Текст книги "Нектар для сердца. Собрание учений Аджана Чаа"

– Луанг по, мы едем на экскурсию, поедемте с нами!

Луанг по ничего не ответил. Маха, сидевший рядом с ним, подумал, что досточтимый Аджан Поу не расслышал, что сказали женщины, и повторил ему:

– Луанг по, луанг по! Вы слышали их? Эти женщины приглашают вас на экскурсию.

– Я слышал, – произнёс учитель.

– Луанг по, так вы поедете или нет? – снова спросили женщины.

Он просто сидел и молчал, так ничего и не ответил на приглашение. Когда женщины ушли, маха спросил его:

– Луанг по, почему вы не дали им никакого ответа?

– Маха, разве ты не знаешь этого правила? К нам ведь подходили женщины. Если женщины зовут тебя куда-то вместе с ними ехать, ты не имеешь права согласиться. Если бы они договорились между собой и не спрашивали меня, тогда да, я бы мог, если бы захотел, к ним присоединиться, поскольку не договаривался с ними заранее.

«Ну и дурак же я!» – только и подумал про себя маха.

В винае говорится, что договариваться с женщинами о совместном путешествии, а затем и совершать его – вне зависимости от того, едете ли вы с одной женщиной или с несколькими, – является нарушением класса пачиттья.

Рассмотрим ещё один пример. Миряне подносили Аджану Поу деньги и обычно приносили их на подносе. Он расстилал свою салфетку для подношений [44]44
  «Салфетка для подношений» – кусок ткани, который монахи используют для того, чтобы получать подношения от женщин, из рук которых они по правилам ничего принимать не могут. То, что досточтимый Аджан Поу отпустил салфетку в момент, когда на неё клали деньги, означает, что на самом деле он эти деньги не присваивал себе.


[Закрыть], держа её за один конец руками, однако в тот момент, когда поднос ставили на салфетку, он отпускал её. Потом, когда он уходил, он просто оставлял деньги лежать там, на салфетке. Он знал, где они лежат, но не проявлял к ним никакого интереса – поднимался и уходил. Он поступал именно таким образом потому, что в правилах винаи сказано, что если даже монах решил не использовать деньги, то при этом не обязательно запрещать мирянам делать ему подношения. Если бы он испытывал привязанность к деньгам, он бы сказал: «Домохозяин, монаху не разрешается брать деньги». Он бы был обязан сообщить это мирянам. Если ты привязан к чему-то, что не разрешено монаху, то следует запретить людям подносить тебе это. Однако если ты не испытываешь привязанности, то в этом нет необходимости. Ты просто не обращаешь на поднесённое внимания и удаляешься.

Несмотря на то, что ученики Аджана Поу жили с ним вместе на протяжении многих лет, некоторые из них так и не поняли, как он выполняет практику. Это очень печально. Сам я внимательно изучал и затем тщательно анализировал все тонкости его практики.

Виная иногда даже приводит к тому, что некоторые монахи возвращают обеты. Когда они начинают её изучать, у них появляется множество сомнений. Они оглядываются назад и думают: «А всё ли было как положено, когда я принимал монашеские обеты? [45]45
  Существуют конкретные и чёткие правила процедуры церемонии посвящения в монахи. Если какие-либо из них были нарушены, то посвящение может быть признано недействительным.


[Закрыть] Тот, кто давал обеты, – был ли он сам безупречен? Может быть, никто из монахов, присутствовавших на церемонии, не знал винаю, и они заняли места, не соблюдая правильное расстояние? А правильно ли читались молитвы?» Такие сомнения возникают одно за другим. «А было ли то помещение пригодно для церемонии? Оно казалось таким маленьким…» Они начинают всё ставить под сомнение, и это становится для них настоящим адом.

Пока вы не научились поддерживать ум в стабильном состоянии, виная может представлять для вас реальные сложности. Необходимо сохранять хладнокровие, не стоит бросаться вперёд очертя голову. Но и быть настолько безучастным, чтоб вообще не обращать ни на что внимания, тоже не следует. Я в какой-то момент окончательно запутался и был даже готов вернуть обеты, поскольку замечал огромное количество недостатков как в своей практике, так и в практике своих учителей. Я был как будто в горячке и не спал ночи напролёт, терзая себя сомнениями.

