Текст книги "Йестердэй"

Кассета 11. Цвет – белый

 
Ноовая колоонка.
Мыслей нет, как нет.
Новая колоонка.
Всем – привет.
 

Была такая песня. На демонстрациях ее любили заводить:

 
Краасная гвоздика.
Чеготтакоетам.
Красная гвоздииика.
Наш цветок.
 

Чего ж написать-то?

[пауза]

Название: «Так говорил культуролог». Если в редакции не понравится, то: «Цифровое средневековье». Впрочем, это тем более не пойдет.

[пауза]

Мой покойный друг был культуролог. Такая у него была профессия: копаться в кучах ментального мусора, оставленного людьми прошлых эпох, вытаскивать оттуда брошенные кем-то слова, забытые второпях знаки, оставленные без присмотра поступки, очищать их от пятен крови и слез, натирать мягкой тряпочкой, сшивать на живую нитку гипотез и выставлять на всеобщее обозрение, привешивая рядом таблички с новыми смыслами.

Для тех, кто не дочитал предыдущее предложение до конца, запутавшись в совершенно одинаковых запятых, пишу короче: он был культуролог, то есть старьевщик и шарлатан. Но однажды в хорошей компании (а этой компанией был я) его потянуло на разговор о будущем, о том какие смыслы и знаки будут выброшены на помойку нами и нашими ближайшими потомками, если нам заблагорассудится такими потомками обзавестись.

Знаки будущего, – говорил культуролог, – появляются в нашей жизни, как морщинки на шее девушки. Сначала они незаметны, потом нежелательны, потом неизбежны и, наконец, либо любимы, либо отвратительны. Хотим мы того или нет, но мир будущего уже сконструирован в нашем сознании. И это сознание средневековое.

Так говорил культуролог.

Конечно средневековье, надвигающееся на нас, не будет повторением того, что уже случилось в Европе VI–XII веков. В том средневековье люди жили ручным трудом и натуральным хозяйством. Абсолютное большинство тех европейцев было крестьянами, работавшими круглый год лишь для того, чтобы прокормить себя и своего сеньора. Сейчас такое невозможно, если не сбудется сценарий одной из многочисленных антиутопий ХХ века и человечество не деградирует под влиянием какой-нибудь глобальной катастрофы. Будущее будет «цифровым».

Это значит, что большинство людей будет получать доходы за свой труд в создании и распространении новых информационных технологий. В сфере обслуживания и развлечений тоже много народу останется. Но большинство уйдет в «цифру». А «цифровая» реальность не уживается с индустриальным сознанием человека западной цивилизации. Оно гораздо ближе к сознанию средневекового человека, крестьянина, возделывающего свою грядку. Только грядка эта будет в инете.

Так говорил культуролог.

А в чем разница в сознании деревенского жителя Х века и городского – века ХХ? Представим, что оба они заполнили анкету, состоящую из шести пунктов.

Вот как бы выглядела анкета человека индустриальной, уходящей от нас эпохи:

Вопрос 1. Назовите одну неоспоримую ценность, признаваемую Вашим обществом.

Ответ: человеческая личность. Нет ничего важнее человека в этом мире. И чем более развита личность, чем она успешнее в своем развитии – тем выше она ценится (прославляется) другими людьми.

Вопрос 2. Какие качества необходимы человеку в Вашем мире?

Ответ: Образование, самостоятельность, мобильность, способность к постоянному совершенствованию – все те, что позволяют легче адаптироваться к переменам, участвовать в них и даже создавать условия, способствующие быстрым переменам в жизни.

Вопрос 3. Лучший возраст человека?

Ответ: зрелость, когда человек сам себе господин. Он хозяин своей судьбы, много хочет и имеет возможности для осуществления своих желаний.

Вопрос. 4. Про каким признакам Вы определяете своих и чужих?

Ответ: национальность, уровень доходов, политические взгляды.

Вопрос 5. Существует ли идеал общества и человека?

Ответ. Сейчас – нет. Но в будущем идеал возможен, к нему надо стремиться. И в этом идеале будет место всестороннему развитию личности, всех ее составляющих: физической, умственной, нравственной. Соответственно в идеальном обществе должны найти свое полное воплощение принципы, свободы, равенства, справедливости.

Вопрос 6. Можно ли достичь идеала?

