Текст книги "Октавиан Август. Революционер, ставший императором"

Цепиону, Мурене и прочим отказали в этом традиционном снисхождении. За ними послали солдат – предположительно преторианцев, – и заговорщики были схвачены и казнены. Отец одного из казненных впоследствии похвалил раба, который пытался защитить его сына, и публично казнил другого, который его предал. Говорят, жена Мецената предупредила Мурену о том, какая судьба может их ожидать. Поскольку ходили слухи о том, что у нее давняя интрижка с Августом, непонятно, кто был ее источником – муж или принцепс. По слухам, Август вел себя сдержанно по отношению к старому другу, но, учитывая, что влияние Мецената в основном носило тайный характер, судить о справедливости этого утверждения трудно. Вероятно, в конечном счете это было не более чем сплетней, и Меценат, насколько мы можем судить, оставался близок к Августу.

Историк Дион Кассий сетовал, что после победы Августа в гражданской войне стало труднее подробно и последовательно излагать события, поскольку многие ключевые решения принимались в частном порядке и не записывались, тогда как многое из того, что происходило на публике, представляло собой лишь пустые церемонии. Спустя столетие император Домициан жаловался, что единственный способ доказать подлинность заговора – это пасть его жертвой. Однако каковы бы ни были детали, не похоже, чтобы заговор 22 г. до н. э. являлся вымыслом. Попытки ученых передвинуть его и процесс Прима на год назад и рассматривать их как причины, побудившие Августа отказаться от консульства, неубедительны. Логичнее предположить, что Мурена и Цепион действовали уже после этого, когда власть принцепса стала более явной и, казалось, останется неизменной, поскольку его полномочия были личными и не привязанными к какой-либо магистратуре.[461]461
  О заговоре см. Dio Cass. LIV. 3. 4–8, а также Syme (1960), p. 333–334, Levick (2010), p. 83–84 и D. Stockton, ‘Primus and Murena’, Historia 14 (1965), p. 18–40, где делается акцент на процессе и заговоре как главных факторах, заставивших Августа провести реорганизацию собственных полномочий, причем оба события датируются годом раньше – 24 г. до н. э. вместо 23 г. до н. э. М. Суон (M. Swan, ‘The Consular Fasti of 23 BC and the Conspiracy of Varro Murena’, Harvard Studies in Classical Philology 71 (1967), p. 235–247) и Э. Бэдиан (Badian in Wirth (1982)), напротив, ясно показывают, что заговорщик не был консулом 23 г. до н. э. и что процесс и заговор произошли после отставки Августа с поста консула. Dio Cass. LIII. 19 – о трудностях понимания описываемого периода из-за того, что все решения принимаются тайно. Suetonius, Domitianus 21 – реплика Домициана о заговоре. Об оппозиции императорам и связи с Брутом и Кассием см. R. MacMullen, Enemies of the Roman Order. Treason, Unrest and Alienation in the Empire (1967), p. 1–45.


[Закрыть]

В 44 г. до н. э. «Освободителей» удивило отсутствие всеобщего энтузиазма после убийства Цезаря. В 22 г. до н. э. признаков повсеместной враждебности по отношению к Августу было еще меньше, хотя давление, оказываемое на него для того, чтобы он принял диктатуру, могло вызвать у противников принцепса опасения, что его главенство вскоре станет более очевидным и постоянным. Заговор не производит впечатления хорошо организованного предприятия, и вряд ли он имел серьезные шансы на успех. Цицерон в 63 г. до н. э. вовсе не желал предоставить заговорщикам возможность жить в изгнании, и Август сделал тот же выбор. Провинции становились все более обжитыми и, соответственно, более близкими, чем при прошлых поколениях. Гражданские войны также являли немало примеров тех, кто бежал от обвинений в Риме, а затем возвращался туда как сторонник того или иного претендента на власть. Август не хотел рисковать и, возможно, таким образом делал предупреждение тем, кто замышлял на него нападение. Это было напоминанием о том, что именно он в свое время издавал приказы о проскрипциях и многочисленных казнях, и лишь от него зависело, когда их прекратить. Цезарь Август обладал гораздо большей властью, чем кто-либо иной в государстве, и не собирался от нее отказываться. То, что он делал акцент на законности и возвращении к традиции, несколько смягчало это обстоятельство, но отнюдь его не скрывало.

