Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"

– Что, уже в Москву? – удивилась Алёна.

– Нет, дорогая, у меня для тебя есть сюрприз!

* * *

На виллу, стоящую на вершине плоской скалы, они приехали к вечеру. Солнце тянулось к морской кромке, раскрашивая закат яркими тревожными красками. Песчаных пляжей на севере Мальты практически не было: подобно заплаткам, они были разбросаны по контуру побережья, не обременяя своей частотой.

Дом Алёне на первый взгляд не очень понравился.

– (Стекло, бетон, металл, – с огорчением подумала она. – Очень похоже на стиль шестидесятых).

Ее больше привлекали каменные постройки старой Европы, нежели изыски современных архитекторов. Однако холл привел в изумление.

– Такого я еще никогда не видела, – с восторгом сказала она мужу. – Надо же, наборный каменный пол из разноцветного мрамора, с узором вьющегося винограда.

Романов отвлекся от восторгов жены. Неожиданно резануло в сердце и отдалось болью в левом плече. Незаметным движением он достал из кармана нитроглицерин и положил под язык.

А Алёна всё больше и больше восхищалась, разглядывая просторный холл:

– Надо же, ни одного острого угла и ни одной прямой стены.

И действительно, все они, как по лекалу портнихи, изгибались, повторяя линии ветвей на рисунке пола.

Слева и справа от входа через настежь открытые «дворцовые» двери просматривались винтовые лестницы с красивым металлическим орнаментом, уходящие на верхние этажи.

– Я хочу показать тебе дом, – немного усталым голосом сказал Алексей и взял жену за руку, увлекая ее вглубь.

Алёна ступала очень аккуратно на блестящую гладь мраморного пола, то ли боясь поскользнуться, то ли «помять» симпатичные изображения трепетных листьев. В несколько шагов они пересекли следующий зал с мягкими диванами, креслами и столиками для кофе и оказались перед непрозрачной матовой стеной.

– А это мой сюрприз для тебя, – тихо и вкрадчиво прошептал Алексей и нажал на кнопку.

Двери, как таинственный занавес в театре, медленно открылись, и Алёна, застыв от неожиданности, увидела перед собой грандиозный причудливый формы бассейн, не имеющий, как и холл, никаких углов. Впереди перед ними стены не было, а только синяя гладь моря, сливающаяся с приветливо улыбающимся небом в кокошнике заката. Легкие дуновения ветра пошаливали с белыми занавесками, окружающими дом по периметру. Южный бриз пропитывал неизвестно откуда струящуюся энигматическую музыку.

Присев, Алёна потрогала ладошкой воду:

– Боже мой, она же теплая. А мы здесь одни? – и встала, оглядываясь.

– Да, это наше с тобой свадебное путешествие, ведь у нас его так и не случилось, – Алексей приблизился, обнял за плечи. – Подожди меня здесь минуточку, пожалуйста, я сейчас вернусь.

Алёна посмотрела по сторонам, подошла к пухлому пляжному креслу, сбросила с себя всё до основания. Закинув руки за голову, она чувственно потянулась, повторяя телом изгибы стен и кромки бассейна. Ощущение свободы и нежное прикосновение ветра наполняли блаженством. На цыпочках она приблизилась к воде и спустилась по мраморной лестнице в теплую голубизну. Стало хорошо и приятно, как в раю.

Оставив жену в полном очаровании от нереальности происходящего, Алексей вышел на мотор-корт, забрал из машины сумку и вернулся в дом. Поднялся по спиральной лестнице на второй этаж, который с большим размахом заняли три спальни. В каждой из них широкая кровать стояла лицом к стеклянной стене с ошеломляющим морским видом, картинно обрамленным живописной рамкой прибрежного скалистого камня. Тишина, безмолвие, вокруг ни души.