Чем сильнее я сомневался, тем больше медитировал и практиковал. Если возникали сомнения, я сразу начинал практиковать. И тогда возникала мудрость. Всё начало меняться. Тяжело описать, как происходили эти изменения. Ум постепенно освобождался от сомнения, пока оно не исчезало совсем. Я не знаю, за счёт чего это происходило. Если я попробую это объяснить, то, скорее всего, никто не поймёт, что я имею в виду.

Я много размышлял о наставлении – паччаттам ведитаббо винньюхи (paccattaṃ veditabbo viññūhi) – «мудрые да познают сами». Это означает, что знание должно возникать благодаря собственному опыту. Изучать Дхамма-винаю – это очень хорошо и правильно, но, если виная остаётся лишь теорией, этого недостаточно. Если вы применяете её на практике, то начинаете во всём сомневаться. До того, как я начал практиковать, меня не очень интересовали незначительные нарушения. Но когда я приступил к практике всерьёз, даже нарушения класса дукката стали для меня так же важны, как нарушения класса параджика. Прежде нарушения дукката казались мне пустяками. Именно так я их и воспринимал – как пустяки. Ты совершил какое-то нарушение, вечером раскаялся и забыл про это. Позже можешь снова совершить то же нарушение. Но такого рода раскаяние не является безупречным, поскольку ты не перестаёшь делать то, в чём раскаиваешься; ты не собираешься меняться. Нет ни сдержанности, ни осознания того, как следует поступать на самом деле, ни отказа от нарушения – ты просто продолжаешь поступать тем же самым образом снова и снова.

На самом деле, с точки зрения абсолютной истины, нет никакой необходимости в признании нарушений и раскаянии в них. Если мы воспринимаем свой ум как чистый и у нас нет в этом никакого сомнения, то эти нарушения сходят на нет сами собой. То, что наш ум пока ещё не настолько чист, обусловлено нашими сомнениями; мы всё ещё не уверены. Мы не безупречны и в силу этого не можем оставить всё как есть. Мы не осознаём сами себя, вот в чём всё дело. Эта наша виная напоминает забор, который охраняет нас от совершения ошибок, и поэтому нам надо тщательно её придерживаться.

Если вы не понимаете ценности винаи, то это создаст вам массу сложностей. За много лет до того, как я прибыл в Ват По Понг, я решил для себя, что не буду пользоваться деньгами. Я размышлял об этом большую часть своего ретрита в сезон дождей. В конце концов я взял свой кошелёк и пошёл к одному махе, который в то время жил рядом со мной, во время ретрита. Я положил кошелёк перед ним и сказал:

– Маха, возьми эти деньги. С сегодняшнего дня и до тех пор, пока я остаюсь монахом, я не буду ни принимать деньги, ни пользоваться ими. Ты будешь свидетелем этого решения.

– Лучше сбереги их, друг мой. Они могут тебе понадобиться, пока ты занимаешься изучением Дхаммы.

Досточтимый маха не хотел принимать деньги. Он явно был смущён этим предложением.

– Зачем тебе терять все свои деньги? – спросил он.

– Не беспокойся за меня. Прошлой ночью я принял окончательное решение.

С того дня, как он взял мои деньги, между нами как будто бы пролегла пропасть. Мы больше не понимали друг друга. Но до сего дня он остаётся свидетелем моего решения. С тех пор я действительно ни разу не использовал деньги; ничего не покупал и не продавал. Я полностью отказался от денег. И я постоянно беспокоился о нарушении этого обета, хотя поводов для этого и не было. Внутри я пребывал в медитации, и мне больше не нужны были материальные ценности. Мне они казались каким-то ядом. Если дать яд человеку, собаке или любому другому живому существу, то это неизбежно приведёт к страданиям или даже смерти. Если мы чётко понимаем это, то будем делать всё возможное, чтобы не принимать этот «яд». Если мы ясно видим его вред, то отказаться от него не так уж и сложно.