Август продолжал поддерживать мир в Риме и провинциях. Некоторым представителям знати была ненавистна сама мысль о необходимости этого, но тем не менее они мирились с существующим положением вещей. Возможно, кто-то из них и возмущался публичным заявлением о победе и последующим празднованием поражения и казни заговорщиков, но большинство населения считало иначе. Цезарь Август оставался весьма популярным, и многие боялись последствий, которые могла вызвать его смерть от болезни или вследствие убийства. Однако в данный момент режим находился в безопасности, даже несмотря на то, что после смерти Марцелла надо было искать на будущее кого-то другого.

XV
Орлы

Я заставил парфян вернуть мне трофеи и значки, захваченные у трех римских армий, и обратиться к народу римскому с мольбой о дружбе.

Деяния божественного Августа. 29. Пер. А. Л. Смышляева

Фраат, преклонивши колени смиренно,

Цезаря власть над собою признал.

Гораций. Письма. I. 12. 27–28. Пер. Н. С. Гинцбурга

Цезарь Август провел менее двух лет в самом Риме или поблизости от него, прежде чем отправиться в очередную поездку по провинциям. Чередование посещений Рима с более длительными периодами пребывания в провинциях оставалось его привычкой на протяжении большей части жизни. Он гораздо чаще отсутствовал в городе, нежели находился там, и таким образом созданный им режим в значительной степени развивался в его отсутствие. В течение многих лет никто из его последователей столько не путешествовал – впервые в этом отношении с ним сравнялся только Адриан. На протяжении своей жизни Август посетил почти все провинции империи. В 22 г. до н. э. он впервые приехал на Сицилию – самую старую из заморских провинций и не относившуюся к тем, которые были переданы ему. Вероятность конфликта с сенаторским проконсулом, по всей видимости, или вовсе отсутствовала, или была ничтожно мала, но поскольку Август обладал высшим империем, наместник не мог воспрепятствовать ему в чем-либо.

Сицилия представляла собой важный источник зерна для Рима, и недавно возложенная на Августа обязанность прекратить голод в городе, несомненно, давала повод для посещения этого острова, но, возможно, в этом и не было необходимости. В последующие годы Август и его преемники издали письменные распоряжения (mandata), касавшиеся как проконсулов, которые отправлялись в сенаторские провинции, так и их собственных легатов, выезжавших в императорские провинции. Вероятно, он так уже делал – похоже, что защита Прима, осуществлявшаяся Муреной, основывалась скорее на утверждении, что существовали какие-то дополнительные неофициальные распоряжения, чем на том, что вообще никаких указаний не было. Никто никогда не ставил под сомнение право общин, находящихся на территории сенаторских провинций, обращаться к Августу или просить его вынести решение на основании такого рода ходатайств, так как это уже было в порядке вещей. Годичный срок службы быстро стал стандартным для проконсулов, поскольку принцепсу было и проще, и удобнее создать основные прецеденты и заниматься уже более серьезными проблемами или теми, которые имели отношение к другим провинциям. Цезарь Август обладал авторитетом и властью везде, где бы он ни находился, и решал те вопросы, которые не относились к сфере компетенции наместников. Тем не менее, работа находилась и для последних – они занимались отправлением правосудия и принимали решения на местном уровне.[462]462
  О mandata Августа см. F. Millar, ‘State and Subject: the impact of monarchy’. – F. Millar & E. Segal (eds), Caesar Augustus. Seven Aspects (1990), p. 37–60, особ. 46–48, а о природе mandata см. D. Potter, ‘Emperors, their borders and their neighbours: the scope of imperial mandata’, The Roman Army in the East. JRA Supplementary Series 18 (1996), p. 49–66.


[Закрыть]

В этом случае у Августа было мало возможностей начать работу, прежде чем его призвали вернуться в Рим. В его отсутствие центуриатные комиции выбрали его в качестве второго консула на следующий год, хотя он и не выставлял своей кандидатуры, а затем отказались выбирать кого-либо еще. Однако принцепс не поддался давлению и не стал возвращаться в Рим, чтобы восстановить порядок. В «Деяниях» он утверждал, что дважды отказался от диктатуры, и, возможно, это как раз и был второй случай. 1 января 21 г. до н. э. в должность вступил только один консул и, когда он созвал народное собрание, чтобы выбрать коллегу, собрание сорвалось из-за беспорядков, организованных двумя соперниками, претендующими на этот пост. Цезарь Август все еще отказывался возвращаться и вместо этого вызвал непокорных кандидатов на Сицилию. Там оба они получили предупреждение и были отстранены от участия в следующих выборах. Однако это не помешало возобновлению беспорядков, но в конце концов одного из них избрали, и таким образом вопрос был решен.[463]463
  Dio Cass. LIV. 6. 1–4, Res Gestae Divi Augusti. 5.


