Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"

Алексей сделал заказ.

– Что они от тебя хотят? Неужели нельзя договориться по-хорошему? – Урбан-Романова посмотрела вниз с балкона во внутренний дворик ресторана с качелями для малышей.

– Не получается. Теперь они хотят долю в моем бизнесе.

– Что означает связаться с ними на всю оставшуюся жизнь? – она перевела взгляд на мужа.

– Если не хуже. Видишь, ты всё понимаешь, – Алексей тяжело вздохнул.

– Что ты имеешь в виду – хуже? – насторожилась Алёна.

– Хуже, если фрагмент под названием «оставшаяся жизнь» будет слишком коротким.

Им подали тушеные баклажаны, хачапури и сациви. Алексей был настолько голоден, что взял большую сервировочную ложку и начал есть прямо из блюда.

Алёна улыбнулась.

– Ты знаешь, я долго перетасовывала наши обстоятельства и так, и сяк, ну, после того случая, когда у тебя давление зашкалило.

Есть не хотелось, но для приличия, чтобы поддержать компанию, Алёна взяла кусочек хачапури.

– (Она уже говорит «наши». Это прогресс). И что же ты придумала?

– Мне кажется, я нашла очень простой выход, – Алёна стряхнула крошки с ладоней.

– Ты хоть поешь немного, а то смотри, я уже все баклажаны умял.

– А как у тебя дела с автосалоном на Каширском шоссе? – она продолжала аккуратно подводить к своей мысли.

– Так же, как и в Петербурге. Только здесь свои нахлебники покоя не дают.

– Смотри, что я предлагаю. Ты делаешь вид, что соглашаешься, и берешь их деньги.

– Бандитские? – удивился муж. – Ты же только что говорила, что тебе лишние деньги не нужны.

– Не перебивай. Давай прокрутим варианты. Ты берешь криминальные деньги и вкладываешь их в свой бизнес в Ленинграде, – она заметила реакцию Романова на «Ленинград», давно вышедшее из обихода название северной столицы. – Ну хорошо, в Петербурге. (Всё равно для меня этот город был и остается Ленинградом). – Вкладываешь, но не всё.

– А остальные куда, по твоему мнению? – Алексей попробовал вино.

– Часть этих денег ты используешь на то, чтобы раскрутить бизнес в Москве. Ведь сейчас всё тормозится?

– Именно так.

– И вообще, я думаю, что пора перейти на другой уровень взаимодействия с жизнью.

– Что ты имеешь в виду? Только не отвечай, пожалуйста, «что имею, то и введу», – он улыбнулся. Его жена, не зная смысла этой фразы, уже пару раз нарывалась на ржание мужчин.

Алёна помахала официанту и попросила принести бумагу и авторучку.

– Смотри, это как в химии. Всё, что крутится внутри и вокруг ядра, – это субатомный уровень, то есть общение происходит на уровне субатомных частиц. Это их сфера активности: они на равных. Дальше, – Урбан-Романова с удовольствием сопровождала свои рассуждения рисунком, – дальше идет атомный уровень. Взаимодействие происходит между атомными частицами. Они могут быть большими или маленькими, нейтральными или заряженными, это неважно, главное, что они играют на своем поле и знают правила. За ними следуют молекулы, у них свой плацдарм для развлечений, свои правила общения. И так дальше до ДНК и организмов.

– Объясни, пожалуйста, нормальным языком, на уровне человеческих организмов. (Похоже, она скучает по своей химии). Я устал и плохо соображаю. – Алексей отпил вина и сгреб в тарелку остатки сациви. – Тебе оставить немного? Ты совсем ничего не ешь, миленький мой.

– Спасибо, доедай. Я опять про дело, – она всё больше и больше входила в раж. – Ты выходишь на другой уровень. Забудь про свой отдельно стоящий автосервис и неорганизованную толпу бандитов. Перешагивай через ступеньку, замахнись, на сеть автосалонов по всей стране… Скажем, как первый шаг.

– Легко сказать переходи. (Дилетантство). А деньги где? Понадобится, по крайней мере, несколько миллионов, понимаешь что, дол-ла-ров, – он специально проговорил последнее слово по слогам. – Ты просто кремлевский мечтатель.

