Текст книги "Йестердэй"

Он приобретает авторитет. Потому что не пьет и знает, что где лежит. И потому что знает, чего хочет. Круг желающих бежать разрастается. Но чем больше участников, тем больше поводов сорваться каждой очередной попытке. Побег приобретает черты мифа. О нем все говорят, но никто ничего для него не делает.

Последний день его испытательного срока. Н. со всеми прощается, ему желают всего хорошего, просят передать приветы родным и знакомым. Вот сейчас за ним придут, чтобы провести через ворота зоны. Он уже представляет, как будет старательно забывать эти три месяца, там в Москве. На воле.

А за полчаса до окончания срока Н. берет жестяную кружку, подходит к автомату с водкой нажимает на кнопку и выпивает сто грамм водки.

[пауза]

Что мы знаем о Марате

А вот что. Женившись на однокурснице, он переехал из Ямок в Москву. Закончил мехмат. Ученым или преподавателем не стал. Не захотел. Или не получилось. Сейчас работает в конторе, которая разрабатывает компьютерные программы для сетевых магазинов: рациональное размещение товаров, оценка эффективности стендовой рекламы, направления потоков покупателей, нагрузка продавцов, суточная и по дням недели. И прочая логистика. Если правильно понял, что мне втолковывала Арина. Отдыхать ездит в Европу. Сменил девятку на Мазду MPV. Квартиру не менял. Жену тоже. Сын учится на третьем курсе.

Что тут можно сказать? Если это Марат, то карликовый. Или согнутый пополам. Я-то не лучше, но я в отличники никогда не лез.

Еще две черты обновленного Марата. Первая – он православный верующий, активный прихожанин храма Николы в Мякишах. Вторая – он зарегистрирован на нескольких сайтах поиска одноклассников и однокурсников. В церкви мы встретимся наврядли, но раз он так уж интересуется одноклассниками, почему бы…

[пауза]

 
Ай вандер хау, ай вардер вай,
Йестердей ю толд эбаут зе блю, блю скай,
Энд олл зет ай сии из джаст э йеллоу лемон триии.
Айм тернинг му хэд, ап энд даун,
Айм тернинг, тернинг, тернинг, тернинг, тернинг, эррранд,
Энд ол зет ай кен сии из джаст эназе йеллоу триии.
Сэй:
Да, да да да да, ди да да,
Да да да, ди да да,
Да ди ди да!!!!!!!!
 

[пауза]

Ну вот, я списался с ним по Е-меле. Завтра встретимся, поговорим. Я и не думал, что он откликнется. А тут клик, клик, и все готово.

[пауза]

А пошли они все… ага туда.

[пауза]

НОВАЯ КОЛОНКА.

Информационные агентства распространили новость, которая меня одновременно обрадовала и огорчила. Содержание такое: «Британский парламент собирается рассмотреть законодательную инициативу о мерах по отношению к изобличенным педофилам и насильникам. Предлагается вводить им подкожно сыворотку, в результате чего орган, побуждавший их на столь отвратительные действия в прошлом, будет пребывать в полной задумчивости, на протяжении всей их последующей жизни и, соответственно, не сможет никого ни к чему побудить».

Сразу скажу, что ни радость моя, ни огорчение никакого отношения к самим педофилам-насильникам не имеет. По мне, так можно и ножом поработать над этой проблемой. Но все по-порядку.

Радость вызвана тем, что эта новость является наглядным подтверждением теории моего друга-культуролога, в соответствии с каковой глобализированное человечество с скоростью влюбленной черепахи вползает в эру цифрового средневековья. Ну, разве это не средневековый обычай удалять у преступника тот орган, посредством которого было осуществлено преступление? И не только руку. Давайте вспомним, хоть бы историю Абеляра, влюбившегося в свою ученицу. Вспомнили? Как нет? Ну ладно, проехали.