Что касается еды, которую предлагали мне в качестве подношения, если у меня были какие-либо сомнения по поводу этой ситуации, то я от еды отказывался. Вне зависимости от того, насколько хороша и вкусна была еда, я не притрагивался к ней. Возьмём, например, малосольную рыбу. Предположим, вы живёте в лесу и ходите за подаянием в соседние деревни, где вам подносят только рис и малосольную рыбу, завёрнутую в листья. Когда вы возвращаетесь в своё жилище и разворачиваете свёрток, то обнаруживаете, что там малосольная рыба. В таком случае смело её выбрасывайте! [46]46
  Правила винаи запрещают монахам есть сырое мясо или сырую рыбу.


[Закрыть] Лучше поесть одного риса, чем нарушить правило винаи. Вот так надо себя вести до тех пор, пока вы не будете уверены, что понимаете принцип винаи. Тогда всё будет гораздо проще.

Если другие монахи хотят поднести мне какие-либо вещи: чашу, бритву или что угодно ещё, – я не принимаю их, если не уверен, что подающий является таким же практикующим и придерживается тех же стандартов винаи. Почему так? Как можно доверять тем, кто не практикует сдержанность? Они могут сделать что угодно. Те монахи, которые пренебрегают сдержанностью, не понимают значимости винаи, поэтому может случиться так, что они добыли все эти вещи неподобающим образом. Вот до такой степени я скрупулёзен, когда дело касается винаи.

В результате другие монахи стали смотреть на меня косо. «Он сторонится нашего общества, не хочет быть частью целого». Но я оставался непоколебим. «Станем частями одного целого, когда умрём, – думал я, – потому что в то время мы все будем в одной и той же лодке». Я мало взаимодействовал с другими и очень мало разговаривал. Если другие критиковали такой мой подход к практике, я не обращал на это внимание. Почему я так поступал? Потому что, если бы я начал им объяснять, они бы всё равно не поняли. Они ничего не знали о том, как надо практиковать. Это как с мирянами – вас приглашают на церемонию погребения, а кто-нибудь из участников говорит другим: «Не обращайте внимания на то, что он отказывается брать деньги! Просто молча засовывайте их ему в сумку, так, чтобы он не видел»[47]47
  Несмотря на то, что принимать в качестве подношения деньги является для монаха нарушением, многие тем не менее так поступают. Некоторые заявляют, что не принимают денег, но на самом деле берут их. Этим объясняется то, что говорили люди на похоронах, о которых рассказывает Аджан Чаа. Они считали его одним из таких монахов, кто хоть открыто и отказывается от денег, тем не менее может их взять. Они думали, что он примет их подношения, если они вместо того, чтобы предлагать деньги открыто, просто незаметно засунут их в его сумку.


[Закрыть]. Тогда я говорю им: «Эй, вы что возомнили? Вам кажется, что я умер или нахожусь без сознания? Если кто-то называет алкоголь нектаром, это ещё не значит, что так оно и есть, знаете ли. Но когда вы хотите напиться, то сразу начинаете называть алкоголь нектаром. Ну хорошо, идите пейте свой „нектар“. Мне иногда кажется, что вы все с ума посходили!»

Как видите, следовать винае бывает весьма трудно. Вам нужно довольствоваться малым и держаться в сторонке. Вам нужно наблюдать за тем, что происходит, и правильно это оценивать. Однажды, когда я путешествовал по провинции Сарабури, наша группа остановилась ненадолго в деревенском храме. Настоятель этого храма имел такой же статус в общине, как и я. Утром мы всей группой отправились за подаянием, а потом вернулись в монастырь и приготовились к приёму пищи. Через некоторое время в помещении монастыря появились миряне и стали там расставлять чаши с едой. Затем пришли монахи, расставили чаши в один ряд и, открыв крышки каждой, подготовили еду для формального подношения. После этого один из монахов дотронулся пальцем до блюда, стоявшего с одного конца ряда, а один из мирян дотронулся до блюда, которое стояло с противоположного конца ряда. Вот и всё! После этого монахи собрали все чаши с едой и расставили их для трапезы. В нашей группе было, кажется, пять монахов, но никто из нас даже не дотронулся до еды, поднесённой таким образом. Собирая подношения в соседних деревнях, нам удалось собрать лишь пустой рис. Когда все принялись за еду, мы ели только пустой рис. Никто из нас не осмелился взять то, что лежало в чашах, которые принесли миряне.