– Не совсем. Ты же знаешь, что у меня много контактов в руководстве нашего Министерства, – Алёна говорила тихо и вкрадчиво.

– Так они же все бывшие!

– Не скажи. На этом уровне бывших не бывает, это во-первых, а во-вторых, они дадут нам новые контакты.

– В образовании?

– Да они уже давно подсуетились, переорганизовались и качают деньги, где придется, как нефть в Арабских Эмиратах.

– Хорошо, согласился, продолжай, что дальше придумает твой светлый разум? – в голосе звучала мужская ирония.

Алексей от вкусной грузинской еды немного успокоился и расслабился.

– Я помогу тебе с контактами и оформлением всех необходимых документов, и мы начнем открывать салон за салоном по всей России, но не от «Романов-Моторс», а, скажем, от «General Motors». Поменяем только одно слово, а какой эффект?

– «General Motors» – это хорошая идея. Я с ними только на прошлой неделе опять разговаривал. А деньги? Ты уходишь от главного.

– А деньги, я же тебе уже говорила, деньги – гангстерские! – выпалила Алёна на одном дыхании и откинулась в кресле. – Мы устроим круговорот этой денежной массы в природе.

– А если бизнес не пойдет? Чем рассчитываться? Своими жизнями? Ты меня удивляешь. Вроде вдумчивая и осторожная, а такую чепуху порешь, понимаешь что. – Романов опять погрузился в уныние.

– Ничего подобного. Ты, так или иначе, у них на крючке. Убить могут и без ссуды денег. Ты уже, извини, вляпался.

– Права.

– Так давай же вести масштабную игру: устроим пир во время чумы! Риски одинаковы, а вот результаты ого-го. Ты же у меня умен, красив и обаятелен, – Алёна с любовью посмотрела на мужа и впервые с момента их знакомства с удивлением увидела, как Романов потек от комплимента.

Однако, сопротивляясь натиску жены, он уточнил:

– Не масштабную игру, а масштабную войну.

– Не-е-е-т, именно игру. Мы не будем воевать. Мы будем нести в мир доброе и светлое, но за их счет. Закажи мне еще что-нибудь, а то я проголодалась.

Она тоже удивила мужа:

– (В конце ужина – и проголодалась?)

Алексей жестом подозвал официанта. Тот решил, что им стало прохладно, и принес пледы.

– Ты что будешь? Что заказать?

Алёна пробежала глазами меню:

– Теплый салат из телятины, или подожди, скажем, телячьи ребрышки в аджике, нет, вся перепачкаюсь, давайте теплый салат, – и немедленно вернулась к делу. – Вокруг каждого салона приведем всё в порядок, особенно школы. Это будет наша налоговая система. Почему люди платят бандитам? Потому что они не платят налогов государству и не могут обратиться в милицию за помощью. А мы с тобой организуем свои прямые налоговые потоки. Бандиты берут у буржуев деньги и передают их тебе. Ты открываешь салоны один за другим, но не все сразу и каждый новый с помощью новой группировки.

– А это не западло будет? – засомневался Алексей.

– Нет, ни разу. Кстати, а что такое западло?

– Позорно, неловко, унизительно, стыдно и много других оттенков.

– Нам с ними западло? Еще чего, – повторила Алёна свою мысль. – Мы же не просто принимаем у братков деньги, а включаем их в список совладельцев, который мы преднамеренно запутаем, чтобы, если что, они разбирались между собой. Часть бандитских денег пускаем на развитие микрорайонов: детские площадки и всякое такое. Таким образом мы возвращаем награбленное народу.

– Ну, ты и Робин Гуд! (Детский лепет), – засмеялся Романов.

– Знаешь, почему я такая везучая в жизни?

– Потому что папа у тебя занимал высокий пост, – ироничная улыбка осветила лицо Алексея.

– Неправильный ответ. Я такая счастливая потому, что никогда не делаю гадости другим, не завидую и стараюсь по возможности помогать всем и всякому.

– А деньги? В общих чертах на уровне игры про бизнес в детском саду понятно, а если серьезно?