Другая средневековая история. Один монах, ведущий праведную жизнь днем, ночью маялся похотью. Его жалобы на несправедливое отношение со стороны самого высокого из начальников, достали всех обитателей монастыря, особенно после того, как отец-настоятель приказал всем молиться по ночам, как только дьявол начнет одолевать их несчастного собрата. Эта история, кстати, отражена в романе Дюма «три мушкетера» в судьбе одного из персонажей. Ну «Три мушкетера» вы, надеюсь… Да? Ну ладно… там все равно конец другой. А в реальной истории все закончилось благополучно. Однажды заснув, наконец, после долгих терзаний, монах увидел сон, в котором он шел по безлюдной и пыльной дороге. А навстречу ему шел путник. Поравнявшись, путник стал участливо расспрашивать монаха, почему у того такой несчастный вид. Тот сознался во всем, добавив, что его единственное желание – избавится от того искушения непотребного и стоящего на пути благочестия. Я понятно все изъяснил? Ну вот. Путник (а это бы сам Иисус Христос), утешил монаха, сказав, что поможет ему и сразу, движением фокусника достал большие ножницы, которыми в те времена стригли овец. Отрезов то, что доставляло монаху столько хлопот, Иисус выбросил ненужный орган в канаву. Монах же, проснувшись, больше не мучился похотью ни по ночам, ни в какое-либо другое время. Так что британский законопроект мне представляется и гуманным, и глубоко христианским.

Если логику предлагаемого законопроекта продолжить, то у хакеров необходимо отнимать компьютер (что уже делается), а у дорожного полицейского жезл, заменив его (не жезл – полицейского) на бездушную видеокамеру. Не очень ясно пока, какую сыворотку нужно ввести британской же школьной учительнице, влюбившейся в ученика. Пока ее просто посадили в тюрьму, без предъявления обвинений в ведьмачестве. Но главное же начать, неправда ли? Дальше дело само пойдет.

Теперь о том, что огорчило. Уж очень быстро идет процесс. Известно, что люди средневековья, проживали жизнь на грани истерики, шарахаясь от молитвенной задумчивости к ярким вспышкам карнавальной культуры «низа». Что такое культура низа долго рассказывать, посмотрите любое ток-шоу по телевизору, вам все станет ясно. Вот эта скорость движения к смеховой культуре меня немного смущает. Такое впечатление, что именно в ней, в нем, в ней, тьфу, клинвышибать запутался…

[пауза]

… что в нем, в этом движении к культуре «низа» и сосредоточенно целеполагание всех ныне живущих поколений людей. Глобализированное человечество не успевает понять, чего оно хочет. Вот скажем, если европейское население стремительно стареет и подходит к грани вымирания, то зачем ему гей-парады? Не поймите меня неправильно, я не против гей-парадов, они очень карнавальны. Я просто прошу определиться: мы чего хотим, гей-парадов или продолжать род? Стонать же по поводу слишком большого количества людей по отношению к природным ресурсам и одновременно печалиться, что в семьях теперь не по три-четыре а по одному ребенку мне кажется не слишком логичным.

Впрочем, я кажется, с разбегу потребовал чего-то не того. Логики. От людей. Простите. Сейчас отдышусь, и все придет в норму.

Но все же. Какой-то тренд хотелось бы увидеть. Хотим и мы по-прежнему свободы личности или, в соответствии с новыми средневековыми представлениями, свобода – достояние сети, а в жизни достаточно устойчивых запретов?

Запрет на курение, гуманность которого у меня лично не вызывает сомнений (как не вызывал сомнений у средневековых людей запрет на колдовство), все же свободу личности ограничивает не меньше, чем запрет на винопитие в странах ислама.

(Кстати. Джонатан Свифт еще пожалеет, что родился и умер так рано. Когда цивилизационное противостояние противников курения, с противниками винопития вступит в решающую фазу, бои остроконечников с тупоконечниками покажутся всем не сатирой, а детской сказкой. Ну, уж Джонатана-то Свифта…ведь, правда?).

И почему, скажите мне, курить более вредно, чем ездить в автомобиле? Атмосферу загрязняют оба этих процесса, но ни пачкой сигарет, ни даже целым их блоком еще никого не задавило. Почему же на автомобилях не пишут предупредительных надписей, что-нибудь, вроде: «МВД предупреждает, поездка на автомобиле опасна для вашего здоровья»? Или лучше: «Езда на автомобиле развивает целюлит»? Почему не предписывают помещать на капоте художественно выполненные фотографии последствий автомобильных катастроф? Почему не слышно предложений обездвижить какой-нибудь сывороткой систематически нарушающих правила автомобилистов?

