может, Август был особенно заинтересован в том, чтобы напомнить об этом, но в этом предположении нам не следует заходить слишком далеко. Утверждение, что он, прежде чем обратиться к более сдержанному архитектурному стилю, приличествующему вождю свободного государства, мечтал в более ранние годы скорее об эллинистической монархии Александра Великого и его преемников и поэтому сооружал чересчур ярко украшенные памятники наподобие храма Аполлона, неубедительно.[633]633
  См.: Zanker (1988), p. 105–106; о великолепии всех значительных Августовых храмов; о требованиях изменения стиля в смысле отхода от явных царских форм эллинизма см.: Purcell в CAH²X, p. 788–790; более убедительную точку зрения см.: K. Galinsky, Augustus Culture (1996), p. 197–213.


[Закрыть]

Совершенное различие между классической Грецией городов-государств и эллинистической эрой монархий в значительной мере является вымыслом современной науки. Римляне, влюбленные в греческую культуру, не видели никакого основания ограничиваться «лучшими» стилями и литературой пятого и начала шестого столетий и пренебрегать более поздними творениями. Нам также следует помнить, что Форум Августа, как любой памятник, построенный в более ранние годы, был сооружением столь же эффектным, сколь и прославляющим личность принцепса. И не только. Внутри него были выставлены напоказ два знаменитых изображения Александра Великого, равно как и несколько статуй, с целью вызвать воспоминания о великих победах и победителях прошлого, не выявляя слишком тесной связи с политическим контекстом (Plin. NH XXXIV. 48, 35. 93–94).

То же строение и те же символы могли ассоциироваться с более чем одной идеей, и трудно поверить, что это зрелище грандиозного морского театрализованного представления не вызывало столько же мыслей об Акции, как и о Саламине. Оба сражения могли быть интерпретированы как победа цивилизации над варварством и Запада над Востоком, и как недавний триумф Августа заслуженно поставлен в один ряд с величайшими событиями в истории, точно так же изображения лучших людей добавляли величия его Форуму. Цезарь Август по ассоциации присваивал себе то, чем славно прошлое, беря оттуда все лучшее. Поэтому он взял таких людей, как Марий, Сулла и Помпей, и, устранив негативные ассоциации с гражданскими войнами, превратил их в своих предшественников, деятелей, которые усилили римское могущество, достигшее высшей точки в его собственных достижениях. Это было почти то же самое, как в случае с Вергилием, который на роль судьи в преисподней взял идеализированный образ Катона. Август открыто восхищался Катоном Младшим, прославляя всякого, кто хотел сохранить государство таким, каким оно было. Мертвые не решали вопроса о том, как новый режим ими воспользуется, и такое, включающее в себя все, изображение истории усиливало чувство того, что партийные пристрастия остались далеко в прошлом. Даже прежние враги – а другие, вероятно, не одобряли Цезаря Августа и его постоянное владычество – подавали примеры доблести, которыми восхищался и повторения которых требовал принцепс (Macrobius, Saturnalia II. 4. 18).

