Текст книги "Октавиан Август. Революционер, ставший императором"

Секст Помпей был слишком серьезной личностью, чтобы его игнорировать.[273]273
  См. G. Rickman, The Corn Supply of Ancient Rome (1980), p. 60–61.


[Закрыть] К 42 г. до н. э. он овладел Сицилией, а затем соответственно Сардинией и Корсикой. Действуя с расположенных там баз, его мощный и хорошо укомплектованный экипажами флот имел возможность совершать рейды на италийское побережье и перерезать торговые пути, так что в Италии возникла нехватка продовольствия, особенно его недоставало в самом Риме. Исключенный из соглашения в Брундизии, если не считать туманных обещаний переговоров в будущем, Секст усилил свои набеги в последующие месяцы. В обычное время Сицилия обеспечивала снабжение столицы зерном. Теперь, когда поставки оттуда прекратились, а связи с другими краями часто прерывались, цены на продукты сильно выросли, и государство старалось найти достаточно средств для вспомоществования, предусмотренного Юлием Цезарем. Рим, более года являвшийся ареной периодических стычек между недовольными ветеранами, обезземеленными италийцами и городской беднотой, возмущенной присутствием и требованиями двух первых групп, стал еще более беспокойным местом.[274]274
  P. Garnsey, Famine and Food Supply in the Graeco-Roman World. Responses to Risk and Crisis (1988), p. 202, 206–208.


[Закрыть]

Секст Помпей не ослаблял давления. Он был молод даже для этой эпохи с ее юными военачальниками – вероятно, всего на два-три года старше Цезаря, считавшийся слишком молодым, чтобы участвовать в кампании, закончившейся битвой при Фарсале, он видел, как его отца убили в Египте, а потом наблюдал, как его старший брат собрал армию, чтобы продолжить борьбу с Цезарем, но лишь для того, чтобы потерпеть поражение и погибнуть. Секст избежал такой участи и поднял новое восстание в Испании. Фамильные связи и личная харизма быстро обеспечили ему успех. Его люди захватили или построили корабли и стали совершать набеги на все новые районы западного Средиземноморья. Весной 43 г. до н. э. Цицерон убедил сенат узаконить власть, которую тот присвоил просто потому, что был сыном Помпея Великого, и Секст теперь стал официально именоваться префектом флота и морского побережья (praefectus classis et orae maritimae). Резкая перемена власти превратила его из законно назначенного магистрата в изгоя, поскольку он был осужден по закону Педия наряду с заговорщиками, хотя и не участвовал в убийстве диктатора. Несмотря на наличие общего врага в лице триумвиров, сотрудничества между ними и «Освободителями» не наблюдалось – Кассий еще раньше высказывался весьма нелицеприятно о Гнее Помпее Младшем и наверняка он то же самое думал и о его брате. И он, и Брут могли также не испытывать особых симпатий к человеку, который стремился унаследовать власть своего отца.[275]275
  См. K. Welch, ‘Sextus Pompeius and the Res Publica in 42–39 BC’, in A. Powell & K. Welch (eds), Sextus Pompeius (2002), p. 31–63.


[Закрыть]

Подобно Цезарю, Секст демонстрировал почтение к родителю, что являлось основанием его права на командование. Благочестие (pietas), т. е. воздание должного богам, стране и особенно родителям, было непременной обязанностью каждого римлянина. Цезарь обосновывал своей pietas месть за убитого отца. Луций Антоний добавил слово Pietas к своему имени и рангу консула, когда поднял восстание в пользу брата. Секст Помпей называл себя Pius,[276]276
  Суждения Кассия по поводу Секста Помпея см. Cicero, ad Fam. XV. 19. 4.


[Закрыть] а затем принял прозвище отца Magnus, и на монетах появилось необычное сочетание Magnus Pius.[277]277
  Великий почтительный (лат.).


[Закрыть] Цезарь и Секст Помпей во многих отношениях были похожи. Последний на монетах изображался с бородой в знак траура по отцу и брату. Таким же мы видим и Цезаря, даже через несколько лет после того, как он с помпой побрился в знак того, что «Освободители» убиты. Однако Секста постигла та же участь, что и его отца, который потерпел поражение в войне и был убит как беглец, а не погиб, когда пребывал на вершине успеха. Его власть не распространялась на Италию и неизбежно основывалась скорее на авторитете его фамилии, нежели на традиционных государственных институтах. Цезарь же имел возможность действовать, находясь в сердце государства, в самом центре политической жизни республики. Между ними существовала разница и еще в одном отношении, которая должна была навсегда послужить к чести Секста. Когда начались проскрипции, он предложил убежище всем их жертвам и вообще любому, кто бежал от власти триумвиров. Его боевые корабли курсировали вдоль побережья, готовые подбирать беглецов, и Секст платил двойную цену против назначенной за голову проскрипта всякому, кто приводил их, чтобы спасти. Сотни людей остались жить благодаря его усилиям. Это давало ему преимущество в политическом отношении, однако в любом случае такие действия резко контрастировали с жестокостями тех кровавых лет.[278]278
  App. ВС. IV. 25, 36, 85, 5. 143, Dio Cass. XLVII. 12. 1–13. 1, Velleius Paterculus II. 72. 5, 77. 2, также см. Welch (2002), p. 45–46; о демонстративном сбривании Цезарем бороды Dio Cass. XLVIII. 34. 3, см. комментарии к этому: M. Flory, ‘Abducta Neroni Uxor: The historiographic tradition on the marriage of Octavian and Livia’, Transactions of the American Philological Association 118 (1988), p. 343–359, особ. 344.