Так продолжалось много дней подряд, пока я не стал замечать, что эта ситуация беспокоит настоятеля. Один из местных монахов, вероятно, рассказал ему, что «странствующие монахи не едят то, что подносят миряне, и абсолютно непонятно, в чём, собственно, дело».

Нам оставалось провести в монастыре ещё несколько дней, поэтому я решил пойти к настоятелю и объясниться.

Я сказал: «Досточтимый настоятель, не могли бы вы уделить мне немного времени? Мне кажется, кое-что в нашем поведении озадачивает вас и монахов вашего монастыря, а именно то, что мы не едим поднесённое мирянами. Мне бы хотелось прояснить эту ситуацию. На самом деле, в этом нет ничего такого особенного. Просто я приучен к определённой практике и выполняю её, когда дело касается подношений еды. Если сначала миряне приносят и расставляют чаши с едой, потом монахи открывают эти чаши и сортируют их, и лишь после этого происходит формальное подношение, то это неправильно. Это нарушение класса дукката, а именно: если монах дотрагивается до еды до того, как она была формально поднесена и передана ему прямо в руки, то это делает еду негодной. Согласно винае, любой монах, кто ест такую пищу, совершает нарушение.

Дело лишь в этом, досточтимый настоятель. И, говоря это, я не имею намерения кого-либо критиковать или принуждать вас и ваших монахов перестать это делать. Вовсе нет. Я просто хочу, чтобы вы понимали, что, поступая так, я движим благим намерением, ведь мне предстоит остаться тут ещё на несколько дней».

Он вскинул свои руки в жесте анджали (añjalī)[48]48
  añjalī – традиционный способ приветствия и демонстрации уважения, похожий по смыслу на индийское приветствие намасте или тайское вай.


[Закрыть]: «Садху (sādhu)[49]49
  sādhu – традиционное слово на пали, которое используется для выражения признания подлинности благословения, учения Дхаммы и т. д., а также для выражения согласия с чем-либо, признание чего-либо справедливым и т. д. Это слово похоже по смыслу на выражение «Истинно так!».


[Закрыть]! Это просто замечательно! Я никогда прежде не встречал в Сарабури монахов, которые следовали бы второстепенным правилам винаи. Разрешите выразить вам своё одобрение. И, конечно же, я не возражаю против подобной практики! Напротив, это очень хорошо, что вы её придерживаетесь!»

На следующее утро, когда мы вернулись после сбора подношений, никто из монахов уже не касался чаш раньше времени. Миряне сами сортировали и раздавали пищу монахам, поскольку опасались, что в противном случае те не станут её есть. После всего произошедшего монахи и послушники этого сельского монастыря выглядели очень напряжёнными, и поэтому я пытался им объяснить, в чём тут суть, чтобы они смогли наконец расслабиться. Мне кажется, они стали опасаться нас, поскольку большую часть времени оставались в своих хижинах и хранили молчание.

Они были пристыжены, и следующие два-три дня я пытался их как-то успокоить. Я действительно их ни за что не осуждал. Я не выражал недовольства, что «еды недостаточно»; не просил принести какую-то определённую еду. Я и прежде, бывало, постился по семь или восемь дней. Здесь у меня был хотя бы рис, и я точно знал, что не умру от голода. Я черпал свои силы из практики – из осознания того, что я учусь и практикую так, как следует.

В качестве примера я рассматривал Будду. Куда бы я ни пришёл, что бы там ни делали остальные, я не принимал участия в происходящем. Я всего себя посвятил практике. Поскольку я заботился о своём образе жизни, я тем самым заботился и о чистоте практики.

Те, кто следует правилам винаи и практикует медитацию, не могут жить вместе с теми, кто этого не делает; им следует держаться отдельно друг от друга. В прошлом я этого не понимал. Будучи учителем, я наставлял других, но сам при этом не практиковал то, чему учил. Это очень плохо. Когда я хорошенько проанализировал эту ситуацию, то увидел, что мои знания и моя практика были настолько далеки друг от друга, словно небо и земля.