Обращение к образам злейших врагов Юлия Цезаря резко остановило их полную реабилитацию. Помпей и Катон рассматривались как облагороженные «версии» реальных людей, и если их недостатки и неверные решения еще помнили, то это содействовало выдвижению на первый план «лучшей» репутации принцепса. Восхваление некоторых их деяний и нравов не следует рассматривать как молчаливую критику Юлия Цезаря. Принятый между учеными на веру постулат, что Август сознательно отстранялся от диктатора, повторялся столь часто, что в действительности никогда не подвергался сомнению, хотя это противоречит фактам. Обычай называть его Октавианом, а затем Августом, говоривший в пользу этого постулата, подталкивает нас к тому, чтобы забыть, что при всех изменениях его имени после 44 г. до н. э. он всегда звался Цезарем. Это правда, что в годы своего восхождения к власти он чаще поминал об отце, чем впоследствии, но даже это было менее заметно, чем требовалось. Доведя до конца многие из проектов диктатора, он все еще был Цезарь Август, и его предки из Юлиев прославлялись на новом Форуме. Обширная римская история и ее герои соединялись с этим семейством и с тем, с кем оно связано, с Энеем и Венерой, Ромулом и Марсом. Это была история отдельного семейства, неразрывно связанная с историей государства, так же как в этом памятнике сочеталась слава отдельной личности со славой всего государства. Поэт Овидий подчеркивал, что храм Марса Мстителя указывал как на свершившееся возмездие за убийство Юлия Цезаря, так и на возвращение утраченных знамен посрамленной Парфией. Здесь, как и повсюду, Август ставил себя и свое семейство в центр государственной жизни, его личные достижения неразрывно сплетались с общим благом.[634]634
  Как пример предположения, что Август дистанцировался от Юлия Цезаря, см.: Z. Yavetz, ‘The Personality of Augustus’, in K. Raaflaub & M. Taher (eds.), Between Republic and Empire. Interpretations of Augustus and his Principate (1990), p. 21–41, 32; “Gradually but Consistently He Distanced Himself from the Memory of Julius Caesar”; о храме Марса Мстителя см.: Ouid., Fasti, р. 570–583, и Galinsky (1996), p. 208 о преднамеренном напоминании о Юлии Цезаре в замысле Форума Августа.


[Закрыть]

Теперь Юлий Цезарь стал богом, и к нему нельзя было относиться просто как к еще одному римскому герою – следовательно, его статуя помещалась внутри храма, а не вместе с прочими Юлиями. Нет никакого намека на то, чтобы какой-нибудь римлянин смотрел на это как на сознательную попытку отделить бога от некоторых наиболее сомнительных деяний этого человека. Римский аристократ в начале своей карьеры много рассказывал о своем отце и более ранних поколениях, представляя их достижения в качестве доказательства своей собственной пригодности. Однако как только нобиль назначался на должность – он, несомненно, однажды достигал какой-либо старшей магистратуры, – все это постепенно исчезало, ибо к этому периоду его жизни его собственные деяния должны были говорить сами за себя. Предки человека с ним не соревновались, хотя, безусловно, хорошо, если его достижения были под стать им или превосходили их. Только позже, именно на его публичных похоронах, вновь обращали особое внимание на его родословную, так как предков выставляли напоказ, и возлагали надежды на сыновей и внуков.

Август после гражданских войн меньше говорил о Юлии Цезаре, но единственно потому, что это было естественно – тот же самый процесс в большем масштабе имел место в любом римском аристократическом семействе. Его собственные поступки и победы теперь были гораздо более важными, нежели его отца, и поэтому афишировались. Юлия Цезаря не забывали, еще меньше замалчивали, а репутация и славные деяния покойного диктатора способствовали укреплению авторитета его сына, но их не нужно было выставлять напоказ. Цезарь Август взял на себя и более чем осуществил надежды своего отца на славу, но памятники этого последнего там были, его статуи многочисленны и заметны, а его образ все еще иногда полезен для его сына. В конце концов, Юлий Цезарь был единственным, кто поднял род Юлиев из относительной неизвестности и сделал так, чтобы когномен Цезарей занимал особое место, отличавшее его от когноменов всех других римских аристократических родов.

Столетие спустя Тацит говорил, что написание истории при Августе пришло в упадок и не вследствие энергичного давления сверху, но из-за лести. По римской традиции историю следовало писать людям, вовлеченным в процесс ее творения, сенаторам, принимавшим участие в дебатах, составлявшим законы и водившим в поход римские легионы. Только таких людей считали способными понять, как совершались великие события, но при Августе такие люди зависели от благосклонности принцепса, если желали сделать блистательную карьеру. По мере того, как проходили годы, сенаторы либо вообще не писали о недавнем прошлом, либо делали это раболепным тоном. Дело заключалось не только в том, чтобы угодить Августу – гражданские войны повидали множество людей, действовавших такими способами, которые они хотели бы благополучно забыть. Младший сын Друза, Клавдий, выразил желание написать о гражданских войнах, однако Ливия и его мать Антония спокойно, но решительно отговорили его делать это.[635]635
  Tacitus, Ann. I. 1. 4, Suetonius, Claudius 41. 2; общие рассуждения см.: M. Toher, ‘Augustus and the Evolution of Roman Historiography’, in Raaflaub & Toher (1990), p. 139–154.