[Закрыть]

Однако наряду с этим Секст сильно осложнил снабжение Рима и Италии продовольствием. Его стратегия была направлена против триумвиров, но от нее с неизбежностью страдали и широкие слои населения, особенно беднейшие, по которым били ее последствия. В конце 40 г. до н. э. Антоний и Цезарь находились в Риме, где отпраздновали овацию за победу в Македонии. Ни тот, ни другой не пользовались популярностью, а потому толпа поносила их за нехватку продуктов, поскольку считала, что они должны начать переговоры с Секстом. Подобно ветеранам, основная масса народа хотела мира и, идя по стопам ветеранов, устраивала яростные акции протеста, чтобы заставить правителей пойти на уступки. В начале 39 г. до н. э. Цезарю пришлось иметь дело с разъяренной толпой, когда он занимался делами на Форуме. Полетели камни, и немногочисленной свите пришлось вступить в схватку, чтобы защитить его.

Антоний пришел на помощь, приведя отряд солдат по Священной улице (Via Sacra). Поначалу народ преградил ему путь, не совершая никаких враждебных действий, поскольку считал его более благосклонно настроенным по отношению к Сексту. Однако когда Антоний приказал своим воинам проложить путь через толпу, она отреагировала враждебно, забросав его людей камнями и отогнав их прочь. Солдаты перегруппировались и получили подкрепление. Затем они нанесли удар по Форуму с двух направлений, поражая тех, кто оказывал им сопротивление. Воины Антония пробили себе дорогу, чтобы спасти Цезаря, и вывели его, однако несколько часов спустя толпа вновь завладела сердцем города и лишь позднее постепенно рассеялась.[279]279
  App. ВС. V. 67–68; Dio Cass. XLVIII. 31. 1–6.


[Закрыть]

Антоний и Цезарь обратились к матери Секста Помпея, задействовали и другие связи, благодаря чему весной смогли начать переговоры. Обе стороны не доверяли друг другу, и первая встреча состоялась около города Байи на берегу Неаполитанского залива. Соперничающие политики стояли на деревянных помостах, возвышавшихся над водой. К соглашению прийти не удалось, однако летом переговоры возобновились (они проходили близ Мизенского мыса), и на сей раз встреча принесла успех. Секст вновь получил законное право командовать теми силами, которые у него имелись. Его ввели в состав сената и дали провинциальное командование над Сицилией, Сардинией и Корсикой, которые он и так контролировал, а также Пелопоннес в Греции. Антоний, к тому времени уже ставший авгуром, обеспечил допуск Секста в эту жреческую коллегию, и он был намечен в консулы на 33 г. до н. э. – выборы контролировались триумвиратом.

Мизенский договор положил конец блокаде Италии, однако выгод самому Сексту он давал немного, поскольку в целом просто закреплял статус-кво. Тем не менее он настоял на том, чтобы триумвиры даровали прощение тем проскриптам и прочим, вынужденным бежать, и позволили им вернуться в Италию, а также возвратить им четверть конфискованного имущества. Лишь уцелевшие убийцы Юлия Цезаря и еще несколько других лиц были исключены из амнистии. Возможно, многие аристократы, бежавшие на Сицилию, оказывали давление на Секста, чтобы добиться мира в надежде на возвращение домой – интересно, что шурин Цезаря Скрибоний был намечен в консулы на 34 г. до н. э.

Секст не мог вернуться в Рим, не сдав командования флотом и его базами, и он так же не хотел этого делать, как Цезарь и Антоний – распускать свои легионы. Только обладая силой, кто-либо из военных вождей мог сохранять влияние и оставаться в безопасности продолжительное время. Антоний купил на аукционе дома и поместья Помпея Великого, в том числе большой дом в фешенебельном районе Карины на склоне Палатинского холма. Это название дословно означало «кили», и когда Секст принимал Цезаря и Антония на своем флагманском корабле, он пошутил, сказав, что кили его судов теперь его единственный дом. Во время этого празднества, последовавшего за теми, что устроили Цезарь и Антоний на суше, один из адмиралов Секста,[280]280
  Это был вольноотпущенник Мена, о котором пойдет речь ниже. – Прим. пер.