Поэтому тем монахам, кто собирается основать в лесу центры по медитации, я обычно говорю: «Не стоит этого делать». Если вы пока ещё сами не до конца понимаете, не беритесь учить других. Вы только всё испортите. Некоторые монахи считают, что, уйдя жить в лес, они обретут там мир и покой, но на самом деле они не понимают сути практики. Они, например, сами косят траву [50]50
  Это тоже нарушение класса пачиттия.


[Закрыть]. Они всё делают сами. Но таким образом прогресса не добиться. И неважно, насколько спокойным местом будет лес, – у вас не будет прогресса, если вы всё делаете неправильно.

Они видят лесных монахов и хотят вести такой же образ жизни, но у них это не получается. Их одеяния другие, пищевые привычки другие – у них всё другое. И они не тренируются сами; не практикуют. Если подобное и сработает, то лишь как реклама лесного монашества. Как, знаете, бывают такие презентации медицинских препаратов? Вот что-то типа этого. Дальше уровня рекламной презентации это не пойдёт. Практика тех, кто недостаточно опытен и при этом начинает учить других, ещё не созрела. У них нет настоящего понимания. Пройдёт немного времени, они сдадутся и всё развалится.

Поэтому нам следует учиться. Вспомните текст «Наваковада» (Navakovāda)[51]51
  Наваковада (navakovāda) – краткий свод правил Дхамма-винаи.


[Закрыть], что там говорится? Изучайте этот текст, заучивайте его. Делайте это до тех пор, пока у вас не возникнет собственное понимание. Иногда уточняйте тонкости у учителя, он сможет вам их объяснить. И вот в таком ключе продолжайте изучать винаю, пока полностью её не поймёте.

Глава 7. Сохранение высоких стандартов

На нашей ежегодной встрече, которая традиционно происходит после сдачи экзаменов по Дхамме [52]52
  Многие из монахов сдают экзамены на знание буддийских текстов, что иногда – на это и указывает Аджан Чаа – мешает применению учений в повседневной жизни.


[Закрыть], мы поразмышляем о важности выполнения определённых монастырских обязанностей по отношению к настоятелю и учителям. Эти обязанности способствуют сохранению единства нашей общины, позволяют нам жить в гармонии и согласии. Они также позволяют нам сохранять взаимное уважение, что в свою очередь идёт на пользу всей общине.

Со времён самого Будды ситуация с общинами складывалась таким образом, что вне зависимости от того, в какой форме они существуют, они не бывали успешными, если их члены не уважали друг друга. Была ли община монашеской или мирской, если её члены не уважали друг друга, то ни о какой солидарности и речи быть не могло. В такой общине устанавливалась атмосфера нерадивости и халатности и практика постепенно деградировала.

Наша община практикующих Дхамму проживает в этом месте уже около двадцати пяти лет. Она постоянно растёт, но и ей может грозить упадок. Нам необходимо чётко это понимать. Однако если все мы будем внимательны друг к другу, поддерживать взаимоуважение и сохранять высокие стандарты практики, мне кажется, что в таком случае нашему согласию и гармонии ничто не угрожает. Наша практика в рамках единой группы будет поддерживать и способствовать развитию буддизма ещё долгое время.

Теперь что касается учёбы и практики. Они представляют собой единство. Буддизм обязан своим распространением и процветанием тому, что доктрина и практика всегда идут рука об руку. Если мы будем лишь учить тексты, да ещё при этом не особо вникая в их смысл, то учению будет угрожать деградация. В первый год существования этого монастыря в традиционном ретрите сезона дождей приняло участие всего лишь семь монахов. Я, помню, сказал себе: «Везде, где монахи учат Дхамму лишь для того, чтобы сдать экзамен, практика неизменно приходит в упадок». Я пытался понять, почему так происходит. Тогда я начал обучать всех семерых монахов, которые проходили ретрит. Обучение длилось около сорока дней. Я проводил сессии ежедневно – они начинались сразу же после завтрака и длились до шести вечера. Затем я экзаменовал монахов. Результаты были отличные – все семеро сдали экзамен.