Ему захотелось прилечь, расслабиться, отдохнуть от напряжения последних месяцев, но релаксация сегодня не входила в его планы. Боль в сердце почти отступила. Алексей быстрым шагом прошел мимо широкой душевой кабины и огромной двухместной ванной, потерявших стыдливость и демонстрирующих себя миру сквозь стеклянные стены главной спальни. Дорожная сумка была отправлена на полку в гардеробной. Из нее он достал темно-синий, в тон к мальтийскому антуражу, ювелирный кейс и приоткрыл на мгновенье, убеждаясь, что ниточка бриллиантового ожерелья на месте. Порылся в боковом кармане пиджака, вытащил из коробочки с лекарством, привезенным ему Мансуром из Штатов, голубую таблетку и проглотил. В Америке кто-то изобрел и испытывал новое чудодейственное лекарство.

– Дарагой, будет он у тебя, как Александровская колонна! – уверил его бывший авторитет, значащийся теперь помощником депутата.

В Петербурге высокопоставленный люд тоже опробовал магическое, как говорили, средство.

– (Всё в порядке, не раскисай!) – подбодрил себя Романов, быстро переоделся, засунул подарок под подушку, ту, что ближе к окну, зная привычку Алёны ложиться лицом к потоку свежего воздуха, будь то зима или лето.

Сердце вновь напомнило о себе тянущей, тупой болью. Романов положил под язык еще одну таблетку нитроглицерина и прислушался к себе: боль угодливо отступила. Он спустился вниз.

* * *

Урбан-Романова, обнаженная, лежала в позе модели журнала «Penthouse» на белом надувном матрасе, резко контрастирующем с бирюзовым дном бассейна. Алексей, широкоплечий, по-спортивному подтянутый, в узких темно-синих плавках, спустился в воду и подплыл к жене. Та, услышав всплеск, тут же очнулась от грез и, громко рассмеявшись, кувыркнулась в воду. Их тела сблизились, обменявшись легкими вибрациями желания. Алёна выскользнула из объятий и забавно, по-лягушачьи, поплыла навстречу солнечному закату. «Ихтиандр» в два гребка настиг ее, нырнул, скользнул под водой спиной по шелковистой коже ног, бедер и груди. «Русалка» увернулась от покалывающего прикосновения и со смехом толкнула его к пологому бортику бассейна, повелительно уложив на край. Влажные губы коснулись гладко выбритого лица, приказали замереть и заскользили вместе с ладонями вниз, вниз и наконец, стянув синюю эластичную ткань, обняли открывшуюся напряженную упругость. Романов с изумлением наблюдал за мокрыми откинутыми назад волосами, сквозь дрожание воды восхищался магией обнаженных очертаний, ощущал, как ладонь, плотно обхватив, скользит по стволу, а язык ведет игру с его раздвоенными полушариями. Другая ладонь, удивив, проскользнула снизу между ягодиц и, найдя туго сжатую звездочку мышц, змейкой протиснула палец. От такой неожиданной ласки Алексей изогнулся в судорожной эйфории, ощущая, как его орган, и так не мелкий, вырастает на целый фут!

– (Где моя химичка-Алёнушка научилась таким экспериментам? – холодок, разрезая сладкий туман, пробежал по спине. – Неужели она действительно из когорты «станки, станки»?!)

Алёне было наплевать. Она играла с вкусным мячиком, удивительно мягким и упругим одновременно, перекатывая его во рту, то забирая глубже внутрь, то выталкивая обратно. Делала всё, что ей хотелось, не заботясь, кто и что подумает. Неважно, что закатное южное солнце, как на сцене, ярко освещает их пару и каждая мелочь на виду. Если бы в сей момент вокруг бассейна собралась толпа шумных мальтийских зевак и принялась оживленно комментировать, она не отвлеклась бы ни на мгновение.

Алексей нетерпеливо подхватил пылкое существо из воды и торжествующе понес, полный амбиций взбежать с ней сразу на второй этаж. Однако у самой лестницы в груди опять кольнуло, и он, невольно оступившись, чуть не выронил сокровище. Алёна, инстинктивно поняв ситуацию, соскользнула с накаченных рук и закружила их обоих в фантастическом танце, аккомпанементом которому был шорох волн и шелест ветра.

