Текст книги "Йестердэй"

Кассета 20. Цвет – красный

– Вот тебе кофе. С Ямайки.

– Почему с Ямайки?

– Не знаю. Не я же покупал. Какой-то смысл в этом, наверное, был. Как и во всей моей жизни.

– Что так печально, Лешь? Жизнь как жизнь.

– Ну да, ну да. Как тебе?

– Ну, такой, ямайский кофе. Я ж не специалист.

– А в чем ты специалист?

– Ну… да ни в чем, пожалуй. Я ж стеклом работаю. Я знаешь, такое специальное стекло с изменяющимися свойствами. В зависимости от светового потока. Иногда уменьшаю изображение, иногда увеличиваю. Затемняю, высветляю, искажаю, выпрямляю. Могу вообще никакого света не пропустить. Отражу, как зеркало, и всё. Но своей сущности у меня нет.

– А, понятно.

– Что понятно?

– Про интервью, которое ты у меня взял, пока я тут капустой лежал.

– Артишоком.

– Что?

– Не капустой. Артишоком.

– Да. Артишоком – это хорошо. Я кстати и собираюсь остаться артишоком. Но об этом потом. Давай с интервью закончим. Кофе еще хочешь?

– Да. Сухариков нет каких-нибудь?

– Обойдешься. Держи чашку. Нет, не пей пока, а то поперхнешься. Интервью ты написал дрянное.

– …

– Что, вот так? И не хочешь знать почему?

– Лешь, я же сказал, я стекло. А стекло это жидкость. Очень густая, но жидкость. Куда направишь, туда и потечет. Не нравится тебе, ну, так хозяин-барин. Говори, я запишу.

– Нет, я сначала скажу, что мне не нравится. Я ж готовился.

– Ну, давай.

– Понимаешь, ты там все написал так, как будто рядом Карина стояла и диктовала. Меня, по крайней мере, меня нынешнего, там нет.

– А нынешний от вчерашнего сильно отличается?

– Сильно, не то слово. Я с позавчерашнего дня вообще не художник. Ты послушай спокойно минут пять, я все объясню. А то все ерзаешь. Я художником быть никогда не хотел. Правда. То, что я в школе рисовал – все ерунда. Меня всегда к машинам тянуло. Я даже в мотоциклетный кружок записался в шестом классе. Мне с моторами возиться нравилось, а от гоночных машин я вообще балдел.

– Класс!

– Что класс?

– Балдел. Слово из шестидесятых годов. Из школьных лет.

– Да сиди ты спокойно. На тебе сухарики.

– А говорил нету.

– Ты слушать будешь? Если бы не Карина, я бы никогда художником не стал. Пошел бы в гараж работать, окончил бы заочно автодорожный институт, сейчас бы владел автосервисом и был бы микроолигархом, как Ванька Солонов. Ты его видел, кстати? Как он?

– Ну как…

– Ну вот. Я в Карину был влюблен со второго класса. Но она в вашей компании всегда была. С Ванькой, потом Маратом…

– Ты знал?

– Не люблю я вашего Марата.

[Одно слово – неразборчиво. Составитель.]

Никогда не любил. Я ему в пятом классе ботинки к полу в раздевалки гвоздями прибил. И вот когда у них с Маратом эта история случилась, я взял и увез ее в Ленинград, на месяц. У меня там родственники. А деньги были – я в гараже тогда работал. И ты знаешь, когда я был с ней, мне все меньше и меньше хотелась заниматься машинами. Приходили в голову какие-то идеи, хотелось рисовать. Ты в интервью своем дрянном, эту часть моей жизни точно отметил. Учился, учил, что-то придумывал. Не знаю как, но это Карина, через меня самовыражалась. И совсем не так, как другие женщины. С ними ведь как?

– Как?

– Есть такое заблуждение всеобщее, что каждая женщина видит в мужчинах различные способы воплощения своих желаний. Тот способ, какой ей подходит больше всего, она и выбирает. А соответственно и мужчину – спутника жизни.

– А это не так?

– Совершенно не так. Почти каждая женщина либо не знает своих желаний, либо никак не может выбрать из нескольких разнонаправленных. Пирожное или худеть, это еще не выбор. А ты представь себе четыре разных топика, все супермодные, но ни один тебе не подходит. Какой купить?

– Ну знаешь ли…

– Так вот. Каждая, ну почти, женщина нуждается в мужчине, прежде всего для того, чтобы определить, что же она на самом деле хочет. А хочет она именно того, что мужчина не может ей дать. Не важно, что ты решил подарить ей на день рожденья: машину, серьги с брильянтами или путешествие на Ямайку. Получив подарок, она будет думать не о нем, а об упущенном шансе получить что-то другое. Я внятно объяснил?