– Здесь всё проще простого. Как у Мавроди, пирамида. Объясняю: из денег первого бандита ты немного оставляешь себе для главного офиса, а остальное вкладываешь во второй автосервис. Они потихоньку подрастают. Там к тебе новые бандиты приклеиваются, требуют денег, а ты их авторитету партнерство вместо этого предлагаешь, но только за дополнительную плату. Они ведь тоже люди и хотят безвредной офисной работы. Думаешь, им легко носиться по городу в любую погоду и выбивать деньги из нарушителей налогового закона? Думаешь, у них у всех железные нервы, чтобы убивать и грабить? Партнерство для них – это как орден! Следующая прибавочная стоимость идет на третий бизнес. А дальше уже можно и по разветвленному пути пойти.

– Это как?

– После третьего открыть уже не один следующий салон, а несколько. Как в цепной реакции.

– Опять химия?

– Без химии никуда. И создадим мы что-то вроде престижного клуба для избранных бизнесменов с криминальным прошлым (как ты), с мощным первичным взносом и базовым капиталом, в который братва будет рваться и там же перевоспитываться, набираться ума-разума – конечно, те, которые на это способны. Скажем, в нашем клубе будет модно обсуждать политику, новинки науки, литературы, театра и поддерживать творческих людей. И это тоже будет наш возврат народных денег.

– Интересная идея, – одобрил Романов.

– Я рада. Ты всё время будешь держаться на фундаменте пирамиды и контролировать финансовые потоки, а Мансур – головорезов.

– А если сбой и кто-то из бандитов потребует свои деньги обратно, то что?

– Это уже не наши проблемы. По бумагам – головорезы вкладывали друг в друга, а не в нас. Пусть между собой и разбираются, мы для этого дочерние предприятия и организовывали, – Алёну понесло.

– Гениально! Я тебя обожаю!

* * *

Так они и поступили. Через несколько месяцев у них уже были 9 автосалонов и клубная недвижимость не только на Кипре и в Испании, как у многих вокруг, но и на Багамах и в Италии.

Настала зима, и «деловые» супруги снова оказались в любимом грузинском ресторане в центре Москвы. Алёна была довольна собой, потому что Алексей больше не выглядел усталым, как несколько месяцев тому назад: посвежел, успокоился, обрел былую спортивную форму.

– Алёш, я тут подумала, и у меня появилась новая идея, – жена, окрыленная первым успехом, без остановки приступила к следующему раунду развития их бизнеса.

– Что ты там еще нафантазировала? – Алексей с любовью посмотрел на нее. – Этот ресторан просто какой-то заколдованный: всё, что ты насочиняешь в грузинских стенах, сбывается. Что будешь заказывать?

– То же, что и в прошлый раз.

– Ты думаешь я помню?

– Тренируй память, – она звонко рассмеялась. – Вот тебе меню, вспоминай.

– Проверка на «вшивость», хочешь удостовериться, что с моей памятью всё в порядке?

– В точку попал. В этом году будут выборы в Думу.

– И что? Будет массовая закупка иномарок? Открываем еще один каскад дилерских точек?

– Фу, какой же ты прагматик, – огорчилась Романова. – Начальный бизнес ты уже раскрутил. Теперь по разветвленной схеме он будет расти и расширяться, пока не случится что-то вроде экономического кризиса.

– Постучи по дереву.

– Ты экономист и лучше меня знаешь, с какой периодичностью они могут происходить.

– Полагаю, не раньше 98-го года. Всё будет зависеть от цен на нефть.

– Итак, у нас еще есть время. Давай изберем тебя депутатом Думы.

– Московской или Петербургской?

– (Учу-учу его летать, а он всё подпрыгивает, никак крылья не расправит). Государственной.

– (Во, баба дает!) А что? Я думаю, Мансур поддержит. Слушай, а может, лучше тебя, от партии Женщины России?

– Нет, спасибо, дорогой. Я с мужчинами больше люблю общаться.

– Это ещё почему? – насторожился муж.

– Я с ними как бы на равных разговариваю и знаю как себя вести, если кто-то пытается перейти грань дозволенного. А тетки, именно тетки, а не дамы, женщины или девушки, меня всегда недолюбливают.