[Закрыть]

Август оставался на Сицилии всю зиму 22/21 гг. до н. э., это было его первым посещением данной провинции со времен войны с Секстом Помпеем. Юлий Цезарь предоставил сицилийцам латинское право, и позднее им пришлось дорого заплатить за то, что в те годы они поддержали не ту сторону. В 36 г. до н. э. молодой Цезарь вторгся на Сицилию, разграбил города, конфисковал их земли, казнил множество знатных граждан и, возможно, лишил их латинского права. Одним из его сторонников, получивших в награду обширные владения на острове, стал Агриппа. В более долгосрочной перспективе наказание бывших врагов было менее важно, чем восстановление стабильности и процветания сицилийских общин. Хотя большую долю зерна и других культур, кормивших Италию и Рим, теперь поставляли Египет и Северная Африка, вклад Сицилии тем не менее оставался значительным. Август основал шесть новых колоний, включая Сиракузы, Катину и Панорм (современные Катания и Палермо соответственно). Все это были уже давно существовавшие города со смешанным населением из местных жителей, отставных ветеранов и, возможно, гражданских поселенцев. Некоторым другим общинам было предоставлено латинское право, но так было не везде. Принцепс лично приказал развернуть обширное строительство в Сиракузах и Катине, а, возможно, также и в других городах, чтобы они выглядели величественно и по-римски. Местная элита, естественно, последовала его примеру, и города обзавелись амфитеатрами, арками, базиликами и храмами.[464]464
  Dio Cass. LIV. 7. 1, Strabo, Geogr. VI. 2. 4–5, Plin. NH. III. 90. См. также: Wilson in CAH² X, p. 437–439.


[Закрыть]

Наибольшую выгоду и быстрое процветание торговли от такого развития получили прибрежные города, особенно те, которые были расположены на северном и восточном побережье и имели удобный доступ к Италии. Изначально многие из них были греческими колониями – так, Сиракузы являлись одним из величайших городов эллинистического мира, и прежде чем стать союзником, а затем врагом и, наконец, побежденным подданным Римской республики, они отразили вторжение афинян и сражались с Карфагеном. Со временем Сицилия стала восприниматься почти как часть Италии и в какой-то момент оказалась одной из двух провинций, для посещения которых сенаторам не нужно было запрашивать разрешение императора. Однако тот факт, что она стала римской или италийской, вовсе не означал отказа от греческого языка или культуры. Все существующие культы и обычаи сохранились, и хотя некоторые старые здания были заменены, другие отремонтированы или восстановлены и стали выглядеть не хуже новых. Сицилия оставалась частью Великой Греции, так что и Августу, и остальным казалось вполне естественным начинать с нее путешествие по грекоязычным провинциям.[465]465
  Относительно права сенаторов ездить на Сицилию, не имея на то официального разрешения, см. Tacitus, Ann. XII. 23. 1; Dio Cass. LII. 42. 6. Дион Кассий приписывает введение этой меры Августу, и оба автора утверждают, что, помимо Сицилии, подобные льготы делались лишь в одном случае, а именно – для посещения имений в Нарбоннской Галлии.


[Закрыть]

Август посещал Грецию за несколько месяцев до убийства Цезаря, затем во время битвы при Филиппах, а потом еще до и после Акция, когда он отправился также в Азию, Сирию и Египет. В целом регион продемонстрировал последовательную верность Риму, и в результате трижды оказывался на стороне проигравших в гражданской войне. Спустя 10 лет после Акция никто не ставил под сомнение превосходство Цезаря Августа, а республиканская ширма, которая была так важна для римской элиты, не имела большого значения для провинциалов, поскольку они и так с самого начала воспринимали его как монарха. Имя Цезаря уже было хорошо известно во всей империи. По-гречески Август именовался Севастом, т. е. почтенным или величественным, и его образ вскоре стал более распространенным, чем изображение любого другого человека. Местные монетные дворы чеканили монеты с изображением его головы или символов его власти, обычно еще вместе с именем и титулом. Вскоре почти все золотые и серебряные монеты стали выпускаться подконтрольными Риму дворами, но зато процветала чеканка местных бронзовых монет. Римскую систему мер и весов приняли скорее добровольно, нежели под прямым давлением, поскольку она была очень удобной – не в последнюю очередь для сбора налогов и торговли. На Востоке серебряный денарий назывался драхмой, но везде, кроме Египта, сохранившего свою систему, это была одна и та же монета одного и того же достоинства.[466]466
  См. A. Wallace-Hadrill, ‘Image and authority in the coinage of Augustus’, JRS 76 (1986), p. 66–87.