– Ну… да.

– Так вот с Кариной все было иначе. То есть в быту, в нормальном человеческом общении, все то же. Но не в судьбе. В профессии я всегда точно знал, что мне нужно делать. И Карина во всем меня поддерживала. Но стоило нам расстаться, как я терял понимание того, что я делаю. Она меня, как будто на привязи держала. А теперь отпустила. Ты знаешь, я раньше сам иногда бунтовал. Мы расставались и надолго. Один раз, в начале наших отношений больше года жили врозь. Но пока она была где-то рядом, пока была жива, ничего не мог сделать со своей жизнью. А теперь могу.

– Что значит, пока жива? Она что умерла? Тебе сообщили?

– Да нет. Я просто знаю. Первый раз за всю мою жизнь, с восьми лет мне не хочется ее видеть. Я свободен. А ее нет. К тому же машину нашли.

– У нее нет машины.

– У нее нет, а за галереей записан Лексус.

– Багряный?

– Скорее червленый. Мне звонили вчера из милиции. Найден, брошенный, в Старых Ямках.

– Ну да это ничего не значит. Может…

– Никакого может. Я свободен. И ты знаешь, мне даже хорошо. Вот еще три дня назад без нее было тошно, а сейчас – хорошо.

– Что ж ты делать собираешься теперь. Купишь автосервис?

– Сейчас. Разбегусь только. Галерея же осталась. Я буду теперь ей заниматься. Доведу до ума два проекта Карины и свои начну. И ты мне вот зачем нужен. Интервью мы перепишем. Не дергайся, я уже набросал вопросы и примерные ответы. Дома подработаешь. Всю эту муть про полосочки на асфальте мы повыкидываем и заявим новую концепцию галереи. Будем сталкивать в одном художественном пространстве два дискурса: тошнотворных традиционных художников, которых любят все обыватели, а особенно премьер-министры и мэры, и бестолковый авангард, который никто не любит, но надо. До совместных проектов дело, конечно, не скоро дойдет, но деньги уже сейчас можно брать с двух сторон. Так что ты давай, линзы протирай, будем увеличивать…

[пауза]

 
Ифф ю вонт маней ин ю покет
Анд э топ хэт он йо хэд
Э хот миил он йо тэйбл
Энд э бланкет он йо бэд
 
 
Вэлл тудэй из грэй скииз
Томороу из тииз
Ююл хэв ту вэйт тил йестердэй из хиаррр
 

[пауза]

Прочитал я материалы, которые мне Сербов дал. Ну что сказать? Настоящий бизнес план. Галерея, арт-агентсво, PR-структуры, производство сувениров, издательство. В перспективе – создание собственной телекомпании. Как-то все это… Меня другое интересует: по лехиным словам Карина больше в его жизни не присутствует. Ну и что это значит? Она ушла от него? Нет. Это не может быть внутренним ощущением. Он говорил так, как будто точно знает, что Карины просто нет в живых.

А еще мне бы очень хотелось знать, где опять шлындает эта псевдобогиня? И появится тут, в конце концов, или нет? Ну, хоть бы позвонила.

Кассета 21. Цвет – красный

[звонок телефона]

– Пол, что ты прислал? Это же…

– Привет Валерик. Не понравилось тебе?

– Ты издеваешься? Геи, машины, курение, рождение… Все в какой-то мешанине. Средневековье это цифирное опять… там же понять ничего не возможно. Как это печатать? И зачем?

– А ты знаешь, ты совершенно прав.

– Пол, перестань… что ты вечно…

– Нет, ты прав, печатать это не нужно. Лепет младенца и тот легче привести в порядок. Слушай, а эта девочка из Нижнего Новгорода, она ведь что-нибудь тоже написала?

– Она уже пять килограмм колонок написала. Бери любую и ставь.

– Ну и поставь. Грамм двести.

– А ты?

– А я буду думать Валерик.

– Нет, ты точно рехнулся…

[пауза]

– Ты будешь писать интервью, Поол?

– Нет.

– А в главные редакторы пойдешь?

– Под руку не лезь на кухне. Видишь я с ножом.

– Пойдешь?

– Не знаю я. Ты лучше скажи, ты поняла что-нибудь из разговора с Сербовым?

– Поняла.

– Что?

– Все.

– Что все?

– Давай сначала о тебе поговорим. Ты можешь стать адептом.

– Зачем?

– Ты мня не слушаешь, Поол.

– Конечно, слушаю. Просто… приготовление фаршированной куропатки… требует… высокой концентрации внимания… на объекте. Все, ставим в духовку… Я слушаю. Так зачем? В смысле – как?