[Закрыть] как говорят, сказал, что может сделать своего хозяина повелителем мира, перерубив канаты и расправившись с гостями. Секст не согласился на такое коварство, с сожалением заметив, что было бы лучше, если бы адмирал поступил так, не советуясь с ним.[281]281
  App. ВС. V. 69–74, Dio Cass. XLVIII. 36. 1–38. 3, Velleius Paterculus II. 77, Plut. Ant. 32; Syme (1960), p. 221–222, Osgood (2006), p. 205–207; Powell (2008), p. 190–191; особо см. работу: Welch (2002), p. 51–54, где доказывается, что изгнанники, возможно, принуждали Секста пойти на соглашение.


[Закрыть]

Когда проскрипты возвратились домой, Секст остался на Сицилии, и не вызывает сомнений, что он официально установил контроль над Пелопоннесом. Антоний и Октавия совершили путешествие на Восток и провели зиму 39/38 г. до н. э. в Афинах, триумвир с головой окунулся в жизнь греческого города. Афиняне называли супружескую пару «богами-благодетелями», именуя Антония «новым Дионисом», и устроили брачную церемонию между ним и Афиной, божественной покровительницей города. Эти почести не помешали ему потребовать от афинян подати в виде «приданого», но, видимо, восторженный прием, оказанный триумвиру и его жене, привел к уменьшению размеров того, что им пришлось заплатить.

Когда наступила весна, Антоний официально совлек с себя греческое гражданское платье и вновь предстал в облике римского полководца. Его военачальник Вентидий Басс уже изгнал парфянских захватчиков из римских провинций.[282]282
  Летом 38 г. до н. э. Вентидий Басс наголову разгромил парфян в битве при Гиндаре, в бою погиб командовавший ими сын царя Орода Пакор. – Прим. пер.


[Закрыть] Важнейшей задачей для Антония в последующие годы было примерное наказание парфян и в конечном счете месть за Красса.[283]283
  Plut. Ant. 33, App. ВС. V. 76, Dio Cass. XLVIII. 39. 2, Seneca, Suasoriae 1. 6; также см. M. Grant, Cleopatra (1972), p. 129–130; краткий рассказ о кампании Вентидия Басса см.: A. Goldsworthy, Antony and Cleopatra (2010), p. 286–288 со ссылками на античные источники.


[Закрыть]

Цезарь же остался в Италии и приступил к осуществлению судостроительной программы, чтобы создать мощный флот. Единственной целью для него являлся Секст Помпей, но пока сохранялся хрупкий мир, настроение в Риме в целом было бодрое, поскольку теперь продовольствие в изобилии поступало туда, и изгнанники возвратились домой. Одним из них был Тиберий Клавдий Нерон, в 42 г. до н. э. занимавший магистратуру претора, а затем по-донкихотски отказался в конце года сложить должность. Человек с неустойчивыми симпатиями (в гражданскую войну он поддерживал Юлия Цезаря, а затем восторженно приветствовал его убийц после мартовских ид), Тиберий во время Перузинской войны присоединился к Луцию Антонию и начал собирать силы среди тех, кого обездолили получившие землю ветераны. Когда восстание потерпело поражение, он попал в проскрипции и последовал, спасаясь бегством, по проторенному пути на Сицилию, однако не похоже, чтобы Секст Помпей тепло принял его, и он отправился в Грецию. Трудности, по-видимому, не прекратились, поскольку ему пришлось бежать из Спарты, и его свита оказалась настигнута лесным пожаром, едва избежав несчастья.[284]284
  См.: Dio Cass. LIV. 7. 2, Suetonius, Tiberius 6. 2–3, также см.: A. Barrett, Livia. First Lady of Imperial Rome (2002), p. 10–11, 16–18.


[Закрыть]

Жена Клавдия Нерона была во всех отношениях куда более примечательной личностью, чем ее супруг. Ее звали Ливией, хотя нередко она упоминается под прозвищем Друзиллы. В жилах этой женщины текла также кровь Клавдиев – она принадлежала к иной, чем ее муж, более уважаемой патрицианской ветви рода. Веса этому обстоятельству придавало то, что ее отец был усыновлен Марком Ливием Друзом, отпрыском одной из старейших и влиятельнейших фамилий плебейской аристократии. Ливий Друз занимал должность плебейского трибуна в 91 г. до н. э. и отстаивал интересы италийских союзников. Он был убит, и результатом стало то, что вскоре они подняли восстание, известное как Союзническая война, вынудив республику начать процесс наделения их правами римского гражданства. Многие вспоминали трибуна с большой симпатией. Отец Ливии был проскрибирован, сражался вместе с «Освободителями» и покончил с собой после битвы при Филиппах. К этому времени его дочь уже вышла замуж и в ноябре 42 г. до н. э. одарила своего мужа сыном, которого звали Тиберием Клавдием Нероном.[285]285
  Barrett (2002), p. 3–10, 15–16; о смерти ее отца см.: Dio Cass. XLVIII. 44. 1; Velleius Paterculus II. 71. 2.