[Закрыть]

Поколением позже, когда встал вопрос о том, подобает ли иудеям платить налоги римлянам, Иисус велел тем, кто его об этом спрашивал, принести серебряную монету, каковые использовались для уплаты налогов, и спросил их: «Чье это изображение и надпись?» Ему ответили: «Кесаревы». Тогда он сказал им: «Отдайте кесарю кесарево, а Богу – Богово». Учитывая количество денег, выпущенных за всю долгую жизнь Августа, более чем вероятно, что на монете был именно его портрет, а не Тиберия. Что еще важнее, автор Евангелия мог специально рассказать эту знаменитую историю, зная, что любой читатель сразу поймет, что речь идет о монете с изображением императора и что последнее будет воспринято как символ его власти и могущества.[467]467
  Матф. 22: 20–21. Комментарий см.: F. Millar, ‘State and Subject: the impact of monarchy’, in Millar & Segal (eds.) (1990), p. 44–45.


[Закрыть]

Большей части провинциалов Цезарь Август был известен только по имени или по изображениям, а вживую его мало кто видел. В тексте папируса, найденного в деревне около озера Моэрис в Египте и относящегося к концу 26 г. до н. э., зафиксирован факт сдачи в аренду на десять месяцев «рыжей коровы по имени Тайрис». Документ датирован «пятым годом владычества Цезаря, сына божественного». Египетская традиция вела летоисчисление по времени правления монархов, а иногда и их жен, так что время Августа началось с концом режима Клеопатры, каковой по соображениям административного удобства был официально продлен на несколько дней после ее смерти. Поэтому когда в 30 г. до н. э. люди зажгли масляные светильники на улицах Оксиринха и поклялись исполнять свой долг, это событие датировалось первым годом правления Цезаря, а прошлый год был двадцать седьмым и одновременно седьмым, поскольку являлся двадцать седьмым с начала правления Клеопатры и седьмым с того момента, как ее сын Цезарион стал ее соправителем.

Условия сделки прописаны в документе по-гречески, хотя корова принадлежала человеку, которого звали Помпеем и который, скорее всего, был римским гражданином. От его имени сделку заключал один из его рабов. Человека, который брал напрокат животное, звали Пап, и то, как он пишет некоторые греческие слова, явно свидетельствует, что его родной язык – египетский. Римлянин – возможно, землевладелец крупного или скромного масштаба, его раб и коренной египтянин, – подобный состав участников сделки указывает на то, что население в провинции было смешанным. В Египте римляне были просто новой оккупационной властью, пришедшей на смену грекам и другим иноземцам, которые управляли страной в прошлом. Из века в век на этой древней земле люди жили, зажигали светильники и занимались животноводством. Предмет сделки – одна-единственная корова, хотя, учитывая срок аренды, Пап, вероятно, надеялся, что у нее будет потомство и теленок достанется ему. За аренду он заплатил зерном и заявил, что «я верну корову в целости и сохранности, а если не верну, то заплачу из собственных средств сто восемьдесят семь драхм серебром», и в качестве залога оставил свое имущество.[468]468
  J. Rea, ‘Lease of a Red Cow called Thayris’, The Journal of Egyptian Archaeology 68 (1982), p. 277–282.


[Закрыть]