Впрочем, я опять разбежался не в ту сторону. Удивительная вещь логика, стоит только попробовать мыслить логично, как тут же начинаешь искать зажигалку.

Кассета 16. Цвет – красный

Сейчас поедем к Марату. Арина меня подвезет и подождет в машине. Ну, хоть так. Я предлагал ей пойти вместе, она отказывается. Наотрез.

Не знаю почему, но мне не хочется с Маратом беседовать. Особенно один на один. Вот ведь взялся за гуж. Кстати, всегда хотел узнать, что такое гуж и зачем за него надо браться. Поскольку в студенческие годы, да и после, мы с друзьями-приятелями регулярно гужевались, то в моем представлении гуж – это рукоятка большого такого старинного ковша, из которого все подряд мед-пиво пьют таким способом, что по усам течет, а в рот не попадает. Обливаются мед-пивом с ног до головы, как древние богатыри. Чтобы кольчуга была липкая и стрелы супостатов застревали в загустевших слоях меда. Вот я сейчас пойду и с Маратом гужанусь.

[пауза]

… а я тебе говорю, что после пятого класса курили траву. Не марихуану конечно. Траву сухую в овраге собирали и делали самокрутки.

– Да ерунду ты говоришь Пол.

– И ты курил. Только когда нас Вера Сергеевна за этим занятием застала, тебе как раз плохо стало, и ты в кусты отошел. А мы у самой тропинки сидели, по которой она через овраг домой шла.

– Что ты только всякую гадость вспоминаешь, прости Господи.

– Почему только. Вот помню, как мы во втором классе снежинки из бумаги вырезали, на уроке труда. На новый год. Или под Новый год?

– Под.

– Хорошо. У твоей снежинки больше всего вырезов было. А потом, когда клеить их собирались на стекла, ты окно открыл, вылез наружу и стоял, пока девчонки визжать не перестали.

– А чего визжать? Класс же на первом этаже был.

– Женщины. Их разве поймешь. А тогда после оврага ты Марат, как председатель совета отряда, при родителях с нас клятву брал: больше никогда не курить. Вот я и не курю.

– Это правильно. Куренье – не богоугодное дело. И выпить тебе не могу предложить. Нету ничего. Пост сейчас.

– Какой пост?

– Петров пост. Апостольский. В среду и пятницу – сухоядение. Понедельник – все без масла. Другие дни…

– А я думал они все зимой и весной.

– О душе, условно говоря, всегда надо думать.

– Да мне и не надо. Эээ… Это я про выпивку. Слушай, Марат я не помню, чтоб ты таким православным был. Когда это у тебя началось?

– Тебе зачем?

– Ну, может я тоже … ну… когда-нибудь…

– Нет, у тебя так не получится. Ты же не знаешь, что это значит: всегда доказывать, что ты можешь лучше, чем другие. Ты ж всегда пофигистом был, Господи спаси!

– Что ж так креститься то. Ну, сказал и сказал.

– Нет, неправильно сказал, да еще в воскресенье. Ты-то сам неверующий?

– Почему это? Ну, я просто… Ну, не знаю…

– Да ты не мучайся так. У каждого свой путь. У меня до восемнадцати лет был путь бесовский.

– А я не замечал.

– А я специально не демонстрировал. Просто меня все, условно говоря, бесило.

– Что все?

– Люди, главным образом. То, что они такие. Тупые. Ленивые. Бестолковые. Лживые. Я не понимал, как можно так медленно соображать. И так мало хотеть. Я все думал, что, может, это мне так с городом не повезло, со школой. Я на все эти олимпиады таскался, чтобы посмотреть, может, где есть умные люди. Интересные. Яркие. Очень хотелось в Москву.

– Ну, так вот она под боком была.