Под едва заметное прикосновение морского бриза они вбежали наверх и, ворвавшись в спальню подобно вихрю, мгновенно оказались на огромной белой кровати. Алёна, широко раскинув руки, без колебаний доверила старшему в семье выбор мелодии любви. Поцелуи поднялись от ее колен, внимательно исследовали внутреннюю сторону бедер, высушили дыханием еще влажное после бассейна золотистое кружево волос. Игнорируя углубляющееся дыхание и зарождающийся ритм, губы совершали круги на невероятно чувствительной площадке между пупком и верхней гранью треугольника. Это исчерпало терпение возлюбленной, тонкие ладони схватили его голову и нетерпеливо потянули к себе, наверх.

Короткое «А-а…» на вздохе и поспешные:

– … еще, еще…

Ее подбородок поднят, приятная массивность мужского торса на груди, дыхание любимого партнера у щеки, а в углу затуманенного поля зрения – висок, обсыпанный серебряной пылью перемолотых тревог и переживаний. Опорные локти заключили в свой плен, она опять безраздельно в его власти. Ритмично перекатываются мышцы атлетической спины под изящно-трепетными раскрытыми ладонями.

– Я тебя люблю, я тебя обожаю, – шептал Алексей, щекоча ухо. – Ты единственная, никого никогда не было и не будет, кроме тебя.

Искушенный плейбой, обычно относящийся к дамам свысока, впервые в своей жизни занимался любовью с женщиной, которую он действительно не только любил, но и которой восторгался. Восхищался всем: и ее способностью находить общий язык с людьми, и совершать немыслимые для человеческого разума поступки, добиваться всего, что задумано, оставаясь при этом его женщиной, привлекательной и желанной.

– Нет, нет, не выходи… Можно, конечно, можно….

Алёна, называвшая про себя мужа «айсбергом в океане», впервые за этот долгий и нелегкий год почувствовала к нему истинное влечение и близость. Он становился родным и любимым, и она больше не опасалась беременности. Она жаждала иметь от него ребенка. И то и другое придавало им дополнительный вектор взаимности и обожания, усиливая страсть. Темп нарастал, восходя к кульминации.

Когда Алексей на резком выдохе стиснул подрагивающее негой тело возлюбленной, энергично подавшись вперед, словно желая пронзить насквозь, искрящееся блаженство растеклось внутри, а сочные лепестки, облегающие теперь самое основание, радостно отрапортовали наверх пульсации, знаменуя прибытие к ней миллионов микроскопических Романовых.

Но ее вершина еще не покорена, и он по-прежнему крепок. Как хорошо, что им не нужна передышка! Гибкой пантерой Алёна опрокинула любимого на спину, вскочила верхом, уперлась руками в атлетическую грудь. Теперь наездница задаст собственный ритм, всё именно так, как она любит! Счастливец вновь ощутил неописуемую словами мягкость ее глубины.

Не осмеливаясь сорвать восхождение на пик восторга, Романов изо всех сил старался держаться, не оплошать, но чувствовал, что его дело совсем плохо. Кровь стучала в голове, как молот:

– Миленький мой, меня на тебя не хватит…

Она не услышала, она была далеко. В зеркале Алексей видел энергично вздымающуюся загорелую попу с белой полоской от бикини, грациозные волны изгибающейся в жарком ритме спины, запрокинутую голову, свои беспомощно вытянутые голые ноги. Сквозь нарастающий звон в ушах до него доходило лишь постанывание «львицы», жаждущей удовлетворения. Через красную пелену, застилающую глаза, теряющий сознание супруг видел трепещущие ресницы так близко от себя, что они казались лапками светлячков, чувствовал ее влажные губы на своем лице в прощальном поцелуе. На пике воспарения острая боль пронзила грудь Алексея. Он даже не успел осознать, что произошло.

Алёна подумала в первый момент, что он кончил всего лишь на какую-то долю секунды раньше, и продолжила прислушиваться к волнам оргазма, прокатывающимся одна за другой по телу. Они оба расслабленно лежали еще несколько минут.

– Ты был великолепен, любимый, – с придыханием сообщила Алёна.

Алексей не реагировал.

– Ты завершил свой полет?

Ответа не последовало. Алёна пока не поняла, что стряслось, ухватила мужа за плечи и попробовала приподнять. Тело было тяжелым и безжизненным, величественная упругость плавно опадала.