Через некоторое время использование имени Цезаря как части датировки, и его почти повсеместное присутствие на общественных памятниках и на монетах, несомненно, стало обычным и ничем не примечательным делом, подобно тому, как в наше время никто не задумывается о значении символов и легенд, встречающихся на валюте. Подобная известность является показателем успеха, но не менее важна и сама скорость, с которой происходили перемены. Долгое время подавляющее большинство населения восточных провинций воспринимало римскую власть как неизбежную реальность. Благодаря тому, что эта власть ассоциировалась с одним правителем, а не с постоянно сменяющими друг друга магистратами, ее было легче понять, и даже можно было использовать в личных или общинных интересах. В Евангелии от Матфея спрашивающие с готовностью признают связь между монетами и налогообложением с одной стороны, и императором – с другой, хотя в техническом смысле это было не так. Налоги выплачивались римскому государству и поступали в казну, а не напрямую Августу или его наследникам. Но для провинциалов человек, изображенный на монете, являлся главой государства, а потому отождествление одного с другим было вполне естественным. Поскольку же принцепс прямо или косвенно распоряжался государственными доходами, это предположение по существу было верным, несмотря на правовые механизмы, предназначенные для сокрытия этого факта. Опять же, население империи воспринимало Августа как монарха и либо не знало, либо не придавало значения тому, что в Риме всячески избегали таких понятий, как царь или диктатор.

Так как власть, довлевшая их миру, принадлежала верховному владыке, вполне естественно, что жители империи искали его благосклонности. Было широко распространено открытое почитание Августа в той или иной местности. Так, в Афинах вскоре после 27 г. до н. э. городской магистрат посвятил ему новое здание на Акрополе. По-видимому, это был моноптер – круглая колоннада, в данном случае из девяти колонн, – окружавшая алтарь, воздвигнутый «народом богине Роме и Цезарю Августу». С 29 г. до н. э. это была единственная разрешенная Августом формулировка,[469]469
  Такая формулировка не могла появиться в 29 г. до н. э., поскольку сенат наделил его титулом «Август» только 16 января 27 г. до н. э. – Прим. ред.


[Закрыть] так как он позволял совершать культовые подношения себе лишь в том случае, если они делались не только ему, но и самой богине Роме. Примерно в то же время совет города Милета установил алтарь, посвященный Роме и Августу, во дворе того места, где проходили собрания. Еще одна надпись – из Эфеса – повествует о целом ряде обычных гражданских обязанностей, и при этом упоминается, что один гражданин поставил статую «Севаста» и посвятил ему храм. Построить что-то в этом роде означало почтить принцепса. Кроме того, это давало отличный повод написать Августу или отправить к нему посольство с сообщением о том, что было сделано, и, в свою очередь, что-нибудь у него попросить.[470]470
  Inscriptiones Graecae (1893–) II² 3173, комментарий см. J. Camp, The Archaeology of Athens (2001), p. 187–188.


[Закрыть]

Самым эффективным способом добиться внимания принцепса и получить благоприятный ответ на просьбу было отправиться к нему на аудиенцию. В 29 г. до н. э. географ Страбон находился на борту торгового судна, которое встало на якорь у рыбацкой деревни Гиарос – крошечного поселения на безвестном греческом острове. Один из рыбаков поднялся на борт и сказал, что он является послом от всей общины и надеется увидеть Цезаря, чтобы просить его об облегчении подати, поскольку «они должны платить сто пятьдесят драхм, хотя только с трудом могли уплачивать сто драхм». Корабль доставил этого человека в Коринф, где в это время на пути в Италию остановился Август, чтобы отпраздновать тройной триумф, но мы так и не знаем, получил ли посол аудиенцию и сократилась ли подать. Страбон рассказывает эту историю лишь для того, чтобы показать бедность Гиароса и других греческих островов, иначе мы бы о них так и не услышали. Хотя египетская драхма имела чуть меньшую ценность, сумма, выплачиваемая местными жителями в качестве налога, была меньше, чем цена «одной рыжей коровы, чье имя – Тайрис». Этот вопрос по понятным причинам был крайне важен для сельских жителей, пытавшихся выжить в столь бедном регионе. Очевидно, они считали и возможным, и целесообразным довести эту проблему до сведения Августа. Указанный случай дает представление о сотнях, возможно, тысячах просителей, которые каждый год искали встречи с принцепсом или с кем-то вроде Агриппы, кто мог его замещать (Strabo. Geogr. X. 5. 3).

Когда нужно было добиться внимания и благосклонности принцепса, большие и значительные города, а также состоятельные частные лица неизбежно находились в более выгодном положении, чем жители рыбацкой деревушки, но это не мешало последним пытаться получить у него аудиенцию. Однако иногда более заметные города привлекали к себе нежелательное внимание. Так, Афины проявляли неуместный энтузиазм в отношении Брута и Кассия и радушно принимали Антония и Клеопатру в 32–31 гг. до н. э., а поэтому жители города понимали, что не смогут рассчитывать на расположение их победоносного врага. Как и многие другие города, Афины столкнулись с требованием предоставить деньги и ресурсы для финансирования военных кампаний Цезаря после Акция, и необходимость продемонстрировать лояльность победителю подтолкнула их к быстрому сооружению монументов в его честь.