– Да не наездом, и не в эту, в которой мы с тобой живем, а в Москву идеальную. Где люди другие. Вот я тебе историю одну расскажу. Ты в армию ушел, а мы в Ямках после первого курса летом куролесили. В лес уходили на ночь, костры жгли и все такое. Очередное бесовство. Пили много. И вот как-то после такой ночи, на рассвете вышли мы к железной дороге и решили, условно говоря, по мосту через канал пройти, в сторону Москвы.

– Ну и….

– Ну и пошли. И вдруг слышим голос. Громкий, отчетливый. Одну только фразу: «Идущие из Ямок – назад!» и снова «Идущие из Ямок – назад!»

– Ну, так мост – объект стратегический. Там была военная охрана. Вот вас сторож из матюгальника и покрыл.

– Да знаю я. Но эта фраза была, условно говоря, самой точной метафорой всей моей тогдашней жизни. Я был идущий из Ямок. И меня туда не пускали.

– Туда – это куда?

– А я не зал тогда. И сейчас не знаю. Но у меня в сознании стучало каждую секунду: я должен добиться, я должен добиться. Похвалы учительницы, но это только в первом классе. Первого места, не важно в чем. Должности председателя совета дружины, потом секретаря комсомольской организации. Поступления в альмаматерь. Девушки, на которую все смотрят голодными глазами.

– Это ты не про Карину часом?

– Ну. Вы же все тогда с ума посходили. Мне она, условно говоря, никогда особо не нравилась. Худая. Нервная. Грустит часто. Стихи любит. Зачем?

– Вот и у меня тот же вопрос. Зачем. Тебе-то она зачем?

– Да низачем. Просто меня от их пары с Ваньком тошнило. И я стал добиваться. Два года потратил, но добился.

– Чего?

– Вот этого самого. Я вообще у нее первый был. Тут со мной что-то случилось. Не сразу, не в один день, но я стал спокойнее. И люди меня стали раздражать гораздо меньше. И добиваться всего расхотелось.

– А что Карина?

– Да не знаю я. Мы вместе-то побыли месяц или два. И все это время у меня было такое чувство, что она знает про меня, то, чего я сам не знаю. Как будто все мои слова наперед выучила. Не мог я с ней. Так ей и сказал.

– И ты ничего по этому поводу не ощущаешь?

– Что? А, ну да. Грех конечно. Условно говоря. Я, между прочим, только после того, как мы с ней расстались, само понятие греха понял. Вот тогда я все понял.

– Что – все?

– Все понял, что всю жизнь, условно говоря, был альпинистом. Лез в гору. Покорял один пик за другим. А там, на пике ничего нет. Чем выше пик, чем значимее цель, чем больше желание ее добиться, тем больше пустоты в тебе и вокруг в тот самый момент, когда ты этой цели добился. Стремиться быть лучше других – самая большая ошибка, которую может совершить человек.

– Это почему?

– Потому. Ты жизнь положишь, чтобы на собаках добраться до Северного полюса, переморозишь себе руки и ноги, съешь по дороге туда всех собак, а по дороге обратно двух попутчиков, заболеешь цингой – все для того, чтобы полчаса поторчать с флажком в условной точке пустоты, над которой уже через полгода начнут летать самолеты регулярными рейсами. Другой вариант. Ты решишь уравнение, которое никто не мог решить триста лет, твое имя впишут в учебник, но ты сам всю оставшуюся жизнь будешь знать, что никогда, понимаешь, никогда, условно говоря, ничего такого уже не сделаешь. Любая достигнутая цель делает жизнь бессмысленной.

– Еще один Гаутама.

– Никакой не Гаутама. Во-первых, я не говорю, что ничего желать не надо. Нет, во-первых, я никого ни чему не учу. Я только понял для себя: мои желания должны быть простыми. А почему еще один?

– Да тут Ванька что-то про отказ от желаний говорил недавно.

– А, ну так и его проняло. Но я-то говорю о другом. А ты не слышишь. Желания для человека естественны и полезны, но желания простые.

– Насколько?

– Что насколько?

– Насколько простыми они должны быть? Где критерии?