Ответ. Безусловно. Наука и социальный прогресс ведут к нему.

А теперь зададим те же вопросы человеку средневековья:

Вопрос 1. Назовите одну неоспоримую ценность, признаваемую Вашим обществом.

Бог и правила, данные им людям. Сама по себе личность ничего из себя не представляет. Ценность каждого человека определяется его укорененностью в структурах общества, тем как он выполняет свое жизненное предназначение.

Вопрос 2. Какие качества необходимы человеку в Вашем мире?

Трудолюбие, терпение, почтение к старшим (по возрасту и месту, ими занимаемым), уважение к традиции и ритуалам – все те, что позволяют лучше приспособиться к раз и навсегда данным условиям жизни.

Вопрос 3. Лучший возраст человека?

Ответ: юность и старость. Время сева и время сбора урожая. Время вопросов и время ответов. Время надежд и время подведения итогов. Между ним – время страстей, труда и битвы – плохой возраст.

Вопрос. 4. Про каким признакам вы определяете своих и чужих?

Ответ: род (семья), сельская или городская община, корпорация, религия.

Вопрос 5. Существует ли идеал общества и человека?

Ответ: и то и другое – в далеком прошлом, в начале времен, когда существовал рай на земле (вариант – золотой век).

Вопрос 6. Можно ли достичь идеала?

Для общества он недостижим. Для человека лишь в той мере, в какой он готов отказаться от своего «я».

Вот так говорил культуролог.

А теперь (говорил культуролог) судите сами, какие ценности приобретают вес в нашем мире? Много ли места оставляет современный мир развитию личности человека? Глобализация стандартов жизни ведет не только к универсальным формам потребления благ, но и к единству представлений, общности и ценностных параметров жизни, к общим правилам мышления и тожеству единой модели поведения, формируемой аристократией цифрового средневековья – «поп-звездами» разных сфер жизни: политики, бизнеса, спорта, развлечений.

Люди с глобализированным сознанием ориентируются не на личные желания и возможности, а на «звездные» модели поведения, выраженные в брендах. Соответственно бренд в современной жизни выполняет ту же функцию, что и традиция в том, давнем средневековье. Отказ «среднего» человека от индивидуальности и собственных желаний, подмена их модой – вот вам и первый признак цифрового средневековья.

Как-то так говорил культуролог.

Теперь посмотрим, так ли нужно универсальное образование (на которое последние три века были ориентированы школы) в наступающем мире. Грамотность падает во всех странах. И разбивается о компьютерную клавиатуру и кнопочную панель сотового телефона. В интернете, да и в офлайне, торжествует олбанский язык, и с этим ничего поделать нельзя. Алгебра, геометрия (и все, что дальше там есть в математике), а также физика, химия, география и история, вновь становятся знанием для небольшой кучки людей, совсем как во времена Аль Джебрали, Коперника и Страбона. Люди все меньше читают, предпочитая получать информацию в виде картинок. Икона – книга для неграмотных, – сказал Иоанн Дамаскин. Иконки windows – книга будущего. Упрощение языка, деградация устной речи, использование нецензурных (прежде) слов – явление того же ряда.

Вот как говорил культуролог.

Обратите внимание на то, как и вокруг чего группируются люди наступающего будущего. В нашем мире так ли значимы нации и классы, как это было хотя бы полвека назад? Фантом американской нации тает на глазах. Сквозь него все более явственно проступают очертания этнических групп, по сути – землячеств. В Евросоюзе нации отмирают, зато все больше разговоров о народностях – региональных общностях, культурные корни которых уходят сквозь все средневековье аж в родоплеменной строй. Сейчас в Интернете стремительно возникают новые корпоративные и локальные связи. Локальные – не по месту проживания, а по интересам и времяпрепровождению. Присмотритесь к гостевым страницам сайтов и к блоггерам, и вы увидите, что кажущееся единство сети делится на гигантское количество ячеек, границы которых становятся все тверже и все непрозрачней. При всей широте возможностей, границы мира познания и общения сужаются, как бы это парадоксально ни звучало.