Известные греческие города имели определенные преимущества, так как все римские нобили глубоко почитали их историю и культурные достижения. Когда Афины поддержали Митридата Понтийского в войне против Рима и были захвачены Суллой, город подвергся ужасному разграблению. Однако его последствия оказались менее суровыми из-за славного прошлого Афин, и Сулла сказал, что пощадит живущих ради мертвых, имея в виду их великих предков. Афины продолжали процветать, но платой за это стало превращение их в некое подобие музея прошлого, поскольку приезжавшие римские нобили платили за статуи или монументы. Как обычно, Август и его окружение последовали традиции, но сделали это с куда бо́льшим размахом. Агриппа вскоре начал строительство большого Одеона – крытого театра в самом центре древней Агоры, т. е. рыночной площади. Театр отличался огромным размером и обилием украшений. Крышу такой величины, не поддерживаемую колоннами, можно было построить лишь с использованием римских технологий и бетона, являвшегося римским же изобретением. Таким образом, традиционная греческая музыка и драма, а также формальная декламация торжественных речей на латыни превратились в памятник римским достижениям и, к вящей славе принцепса и его помощников, их имена были выбиты на здании, а изображения – выставлены на всеобщее обозрение. В какой-то момент начались работы на новой рыночной площади, а это означало, что обычная торговля также будет продолжаться в окружении символики Цезаря.[471]471
  Camp (2001), p. 188–193. Более подробно о дискуссии об отношении римлян к Греции и грекам – к Риму в контексте Августовской эпохи см. G. Bowersock, Augustus and the Greek World (1965), особ. p. 42–61, 85–100, а также А. Spawforth, Greece and the Augustan Cultural Revolution. Greek Culture in the Roman World (2012), passim, особ. p. 59–86, 106–117 – об Афинах.


[Закрыть]

Восхищаясь эллинистическим прошлым – или, по крайней мере, тем его вариантом, который отвечал их потребностям и притязаниям на звание наследников греческой цивилизации, – римляне также с пониманием и доверием относились к институтам города-государства, и для них было естественно и удобно оставлять управление и большую часть повседневных дел на попечение самих местных. Во всяком случае, такое положение дел получило большее развитие при Августе, чем в последние годы республики. Относительно быстро публиканы перестали играть ведущую роль во взимании налогов и поборов с провинций. Ответственность за это перешла от римских подрядчиков к городам и другим поселениям в каждой области. Больше всего от этого выиграла местная знать – люди, обладавшие достаточным влиянием и богатством, чтобы получить должности в своих общинах, каковые они впоследствии могли отправлять со значительной долей самостоятельности. Как и на Сицилии, во всех провинциях осуществлялись строительные проекты, которые оплачивались на деньги местных, а также за счет даров Августа и его соратников.

Богатые и знатные рассчитывали на почести и удерживали власть в своих городах, но существовала традиция, согласно которой взамен они должны были за свой счет обеспечивать благосостояние города, оплачивая проведение праздников и развлечений или сооружая долговечные памятники. По существу это была та же идеология, которая обусловливала политическую борьбу в самом Риме, только меньшего масштаба. В Риме ее ограничивала непомерная щедрость и авторитет принцепса; в провинциях же конкуренция не представляла для него угрозы и активно поощрялась. При Цезаре Августе местные элиты во всем эллинистическом мире с энтузиазмом занимались строительством и несли сопряженные с этим расходы. Были возрождены, расширены или введены праздники и спортивные состязания, для которых специально реставрировались или строились театры и другие объекты. Актерам, музыкантам и спортсменам были предоставлены новые возможности для демонстрации своего искусства и давались награды, так как эти традиционные, истинно греческие виды деятельности расцвели с новой силой.