[Закрыть]

Когда муж принял участие в мятеже, жена, которой было тогда всего семнадцать лет, отправилась вместе с ним. Она сопровождала его во время восстания, а затем и в изгнании, спасаясь от преследователей и живя в весьма стесненных условиях. Дважды младенец Тиберий поднимал крик, угрожая выдать родителей. Во время бегства из Спарты волосы и одежда Ливии были опалены огнем. Когда семейство вернулось в Рим, ему не хватало денег, и, подобно другим, им было нелегко получить назад хотя бы четверть конфискованного имущества, возвращение которого предусматривалось соглашением в Мизенах. Они договорились, чтобы Тиберия усыновил богатый сенатор, горевший желанием установить родственные связи с древним патрицианским родом. В политическом отношении это не было удачным ходом. Незадолго перед тем брат этого человека оказался под подозрением в участии в заговоре против Цезаря. Он был арестован и через какое-то время умер при загадочных обстоятельствах.[286]286
  Suetonius, Tiberius 6. 1–3, Augustus 27. 4.


[Закрыть]

Аристократическая родословная Ливии была безупречна и по линии кровного родства, и по линии усыновления. Женщина была молода и весьма привлекательна. Ее ум отличался исключительной проницательностью – много лет спустя ее правнук Калигула назвал ее Ulixes stolatus, т. е. Улиссом (Одиссеем) в сто́ле (женское платье у римлян). Ум и одаренность, несомненно, хорошо дополняли ее внешнюю красоту. В январе 38 г. до н. э. она родила мужу второго сына, а потому, очевидно, уже несколько месяцев была беременна, когда возвратилась в Рим. Это не помешало ей обратить на себя внимание Цезаря. Возможно, это произошло на празднике, который он устроил в честь своего двадцать четвертого дня рождения, чтобы торжественно сбрить бороду.[287]287
  Ulixes stolatus, Suetonius Caius 23; в целом см.: Flory (1988); Barrett (2002), p. 11–14.


[Закрыть]

Год добровольно принятого Цезарем обета воздержания уже давно прошел. Скрибония забеременела и в конце 39 г. до н. э. родила дочь, названную, разумеется, Юлией, однако политическая целесообразность брака уменьшилась, и отношения супругов ухудшились.

Муж вовсю ухаживал за другими женщинами. Антоний в тот момент на такие вещи смотрел снисходительно. Позднее друзья Цезаря оправдывали его распутство, утверждая, будто зачастую он обольщал жен сенаторов для того, чтобы знать, что думают и делают их мужья. Антоний через какое-то время распространил слух о том, что как Цезарь «увел с пира жену одного консуляра на глазах у мужа к себе в спальню, а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей». Несмотря на свою беременность, Ливия Друзилла вскоре стала его очередной любовницей, однако это было нечто большее, нежели мимолетное увлечение или акция политического шпионажа.[288]288
  Suetonius, Augustus 53. 1, 69. 1–2, с позднейшими обвинениями, датируемыми предположительно временем, когда Антоний находился в Риме, см. также: Flory (1988), p. 352–353; Barrett (2002), p. 24–25 – обсуждение версии, согласно которой в истории с уводом жены из-за пиршественного стола подразумевается Ливия, хотя Клавдий Нерон был только преторием, а не консуляром.


[Закрыть]