Но это еще не все. Культурные границы между классами, столь явно заметные в девятнадцатом веке, к началу века двадцать первого разрушены, пограничники стали бомжами, сторожевые собаки отправлены в цирк. Вместо классовых различий появляются новые – статусные, очень близкие (по своим проявлениям) к тем, что были между сословиями в средние века, поскольку новые статусные группы определяются не богатством (или отсутствием такового), а знаменитостью-узнаваемостью их членов. Особые правила поведения, иногда заменяющие законы, разработаны в спорте больших достижений и в шоу-бизнесе. «Гламурные» стереотипы поведения, дресс-код и фейс-контроль – отчетливо средневековые, по своему типу, формы разделения людей. В то, первое средневековье человек жил, одевался, говорил, питался, веселился и грустил не вообще, а как это положено рыцарю, монаху, кузнецу, слуге или вору. В цифровом средневековье, чеоловек будет одеваться в рабочее время – по корпоративным правилам, в свободное – по правилам своего цифрового community. Ролевые игры в хоббитов – только начало.

Для тех, кто не знаменит, есть свои «сословные» категории. Вновь в цене верность вассалов сюзеренам, если под сюзеренами понимать современные корпорации. Корпоративные требования формируют речь, манеры, стиль в одежде, формы проведения досуга. Все началось с манагеров, составивших первое, по времени появления, сословие нового средневековья. Скоро к ним подтянутся остальные.

Так говорил культуролог, поднося ко рту бокал с темным и тягучим напитком, придуманным в том, подлинном, средневековье.

Идем дальше. Парная семья гибнет на глазах, если уже не погибла. Западный мир отброшен к состоянию стихийного промискуитета. Казалось бы, что, как не это, должно быть аргументом против теории нового средневековья. Это уж скорее первобытность, мезолит какой-нибудь. Но первой структурной единицей семейных отношений и был род. Семья отпочковалась от рода только в самом конце средневековья. Помните русские былины? Какого ты рода-племени, спрашивают у заезжего молодца в любой деревне, в любом городе. Родовые отношения – значительно шире семейных. Они важны не только вертикальными связями (отец-сын, мать-дочь), но и горизонтальными – поколенческими. Люди одного поколения: соученики и сослуживцы, движутся по жизни вместе. В бизнесе и политике это называется «командой», а когда-то «братством». Воины в раннем средневековье были побратимами, русские князья и их дружинники называли себя «братие». Эти связи братства-побратимства все больше укрепляются сейчас. Поскольку традиционная семья не справляется с функциями воспитания, защиты и покровительства, на ее место приходят «братские» связи, выстраиваемые в период взросления.

Кстати, о возрасте. Глобализированное человечество отказывается взрослеть. Уэльбека читали? В моде культ юности. Все вокруг одеваются как тринадцатилетние подростки, называют друг друга по именам, готовятся разбогатеть и прославиться. И так лет до семидесяти. Все заводят машины, никто не заводит семьи. Нет почтения к старости. А никто и не говорил, что цифровое средневековье будет полным отражением прежнего. Культ молодости без культа старости. Человечество возвращается в золотой век. Если забыть о том, что в современном западном обществе пенсионеры составляют почти половину населения.

И так тоже говорил культуролог.

Индустриальное общество обожествило человека, личность, индивидуум. Но Западное общество не выдержало испытания безверием. Нацистская Германия и Советский Союз дали два до безобразия чистых примера государственных внехристианских религиозных культов. Оба оказались саморазрушительными. А европейская религиозная толерантность и американская политкорректность привели к появлению дикого количества первобытных вер, развитию анимизма, шаманизма, тотемизма, появлению самоизобретенных примет, самообъявленных колдунов и магов, самопровозглашенных тоталитарных сект. Возродилось дофеодальное религиозное сознание. И в отличие от времени неолита, в котором анимистические культы укрепляли общественные связи, сейчас они эти связи рушат.

Единственно возможным ответом на эти разрушительные тенденции, становится стремление к дисциплинирующим формам религии. В результате, в современной Америке – явный крен в сторону почитания прежде чуждой католической веры (самой средневековой из христианских); в России – расцвет государственного православия, в Европе все больший вес приобретает мусульманство. Все три явления одного порядка, поскольку в каждой их этих конфессий главным содержанием является их приверженность средневековому иерархическому сознанию. «Иерархия, дисциплина, отказ от индивидуальности» – ничего не может быть дальше от принципов современной западной цивилизации, чем это заклинание, но ничего нет желаннее для всех тех, кто устал от свободы, не знает, что делать с самим собой и как относиться к чужакам, которых вокруг становится все больше и больше.