Сдача экзамена – это, безусловно, хорошо, но при этом у тех, кто не был достаточно собран, возникли определённые сложности. Для того, чтобы хорошо сдать экзамен, необходимо повторять пройдённое и многое заучивать наизусть. Часто те, кто не собран и не организован, склонны высвобождать время для повторения пройдённого и заучивания за счёт занятий медитацией. Это приводит к тому, что они выбиваются из установленного графика, и качество их практики снижается.

Таким образом, я заметил, что, когда монахи закончили обучение и сдали экзамены, их поведение изменилось. Они больше не выполняли ходячую медитацию, лишь немного сидячей. Они стали больше общаться между собой. Их сдержанность и уравновешенность явно ослабли.

В действительности, когда мы выполняем практику, если это ходячая медитация, то следует сосредоточиваться на ходьбе; если это сидячая медитация, то следует уделять внимание лишь ей. При этом стоите ли вы, ходите, сидите или лежите, вам следует стараться сохранять спокойствие ума. Но когда люди много времени уделяют обучению, их ум наполняется огромным количеством слов; они теряются в текстах и забывают о самоконтроле. Стоит добавить, что так происходит лишь с теми, кто не обладает мудростью, кто недостаточно собран и чьё памятование нестабильно. Их ум отвлекается всё сильнее и сильнее. Пустые разговоры и легкомысленное общение становятся ежедневными занятиями. И в этом виноват не сам факт учёбы, а неспособность таких людей прилагать усилия для того, чтобы поддерживать памятование.

На самом деле тексты являются на пути практики дорожными знаками, указующими направление движения. Если мы действительно понимаем, как выполнять практику, то и чтение, и заучивание становятся ещё одними аспектами медитации. Но если мы теряем самоконтроль, то процесс обучения способствует возрастанию пустых разговоров и тщетной суеты. Тогда люди отказываются от практики медитации и со временем возвращают монашеские обеты. Это не означает, что изучение Дхаммы – это что-то вредное, а практика – это что-то ошибочное, просто люди не способны на самоанализ.

Придя к таким выводам, на второй год во время ретрита сезона дождей я уже не давал учения по текстам. С тех пор на протяжении многих лет всё новые и новые молодые люди приходили сюда, чтобы стать монахами. Некоторые из них вообще ничего не знали о Дхамма-винае и не читали прежде никаких буддийских текстов, поэтому я решил внести коррективы в ситуацию и попросил старших монахов, которые уже были достаточно образованы, учить новоприбывших. С тех пор здесь так и заведено; в этом заключается наш подход к вопросу изучения Дхаммы.

Однако каждый год после того, как завершается экзаменационная сессия, я прошу всех монахов вернуться к практике медитации. Все тексты, которые не имеют прямого отношения к практике, мы убираем в шкафы. Мы возвращаемся к обычному распорядку, к обычным стандартам практики – мы возобновляем обычные ежедневные групповые практики, такие как, например, ежедневное хоровое исполнение молитв. Таковы наши стандарты. И мы придерживаемся их хотя бы уже для того, чтобы бороться с ленью и апатией.

Именно об этом я говорю монахам: не пренебрегайте своими основными практиками. Ограничивайте себя в еде, поменьше разговаривайте, поменьше спите, сохраняйте хладнокровие, будьте сдержанными, беспристрастными, регулярно выполняйте ходячую и сидячую медитацию, собирайтесь вместе по уместному поводу и в уместное для этого время. Пожалуйста, следите за этим! Не упускайте такую благоприятную возможность. Выполняйте практику. У вас здесь есть возможность выполнять практику, ведь здесь вы живёте под присмотром учителя. Он одинаково заботится обо всех вас, поэтому посвящайте себя практике целиком и полностью. Ходячая медитация, сидячая медитация, утренняя и вечерняя служба – это ваши обязанности. Пожалуйста, не забывайте о них.