Алексей не стал выяснять, почему и кто ее недолюбливает. Он ею часто восторгался, особенно в последнее время. Его всё устраивало. Нарушать баланс в сложившихся семейно-партнерских отношениях не хотелось.

Романов сделал заказ официанту. Зависла пауза. Он вдруг осознал, что никогда не посвящал жену в историю своей необузданной молодости, да и не собирался. Для него всё осталось в далеком прошлом, даже воспоминания все испарилась. Правда, приснился ему сон, как-то давно, еще перед знакомством с Алёной, перед поездкой в Эстонию. Кошмары про тюрьму покрутились несколько дней в голове, но быстро исчезли.

– (Теперь придется ей обо всем рассказывать, если намыливаться в депутаты. Ой, как не хочется… Как она на это отреагирует?)

Романов сидел молча. Алена отслеживала его напряжение по играющим на скулах желвакам и туго переплетенным пальцам и терпеливо ждала ответа на ее предложение.

Пересилив себя, он стал «давать показания» в лоб, без прелюдий:

– Алён, понимаешь что, у меня есть судимость. Это может помешать твоим грандиозным замыслам на мой счет.

Урбан-Романова застыла в первую минуту с раскрытым ртом, около которого торчала вилка с кусочком хачапури.

(Так, приехали. Только этого мне не хватало на фоне нынешних бандитов и его разборок), – но, невзирая на сюрприз из прошлого, донесла до рта сырный пирог, откусила и со словами: – Извини, дай прожевать, – задумалась.

Ей отчаянно не хотелось узнавать о его давнем прошлом. С текущим окружением она как-то примирилась, даже научилась с ним взаимодействовать: с уважением, но на расстоянии, в основном через Романова. Мансур «принял ее за свою» и считал, что таких женщин не бывает и быть не должно. В его представлении женщина должна быть тихой, покорной и не вмешиваться в дела мужчин. «Ну, баба дает» стало присказкой в их кругу.

– Судимость за что? – Алёна вернулась к действительности.

– Неважно, не за убийство. Я отбыл наказание, считай, что ее и не было, снято.

– Алёш, я не хочу с тобой спорить, но судимость есть судимость, и она может всплыть в любой момент на выборах. Так что как это у вас говорят? Колись. С подробностями.

– (А она от меня не сбежит обратно к этому своему незабываемому Нахимову?) С чего начинать?

– С начала. (Принесите мне карболитовую настольную лампу тридцать седьмого года, допрос начинается).

Романов покачался на задних ножках кресла.

– Даже не знаю, где случилось «начало». Мне всегда нравились плохие парни и их компании. У меня уже с двенадцати лет были и потасовки, и драки во дворе, мутузил всех, кто под руку попадался.

– Тебе это нравилось? Тебе нравилось бить людей? – она, не останавливаясь, поглощала хачапури, кусок за куском.

– Не знаю, наверное, не бить, а чувствовать свое превосходство в силе.

– Я не пойму, это что: романтика блатной жизни или самоутверждение?

– Ни то и ни другое. Не задумывался, не анализировал. Когда я попал в МУР…

Алена вопрошающе подняла на него глаза:

– МУР – это…?

– … Московский уголовный розыск, мне было 17 лет, они не знали, куда меня поместить. К малолеткам я уже не подходил и по ошибке попал в камеру предварительного заключения с отпетыми, с точки зрения нормальных людей, бандитами. У них было по девять, а у одного даже одиннадцать судимостей. Их все боялись. А я…

– (Смелый такой), – Алёна даже не заметила, как уговорила целую тарелку хачапури, чего раньше никогда не делала.

Алексей распалялся всё больше и больше:

– … для меня они были такими учителями, о которых в моем возрасте и мечтать никто не мог. Я с ними такую школу прошел за три месяца, пока шло расследование. Они научили меня и тюремному жаргону, это называется по фене, и блатной музыке, и правилам поведения в криминальном окружении. Я общался с такими авторитетами, к которым и подхода не было у простых урок.

– А за что они сидели? За разбой?