И можно я не буду говорить, что политические взгляды в современном мире ничего не значат, знания, приведенные в девятнадцатом веке хоть в какую-то систему, давно уступили место в головах большинства людей удивительному винегрету из сведений, почерпнутых из таблоидов, ток-шоу и рекламы, а в социальный прогресс никто не верит? Что добытые опытным знанием радости цивилизации легко уживаются с убеждением, что наука – страшный монстр созданный для того, чтобы разрушить мир? Между тем, наука развивается, технический прогресс несомненен, продолжительность жизни растет вслед за успехами в медицине, улучшением структуры питания и распространением фитнесс-центров. Почему это возможно? Потому что сейчас человечество разделилось на тех, кто читает книги, а значит, способен мыслить самостоятельно и тех, кто живет трудом нажимания на кнопки и клавиши. Как в раннем средневековье, культурная элита общества, владеющая языками науки (тогда – латынью, греческим, арабским, теперь – родным языком, английским и математикой) замкнулась в узкую корпорацию и оградилась монастырскими стенами, так и современная духовная элита не способна найти общий язык с согражданами, но еще способна к самовоспроизводству. Скоро с этим возникнут сложности. Необходимо будет сокращать сферы научного творчества, переходить от создания новых смыслов к комментарию уже имеющихся, от новаторства к сохранению.

И много чего еще говорил культуролог, пока плескалась в бокале та самая живая жидкость, выдуманная в единственном настоящем средневековье, средневековье оффлайн.

Кассета 12. Цвет – белый

[звонок телефона]

– Привет. Узнал?

– Нет.

– Что же ты так?

– Да так как-то. А кто это?

– Кого искал.

– А это ты…

– Что ты Пол и не рад.

– Нет, я рад. Только…

– Ну, извини. Нехорошо получилось. Никто же не знал…

– Ладно, Слон. Проехали. Паспорт-то мне вернут хоть?

– Так. Сейчас посмотрю. Паспорт, редакционное удостоверение, просроченное, между прочим, кошелек… триста рублей с мелочью… всего-то…

– Зато мои.

– … карточка банковская, проездной на метро на две поездки, носовой платок, роллер черный, почти без чернил. Все это с утра лежит в твоем почтовом ящике.

– А телефон?

– Извини, в щель не пролез. Как мне сказали. Он же у тебя доисторический. С таким, наверное, Гагарин космос летал. Нет, вряд ли. Тяжелый очень. Жуков по такому Сталину докладывал о взятии Берлина.

– Не угадал. С таким Крузенштерн в Антарктиду плавал.

– Вот сразу чувствуется в тебе журналист. Все переврал. В Антарктиду плавали Лазарев и Беллинсгаузен. И спонсором была «Нокия», а совсем не «Эриксон».

– Почему это «Нокия»?

– Да потому что Финляндия тогда входила в состав Российской империи.

– Ну, может быть. Что ж мне теперь из-за этого новый аппарат покупать?

– Нет, новый тебе уже положили. С твоей сим-картой. А эту мобилу я приятелю подарю. Он художник. Из таких граммофонов инсталляции делает. Потом продает. По цене лома. Золотого. Ты чего-то не весел.

– Скула болит.

– Я же сказал, извини. Ты ведь сам попер, как трактор: вынь да положь тебе Ивана. Ребята занервничали. Ничего ведь не сломали. Миша очень аккуратный человек.

– Миша – это… а ну да. Ладно, проехали. Ты звонишь-то чего?

– Вот те раз. Кто кого хотел видеть? Или уже не надо, что ли?

– Да нет, надо бы…

– А о чем говорить будем? Дело какое?

– Ну, как… Лешку Сербова помнишь?

– А то.

– Вот. Карина у него пропала…

– И ты решил… нет Пол, это все когда было. Но если хочешь, давай я зайду к тебе завтра ближе к вечеру. Я как раз в Ямках буду. К родителям надо заскочить. Потом к тебе загляну. На канал сходим, поговорим… идет?

– Давай.

– Ну, пока, до завтра.

[пауза]

Опять Арина исчезла куда-то. Ну, где ее черти носят? Когда надо, никогда ее нет.