– Проблема не в критериях, она как раз легко решается через понятие греха, то есть осознания человеком собственной вины. Проблема в человеке. Как добиться того, чтобы сознательно, а лучше бессознательно, человек мог бы отказаться от стремления, условно говоря, быть лучше других. Ты следишь?

– Я не тупой. И как?

– А просто. Надо признать, что есть Бог. Он уже и так лучше всех. Наши попытки выделится, Ему смешны. Если каждый день себе это повторять, мир очень скоро становится простым и ясным. Столь же простыми и ясными становятся желания. И они обязательно исполняются. Приходит счастье.

– И все?

– Все.

– Класс! А как же грехи?

– А грехи тоже становятся простыми и ясными. Их легко искупить. В отличие от греха гордыни.

– А Карина?

– Что Карина?

– Ты, сказал – грех. Вот мне интересно, он большой или маленький?

– А что ты про нее все выспрашиваешь?

– Да нет, я так… ты же сам о ней вспомнил… Давай я тебе расскажу… как я в шестом классе у старьевщика пугач на мамину юбку выменял…

– Давай, давай. Сейчас только… Может, ты чаю хочешь? Я на травах завариваю. По старинным рецептам.

[пауза]

– Эк, тебя Афанасий от чая развезло.

– Я не аф… аф… я Пол.

– Ну, какой же ты Пол. Пол – это Павел по-английски. Прозревший Савл. А ты разве прозрел? Нет, ты самый настоящий Афанасий. Или не настоящий? Ну, это мы поглядим. Ты что это?

– Устал.

– Может тебе такси вызвать?

– Не надо. Я сам. Я Пол.

– Ну, смотри, как хоч…

[пауза]

– Поол? Что с тобой?

– Устал.

– Забирайся. Да садись же скорей. Что ты там пил?

– Чай… йок.

– Ноги подбери. Ты там оставил что-нибудь?

– Нет. Я там… устал.

– Да подбери же ты…

[Из файлов Василия Сретенского]
Переворот Яхве

Итак, бог, которого мы здесь, чаще всего, именуем Яхве, стал единственным богом потомков Авраама. Выведя их из Египта и расселив на «земле обетованной», он получил право на весь комплект привилегий главных богов: дворец (храм), коллегию жрецов, почитание, жертвы, идолов. От этой последней привилегии Яхве великодушно отказался. Во-первых, нет смысла устанавливать идолы в храмах или где бы то ни было, если народ почитает только одного бога. И так понятно, кому достанутся все жертвы. Во-вторых, идолы из золота и мрамора напоминают о старости и слабости богов. Он же не собирался стареть, хотел быть всегда молодым, сильным и грозным. Зато жертвы он теперь получал бесперебойно в количестве, установленном им самим. Одно такое установление содержится в апокрифической «Книге юбилеев». Приведем его с максимальной полнотой:

«И если ты закалываешь, то закалывай в жертву, которая приятна Богу: закалывай ее, и кровь ее выливай к жертвеннику, с мукою и плодовыми жертвами, смешанными с маслом, вместе с жертвою возлияния. Принеси все это на жертвеннике всесожжения в приятное благоухание пред Господом. Как при жертве благодарения, положи куски тука на огонь жертвенника, именно – тук чрева, и тук внутренностей, и обе почки и весь тук на них, и тук на стегнах, и печень вместе с прилежащими к ней почками, И ты принесешь все в доброе благоухание, которое приятно Господу, с первыми жертвами и возлияниями, которые к сему относятся, в доброе благоухание, как хлеб всесожжения для Господа. Мясо же сей жертвы ешь в этот и в следующий дни, и не дай солнцу во второй день зайти над ним, пока оно не съедено. И в отношении к жертвенным дровам ты должен остерегаться, чтобы не принести какое-нибудь другое жертвенное дерево, как только кипарис, и ель, и миндаль, и сосна, и пихта, и кедр, и можжевельник, и лимон, и маслина, и мирт, и лавр, и кедр, называемый арбот, и бальзамовый кустарник. Из этих пород деревьев полагай под всесожжение на жертвеннике, после того как ты рассмотришь их наружность, и не клади разрушенного дерева; но твердое и безукоризненное, лучшее и новорастущее, и не старое, ибо запах у него исчез, и его нет уже в нем, как прежде. Кроме этих дров не клади других, ибо они не имеют запаха».