– Алёшенька, Алёш, что с тобой? Перестань дурака валять, – она была уверена, что он сейчас привстанет на локтях и весело, как всегда это было после пиковой точки, рассмеется. Но нет, реакции не последовало. Романов молчал и был странно бледен. Ужас и страх наслоились на эхо музыки счастья, еще звучавшей в душе.

– Алёша, Алёшенька! Очнись! Господи, что же это такое?

Муж застыл на спине, с полуоткрытыми глазами и тенью улыбки на лице. Алёна вскочила с постели и заметалась по комнате. Через стеклянную раму стены за ними напряженно наблюдало опечаленное небо. Порыв ветра подхватил полупрозрачные занавески, поднял до потолка и принялся трепать их, как парус у корабля. Море сочувственно вздохнуло. Повеяло холодком смерти.

Уносясь всё выше, Романов увидел далеко внизу самого себя, распластанного на огромной белой плоскости постели, любимую женщину подле него, красную крышу их дома, голубую кляксу бассейна, букашку автомобиля на мотор-корте. Ушедшее за горизонт солнце ослепило его в меркнущем небе и толкнуло лучами ввысь, в неизвестность, в темноту, на границе которой пробивалось и манило сияние иного, нового бытия.

Алёна схватила запястье Алексея и попыталась нащупать пульс. Это не дало никакого результата. Биение сердца не прослушивалось, сонная артерия на шее также не подавала никаких надежд. Она, быть может, первый раз жизни, растерялась в критической ситуации.

– (Искусственное дыхание? Звонить в неотложку? Кричать и звать на помощь? – молниями мелькали мысли у нее в голове. – Это неправда, такого не может быть! Он не умрет).

Она схватилась за телефон, как утопающий за соломинку, и нажала спасательные цифры: 03, 01, 02. Никакой реакции. Телефон молчал.

– Господи, ну как тут скорую вызывают?! Секунды, время уходит.

Неловко пытаясь делать непрямой массаж сердца, она настойчиво тыкала в кнопки на трубке, пока не соединилась с первым мужем:

– Нахимов, слава богу, я до тебя дозвонилась. Я в панике.

– Ты? Что? Что случилось?

– Алексей, Алексей умирает.

– Что? Кто, я?!

– Прекрати!!! Мы на Мальте, и я не знаю, как здесь вызывать скорую!

– По-моему, всё за границей набирается 911, – скороговоркой выпалил первый муж. – Звони.

В голове вдруг голосом Вадима Бельмондо отчетливо прозвучал вопрос:

– Вы же слышали. Он тяжело дышит, задыхается. Почему не остановились? Привыкли думать только о себе?

– Увлеклась… отстань! Мне человека надо спасать, – она впервые обратилась к Грачёву на «ты».

* * *

Нахимов встретил ее в аэропорту. Бледная, с заплаканными глазами Урбан-Романова подошла к своему бывшему и уткнулась в грудь.

– Это я во всем виновата. Не надо было никуда ехать. Он же устал после выборного марафона, который я ему устроила. Думала, так будет лучше, поедем на юг среди зимы, хоть передохнет немного.

– Не терзай себя. Ты сделала для него всё, что смогла, и даже больше. (Меня не продвигала, я сам карабкался). Так сложилось. Я тебе очень сочувствую.

* * *

На похоронах было много народа. Растерянные друзья и коллеги по институту с затаенным интересом косились на бандитов, которые теперь выглядели добропорядочными гражданами: в модных костюмах и при галстуках. Родственники из их изрядно разросшейся семьи столпились стайкой у гроба.

Нахимов со своей новой «половиной» и Дмитрий не отходили ни на секунду от Алёны. С трудом понимая, что происходит, она просто двигалась на автопилоте.

Вынос тела, речи, священник, кладбище. Урбан-Романова стояла около свежевыкопанной могилы, готовая лечь туда рядом, как жена фараона. Подошли рабочие «Ритуала», по команде ухватились за ремни и торжественно, под звуки неизвестно откуда взявшейся мелодии Джо Дассена, поставили дорогой полированный коффин на припорошенное снегом дно.

У Алёны всё поплыло перед глазами.

– Мне нехорошо, – пробормотала она и медленно, цепляясь за руку Нахимова, стала оседать на землю. Он еле успел подхватить обмякшее тело.