[пауза]

Забавно. Я с ней знаком восемь дней. А чувство такое, что всю жизнь с ней прожил. Или нет, не прожил, а проживу.

[пауза]

[звонок телефона]

– Пол ты что прислал?

– Привет Валерик. Что-то не так?

– Ты, может, адресом ошибся? Что это за му…

– Валерик, ты помнишь, что должен мне тонну баксов?

– Эээ ну да… а при чем тут…

– Вот, пока не отдал, постарайся быть вежливым и скажи в чем дело. Словами.

– Хорошо. Словами. Твоя колонка должна быть посвящена морально-нравственным коллизиям. Иногда – этическим.

– Моральные, нравственные, и этические – одно и тоже.

– Значит, эстетическим.

– Эстетических коллизий не бывает.

– Ты будешь слушать или перебивать?

– Слушать.

– Вот. Кто-то напИсал не в туалете, пешеходы проезда не дают, реклама портит вкус блюд, подростки за… ну как это, лучше бы не подрастали. Вот это все – твое. И то, что нам надо. А ты что послал? Или ты хочешь сказать, что ты один такой умный, а все остальные – тупые кретины?

– А там что-то непонятное есть?

– Там все ненужное есть. А нужного нет. И потом, ты знаки считал? Тринадцать с лишним тысяч. В два с лишним раза больше, чем в твою колонку помещается.

– Ну, разбей на две части. Одна пойдет на этой неделе, вторая – на следующей.

– Ага. Может лучше отдельной книжкой издать?

– Другой колонки у меня для тебя нет.

– Ладно, я тебе вот что скажу. Но это секрет. Тут мнение сформировалось, что на твою колонку нужно женщину посадить. Она лучше может все эти проблемы поднять морально… моральные. И уже обсуждается кандидатура. Тут девушка одна приходила.

– Красивая?

– Да. Нет. То есть да, но дело не в этом. Она уже план на полгода вперед представила. И все темы как темы: запрет на курение, беременность в школе, диета как способ выживания, мобильник под подушкой; все мужики – кретины. Все что нужно. А ты подставляешься. В общем, если ничего нового сегодня не пришлешь, в номер пойдет ее колонка. А в дальнейшем будете в очередь через неделю колонки писать. Тебе это надо?

– Не знаю.

– Это как?

– Может и надо. Ты, Валерик, не переживай, ставь девицу в номер, а там поглядим.

– Ну, смотри, а мне тоже… знаешь, теперь с ней сотрудничать придется. Бойкая она очень. Сегодня тебя съест, завтра еще кого. Ну ладно, будь.

– Пока Валерик.

[пауза]

– Привет Слон. Заходи. Сейчас я тебе…

– Да не надо…

– Ну, как не надо…

[пауза]

– … вы все решили, что я получал все, чего я хотел?

– Ну, да. Например, магнитофон кассетный у тебя появился у первого во всей школе. Потом, ты единственный ездил в Артек.

– Вообще-то, все было наоборот. Сначала Артек. Потом магнитофон. А почему ты думаешь, что я хотели туда ехать? Давай-ка я тебе напомню случай, когда я получил совсем не то, что хотел… Ты уже на запись поставил?

– Да.

– Хорошо. Но у меня будет два условия.

– Какие? А, ну одно – ничего не публиковать…

– Наоборот, кое-что опубликовать. Но об этом позже. Так вот. Урок физики. Только начался. Опрос. Физичка…

– Единственная учительница с чувством юмора на моей памяти…

– Не перебивай. Физичка долго смотрит в журнал. Потом на класс. Я, ничего не прочитав к уроку, смотрю прямо на нее. Обычно эта тактика срабатывала. Сработала и в этот раз. Она…

– …хищно улыбнувшись…

– … вызывает к доске тебя.

– Ааа. Вот кому я обязан…

– Не перебивай. Ты выходишь к доске. Берешь мел. Стоишь молча тридцать секунд. Кладешь мел. Заявляешь, что урок не выучил. Гордо идешь на место. Она вызывает меня.

– И что?

– Что, что. Я ж расслабился. Думал, ты закроешь тему. Выхожу к доске. Беру мел. Выдерживаю сорок секунд. Кладу мел. Иду и сажусь за парту.