– Нужно было спросить: почему.

– Почему?

– Что почему?

– Почему – почему?

– Потому что твои вопросы не имеют ответа. «Зачем» становиться адептом, ты сможешь понять, только когда им станешь. Может быть. А «как» им стать – будет понятно, только после начала работы. У каждого адепта свой путь.

– Хорошо. Тогда почему я могу стать адептом?

– Нипочему. Не сможешь, если не перестанешь смотреть в духовку.

– Все перестал. Сейчас таймер заведу…

– Сколько у меня есть времени?

– Двадцать пять минут. То есть я хотел сказать…

– Ну, спасибо и на этом.

– Ладно, так почему?

– Ты чувствуешь и думаешь не так как большинство людей.

– Ну, если знать, что большинство людей вообще не думают….

– Еще ты мог бы много добиться в этой жизни. Но не стал.

– В каком смысле?

– Не стал добиваться. Спокойно прошел мимо возможностей, ради которых многие…

– А вот это можно сказать гораздо короче. Я – неудачник.

– Все алхимики – неудачники. В глазах других людей.

– Подожди, кем я, по-твоему, должен стать, адептом или алхимиком? У меня по химии в школе…

– Алхимикам не обязательно возиться с пробирками. Этот так… для публики. Адепты чистого знания перестраивают не мир вокруг себя. Они перестраивают себя самого. Ты ничего особенного не добился, потом что до сих пор не знал, чего тебе желать. Но если ты поработаешь лет сорок-пятьдесят, то…

– Столетним старцем смогу потрогать философский камень. Если из инвалидной коляски удастся выбраться.

– Вообще то я не о ваших сорока годах говорю, Поол. О наших. И философский камень ты потрогаешь. И коляска тебе никогда не понадобится. Тогда и поймешь, зачем ты живешь. Может быть. Совсем немного людей получают такую возможность – понять, зачем они живут. У тебя может получиться. А куропатка может пока и сгореть. Шучу. Я там, в духовке время остановила.

– Это еще зачем?

– Что, поверил?

– А что, нет? Тьфу, я запутался совсем.

– Поедем, я тебе покажу кое-что. Завершим историю.

– А духовка?

– Ну, выключи ее, если боишься.

[пауза]

– Послушай…

– Меня, Поол, Ариной зовут.

– Я знаю. Но мы ведь в аэропорту?

– А в аэропорту надо обращаться друг к другу «послушай»?

– Я не обращался к тебе. Я просто сказал: послушай. Слышишь?

– Что?

– Вот именно что ничего. Мы в аэропорту уже полчаса и ни одного объявления.

– А, это…

«Внимание встречающих: Совершил посадку самолет Аэрофлота, рейс SU 118, Дюссельдорф – Москва. Совершил посадку самолет Аэрофлота рейс SU 242, Лондон – Москва. Совершил посадку самолет Аэрофлота SU 220, Стокгольм – Москва…»

– Так лучше?

– Да. Нет. Ну, все таки…

[пауза]

– И что мы тут делаем? Встречаем кого?

– Потерпи Поол.

– Нет, ты скажи, встречаем?

– Встречам. Только… незаметно.

– Ну, это само собой. Пойдем тогда, хоть кофе выпьем. Хотя он тут…

«Совершил посадку самолет компании Air France AF 2544 Париж…»

– Заткнись!

– Что?

– Я не тебе, Поол.

[пауза]

– Ну, вооот, Поол. Она снова сбросила шкурку.

– Что ты хочешь сказать?

– Посмотри. Вот он, сын Карины. Кирилл Сербов.

– Он же в Лондоне.

– Уже нет.

– Эээ… Симпатичный парень.

– И все?

– А что я еще могу сказать. Я вижу его второй раз в жизни.

– Я не о том. С ним его невеста.

– Аааа да. Тоже симпатичная. Англичанка?

– Да. Но я не том. Ты ничего не замечаешь?

– Нет. А что?

– Она беременна. Седьмая неделя. Родится девочка. И в ней будет жить душа Карины. Так бывает всегда. И потому Тир бессмертен оставаясь человеком. Вот это случилось вновь.

– Ты как-то очень спокойна. Собираешься сообщить об этом своему… ну, этому… начальству?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– И все? Никаких объяснений?

– Она пряталась почти тысячу лет. Семнадцать человеческих жизней. Никто не удивиться, что ей удалось скрыться снова.

– Но ведь тебя послали найти ее. И ты нашла.

– Ты думаешь – в первый раз?

– Так почему…

– Потому, Поол. Я же сказала тебе все с самого начала. Она моя мать.

На этом записи заканчиваются кассеты 22 и 23 оказались пустыми. К. А. С.