– Нет! – Романов даже возмутился. – Только за ограбления, ну и угоны машин.

– (Уже хорошая новость, что не за убийства).

Остановить мужа было невозможно.

– Они были потомственными ворами в законе, их корни уходили глубоко, в дореволюционные времена. Они были абсолютно убежденными в правильности жизни, которую выбрали. Они были непокалби… – он запнулся от волнения, – непоколебимы в своих убеждениях. Они шли на все эти этапы и в тюрьмы, как домой. Они не страдали от этого. Для них воля была смыслом жизни. У них была такая поговорка: «День в карете, год пешком». Понимаешь что, в смысле вот можно свободно гулять – курорты, рестораны, девки, а потом год пешком, это значит идти по этапу и отсиживать срок. И они от этого не страдали. Это была норма жизни. Бывают же и другие категории людей, которые отказываются от нормальных условий жизни.

– Как староверы, скажем, – ей хотелось прервать разговор и не слышать больше про жизнь, которая была от нее дальше, чем луна в небе.

Но Романов уже завелся.

– И когда я уже попал в Кресты…

– (О Господи, еще и Кресты).

– Я был горд, я был нашинкован этим делом…

– Извини, что перебиваю, – теперь уже Алёна забыла об остывающей еде на столе. – И всё-таки, это была для тебя какая-то романтика? – Ей хотелось хоть как-то обелить его прошлое.

– Не думаю. Это была внутренняя тяга…

– К криминалу?

– Нет, скорее к рискам и острым ощущениям. Я же тебе уже говорил про потасовки во дворе в детстве. Даже когда родители забрали меня из МУРа и отправили в Одессу, чтобы избежать тюрьмы – это батюшка постарался, напряг все свои силы, – так я опять сам нашел тот же круг, не они меня, а я сам вышел на криминальную группировку. Так что нельзя сказать, что я, как овца, случайно попал в плохую компанию или меня затянули против воли. Нет, меня туда несло самого. Мне там было интересно. Я был своим. Это трудно объяснить. Ты знаешь, что такое свобода?

– Знаю. (С Нахимовым у меня была полная свобода, ограниченная только мной самой и моими принципами).

– Ничего ты не знаешь и не пробовала даже. Хочешь испытать?

– Нет. Давай вернемся к делу. Так что ты думаешь про «хождение в депутаты»?

– А судимость?

– Полагаю, в наше время это не проблема. Надо только детали твоих ответов продумать, если что всплывет, и с надежными юристами проконсультироваться.

За столиком опять зависла тишина. Каждый думал о своем.

Урбан-Романова занервничала:

– (Ну и вляпалась ты, дорогуша. И что теперь делать? Сбежать, пока не поздно? Развестись? Вернуться к Нахимову? Поздно, уже всё поздно. У него новая семья и Ксюшка, а ты уже по горло в этом романтико-бандитском дерьме. Хотя пытаюсь, как могу, вырулить его на цивилизованный путь, пока с трудом, но что-то поблескивает вдали. Потом я слишком много знаю. Не отпустят. Не столько Романов, сколько вся система. А что они со мной могут сделать? Устроить аварию, изобразить мое самоубийство? Вряд ли. Если только сильно разозлятся или перестанут доверять. – Она посмотрела на мужа. – Господи, до чего же он красив. До сих пор привыкнуть не могу. Даже сейчас, когда сидит напротив и «тяжелую думу думает» – она улыбнулась – просто неотразим. Ни один американский актер с ним не сравнится. У него черты лица и характера стали резче, меня всегда тянуло к таким. Терпеть не могу трусов и хлюпиков). – Что молчим? Что решил? Идем на риск?

– Идем, – твердо ответил Алексей.

* * *

Домой они вернулись поздно. Алёна забежала в дальнюю часть квартиры. Тихо. Мама и Афонька спали. В холлах горели ночники. Всё как в старые добрые времена, когда она возвращалась из университета после аспирантов, когда их было четверо: Нахимов, сын, мама и она. Теперь всё по-другому.