Вот такая инструкция. Кто скажет, что он не полна или не ясна? И кто из богов, скажите, откажется от можжевельника и лимона, от миндаля и пихты? От бальзамового кустарника? От кедра, называемого арбот? Ийэххх…

<пора воевать?>

Однако, войдя в «клуб главных богов», Яхве не стал ни «первым среди равных», ни даже «равным среди первых». Находясь географически в центре мировых событий, он оставался глубоким провинциалом в отношениях между могучими и сильными богами, такими как египетские Амон, Осирис и Исида, вавилонские Мардук и Эйя, хеттские Баал и Ашера, ассирийский Энлиль, Ахура Мазда персов. А тут еще на недалеком севере молодые и злые боги ахейцев, этрусков и латинов, сбивались в команды и грозили устроить мир средиземноморья по своему усмотрению. Как быть? Что делать?

Свои тайные мысли Яхве поведал Еноху, автору одной из самых известных апокрифических книг иудаизма: «И все сыны человеческие должны сделаться праведными, и все народы будут оказывать Мне почесть и прославлять меня, и все будут покланяться мне» (II. 10). Но как этого добиться? Можно было пойти проторенным путем военно-религиозной экспансии. Завоевать какой-нибудь соседний народ, сбросить его идолов с пьедесталов и насаждать религиозный культ победителей среди побежденных. Чем больше народов будут тебя почитать, тем с большим правом можно претендовать на старшинство в мире богов. И есть свидетельства тому, что такие намерения у Яхве были. Какие свидетельства? Ну, вот хотя бы такое, из Псалтыри:

«Да будут славословия Богу в устах их и меч обоюдоострый в руке их.

Для того, чтобы совершать мщение над народами, наказания над их племенами.

Заключать царей их в узы, и вельмож их в оковы железные».

(Пс. 149; 6–8)

Или такое, из книги Исайи:

«Господи! Ты – Бог мой; превознесу Тебя, восхвалю имя Твое ибо ты совершил дивное; предопределения древние истины; аминь.

Ты превратил город в груды камней, твердую крепость в развалины; чертогов иноплеменников уже не стало в городе; вовек не будет он восстановлен.

Посему будут прославлять тебя народы сильные; города страшных племен будут бояться тебя».

(Ис. 25; 1–3).

Но на этом пути его поджидали два серьезных препятствия. Первое: в войне еще надо победить. А как это сделать с народом маленьким по численности и не то чтобы совсем не воинственным, но все-таки больше уделяющим внимание торговле и дойке коз? Ну, хорошо, на своей территории еще можно один два раза отбиться самому, как это произошло во времена битвы Давида с Голиафом. А для воплощения в жизнь великих планов необходимо переделать все устройство жизни патронируемого народа.

Впрочем, это препятствие преодолимое, полторы-две тысячи лет усилий и боеспособное войско, с танками, авиацией и спецназом, у тебя под рукой. Гораздо серьезнее препятствие номер два. Сброшенные с пьедесталов идолы, конечно, радуют глаз. Но в душах людей от этого мало что меняется. Ни одному завоевателю, будь то правители Египта и Вавилона, будь то легионы Рима, да хоть Чингисхан с его ордой, никому не удавалось навязать побежденным свою веру. Более того, победители, переселяясь на земли побежденных, сами принимали местную веру и начинали почитать территориальных богов. Спрашивается, зачем эти легионы и орды ходили в военные походы? Зачем порабощали всех, до кого могли дотянутся, дойти или доплыть? Создавали империи? Затем чтобы удвоить количество культов в метрополии? Чтобы в столице построить храм какого-нибудь божка из только что завоеванной окраины, где, кроме болот и ветра, и нет-то ничего?