– Вспомнил, мы тогда получили по единице. Моя вторая единица в школе.

– Моя первая. И последняя. И ты берешься утверждать, что я этого хотел?

– Да, ладно тебе. Зато весело было.

– Ну да. Твое здоровье. А ты точно не будешь?

– Не сегодня.

– О Карине надо говорить?

– Эээ… ну, в общем… мы о том и…

– Ладно. Это не я ее выбрал. Она меня. Помнишь, в десятом классе на всю параллель танцы устроили?

– Как же. Классы перетасовали и хотели всех заново перезнакомить. Я перед этим как раз руку сломал на физкультуре и не пошел…

– Кто будет рассказывать? Я или ты? Вот. Объявили белый танец. Она ко мне подошла. А когда танец окончился, все уже было понятно. Понятно?

– Непонятно.

– Что непонятно?

– Ничего непонятно. Что тебе было понятно?

– Что ты кукуешь как попугай: понятно – непонятно.

– Попугаи не кукуют.

– А что они делают?

– Токуют.

– Токуют тетерева.

– А попугаи что делают?

– Повторяют. Слон – дурак.

– Сам – дурак.

– Поговорили.

– Хорошо. Понятно было, что мне надо быть с ней. Рядом с ней. Как можно чаще. Это даже не любовь была. Просто: я для нее, она для меня.

– Ну, уж так и не любовь.

– А кто знает, что такое любовь? И как она… У меня было так. Рядом с ней я знал, для чего я живу.

– Да брось. В пятнадцать лет никто не знает, для чего живет.

– Я потом уже не знал. А тогда знал. И что делать знал. Особенно рядом с ней. Ты сейчас подумал… Нет. Она мне ничего не говорила. Не учила. По крайней мере, прямо. Пока она была рядом, я все сам понимал, что к чему. Мне просто нужно было, чтобы она была. Это любовь?

– Не знаю.

– И я не знаю. А до постели у нас так и не дошло. Она сказала, что мне этого не надо.

– Это как?

– Тогда не надо было. С ней.

– И ты поверил?

– Я же тебе говорю. Она убеждала не словами.

– Слушай, Слон, все же были уверены… А кто же тогда… Лешка Серб, он ведь потом всплыл.

– А это тебе надо с Маратиком поговорить. С пионером нашим.

– Марат? Да быть того не может!

– Быть-то все может. Поверить сложно.

– Сложно.

– Вот и поговори с ним.

– Ладно. Да, слушай Слон, условия-то какие?

– Не то чтобы условия. А впрочем, условия. Трудно объяснить. Понимаешь, я теперь пророк.

– Кто-кто?

– Пророк.

– А я думал, ты билетами фарцуешь.

– Билеты – так. Для поддержания жизни. И то на время. Главное – знание.

– Слон, я налью, а ты объясни. И давай уж попроще.

– Хорошо. Только придется издалека. Я одно время в банке работал. Генеральным директором.

– Я знаю.

– Не перебивай. Карины уже рядом не было. Была одна – невеста… И еще… Для чего живу, я не знал. Так, деньги зарабатывал. Большие деньги. У тебя когда-нибудь были большие деньги?

– Нет. У меня всегда было денег ровно на то, что я действительно хотел.

– А сейчас ты чего хочешь?

– Сейчас у меня денег нет.

– Ааа…

– И что?

– Ты про что?

– Ты зарабатывал деньги. И что?

– А потом хозяин банка всех кинул. И меня тоже. Ну так, осталось что-то: квартира, машина, яхта. Маленькая. Денег мало. И я тогда решил, что сам все устрою. Банкир я или нет? Вложил остатки в валютный рынок. То есть стал играть на разнице курсов валют. Сначала мне фунт нравился. А потом я канадский доллар полюбил. Валюта медленная, тормозная. На короткой позиции туда-сюда не трепыхается. Установил тренд и сиди, жди.

– Ты думаешь, я понял чего?

– Про что?

– Вот про то, что ты сейчас протрендел.