– Мышь-малыш, что с тобой? Тебе плохо?! – отставной супруг поднял ее на руки и осторожно понес к скамейке на аллее, новая благоверная семенила за ними.

Набежавшие родственники окружили Алёну и закудахтали:

– Врача, врача!

– Вызовите скорую! Ей плохо!

Последняя мысль пронеслась искрой сквозь картинку хлопочущего над ней Алекса и его молодой половинки:

– (А с кем они оставили маленькую Ксюшку?!)

Потом всё «схлопнулось».

Глава 8. Возвращение в будущее

– Алёна, что с тобой? Тебе плохо?! – доносилось до нее через пелену подсознания, словно в полете сквозь густой туман.

– Алёна, ты меня слышишь?!

Урбанова медленно приходила в себя, не понимая, что происходит. Почему над ней склонился ленинградский, а не московский Алексей с его новой женой, как минуту тому назад на заснеженном кладбище? Почему она не в дубленке и зимних сапогах, а в джинсах и майке? Почему так жарко на улице?

– Где я? Что случилось? – пробормотала она, привставая с травы и с черепашьей скоростью оглядывая всё вокруг. – Ты живой? – она боязливо притронулась к Романову.

– А что со мной станется? – не понял Алексей Дмитриевич. – Ты же сознание потеряла, а не я.

Урбанова осторожно провела ладонью по его лицу, удостоверяясь, что ощущение прикосновения действительно присутствует. Огляделась, пытаясь прояснить, на каком свете она пребывает:

– (Китайский домик. Где-то такой пейзаж я уже видела).

– Миленький мой, ты что, так расстроилась, что я женюсь, что даже сознание потеряла? Врач сказал, что у тебя резко упало кровяное давление.

– Правда? А сколько было?

– Уже не помню, но что-то вроде 60 на 40.

– С таким нормальные люди не живут. Но я не как все, у меня бывают скачки. Пойдем, мне уже лучше, – она попыталась встать.

– Подожди. Понимаешь что, – Алексей аккуратно помог ей подняться с земли. – Одно твое слово. Если ты скажешь «Да», то я отменю все мои планы на эту дурацкую свадьбу. Ведь я женюсь только потому, что мне нужен кто-то, чтобы готовить, стирать и убираться. Матушка, конечно, может это всё делать для меня, но она уж очень достает со своими советами и замечаниями.

От этих слов Алёна сразу вспомнила всё: приезд в Китайскую деревню, где ее уже ждала Маргарита Павловна, их объяснение в автомобиле и тихую музыку Джо Дассена. Будто зажегся свет, поехал в стороны занавес и на сцену вышли, держась за руки, все актеры спектакля ее жизни с нею самой в центре. Она вспомнила Нахимова и разговор в уютном кафе с хорошей кухней, новую жену своего первого мужа и их маленькую дочку, свою свадьбу с Романовым, большую объединенную семью и детей в двух столицах. Она вспомнила подъем его бизнеса, обязанный ее идеям и поддержке, успех и восхождение Романова в депутаты Госдумы. Она вспомнила новый дом на Мальте, плеск воды и дыхание ветра, их искреннюю любовь и то, как внезапно он ее покинул. Она наконец вспомнила разверстую могилу, толпу вокруг и обморок на заснеженном кладбище. Разорванная цепочка времен вновь сомкнулась. Стало легче.

– (Я хотя бы жива после всего пережитого, и это уже неплохо, – Урбанова легонько потерла лоб. – Неужели, пока я пребывала в обмороке, проектируемая кем-то моя жизнь с Романовым мне просто привиделась?! Как это возможно? Чепуха какая-то).

– Как долго я была без сознания?

– Не очень, я не засекал, может, минут 5 или 10. Не знаю.

– (Разве так бывает, чтобы за такое короткое время чуть ли не полжизни перед глазами промелькнуло? Странно).

Алексей, нежно поддерживая под руку едва очнувшуюся Алёну, повел ее к китайскому домику. По дороге еще раз переспросил:

– Так ты согласна стать моей женой? Я всё отменяю?