Те, кто принял монашеские обеты лишь для того, чтобы как-то убить время, для кого всё это слишком сложно, кто скучает по дому и не понимает, что тут происходит, недостаточно сильны. Их ум не стремится к практике. Мы не можем тут обманывать сами себя. С точки зрения буддийского монаха или послушника, у нас здесь довольно высокий уровень жизни и хорошая еда, но не стоит воспринимать это как нечто само собой разумеющееся. Камасукхалика-нуйога (Kāmasukhallikā-nuyoga) – вовлечённость в чувственные удовольствия и комфортную жизнь – это очень опасное испытание. Нам необходимо усилить свою практику; заставлять себя практиковать больше; исправлять изъяны практики и не терять себя в том, что является поверхностным.

Тот, кто отличается старанием, никогда не бросает практику ходячей и сидячей медитации, никогда не перестаёт поддерживать сдержанность и невозмутимость. Монах, который закончил трапезу, выстирал и развесил сушиться одеяния, и, закончив все повседневные дела, приступает к выполнению ходячей медитации – а если пройти мимо его хижины, то становится видно, что тропа для ходячей медитации возле неё хорошо протоптана от постоянного хождения, – такому монаху практика никогда не наскучивает. Это старательный монах; монах, прилагающий усилия.

Если каждый из вас посвятит себя практике подобным образом, у вас никогда не возникнет особых проблем. Если вы не посвящаете достаточно времени практике, ходячей и сидячей медитации, то вам ничего другого не остаётся, как слоняться туда-сюда. Здесь вам, к примеру, что-то не понравилось, и вы отправляетесь в какое-то другое место. Там вам тоже скучно, и вы возвращаетесь обратно. Вот так это и выглядит – как будто вы блуждаете из одного места в другое. Поэтому не нужно вам никуда ходить, оставайтесь здесь и улучшайте свою практику, усвойте каждую её деталь. Приложите для этого усилия. Я обращаюсь ко всем вам.

Прогресс вас ждёт или деградация – зависит только от этого. Если вы действительно хотите всё делать правильно, то следует сбалансировать практику и учёбу. Когда ум пребывает в расслабленном состоянии, а тело сохраняет хорошее здоровье, то вы обретаете покой. Если ум пребывает в заблуждении, то, даже если с телом всё в порядке, вы всё равно будете испытывать трудности.

Изучение медитации заключается в том, чтобы научиться понимать, какие качества развивать, а от каких избавляться. Что же я в данном контексте называю изучением? Давайте посмотрим. Каждый раз, когда в уме возникает ощущение, цепляемся ли мы за него? Создаём ли из него проблему? Испытываем ли мы по отношению к нему неприязнь или радость? Говоря проще: теряемся ли мы, как прежде, в собственных мыслях? Чаще всего так и происходит. Если нам что-то не нравится, то мы испытываем неприязнь; если, напротив, нам что-то нравится, то мы ощущаем радость. Таким образом ум загрязняется эмоциональными состояниями. Если мы реагируем именно так, то нам следует признаться себе, что у нас до сих пор есть недостатки, что мы несовершенны и нам ещё многое предстоит сделать – от каких-то качеств избавляться, а какие-то вырабатывать. Вот что я называю обучением. Если мы где-то застряли, нам следует осознать, что мы застряли. Нам необходимо понять, в каком состоянии находится наш ум, и прикладывать усилия для его развития.

И не важно, живём мы вместе с учителем или отдельно от него. Некоторые люди боятся, что если не будут выполнять ходячую медитацию, то учитель будет ругать их. Это в каком-то смысле даже хорошо, но с точки зрения истинной практики вам не следует бояться других; просто надо внимательно следить за теми своими действиями, словами и мыслями, которые считаются недостатками. Вы сами должны охранять себя от этих недостатков. Аттано джодаяттанам (attano jodayattanaṃ) – «необходимо убеждать самого себя». Нам надо поскорее улучшить самих себя, научиться осознавать самих себя. Вот что я называю обучением. Размышляйте над этим, пока не придёте к ясному пониманию.