Они зашли в спальню, не включая лампы. Света от гостиницы «Украина» хватало, чтобы откинуть одеяло и нырнуть в постель. Оба лежали на спине и смотрели в потолок. На нем появлялись и исчезали мутные пятна от проезжающих по набережной машин. Отблески Москвы-реки мерцали, создавая нервозную обстановку.

– И чем твоя криминальная эпопея закончилась? – преодолевая желание не говорить больше на эту тему, спросила жена, буквально заставила себя.

– Хочешь продолжить допрос? – нахмурился Романов.

– Алёш, ты же знаешь, я никогда не выясняю отношения. И, наверное, уже заметил. Я никогда не задаю вопросов, где и с кем ты был.

– Тебя это не интересует?

– Да как тебе сказать. Скорее, не хочу знать ничего лишнего, что может испортить нам жизнь.

– А теперь? Что ты ко мне весь вечер пристаешь с этими вопросами про криминал, который даже я уже не помню? – он был готов взорваться.

– Извини, я просто размышляю о твоих ответах избирателям.

– (Лучше бы ты размышляла о сексе. Хотя я не в лучшей форме, – он прислушался к своему телу. – Нет, лучше не сегодня. Между прочим, если я трахаюсь с кем-то другим по случаю, все время думаю только о ней. Никто меня так не возбуждает, как эта странная сильная женщина. Загадка).

– Ну что, спать?

– Нет. Давай закончим этот разговор. Ты же хочешь узнать финал моей криминальной истории юности? (Что-то я заговорил заголовками телепередач).

– Нет, не хочу и даже боюсь, но должна. Говори, – и прикоснулась к его плечу губами, прильнула, повторяя контуры фактурного тела.

– Понимаешь что, это произошло неожиданно для меня. Я не планировал «выходить из дела». Как-то раз со мной заговорил самый важный на тот момент авторитет, его звали Цыган. Ему было не больше пятидесяти, но выглядел, как старик: худой, с потухшими белесыми глазами. Правда, во время нашего разговора его пустой взгляд даже оживился, что-то человеческое мелькнуло. Он мне сказал, очень серьезно сказал, почти приказным тоном: «Парень, ты что, думаешь, что вся эта блатная жизнь, как в кино про Шарапова? Ошибаешься. Это грязь и унижения. Мечтаешь стать авторитетом и подчинить всех себе? Такого не бывает. Тебя будут бояться и делать вид, что уважают, а на самом деле мечтать, как бы занять твоё место на вершине бандитской пирамиды. Ты перестанешь доверять всем, даже жене и семье». Я ему сказал: – «У меня нет жены». А он сердито так: – «Не перебивай. Ты потеряешь здоровье и превратишься в харкающее кровью ничтожество или чудовище. Перестанешь уважать себя. Беги отсюда, пока не поздно. У тебя же есть родители, и, как я понял, они всё время пытаются вырвать тебя отсюда. Так что же ты сопротивляешься, дурила?»

– Что ты сделал? – Алёна слушала с напряжением, живо представляя себе и Цыгана, и юного Романова.

– Как ни странно, я последовал его совету. Для меня он действительно был авторитетом. Родители помогли сократить срок. Я вышел из заключения.

– Как это было? Кто тебя встречал? – Алёна прильнула к сильному телу.

– Никто.

– Это случилось летом или зимой?

– Летом.

– Во что ты был одет?

– Рубашка и брюки. Во что еще? (Шапочку надень. Ну прямо, как Матушка, раскудахталась).

– А вещи у тебя были? Котомка там, как у заключенного, или рюкзак?

– Нет, только справка об освобождении. Сел на поезд, приехал в Москву. Потом на электричке до Барвихи. Знаешь такое место?

– Конечно знаю, элитное.

– Там у матушки подруга летом живет. У нее муж был директором 1-го часового завода. Почему-то в те времена у него было полно льгот.

– Против которых сейчас демократы сражаются не на жизнь, а на смерть, других.

– Вроде того.

– Маргарита Павловна кинулась тебе навстречу, обняла, расплакалась? – Алёна попробовала дорисовать сцену откровенного рассказа.

– Нет. Скорее, спокойно сказала: «Пошли пить чай».