– Нет! – крикнула Алёна так отчаянно, что Романов даже вздрогнул. – Извини, – она повернулась к нему, привычно уверенным супружеским жестом обняла ничего не понимающего Алексея за шею и притянула к себе. Прижалась, запоминая родную близость всем телом, замерла с закрытыми глазами на долгое мгновение, поцеловала в щеку, будто прощаясь. – Ничего не отменяй… Живи.

* * *

Всю дорогу из Петербурга в Москву она думала только о том, что же с ней приключилось. Сознание после внезапного обморока время от времени давало сбой, и события жизни в альтернативной реальности кадрами мелькали в голове, лишая покоя.

– (Кратковременная потеря памяти? Я умерла и воскресла? Или это Вселенная показала мне грядущее, пыталась удержать от ошибки и несуразной гибели человека? Ничего не понимаю!)

За окном замелькали развалюхи перестроечного Подмосковья, хотя уже то тут, то там втискивались дорогие особняки, расчищая дорогу новым русским. Но всё как-то нелепо, вперемежку: старое и новое, советское и светское. Ощущение реального расслоения общества пугало и настораживало Алёну, так как с бурлящими потоками усиливающегося неравенства «уплывали» в разные стороны друзья и коллеги, всё больше и больше отдаляясь друг от друга.

– (Просто державю, – подумала она, разглядывая уже знакомый пейзаж за окном. – Хорошо, что я отказалась от неожиданного предложения Романова. Странный он какой-то. Разве я давала ему повод? Раз, два – и выскакивай на него замуж. У меня же всё в порядке. Сын, муж и, как говорили в советской прессе, замечательная работа. Зачем мне Романов, тем более в Ленинграде? Я даже не уверена, что вообще его люблю. Если люблю, то какой-то странною любовью, не так, как обычно. Не помню, когда я в первый раз увидела «красавца с глазами», в голове заиграл Первый концерт Чайковского? Кажется, нет. Значит, одномоментной любви не случилось. И вообще, что такое любовь? Когда жить без него не можешь? А я могу? Наверное, могу, в водовороте своих дел и проблем. Что я знаю наверняка, так это то, что он мне симпатичен и интересен, даже где-то загадочен: профессор-бандит, – она взяла подушку с соседней пустующей полки, положила поверх своей, прислонилась к окну и вытянула ноги. – Такого я еще не встречала. Забавное приключение. Лерка считает, что меня тянет к нему из-за денег. Но просто деньгами меня не возьмешь. Сколько их было, обеспеченных женихов в моей жизни? Всех даже не упомнишь. Сейчас это неважно. Я сказала Романову «Нет» и поставила точку в этой истории. Ничего не буду менять).

– (А всё-таки жаль, что мне это всего лишь привиделось, конечно, кроме его смерти. Но я бы ее не допустила. Это же Я).

* * *

Нахимов встретил Алёну на Ленинградском вокзале. В руках он держал маленький, нежный, явно дизайнерский букетик. Такие совсем недавно стали продаваться в Москве.

– Какой хорошенький, – на душе потеплело. – Где ты такой раздобыл?

– Всё около нашего дома.

Алексей легко подхватил дорожную сумку Алёны. Они вышли на площадь трех вокзалов, где таксисты (легальные и самодеятельные) наперебой предлагали свои услуги. В семейном «Запорожце» было тихо, уютно, и сегодня особенно приятно попахивало бензином.

– Мышь-малыш, давай посидим где-нибудь, пообщаемся. Есть новости. А то всё на ходу и на бегу.

– Что, прямо так, с дороги? Не заезжая домой?

– Я бы хотел поговорить с тобой в расслабленной обстановке.

– Давай, – согласилась она, уже догадываясь, о чем пойдет разговор. – (Сейчас он сообщит о приплоде от своей пассии, – поняла она. – Я ведь побывала в будущем? Прожила ту жизнь? Так что всё уже знаю. Я готова).

В Москве за годы бурных перемен появилось много симпатичных кафе, в которые они ходили мало и знали о них немного.

Супруги поплутали по арбатским переулкам и нашли маленькое уютное местечко. Удивительно, оно было открыто даже в этот утренний час. Зашли, сели, заказали.

– Какие новости? Как насчет пассии на твоей работе? – Алёна приготовилась смотреть спектакль параллельной реальности еще раз. – (А я могла бы суфлировать реплики актерам!)