Цезарь полюбил Ливию за ее красоту и ум, и она, вероятно, с жаром откликнулась на его чувства. Вряд ли ее особенно впечатлила прежняя карьера мужа или перспективы таковой на будущее. Власть, как известно, возбуждает любовную страсть, и поразительное возвышение юного Цезаря придавало ему огромную энергию, укрепляя его непомерную уверенность в себе. Ее аристократическое происхождение и связи имели большую политическую ценность, однако это преимущество могло сказаться лишь в отдаленной перспективе и не давало немедленных выгод, которые могли бы оправдать скандальный эпизод, последовавший за этим. Понять случившееся можно лишь в том случае, если учитывать, что Цезарь использовал любые методы для достижения поставленной цели и что любовники решили добиться желаемого не откладывая. Цезарю было только двадцать четыре года, а Ливии еще не исполнилось двадцати. Возможно, она даже не хотела ждать, опасаясь, что ее ветреный поклонник обратит внимание на кого-либо еще.[289]289
  По мнению М. Флори (Flory (1988), p. 345–346), «его желание отпраздновать свадьбу до рождения сына Ливии показывает, что он получил практические преимущества от этого накануне непопулярной войны. Только этим можно объяснить ту поспешность, которая, как он понимал, неизбежно приведет к скандалу в связи с еще не родившимся ребенком и прежними отношениями Цезаря с Ливией». Тем не менее невозможно обнаружить каких-либо очевидных признаков непосредственных политических выгод, и такой взгляд, вероятно, обусловлен стремлением увидеть в каждом поступке Цезаря действия расчетливого и холодного мастера политических комбинаций. Гораздо проще и правдоподобнее видеть в этом поступок возомнившего о себе юнца.


[Закрыть]

Цезарь развелся со Скрибонией, как только она родила Юлию. Обычно римскому мужу достаточно было произнести фразу «Забирай свои вещи с собой» (tuas res tibi habeto), чтобы расстаться с женой. В данном случае Цезарь добавил в качестве причины, что не может больше терпеть ее «дурного нрава», хотя невозможно сказать, было это правдой или проявлением беспричинной злобы. Клавдий Нерон вынужденно пошел на развод с Ливией, и в начале октября 39 г. до н. э. Цезарь и Ливия обручились. У коллегии понтификов, в которой он состоял, запросили решение, в котором, по-видимому, содержалось официальное подтверждение беременности Ливии и того, что отцом будущего ребенка является Клавдий Нерон. Это не помешало распространению слухов о том, что его отец – Цезарь, и ходила шутка о том, что супругам повезло – ребенок родился на третьем месяце. Однако в таком случае ребенок был им зачат, когда Клавдий Нерон и Ливия находились в Греции, что невозможно. Ливия переехала в дом Цезаря как его нареченная, и 14 января 38 г. до н. э. она разрешилась мальчиком, Друзом Клавдием Нероном. Его отослали к отцу, чтобы тот признал его.[290]290
  Barrett (2002), p. 11–26, Flory (1988), p. 348; в целом о разводе у римлян см.: S. Treggiari, Roman Marriage (1991), p. 435–482; ‘Divorce Roman Style: How Easy and Frequent was it?’ in B. Rawson (ed.), Marriage, Divorce and Children in Ancient Rome (1991), p. 131–146; объяснения Цезаря по поводу развода со Скрибонией см.: Suetonius, Augustus 62. 2; Светоний (Claudius 1) утверждает, что Друз родился на третьем месяце брака Цезаря и Ливии, однако речь может идти лишь об обручении, а не о свадьбе.


[Закрыть]

17 января Цезарь и Ливия сыграли свадьбу – всего через три дня после того как она родила. Отец невесты уже был мертв, близких родственников-мужчин у нее осталось мало, и потому во время брачной церемонии ее сопровождал бывший муж. Это было грандиозное торжество, и на состоявшемся в ходе его пиршестве шестеро мужчин и шесть женщин из числа присутствующих были одеты как греческие боги и богини – явные олимпийские мотивы. Цезарь выступал в роли Аполлона. От яств и напитков ломились столы – молодые супруги демонстрировали свои богатства и власть. В то время среди аристократических дам было модно, когда за ними ухаживали deliciae, мальчики-рабы в нескромных нарядах – возможно, выступавшие в данном случае в роли купидонов, – которые шептали едкие шуточки в адрес присутствующих. Юмор был язвительным, непристойным, зачастую жестоким, услаждая искушенную публику. На сей раз один из мальчиков, указывая на Клавдия Нерона, возлежавшего в другом конце стола, спросил Ливию: «Почему ты здесь, женщина, когда твой муж – там?»

В последующие годы недоброжелатели говорили, что Цезарь похитил чужую жену, подразумевая, что так поступают тираны. Они преувеличивали, если говорить о злоупотреблении в политическом отношении, поскольку Клавдий Нерон уступил, хотя, очевидно, особого выбора у него не было. Трудно поверить, что Ливия без энтузиазма согласилась на столь скорый брак – возможно, даже сама предложила его. В те поры, когда в Риме не хватало продовольствия, кричащее великолепие того, что назвали праздником двенадцати богов, вызвало всеобщее недовольство. Люди говорили, что Цезарь действительно Аполлон, но Аполлон Мучитель – одна из малоприятных ипостасей этого бога. Ходил стишок, в котором говорилось, что

 
И между тем, как в обличье обманщика-Феба безбожный
Цезарь являл на пиру прелюбодейства богов,
Все от земли отвратили свой лик небесные силы
И, позолоченный трон бросив, Юпитер бежал.[291]291
  Suetonius, Augustus 70. 1–2 (пер. М. Л. Гаспарова); o свадебном торжестве Цезаря и Ливии см.: Suetonius, Augustus 70. 1, Dio Cass. XLVIII. 43. 4–44. 5; также см.: Barrett (2002), p. 24–27 (этот автор ассоциирует упомянутое празднество скорее с помолвкой, нежели с женитьбой); Flory (1988) (автор склоняется в пользу того, что это была именно свадьба); o deliciae см.: Dio Cass. XLVIII. 44. 3; в целом см.: W. Slater, ‘Pueri, Turba Minuta’, in BICS 21 (1974), p. 133–140.