<замысел>

Ну, нет! Он и здесь пойдет другим путем. Надо стать не богом территории, не богом профессии и не богом народа, а Богом каждого отдельного человека. Для начала – самых бедных и отверженных. А там посмотрим. Новая гениальная стратегия обретения верховенства в мире людей и богов была воплощена в три этапа.

Этап первый. Устами пророка Исайи, бог, которого мы здесь именуем Яхве, формулирует тезис о бессмысленности жертвоприношения как такового:

«К чему Мне множество жертв ваших? Говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота; и крови тельцов, и агнцев не хочу.

Когда вы приходите являться перед лицо Мое, – кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы мои?

Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие и празднование».

(Ис. 1; 11–13).

Книга пророка Исайи у первых христиан будет неисчерпаемым источником цитат и ссылок. Считается, что именно в этой книге были предсказаны и приход в мир Спасителя, и Страшный суд в конце времен. Но для нас важнее другое. Именно с этой книги начинается переворот в религиозном сознании. Утверждается представление о том, что вера не требует от человека материальной жертвы. Благодарность Богу должна выражаться в чувстве и только в нем.

Отказ от жертвоприношений – сильнейший удар по всем другим богам, первый шаг тому, чтобы люди забыли, что такие боги существуют. А они существуют?

Книга пророка Исайи очень честная и потому противоречивая. Ему (Исайе) хочется повторять, вслед за его богом: «Я Господь и нет иного, нет бога кроме меня» (Ис. 45; 5). Но в своей честности он дословно передает сказание о восставшем боге:

«В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви покров твой.

Как ты упал с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы.

А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд божьих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера…»

(Ис. 14; 11–13)

Откуда взялся у Исайи взялся «сонм богов» понятно – он пересказывал такую древнюю легенду о взаимоотношении людей и богов, что слова и термины, затершиеся от многовекового употребления, стали штампами. Даже пророк не заметил, что в единобожии никакого сонма – то есть множества – богов быть не должно.

Но это дела прошлые, но ведь и в его (Исаевой) современности кругом было множество богов. И людей «воскуряющих» им жертвы. Что им-то сказать? Богам было сказано вот что: «Умолкните передо мною… Я – Господь первый, и в последних Я – тот же… Но вы – ничто, и дело ваше ничтожно; мерзость тот, кто изберет вас». (Ис. 41; 2, 4, 24). Не очень убедительно, не правда, ли? Ругань и бахвальство. И только. Но это пока. Что-то будет впереди.

<апробация замысла>

Этап второй. Ессены. Про них известно не очень много. Кто-то назовет их религиозным течением в иудаизме, кто-то – сектой. Они появились за полтора столетия до рождения Иисуса и жили небольшими общинами в Кумране, на берегу Мертвого моря, а также в Палестине, Египте и Сирии, до конца первого века нашей эры. Считается, что Иоанн Креститель был, если не ессеном, то близким к их религиозной практике проповедником. Для нас важно то, что представления и религиозная практика ессенов стали своеобразной «демоверсией» христианства. У них появилось предание об «учителе праведности», провозгласившем божественную истину, но оставленном учениками и павшем в борьбе с «нечестивым священником». Именуя себя «сынами света» и «простецами», ессены утверждали, что заключили «новый союз» с богом и ожидали прихода последней битвы «сынов света», во главе с воскресшим Учителем, с «сынами тьмы».

Призыв пророка Исайи нашел глубокий отклик в чувствах и религиозной практике ессенов. Они не признавали ни «жертвы всессожением», ни «жертвы жиром», считая, что труд, добрые дела и добрые помыслы – лучшая замена «воскурениям». Ессены ввели обряд совместной трапезы, освящение принимаемых в общину водой и другие обряды, столь близкие, впоследствии, ранним христианам.

Если термин «демоверсия» вам не по душе, можете назвать секту ессенов лабораторией, в которой проходила экспериментальная проработка всех деталей нового религиозного проекта. Для «большого мира» практика ессенов не подходила. Они жили закрытыми общинами со сравнительно малым числом обитателей, отказавшись от частной собственности, жестко регламентируя все стороны трудовых отношений и быта. Превратить весь мир в сеть собственных монастырей – мечта любого бога, но жизнеспособность такой социальной конструкции всегда вызывала сомнения. Поэтому следующим шагом стал прорыв в мир обычных людей.