– Потому что не пьешь. Объясняю. Канадским долларом торгуют мало. Ажиотажа нет. Начал повышаться по отношению к американскому баксу и будет повышаться. Долго. Повернулся на понижение – опять надолго. Называется – тренд. Доходность вложений маленькая. Но ошибки случаются нечасто. А потом я одну закономерность нащупал. У канадского доллара тренд устанавливается по московскому времени часам к девяти вечера. И до утра не меняется. То есть можно часиков в десять посмотреть, куда он направился. На повышение или понижение. Установить позиции. И идти спать. Или в клуб. Но я в клубы не ходил. Экономил. Все в рынок вкладывал. Утром просыпаешься, а канадский доллар, как хороший раб, тебе уже пунктов тридцать – сорок заработал. То есть, на сто долларов – 30–50 дохода. Не за год. Не за месяц. За сутки.

– А если тонну баксов?

– А если сто тонн? Вот и я тогда так рассудил. Продал яхту и машину. Потом квартиру.

– Невесту…

– Нет. Она сама куда-то свинтила. Что хорошо. Занял денег немеряно. У всех, кого знал. И играл.

– И как?

– За неделю – триста пунктов. За две – пятьсот. А я никому долгов не отдаю. Все – в дело. Уже готовился входить в рынок с миллионом долларов. Но однажды ночью тренд развернулся.

Стремительно. Так, что я заснул почти миллионером, а проснулся без денег вообще. Занятые у кого ни попадя, семьдесят тысяч долларов так на мне и остались. Отдавать их было нечем. Ну, я и сбежал.

– Куда? На Запад?

– Как раз нет. На восток. На Урале, под Челябинском, я в прикупил небольшую избушку. В банковские еще времена. У меня дед из тех краев. Там и поселился. Три года жил. Подрабатывал в разных местах. Но больше по лесу гулял. Особенно летом. А потом пришло знание. Прямо в лесу.

– О чем?

– О том, как все устроено.

– Что все, Ваня?

– Все. Мир. Человек. Зачем люди.

– Аааа. Понятно.

– Я же говорю. Я пророк. Я знаю, где истина. Я потому и вернулся. Надо всем все рассказать.

– И поэтому ты билеты продаешь.

– Билеты – так. Чтобы долги отдать. Просто, встретил здесь бывшего начальника охраны из нашего банка. Он меня и пристроил.

– А одно с другим сочетается?

– Никак не сочетается. Но это не важно. Вот какое у меня первое условие. Я тебе дам кассету. Запись моего выступления. Ты напишешь статью. Опубликуешь.

– Ты думаешь, это так просто?

– Хотя бы попытаешься.

– Ну… ладно, попробую. А втрое условие?

– Так ерунда… выключил бы ты диктофон, что ли. Дал бы нормально поговорить.

[пауза]

Что я понял из разговора с Иваном.

Любовь Ивана и Карины осталась в школе. Какую-то важную роль во всем этом сыграл Марат. Какую – Слон говорить отказался. Наотмашь. В смысле – наотрез. Карину Иван не видел очень давно. Со времен своей банковской карьеры. «Когда все пошло не так», как он потом выразился. Потом. Когда мы уже без диктофона говорили. Тьфу, клин, пообщаешься так со Слоном, начинаешь фразы строгать. Как щепки. Вот ведь сила личности.

Я ему верю, и вот почему. Второе условие, которое он мне поставил, касается Карины. Ему хочется знать, где она. Ванька уверен, что Карина – часть его нового знания, но не знает какая. Просил сообщить ему, когда (и если) Карина найдется. Ну и какой же он после этого пророк?

[пауза]

И кстати. Красного Лексуса у Ивана нет. Ну, он так говорит. Что ты все жуешь и жуешь? Как будто два дня не ела.

[пауза]

 
Красный лееексус стаит в проообке…
 

Нет, красный сюда никак не подходит. Не выражает национальный характер. Мы ж не в Ките здесь, прости господи. И не в Англии. Вот как надо:

 
Чёрный леексус стоит в про-о-обке
В пять утрааааа, на Мохово-ойо-йо-йой.
И восхо-одит солнце ро-обко,
Над держа-авною Масквоой.
 

[пауза]

Позвонил я тут одному знакомому капитану из ГИБД… язык сломаешь

[Одно слово – неразборчиво. Составитель]

, из ГАИ, в общем. У Карины тоже нет красного Лексуса. У нее вообще никакой машины нет. Зато у Лехи Сербова их три: Mazda RX-8, Audi A8 и Alfa-Romeo 156 2.0 T. Spark. Клинвышибать.