– А отец? Как Дмитрий Алексеевич отреагировал на твое освобождение? Обрадовался?

– Батюшка …

– Слушай, Алёш, давно хотела спросить, почему ты всё время говоришь «матушка» или «батюшка»?

– Не знаю. Застряло от учительницы по литературе, наверное. Она так моих родителей называла. Я же в Одессе, пока меня там родители прятали от суда, школу закончил, с отличием, между прочим. Тебя это не удивляет?

– Нисколько. Наверное, в тебя все молодые училки были влюблены, ты же неправдоподобно красив, и порода такая американо-петербуржская. (Сколько времени его знаю, а всё продолжаю тащиться).

– Да брось ты, – и, смеясь, ткнул ее локтем. – Отец, если тебя слово батюшка коробит…

– Совсем нет, просто так теперь никто не говорит.

– Так вот, отец сказал мне: «Закончи институт, получи диплом, а дальше делай всё, что хочешь, но больше позориться и вытягивать тебя из этой грязи не буду, я серьезно».

– Колоритная история. Мы ее немного отредактируем, и будешь ты у нас героем депутатом, сумевшим преодолеть себя, встать на нелегкий правильный путь и стать, как там у нас говорят, уважаемым специалистом, и даже профессором.

Она долго не спала, раздумывая об услышанной истории:

– (Вот почему у меня состоялась столь безрадостная первая брачная ночь. Женщины для него просто девки для постели. Он что, действительно холодный, как айсберг в океане? Но он и шутит, и смеется, делает подарки. Автоматически? Потому что так принято? Интересно, с кем я живу? Кто он, монстр или человек?)

Романов же, облегчив душу и сердце, уснул, но…

* * *

За спиной раздался омерзительный звук скрежета ржавого металла. Он шагнул в темноту. Сзади толкнули. Упал на мягкий матрас и тут же понял:

– (Будут бить).

Встал. Кто-то щелкнул выключателем, и Алексей увидел четырех бугаев, готовых к бескровной бойне.

Камера полностью: стены, пол, потолок и даже дверь – была оббита спортивными матами. Звуконепроницаемость лучше, чем в любой киностудии. Ори не ори, никто не услышит, да если бы и услышали, помогать не придут. Один против четырех в замкнутом пространстве ничего сделать не сможет, обороняться бесполезно, остается уходить от плотных ударов, прикрывая жизненно важные органы.

Первый удар от сжатого большим пальцем внутрь кулака пришелся по касательной в челюсть. Романов сделал вид, что не устоял, рухнул на пол и мгновенно сгруппировался. Лицо в предплечья, голову в ладони, сам в комок.

«Катали» по камере недолго, но больно. Синяков от побоев они не оставляют. Научены практике насилия. И вдруг один из них схватил со стены копье и со всего размаху попал Романову прямо в сердце. Тот замер от неожиданности, не в силах вздохнуть.

* * *

Вскочил, задыхаясь от гнева и безысходности. Рядом с широко раскрытыми глазами лежала Алёна и теребила его за плечо:

– Алеш, Алёшенька, что с тобой? Проснись?

– Какая-то херня приснилась. Я кричал?

– Нет, только странно завывал.

– Извини, я тебя напугал, миленький мой? Спи, – и повернулся лицом к окну.

* * *

– (Опять на свою голову проблему нашла!) – ворчала Алёна, обзванивая своих текущих и папиных друзей из прошлого, шаг за шагом изучая процесс выборов в обновленной стране.

Интернет еще не изобрели, поэтому приходилось часами просиживать в библиотеке, изучая по газетам тех, кто решил баллотироваться в Госдуму. Вечерами Урбан-Романова раскладывала пасьянс, который она назвала «Путь к успеху». На карточках были выписаны имена партий: Коммунисты, Яблоко, ЛДПР и так далее. Система оказалась более сложной, чем она ожидала. Предстояло определиться, по какому маршруту отправится Алексей Дмитриевич: по федеральному округу, одномандатным округам или от региона. Сошелся «пасьянс» на одномандатных округах, поскольку там фигурировала Ленинградская область. Долгие переговоры с партиями нецелесообразны, да и собственных желающих попасть в депутаты у них было предостаточно. Посему решили, что Романов будет выдвигаться избирателями, вернее, избирательницами, которые проникались к нему симпатиями с первых минут, едва услышав и увидев на трибуне «принца на белом коне», мечте всей их жизни. Объявления о его выступлениях развешивались только около детских садов и школ, текстильных фабрик и прочих мест, где количество работающих женщин давало надежду на успех.