Наряду с ними появились новые и чуждые элементы, начиная от стиля и методов строительства до зверских зрелищ гладиаторских игр. Когда во II в. до н. э. селевкидский царь, проведший юность в Риме в качестве заложника, вернулся на родину, то попытался внедрить этот кровавый вид спорта у себя, его подданным это не понравилось, но спустя полтора века увлечение гладиаторами быстро распространилось по всему греческому миру. Одни строили амфитеатры, другие использовали собственные театры или какие-нибудь временные арены для постановки этих жестоких поединков. Во всех сферах государственной службы шла конкурентная борьба за репутацию, будь то между отдельными людьми в одной общине или между соседними поселениями. Быть городским магистратом считалось почетным, но это была весьма дорогостоящая, а иногда даже обременительная должность. Август поощрял к тратам на этих постах, предлагая не только перспективу обладания престижем на местном уровне, но и шанс заслужить его, принцепса, благосклонность, получить гражданство и возможность сделать карьеру на императорской службе.[472]472
  О проблеме в общем см. F. Millar, ‘Empire and City, Augustus to Julian: Obligations, excuses and status’, JRS 73 (1983), p. 76–96 и P. Veyne, Bread and Circuses (1992), а особ. Spawforth (2012).


[Закрыть]

Видные представители местных элит были царями-клиентами, которые контролировали бо́льшую часть Малой Азии и территории Сирии, нежели римские наместники. Эти люди (иногда и женщины) зависели от римской поддержки, но пользовались немалой свободой действий в своих государствах и следили за местной администрацией. Некоторые из них порой даже воевали друг с другом, однако, если они не получили предварительного одобрения принцепса, это было весьма рискованно, а кроме того, они должны были сдерживать собственные амбиции и стараться не раздражать Августа. Эти царства не являлись по-настоящему независимыми и считались находящимися под властью римского народа. В любое время римляне – а на самом деле Август – могли лишить их правителей статуса. Хотя большинство этих царей имели небольшие армии, сами они не обманывались на свой счет и не думали, будто смогут противостоять военной мощи легионов.

Платили ли цари-клиенты регулярные подати Риму, остается неясным. Упоминания о дарах – притом довольно щедрых, как, например, золотые венки в честь победы империи, а также продовольствие, ресурсы и солдаты для поддержки военных кампаний Рима – весьма часто встречаются в регистрационных ведомостях; Ирод Великий, например, прислал 500 человек для участия в аравийской экспедиции Элия Галла. Некоторые ученые полагают, что эти царства были обязаны удовлетворять запросы римской стороны, а не платить регулярную дань, но возможно также, что римляне получали деньги, услуги или товары каждый год, и все это тактично именовалось дарами. В самом широком смысле положение правителей-клиентов было эквивалентно положению провинциальных наместников – с той лишь разницей, что их власть не являлась временной, хотя Август в любой момент мог их ее лишить, а кроме того, она не передавалась их наследникам автоматически – так, Ирод Великий в качестве особой привилегии получил право самостоятельно выбирать преемника, но другого такого случая мы не знаем.[473]473
  О проблеме в целом см. B. Levick in CAH² X, p. 649–650. О войсках для Элия Галлия см. Ios. Fl. AI. XV. 317. Об Ироде и его праве выбирать наследника см. Ios. Fl. AI. XV. 343, XVI. 129. Комментарий см. Gruen in CAH² X, p. 155–157.


[Закрыть]

О карьере Ирода известно больше, чем о карьере любого другого из клиентных правителей этого времени, очевидно, что он пользовался значительной свободой действий и в то же время полностью зависел от римлян. В течение своей жизни он несколько раз бывал в Риме. Всякий раз когда Август, Агриппа или кто-нибудь другой из старших членов семьи или ее представителей, отправлялся на Восток, Ирод приезжал к нему на аудиенцию, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Благодаря этому в 20 г. до н. э. иудейский царь получил в дар новые территории, а сам примерно в это же время отправил нескольких своих сыновей получать образование в Риме. Среди царей-клиентов это было обычной практикой. В какой-то мере их дети были заложниками, но, что более важно, они получали римское образование, а поскольку они проводили большую часть времени в кругу семьи Августа, можно было сделать некоторые выводы об их характере и степени надежности. Ирод, например, считался заслуживающим доверия, но об остальных нельзя было сказать того же. Большинство дарованных ему земель часто оказывались отнятыми у другого правителя-клиента.[474]474
  Dio Cass. LIV. 9. 3, Ios. Fl. AI. XV. 343–348, 360, BI. I. 398–400.