– А, ты о той, насчет которой Сашка звонил? Ты знаешь, история приобрела неожиданное развитие.

– В каком направлении?

– В продуктивном.

– Это как?

– Она вышла замуж. (Назло мне).

– Замуж? Как замуж? За кого замуж? За тебя?! – не поняла Урбанова. – (Что за отсебятина? В сценарии этого нет!)

– Ты совсем заработалась в своем Ленинграде, – Нахимов неодобрительно покачал головой и полез во внутренний карман.

– Тут пришло письмо на наши с тобой имена, и я хотел бы его открыть вместе, – Алекс положил перед ней на стол заграничный конверт.

– Когда доставили?

– Два дня тому назад.

– И ты молчал? И не позвонил? – инстинктивно вспылила Урбанова.

– Не хотел тебя отвлекать. Открывай же.

– Нет, лучше ты, я боюсь.

Нахимов распечатал конверт.

– Это из Национального научного фонда США, – и внимательно прочитал.

– Ну что там? Что? – торопила Алёна.

Муж явно тянул время, чтобы создать эффект.

– Здесь подробно излагают анализ твоей заявки, преимущества и недостатки.

– Ты можешь не тянуть кота за хвост? Дали или отказали?

– Дали! Дали грант! Ты получила миллион долларов на свои творения! Не зря не ушла в «челноки», а осталась в науке.

Это становилось похлеще параллельной реальности. На сей раз Алёна постаралась не терять сознания, а внимательно вчитаться в текст.

– Тебе спасибо, Алёшечка, что не пустил в свободное плавание и поддерживал, – теперь Урбанова понимала всю глубину его любви.

* * *

Их решение об отъезде на работу в Америку не было простым. С одной стороны, приглашение было сделано по деловой визе только на семью: Алёну, Алекса и Афоню. На родителей виза по госпрограмме США не распространялась. Как оставить одну Наталью Николаевну? Правда, одна из ее сестер тоже жила в Москве, но это совсем не тот вариант семейной загруженности, к которому привыкла мама Алёны: беспрерывно думать и заботиться о том, чтобы все были накормлены, обстираны и здоровы.

Нахимов сопротивлялся до последнего, поскольку его компьютерный бизнес взлетел, как реактивный самолет, и приносил ощутимые деньги. Бросать дело на подъеме ему совсем не хотелось. Афоня тоже не жаждал менять школу и друзей.

С другой стороны, Алёна получила финансирование на проект, которым она настойчиво занималась последние лет семь, и не продолжить его в Штатах – как тогда казалось, стране с большими возможностями и честными трудолюбивыми людьми – выглядело бы просто неразумно. Сын подрастал, еще не скоро, но на горизонте уже маячил вопрос об армии. Отпускать туда ребенка в дьявольские годы перехода от социализма к туманному будущему не хотелось ни одной российской матери: разгул безответственности и дедовщины. Вместе с тем было больно и больно оставлять маму одну в Москве на несколько лет.

С момента уведомления о выделении гранта в колебаниях и переживаниях прошли пара месяцев. Они тянули до последнего и в конце концов решились. Урбанова купила на Новом Арбате шесть огромных китайских чемоданов на колесиках и заполнила их книгами, бумагами и дискетами. Немного одежды пошло на то, чтобы проложить чашки и тарелки с ленинградской «Кобальтовой сеткой». С ними расстаться она не могла, это был маленький кусочек дома.

* * *

С Натальей Николаевной распрощались у подъезда. Мама тяжело переживала их отъезд в такую даль, еле сдерживала слезы.

– Мамуль, ты лучше останься дома, – кудахтала дочь, закидывая голову назад, чтобы «сырость» предательски не полилась по щекам. – Как ты будешь потом из Шереметьева обратно домой добираться, одна. Я вся изведусь.

Они целовались, обнимались, подходили к такси, опять обнимались, как будто прощались на всю оставшуюся жизнь.

– Как только устроимся, я тебе сразу пришлю приглашение, и ты приедешь к нам, – Алёна была уверена, что именно так всё и будет.