Ведя подобный образ жизни, мы полагаемся на собственное упорство; на настойчивость перед лицом возникающих загрязнений. И хотя подобный подход весьма эффективен, он всё ещё находится на уровне «практики Дхаммы, которую мы пока не осознали». Когда мы «практикуем Дхамму после того, как осознали её», это значит, что от всего, что является неправильным, мы уже отказались, а всё полезное уже развили. Осознавая в себе Дхамму подобным образом, мы испытываем ощущение благополучия. Тогда не важно, что говорят другие, – мы знаем, что происходит в нашем уме, и нас не вывести из состояния покоя. Мы сможем сохранять это состояние, где бы мы ни находились. Более молодым монахам и послушникам, которые только приступили к практике, может показаться, что старший досточтимый монах не особенно много времени уделяет ходячей и сидячей медитации. Но вам не следует поступать так же. Вам следует брать пример, а не слепо имитировать. Брать пример – это одно, а имитировать – совсем другое. На самом деле Аджан пребывает в особом состоянии удовлетворённости. Даже если внешне кажется, что он не практикует, он, тем не менее практикует внутренне. Что бы ни происходило в его уме, это невозможно увидеть. Буддийская практика выполняется в уме. Возможно, его практика остаётся незаметной в его действиях или словах, но что касается ума, то тут всё обстоит совершенно иначе.

Таким образом, может казаться, что учитель, который посвятил практике долгие годы и является в ней экспертом, не обращает внимания на своё поведение и речь, но следует понимать, что, несмотря на это, он полностью контролирует свой ум. Он сохраняет состояние покоя. Видя лишь его внешнее проявление, вы можете попробовать его имитировать и начать говорить всё, что вам придёт в голову, но это будет не то же самое. Вы не достигли подобного уровня. Вы находитесь совсем в другом месте. Даже если Аджан, как кажется, просто сидит без дела, он никогда не теряет внимательности. Он вовлечён в разные виды деятельности, но это не вводит его в заблуждение. Мы не можем этого видеть, и потому нам лучше не судить его по внешним проявлениям. Когда мы совершаем действия тела или речи, наше состояние ума вовлекается в эти действия. Но тот, кто искушён в практике, может что-то делать или что-то говорить, но при этом сохранять невовлечённость ума, поскольку следует Дхамме и винае. Я приведу пример. Иногда Аджан может быть строг со своими учениками: его речь может казаться грубой и неконтролируемой, а действия – жёсткими. Но в такой ситуации всё, что мы можем видеть, – это лишь действия тела и речи. В то же самое время его ум, который следует Дхамме и винае, мы видеть не можем. Согласно наставлению Будды, «внимательность ведёт к бессмертию, а невнимательность – это смерть» (Дхаммапада, 21). Подумайте над этим. Что делают другие, не так важно; не теряйте внимательности сами.

Представьте себе, что в учении о монахах было бы сказано, что «бхиккху – это тот, кто собирает подаяние». Если мы будем воспринимать монашество подобным образом, то наша практика останется поверхностной, но если мы примем определение монаха, которое дал сам Будда: «Бхиккху – тот, кто понимает опасность сансары», – то она достигнет очень высокого уровня.

Тот, кто видит опасность сансары, видит недостатки и тяготы этого мира. В этом мире столько угроз, но большинство людей не понимают этого; они думают лишь об удовольствиях и радости. Что же такое сансара? Сансара наполнена непреодолимыми и нестерпимыми страданиями. Счастье – это тоже сансара. Если мы не понимаем опасностей сансары, то, когда приходит счастье, мы цепляемся за него и забываем о страдании. Мы не осознаём его, как малые дети не осознают, что огонь обжигает.

Если наше понимание практики Дхаммы соответствует тому определению, которое Будда дал монахам – «те, кто понимает опасность сансары», – если мы можем эту опасность видеть, если эта истина вплелась в нашу жизнь и присутствует в ней, вне зависимости от того, стоим ли мы, ходим, сидим или лежим, – то мы будем оставаться беспристрастными. Мы будем наблюдать сами себя; сохранять внимательность. Даже когда мы будем сидеть расслабленно и ничего не делать, это состояние будет сохраняться. Чтобы мы ни делали, мы будем помнить об этой опасности. Наше состояние ума будет сильно отличаться от состояния ума обычного человека. Подобная практика называется «быть тем, кто понимает опасность сансары».