[Закрыть]

Центральной частью царства Ирода оставались Иудея, Самария, Галилея и его родная Идумея. Там жили самаритяне и было много языческих общин, а в землях, включенных Августом в состав его государства, население тоже было смешанным. По отношению к своим иудейским подданным, особенно в Иерусалиме, царь старался показать себя ревностным иудеем. Вскоре он начал отстраивать великий Храм и позаботился о том, чтобы сделать это надлежащим образом, с использованием лучших материалов, а также нанял жрецов в качестве рабочей силы на всех участках, которые считались священными. За исключением Августа и Агриппы, Ирод был, пожалуй, самым крупным застройщиком того времени и оплачивал сооружение монументов не только в своих землях, но и в соседних провинциях. Некоторые проекты были утилитарными, как, например, строительство искусственной гавани под названием Кесария Приморская (Caesaria Maritima), поскольку природных портов вдоль побережья не было. Для строительства потребовалось огромное количество римского водонепроницаемого бетона, который делали из вулканического песка – пуццолана, добываемого в районах возле Везувия. Из него сделали блоки сорок пять на двадцать пять на тринадцать футов и опустили на морское дно так, что получился мол. Новый порт со своей обширной гаванью и складскими помещениями значительно способствовал развитию торговли и обеспечил Ироду постоянный доход от пошлин на товары и ведение коммерческой деятельности, а также облегчил ему доступ к предметам роскоши.[475]475
  О проблеме в целом см. D. Roller, The Building Programme of Herod the Great (1998), а относительно гавани – C. Brandon, ‘Cement, Concrete and Settling Barges at Sebastos: Comparisons with Other Roman Harbour Examples and the Descriptions of Vitruvius’, in A. Raban & K. Houm (eds), Caesarea Maritima. A Retrospective after Two Millennia (1996), p. 25–40.


[Закрыть]

Название «Кесария» было одним из наиболее очевидных способов польстить Цезарю Августу. Ирод основал не один город с таким названием, а недавно перестроенную столицу Самарии переименовал в Себастию.[476]476
  Греческая калька с латинского Augusta – святейший, величайший. – Прим. ред.


[Закрыть] Поскольку же многие колонисты являлись отставными солдатами армии Ирода, то среди ее населения преобладало язычество. Это была очень удобная для набора наемников местность, и когда царство окончательно превратилось в римскую провинцию, себастианцев забрали в римскую армию, где они служили в регулярных вспомогательных когортах под командой наместника. Солдаты, участвовавшие в казни Иисуса, скорее всего, были себастианцами.[477]477
  О себастианцах в римской армии см. M. Speidel, ‘The Roman Army in Judaea under the Procurators’, in M. Speidel, Roman Army Studies. Vol. 2, Mavors (1992), p. 224–232.


[Закрыть]

Похоже, что во всех городах, названных в честь Цезаря, должны были быть храмы, посвященные богине Роме и Августу. Эти поселения были откровенно языческими, даже если там проживало значительное иудейское меньшинство, и там имелись другие языческие храмы, украшенные статуями богов и богинь, а также принцепса, членов его семьи и соратников вроде Агриппы. Изображений самого Ирода не было, а в иудейских городах, особенно в Иерусалиме, не было вообще никаких изображений кого-либо, кроме как на монетах. Храм чеканил собственные монеты для пожертвований (поэтому во дворе сидели менялы), и на этих монетах не было символов, могущих оскорбить религиозные чувства верующих. Подобно большинству представителей элиты, Ирод говорил по-гречески, был немного знаком с греческой литературой и философией и восхищался многими аспектами греческой культуры – например, сделал щедрое пожертвование на Олимпийские игры. Он построил в Иерусалиме театр и ипподром для скачек и состязаний на колесницах, а также амфитеатр, хотя некоторые историки считают, что это и был ипподром, и там и проходили гладиаторские игры. Эти игры проводились во многих языческих городах подвластной ему области, а в Иерусалиме каждые четыре года устраивались спортивные и театральные состязания.[478]478
  Иосиф Флавий пишет, что это происходило раз в пять лет. – Прим. пер.


[Закрыть] Иудеев никто не заставлял в этом участвовать, и лишь немногие из них приходили смотреть зрелища.[479]479
  О правлении Ирода см. E. Schürer, G. Vermes & F. Millar, The History of the Jewish People in the Age of Jesus Christ. Vol. 1 (1973), p. 287–329, особ. прекрасное введение на с. 309–315. Об Олимпийских играх см. Ios. Fl. AI. XVI. 149, BI. I. 427, о состязаниях – XV. 268–271; о покушении – XV. 280–291. О дарах Ирода греческим общинам см. G. Bowersock, Augustus and the Greek World (1965), p. 54–56, а также Spawforth (2012), p. 84–86.


[Закрыть]