[Закрыть]
 

Продовольствия в Риме не хватало потому, что возобновились трения с Секстом Помпеем. Случались пиратские набеги, и, как объявил Цезарь, их захваченные в плен участники под пыткой признались, что посланы Секстом. Соответствовало это истине или нет – вполне возможно, что Секст просто был не в состоянии контролировать всех своих людей и удерживать их от подобных действий, – Цезарь счел, что вполне готов начать морскую войну и выиграть ее. Один из доверенных адмиралов Помпея вольноотпущенник по имени Мена, перешел на сторону Цезаря; он привел с собой несколько кораблей и передал под его контроль Корсику и Сардинию. В гражданских войнах тех лет придавали большую значимость численному перевесу, чтобы двинуть в бой как можно больше легионов, нежели усилиям оппозиции. Сказывалась традиционная для римлян уверенность в том, что при решении проблем численный перевес и большие ресурсы способны принести успех. Лишь немногие римские полководцы, в том числе и Юлий Цезарь, полностью усвоили отношение к войне на море как к чему-то принципиально отличному от войны на суше, и его наследник в этом отношении не был исключением. Если говорить о планах вторжения на Сицилию в 38 г. до н. э., то все свидетельствовало о самоуспокоенности и отсутствии внимания к непредсказуемости и мощи моря.[292]292
  Dio Cass. XLVIII. 45. 5–46. 1; App. BC. V. 78–80, который пишет о Менодоре, подразумевая Мену.


[Закрыть]

На западном побережье Италии мало естественных гаваней на пространстве от Мессанского (ныне Мессинского) пролива до Неаполитанского залива. Это наряду с тем, что люди Секста имели возможность совершать нападение на любой из портов, доступных им с их баз на островах, означало, что силы вторжения необходимо подготовить на значительном расстоянии от целей. Предполагалось, что два флота Цезаря должны встретиться в море и нанести комбинированный удар по Сицилии, однако ничего подобного не случилось, и вместо этого им пришлось сражаться поодиночке. Корабли были только что построены, команды – неопытные, то же можно сказать и о командирах, за исключением Мены. Эскадры Секста с их опытными моряками хорошо показали себя в столкновении с одним из флотов Цезаря и наголову разгромили другой. Продолжению битвы помешала погода. Чрезвычайно жестокий шторм, необычный даже для западного побережья Италии, где могло случиться что угодно, испортил все дело. Люди Мены смогли выйти из положения, но большинство других капитанов понятия не имели о том, что делать, и их суда разбились о скалы. На следующий день Цезарь ушел меньше чем с половиной кораблей, и кампания закончилась. В Риме начались беспорядки, и туда был направлен Меценат, чтобы урегулировать ситуацию, однако он мало что мог сделать с нехваткой продовольствия.[293]293
  Об этой кампании см.: App. BC. V. 81–92; Dio Cass. XLVIII. 46. 1–48. 4; J. Morrison& J. Coates, Greek and Roman Oared Warships (1996), p. 149–152, M. Pitassi, The Navies of Rome (2009), p. 186–191, W. Rogers, Greek and Roman Naval Warfare (1937), p. 496–516, R. Paget, ‘The Naval Battle of Cumae in 38 BC’, Latomus 29 (1970), p. 363–369.


[Закрыть]

Секст с трудом мог поверить в свою удачу, поскольку плохая погода началась как раз в нужный для него момент. Позднее он стал носить плащ цвета моря и называть себя сыном Нептуна. Цезарь же хвастался, будто одержал победу вопреки противодействию со стороны Нептуна, и приказал не проносить статуи морского бога во время следующих игр в Риме. Римляне в большинстве своем возмущались триумвиром, а не богом моря в связи с нехваткой продуктов и ненужной и чрезвычайно неудачной войной.

Зная, что Цезарь обожал игру в кости и азартные игры вообще, какой-то острослов примерно в это время сочинил такой стишок:

 
Разбитый в море дважды, потеряв суда,
Он мечет кости, чтоб хоть в этом выиграть.[294]294
  Suetonius, Augustus 16. 2 (о Нептуне); 70. 2 (о стихах); также см.: App. ВС. V. 100, Dio Cass.48. 48. 6–49. 1; Powell (2002), p. 120–126, (2008), p. 97–98.