<воплощение замысла>

Этап третий. Проект Иисус. Обратим внимание на последние дни земного существования Иисуса. Он входит в Иерусалим. Точнее входят его ученики, а сам он въезжает на ослике. «Некоторые эллины», через посредничество Филиппа и Андрея, получают разрешение послушать его проповедь. Вот она: «Еще на малое время есть свет с вами; ходите пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма, ходящий во тьме не знает, куда он идет; доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света». (Иоанн 12; 35–36). Эта ессенская терминология встречается также у Луки (16; 8), а также в «Первом послании к фессалоникийцам» апостола Павла («Ибо все мы – сыны света и сыны дня: мы не сыны ночи, ни тьмы»).

Значит ли это что ранние христиане – продолжение или ответвление от ессенов? Нет, нет и нет! Проект Иисус тем и ценен, что в нем бог, именуемый здесь Яхве, совершил то, чего никто никогда не делал. Он принес себя (или своего Сына; этот вопрос долго был дискуссионным и решения вселенских соборов – Никейского и Цареградского – утвердивших символ веры, это не прояснили) в жертву людям! И более того, чтобы это не осталось незамеченным, установил обряд такого жертвоприношения во время «последней вечери»:

«И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил, и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите, сие есть Тело Мое.

И взяв чашу и, благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все;

Ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов».

(Матфей 26; 26–28)

В принесении Бога в жертву людям и была суть «переворота Яхве». Был открыт, опробован и успешно внедрен новый способ взаимоотношений бога и людей. КПД этого способа оказался в разы выше, чем у традиционных жертвоприношений. «Простецы», «нищие духом» отдали свои чувства этому доброму Богу, добровольно и бесплатно, забрав их у других – злых и корыстных – богов.

<что же делать с другими богами?>

И вот, когда «проект Иисус» дал первые результаты, необходимо был решить, как относиться к другим богам, традиции почитания которых, были еще живы, да мало того, чрезвычайно сильны. Поступить так, как когда-то удалось Моисею (взять да поубивать всех кто отлил себе золотого тельца и стал ему поклоняться) он пока не мог – силы еще не те. Необходимо было объяснить, почему никаким другим богам поклоняться не нужно. Почему это бесполезно и вредно.

Первым решение предложил апостол Павел, объявивший всех других богов бесами:

«Что же я говорю? То ли, что идол есть что-нибудь, идоложертвенное значит что-нибудь?

Нет; но что язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу; но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами».

(1-е коринфянам 10; 19–20)

Звучит не очень убедительно, не правда ли? Ведь есть бесы и бесы. Обратимся к тому моменту в жизни Иисуса, когда тот изгонял бесов:

«И когда вышел он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом;

Увидев же Иисуса издалека, прибежал и поклонился ему,

И вскричав громким голосом, сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? заклинаю Тебя Богом не мучь меня!

Ибо Иисус сказал ему: выйди дух нечистый, из сего человека.

И спросил его: как тебе имя? И сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много.

И много просили Его, чтобы не высылал их вон из страны той.

И паслось же там при горе большое стадо свиней.

И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы войти в них.

Иисус тотчас позволил Тим. И нечистые духи, вышедши, вошли в свиней…»

(Марк. 5. 1-13)

Легион – воинская часть древнего Рима, насчитывавшая в те времена до семи тысяч воинов. Уж больно мелки те бесы, что избрали для проживания сначала одного человека, а потом пусть большое, но никак не семитысячное стадо свиней. И вряд ли те боги, которым ставят идолы и приносят жертвы, напоминают тех мелких бесов, что изгонял Иисус. Объявить такими бесами Юпитера, Аполлона, Ра, как-то даже неудобно. Не говоря уже о путанице между малыми и большими бесами, которая могла бы возникнуть. Поэтому сами апостолы и, особенно, первое поколение их учеников, бесов оставили в качестве силы мелкой и подчиненной персонам совсем другого масштаба.