Время мчалось с космической скоростью, дни, недели и месяцы мелькали, как слайды перед глазами. 17 декабря 95-го года Романов вместе с другими 77 кандидатами стал избранником народа и через месяц должен был приступить к работе, полностью перебравшись в Москву и оставив сына Дмитрия дирижировать петербургским бизнесом под его пристальным дистанционным вниманием.

– А жалко, что Думу перевели из Белого дома на Охотный ряд. Можно было бы на работу пешком ходить! – сокрушался Романов, но был доволен своим назначением.

* * *

– Алёш, может, съездим куда-нибудь на католическое Рождество, отдохнем? А то, как начнешь в Думе работать, не то что отдохнуть, вообще повидаться и поговорить не будет времени, – Алёна накрывала на стол к ужину в петербургской квартире.

– А ты куда бы хотела махнуть? – муж подсел к столу.

– Не имеет значения. Куда-нибудь, где тепло и нет проблем.

– Это хорошая идея. Рождество – вдвоем, а Новый год – всей семьей. Я подумаю.

* * *

23 декабря их самолет после четырехчасового перелета приземлился на Мальте. Алёне очень понравился аэропорт. Он показался ей арочной сказкой. Таможенники и пограничники удивляли вежливостью и обходительностью: приветствовали их, как родных или как добрых знакомых, с радостью сообщая, что на острове стоит необычная для этого времени года теплая погода.

– Желаю приятного отдыха, – говорили они каждому, пересекающему условную границу страны.

Урбан-Романова сразу же вспомнила сериал «Санта-Барбара» и подумала:

– (Хорошо бы жить в таком месте, где арки идут каскадом, а через них проглядывает морской берег).

Романов взял машину напрокат со словами:

– Дорогая, я хочу показать тебе земной рай.

– А ты уже здесь был?

– Да, конечно.

– (Интересно, когда? Впрочем, какая разница), – она не любила задавать лишних вопросов.

Они вышли на площадь перед аэропортом. После московского здешнее декабрьское небо было неестественно голубым, пальмы неправдоподобно зелеными, а люди поражали своим добродушием. Ничто не напоминало о зиме, оставленной под крылом самолета где-то там, далеко. Природа сходила с ума от игры воображения с красками.

Насколько быстро Алёне понравился скалистый архипелаг, настолько же быстро она в нем разочаровалось. За несколько часов они успели объехать и посмотреть практически всё, что было в этой карликовой стране, принадлежавшей когда-то британской короне. Путешественнице показалось, что она находится на гигантском рифе, торчащем из моря, что заставило почувствовать себя, как в осажденной крепости.

Супруги погуляли по набережным и узким улочкам Валлетты, сооруженной из странного камня желтоватого цвета. Прибрежные кафе пестрили разноцветными столами и стульями, зазывалы приглашали посидеть и вкусить блюда приморской кухни. Алёна сразу же отвергла стуффат тал-фенек, поскольку он был с томатным соусом, а его она терпеть не могла, но выбрала и поклевала беббуш – так в местных харчевнях называли улиток под чесночным соусом. Сфинег, который оказался жареными во фритюре кусочками теста с начинкой из анчоусов, произвел кулинарное впечатление, а канноли на десерт так понравились, что она заказала с собой целую коробку на завтрак.

– Гулять, так гулять, – решила она, – похудею в Москве.

Алексей, по старой советской привычке, налегал на мясо. Фенеком называли здесь местного, необыкновенно мягкого и сочного кролика, запеченного с овощами, которого подавали с хобз биз-зейт, что представляло собой обыкновенный белый подсушенный хлеб с оливковым маслом и помидорной мякотью.

– Ну что, нагулялись? Поехали домой? – предложил муж, вытирая губы салфеткой.