[Закрыть]
 

Цезарь просил Антония прибыть в Брундизий для встречи в начале лета, однако не смог явиться в установленный срок. Антоний, устав ждать, отплыл на Восток. После катастрофы, случившейся летом, Цезарь отправил к нему Мецената, и было вновь решено провести переговоры, которые и состоялись в Таренте в 37 г. до н. э. Антоний прибыл в сопровождении 300 кораблей, и 120 из них он передал по условиям соглашения шурину. Тот в свою очередь обещал отправить ему солдат для войны с парфянами. Октавия, как считали, способствовала успеху переговоров, убедив своего супруга добавить еще десять небольших кораблей, в то время как ее брат дал Антонию 1000 отборных преторианцев. Были официально продлены полномочия триумвиров, поскольку срок тех, что они получили по закону 43 г. до н. э., уже истек. Детали конституционного оформления их власти ускользают от современных ученых, и вполне возможно, что и тогда все выглядело довольно расплывчато, поскольку не существовало прецедента для столь широких полномочий. Десятилетний Антилл, старший сын Антония от Фульвии, обручился с малолетней дочерью Цезаря, чтобы обеспечить новый, уже ставший почти обычным брак, призванный подкрепить достигнутое соглашение.[295]295
  O неудачной попытке Октавиана встретиться с Антонием см.: App. ВС. IV. 78–80, о встрече в 37 г. до н. э. – см.: App. BC. V. 93–95, Plut. Ant. 35; Pelling in CAH² X, p. 24–27; P. Brunt, Italian Manpower 225 BC—AD 14 (1971), p. 502 о числе воинов, обещанных Антонию; о завершении первых пяти лет срока полномочий триумвиров см.: F. Millar, ‘Triumvirate and Principate’, JRS 63 (1973), p. 50–67, особ. 51, 53; Pelling in CAH² X, p. 67–68.


[Закрыть]

Новую войну планировалось вести против Секста, и весь 37 г. до н. э. и первая половина следующего года ушли на приготовления. Ответственным за это был Агриппа, старый друг и ровесник Цезаря, находившийся вместе с ним в 44 г. до н. э. в Аполлонии и с тех пор игравший при нем все бо́льшую роль. Он не участвовал в первом конфликте с Секстом, поскольку в ту пору находился в Галлии, где подавлял восстание в Аквитании, подражая Юлию Цезарю в деле наведения моста через Рейн,[296]296
  В 55 г. до н. э. Цезарь, преследуя вторгшиеся германские племена, переправился на правый берег Рейна с помощью 400-метрового моста, построенного всего за десять дней. – Прим. ред.


[Закрыть] и руководил экспедицией против германских племен. Способности и компетентность Агриппы в разных качествах – военачальника, инженера или администратора – будут присущи ему всю жизнь, сочетаясь с безусловной преданностью Цезарю и подчеркнутой скромностью. Удостоенный заслуженного триумфа, он решил не праздновать его, чтобы это не контрастировало с неудачами его шефа. Вместо этого Агриппа занялся созданием нового, более мощного флота. За Кумами, в Неаполитанском заливе он приказал вырыть канал, связавший Авернское озеро через озеро меньшего размера с морем, в результате чего образовалась огромная гавань и безопасное водное пространство для тренировки команд.

Команды гребцов тренировались на суше, сидя на специально сконструированных ярусах с банками, призванных имитировать условия боя. Многие из этих людей недавно были рабами, получившими свободу в обмен на службу – один из редких случаев, когда рабов брали на нее. Голливудский образ рабов, прикованных к веслам, – миф, поскольку военные корабли комплектовались командами из свободных, наемных матросов и гребцов. Сами боевые корабли были построены большими и прочными, их палубы имели покрытия для защиты гребцов, а многие – и складные башни такой конструкции, которая позволяла бросать метательные снаряды в неприятельские суда или отражать их. Было также секретное оружие под названием harpax, крюк с привязанной к нему веревкой, который выбрасывался с помощью катапульты, чтобы крепко зацепиться за борт неприятельского корабля, так что можно было быстро перейти на него и завладеть им.[297]297
  Об Агриппе в Галлии см.: Dio Cass. XLVIII. 49. 2–3, App. BC. V. 92; обсуждение в историографии см.: J. M. Roddaz, Marcus Agrippa (1984), p. 70–72; Pelling in CAH² X, p. 25, Syme (1960), p. 231.