[Закрыть]

Ничего случайного не было в том, что важнейшее сочинение по истории, написанное при Августе, создано Ливием, местным аристократом из Северной Италии, который никогда не стремился к успеху в общественной жизни. Это был человек, не заботившийся о том, чтобы добиться должности, а также не имевший непосредственного политического или военного опыта. Азиний Поллион чувствовал, что в сочинении Ливия присутствовал сильный провинциальный колорит, но никто не мог усомниться в его трудолюбии, благодаря которому в конце концов была создана история Рима от основания города до смерти Друза в 142 книгах. Неясно, когда эти книги увидели свет, а некоторые, возможно, появились уже после смерти Августа. Тон введения, написанного в то время, когда еще бушевала гражданская война, был подчеркнуто мрачным, но с наступлением лучших времен, он, быть может, переменился. Ливий не входил в кружок Мецената, и хотя он находился в дружеских отношениях с Августом, не являлся выразителем официальной точки зрения. Несмотря на это, общее настроение его сочинения соответствовало многим взглядам самого принцепса, и, конечно, в его режиме обнаружился дух римского своеобразия и культуры. Ливий был горячо патриотичен, но склонен рассуждать категориями нравственными – для него Рим процветал тогда, когда были высоки нормы морали, римляне чтили традиции и богов и вели себя достойно. Катастрофы, вспыхнувшие беспорядки и, наконец, гражданская война происходили в то время, когда все классы, а в особенности их сенатские вожди, перестали жить по надлежащим правилам.[636]636
  См.: R. Syme, ‘Livy and Augustus’, Harvard Studies of Classical Philology 64 (1959), p. 27–87; Galinsky (1996), p. 280–287.


[Закрыть]

От большей части истории Ливия мы имеем лишь краткие извлечения, включая все те книги, в которых речь идет о последних полутора столетиях, так что рассуждения о том, как он относился к отдельным личностям, в значительной степени являются догадками. Сохранившиеся же книги указывают на большую разницу между его версией событий и надгробными надписями выдающимся мужам на Форуме Августа. Иногда они содержали второстепенные подробности – например, точное число дней, которое понадобилось Эмилию Павлу для того, чтобы выиграть войну с царем Персеем в 168 г. до н. э. Иные кажутся представляющими совершенно разные традиции, и в надписях с Форума содержатся утверждения, которые заметно не соответствуют всем другим нашим источникам относительно некоторых личностей. Одно извлечение дает понять, что Ливий резко критикует последние годы деятельности Мария и его кровавое возвращение в Рим в конце 88 г. до н. э.[637]637
  В 88 г. до н. э. Марий бежал из Рима, вернулся же он туда в 87 г. до н. э. после осады города, учинив расправу над неугодными ему сенаторами и всадниками.


[Закрыть] – совершенная противоположность содержанию надписи на его статуе на новом Форуме.[638]638
  См.: Luce (2009), p. 406–415.


[Закрыть]

Сообщение Ливия о том, как Корнелий Косс добыл снятые с неприятеля доспехи, включало в себя интерпретацию Августа, но кроме этого, и противоречащие ей данные традиции, равно как и в случае, когда он обсуждал различные мнения о том, был ли Юл сыном Энея от его троянской жены, или же от его более позднего брака в Италии.[639]639
  Согласно легенде, второй женой Энея была дочь царя Латина Лавиния. – Прим. пер.