* * *

В аэропорт Шереметьево семейство «искателей приключений» приехало сильно заранее. Урбанова не любила опаздывать. Новенькие чемоданы чинно и беспрепятственно проехали на конвейере мимо таможенников. Алёна протянула декларацию, в которой значились десять тысяч долларов. Большие деньги по тем временам.

– У вас есть разрешение на вывоз валюты? – спросил симпатичный молодой таможенник.

– Да, конечно, – она вытащила из сумочки доказательство и протянула листок.

Юноша в форме повертел в руках бумажный прямоугольник.

– Очень сожалею, но срок этого разрешения истек два дня тому назад.

– Что значит истек? Как истек? Что мне теперь делать?

– Отдайте валюту провожающим. Вас же кто-нибудь провожает?

Алёна поняла, что вляпалась.

– Да, мама провожает. Наверно, она еще не уехала, – соображала на ходу врушка, как выйти из щекотливой ситуации. – Можно мне отойти и передать ей деньги?

– Конечно, пожалуйста, проходите, – таможенник открыл для нее боковой турникет.

Алёна отошла от стойки, не обращая внимания ни на кого и ни на что, включая серый брусок камеры видеонаблюдения под потолком, свернула за ближайшую колонну, подпирающую низкий черный потолок международного аэропорта. Заложила тонкую пачку 100-долларовых купюр в лифчик, поправила свитер и вернулась обратно.

– Всё в порядке? Маму нашли? – поинтересовался добрый таможенник, возможно, догадавшийся обо всем.

– Да, спасибо, всё в порядке. Я отдала ей деньги, – соврала Алёна спокойно, без тени смущения.

* * *

В так называемом «отстойнике» – секции, где пассажиры ожидали своего вылета, – они провели около часа. Наконец объявили посадку.

– Мне надо в туалет, – вдруг заявила своим мужчинам Алёна. – Сидите здесь, я сейчас вернусь, я быстро.

– А в самолете нельзя? – поинтересовался муж. – Может, там, – он указал глазами на небо, – и совершить акт излияния прямо на грешную землю?

– Нельзя. Пока еще высоту наберут, пока ремни отстегнуть разрешат, всё совершится в грешное кресло! – и скрылась.

Спорить с ней никто не стал.

Международное аэропортовое удобство оказалось не рассчитанным на большое количество желающих путешествовать по миру. Очередь выстроилась аж в коридор. Алёна поняла, что не успеет, и, перехватив идущую мимо стюардессу «Аэрофлота», вкрадчиво поинтересовалась:

– А здесь поблизости нет ли другого заведения?

Проникнувшись положением пассажирки, волнующейся перед вылетом, бортпроводница сжалилась над ней и прошептала так, чтобы другие не услышали:

– Пройдите до конца по коридору, спуститесь вниз по лестнице, там по правую руку будет служебный туалет.

– Ой, огромное вам спасибо, вы моя спасительница, – от всей души поблагодарила Алёна и ринулась в указанном направлении. – (Если везет, так везет во всём!)

Впопыхах задвинута тугая защелка. Момент облегчения наполнил блаженством. Приведя себя в порядок, Урбанова взялась за шарик щеколды и потянула на открытие. Но не тут-то было, штырь и не собирался шевелиться, словно его припаяли. Алёна подергала сильнее, пробуя смещение то вверх и вниз, то вправо и влево: монолит не уступал. Она уперлась плечом в дверь, рукой в стенку, продолжая раскачивать замок. Ходуном заходило всё, кроме защелки.

– Эй, кто-нибудь здесь есть? – крикнула она с надеждой.

В ответ тишина. Алёна сообразила, что находится в служебном помещении, в котором рабочий день еще не начался, и вряд ли кто-то сюда придет. Она нерешительно забралась на унитаз, прикидывая, как бы перебраться через шаткую, вибрирующую под ее натиском дверь. Стройности фигуры ей было не занимать, но спортивности, чтоб разом перемахнуть через высокое ограждение, не было и в помине. Итак, надежды на гимнастическое решение не было. Обессилев от всех переживаний: прощание с мамой, накладка с деньгами, боязнь перелета, – она слезла, уселась на крышку унитаза и удрученно посмотрела на часы. До отлета самолета оставалось всего ничего.