[Закрыть]

Секст также готовился, и теперь противоборствующие стороны располагали каждая более чем 300 судами, каждый предводитель рассчитывал наголову разгромить врага. Некоторые проблемы, имевшие место в 38 г. до н. э., сохранялись. Флоту Цезаря предстояло готовиться в трех разных местах, и его атаку на Сицилию, которую предполагалось осуществить с трех сторон, было нелегко координировать, учитывая, что операция началась в первых числах июля. Нептун вновь выказал свое нерасположение, и Агриппа опять недосчитался какого-то числа кораблей из-за непогоды. Поначалу только Лепид сумел переправиться из Северной Африки и высадить свои легионы на острове, да и то конвой с подкреплениями был перехвачен и уничтожен неприятелем.

Агриппа одержал победу при мысе Милы – большие, надежно сконструированные корабли не очень хорошо маневрировали, но были менее уязвимы для повреждений, нежели суда противника. Вскоре после этого Секст в свою очередь разбил Цезаря под Тавромением (нынешняя Таормина). Тот потерял бо́льшую часть своих кораблей и вынужден был бежать на берег. Какое-то время при нем находился лишь один телохранитель, и он почти совсем изнемог к тому моменту, когда, наконец, встретился со своими. Однако прошло всего несколько дней, как на Сицилии начали высаживаться войска и число их росло, пока не достигло двадцати одного легиона, не считая вспомогательных войск. Некоторые из отрядов сильно беспокоили помпеянцев, однако они не смогли уничтожить ни один из них, поскольку им не хватало решимости, да и численно они уступали врагу. Обстановка все более складывалась не в их пользу, поскольку базы Секста оказались в осаде и захватывались неприятелем одна за другой. Ему не оставалось ничего другого, кроме как дать сражение на море.

3 сентября состоялась битва при Навлохе – возможно, время и место баталии были взаимно согласованы сторонами накануне. Агриппа командовал, находясь на своем флагманском корабле, в то время как Цезарь наблюдал за происходящим с берега. Рассказывают, что триумвир заснул от изнеможения и его лишь с трудом удалось разбудить, чтобы он дал сигнал к началу сражения. Позднее Антоний насмехался над коллегой, впавшим от ужаса в ступор и не способным даже смотреть на врага, не то что сражаться с ним. Его присутствия не потребовалось. Мастерство Агриппы-флотоводца выросло, и его более мощная, чем прежде, эскадра, укомплектованная надежными, опытными людьми, разгромила флот неприятеля, уничтожив бо́льшую его часть, тогда как сам Помпей сумел бежать. Цезарь наградил Агриппу особым голубым штандартом, или vexillum, специально учрежденным золотым венком с изображением носов кораблей, corona navalis.[298]298
  App. BC. V. 96–122, Dio Cass. XLIX. 1. 1–16. 2, Suetonius, Augustus 16. 1–3, Velleius Paterculus II. 79. 1–6, Liv. Per. 128–129; также см.: Osgood (2006), p. 298–303, Morrison & Coates (1996), p. 154–157, Pitassi (2009), p. 187–191, Roddaz (1984), p. 87–138, M. Reinhold, Marcus Agrippa: A Biography (1933), p. 29, где отмечается отсутствие у Агриппы опыта морской войны, когда он принял командование в 37 г. до н. э.; o гавани, оборудованной Агриппой, см.: R. Paget, ‘The Ancient Ports of Cumae’, JRS 58 (1968), p. 152–169, особ. 161–169; o corona navalis см.: V. Maxfield, The Military Decorations of the Roman Army (1981), p. 74–76.


[Закрыть]

Цезарь вновь победил, хотя война с Секстом Помпеем оказалась одним из самых тяжелых испытаний в его жизни. К счастью для него, у Помпея не хватало сухопутных сил, чтобы перенести войну в Италию, поскольку никогда не имел возможностей для набора солдат, чтобы сформировать много легионов. Цезарь рисковал в этом конфликте и понес серьезный урон, когда дело пошло не так. Интересно, что сохранилось несколько историй о его рискованных предприятиях и о случаях, когда он едва избежал смерти, подобных рассказам о побегах жертв проскрипций, которые, понятно, захватывали воображение римлян. Большинство из них, вероятно, восходит к его мемуарам, что демонстрирует отличие их манеры от бесстрастных рассказов Юлия Цезаря о его кампаниях, где мало говорится о подвигах самого полководца. Жанр был иной, однако более важно, что диктатор в умеренной манере описывал свои победы. Его же наследник вместо этого предпочитал в героическом свете изображать свои поражения и победы, одержанные его подчиненными. К 36 г. до н. э. он уже стал достаточно проницательным, чтобы понять, что для достижения успеха ему нужно опираться на способных людей, вроде Агриппы. Цезарь был весьма искусен в том, чтобы приписать главные заслуги в себе и представить свое участие в наилучшем виде.