[Закрыть] Вероятно, он также был великодушен в своей трактовке Помпея Великого, так как Тацит сообщает, что Август мягко попенял Ливию на то, что он – неисправимый помпеянец. Поскольку Помпея включили в число выдающихся мужей, вряд ли его трактовка оказывала отрицательное воздействие, а поразительным скорее было то, что Ливий, говорят, усомнился в том, благом или нет было то, что Юлий Цезарь родился, имея в виду его последующую карьеру. Это место утрачено, что затрудняет возможность судить о его тоне и заключении, но сохранившиеся краткие извлечения не наводят на мысль о его глубоко враждебном взгляде на диктатора.[640]640
  Tacitus, Ann. IV. 34. 4; Seneca, Quaestiones Naturales V. 18. 4; о рассмотрении Ливием того, во благо ли было рождение Юлия Цезаря; о рассуждении и дальнейшем подчеркивании факта предполагаемого дистанцирования Августа от Юлия Цезаря см.: Syme (1959), p. 58.


[Закрыть]

Ученые, полагающие, будто Цезарь Август принижал авторитет своего отца, рассматривают это как доказательство, основываясь на том, что Ливий не осмелился бы написать такое, если бы не был уверен в том, что это не вызовет гнев принцепса. Однако кроме сдержанного давления, оказывавшегося на молодого Клавдия, чтобы он переменил тему, и нескольких случаев в последние годы жизни Августа, не имеется свидетельств какого-либо давления принцепса на литературу. Один раз он писал Тиберию, настоятельно советуя ему «не принимать слишком близко к сердцу, если кто-либо зло говорит обо мне; мы должны быть довольны, если можем удержать кого-нибудь от причинения нам зла». Официальный курс постоянно продвигался в обширной литературе, в речах Августа и членов его семейства, указах, автобиографии Августа и на памятниках повсюду в Риме и в провинциях. Он поддерживался благодаря постоянным повторениям, благополучие и процветание империи также способствовали его успеху; основная мысль Ливия, состоявшая в том, что это благополучие проистекало от приверженности присущим римлянам добродетелям, играла на руку принцепсу (Suetonius, Augustus 51. 3).

Август не занимался активным подавлением альтернативных взглядов и не скрывал прошлого. Немногие предпочли выразить такие взгляды, и эти немногие затерялись в потоке мнений, поддерживающих и прославляющих его. Тот факт, что Юлий Цезарь перешел Рубикон и начал гражданскую войну, также неоспорим, как и причастность Августа к проскрипциям и многочисленным казням и опустошениям в период между 44 и 30 гг. до н. э. Воспоминания об этом еще были живы, и хотя со временем это постепенно изглаживалось из памяти, все записи и пропаганда тех лет сохранялись. Утаивать их, не говоря уже о том, чтобы их заново переписать, было делом неосуществимым, и сомнительно, чтобы Август даже задумывался над этим. Его собственная версия была ясна: множить порицания, сваливать вину в гораздо большей степени на других. Стоит отметить, что готовность Ливия поставить вопрос о том, мог ли Юлий Цезарь ошибаться, не означает, что он считал его полностью виноватым и не смотрел на других как на виновных. Ливий сожалел о смерти Цицерона, отмечая, что оратор делал все возможное, чтобы погубить триумвиров, и поэтому он скорее оказался просто менее удачлив, нежели был совсем другим, чем они (Seneca, Suasoriae IV. 22).

Литературное низкопоклонство и лесть были очевидны и во многих отношениях сами себя разоблачали. Авторы, которые производили впечатление людей, честно высказывающих свое мнение, время от времени восхваляя прежних – и неизменно мертвых – противников, или мягко критикуя принцепса либо тех, кто его окружал, увеличивали поводы для всеобщего восхваления Рима и Августа. Такие сочинения, вероятно, были лучше по своим достоинствам; благодаря им, равно как и поэзии этого века, многие проникались сознанием того, что государство вновь стало свободным и процветающим. Границы его сами авторы расширили настолько же, или даже больше, чем Август. Ливий, вероятно, искренне разделял многие взгляды Августа, равно как и значительная часть общества, особенно землевладельцы и наиболее зажиточные слои по всей Италии. Историк был восторженным повествователем о победах над иноземными врагами и расширении пределов римского владычества, а два десятилетия, прошедших от Акция до 9 г. до н. э., давали ему богатый материал для описания и похвалы.