Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"

– Пока да, но первые экземпляры уже в стадии разработки.

– Алён, не могла бы ты с моим охламоном пообщаться? У меня больше нет никого из знакомых, кто бы хоть что-нибудь понимал в химии, тем более в таком ракурсе, как у тебя.

– (Ну конечно, у тебя одни путаны в знакомых!) По телефону?

– Лучше бы при встрече. Ты обладаешь такой харизмой. Может, сработает?

– Но я пока не собираюсь в Ленинград. У меня тут полный завал.

– Договорились. Мы приедем в Москву.

– Позвони.

* * *

Телефонная трель прорезалась через неделю:

– Алён, привет, мы с Дмитрием в Москве.

Она уже немного подзабыла, кто есть Дмитрий, но переспрашивать не стала.

– Где, поточнее?

– Мы сыном в центре, приехали на день, вечером поездом обратно. Ты сможешь с нами встретиться?

Алёна с грустью посмотрела на экран и задумалась:

– (А за день до приезда нельзя было позвонить? Придется переносить на завтра кусочек про алгоритм предсказания пустот в кристаллических решетках. Сегодня закончить не получится).

Урбанова очень не любила, когда ее выдергивали из мыслительного процесса. Однако гости прибыли из города на Неве, как же им отказать.

– Может, вы минут через тридцать-сорок зайдете ко мне?

– Если это удобно, я был бы польщен.

– Буду рада вас видеть. Ты помнишь, где я живу?

– Конечно, помню, дай только номер квартиры и подъезда.

Звонок в дверь застал семейство Алёны дома в полном составе. Афоня делал уроки. Мама затеяла уборку в столовой. Алекс возился в кабинете жены, налаживая принтер и сканер к ее новому компьютеру.

Широко распахнув теперь уже металлическую дверь, Алёна пригласила гостей войти. Все жильцы в их подъезде, да, наверное, и во всем доме, в короткие сроки заменили свои красивые старые деревянные двери на унылые пуле– и фомко-непроницаемые железные сооружения. Каждая квартира выполнила эту замену в соответствии со своими вкусами и возможностями. Вид классического советского подъезда образца 1954 года был обезображен до неузнаваемости. Разнокалиберные и разноцветные двери не радовали глаз: у кого черные, у кого коричневые всевозможных оттенков от светлых, почти белых, до темных, иногда даже в веселую крапинку. Таково было веление времени после октября 93-го. Рыночная экономика живо отреагировала на возникший спрос, и предприятия по клепанию и установке супер-охранных приспособлений росли, как сыроежки после дождя.

Романов-старший зашел первым, за ним сын. Алёна с теплом в душе приятно удивилась, насколько они похожи. Правда, Дима был немного ниже отца ростом.

– (Всё еще впереди, мальчики растут долго), – заключила хозяйка.

Алёна, в свою очередь, с первого взгляда понравилось Дмитрию. Добрым и умным взглядом, манерой современно и стильно одеваться она напомнила ему маму.

– Ребята, вы не обидитесь, если я приму вас на кухне?

– Да что ты, мы и так экспромтом нагрянули. Где тебе удобно, там и принимай, – успокоил ленинградский Алексей.

Урбанова провела гостей по квартире и познакомила со всеми домочадцами. Муж был вполне в курсе ее частых поездок в Питер. Алёна не делала секрета из того, зачем туда ездит, где останавливается и кто такие ее новые друзья – Романов и Калинин, конечно, без неуместных деталей. Да подробности Нахимова и не интересовали, у него и без того было достаточно дел и проблем.

Сейчас в своем компьютерном углу Алекс почувствовал себя некомфортно: с паяльником в руках, в затертых джинсах и старой рубашке. Его не удосужились известить о прибывающих визитерах, и он не успел переодеться. Романов контрастировал щеголеватым костюмом и подчеркнуто элегантными манерами, дополненными превосходством в возрасте и врожденной породистостью.

Наталья Николаевна же, в противоположность зятю, отнеслась к новому знакомому дочери весьма благосклонно. Афоня с интересом разглядывал смущенного Дмитрия.

Дабы не отвлекать семью внезапными посетителями, Алёна усадила их на кухне вокруг стола.

– Ребят, вы голодные? – она взглянула на часы. – Уже обеденное время.

– Да в общем, нет, – неуверенно проговорил Романов. Мы после тебя к Бабелю собирались.

– Ну-у, – протянула со знанием дела хозяйка дома, – пока вы еще туда доберетесь… Они же теперь не на Грановского живут.

Димка на ее опытный материнский взгляд выглядел голодным. Решив накормить их хоть и на кухне, но с парадным сервизом, Алёна отправилась в столовую.

Сердито надутый Алекс перехватил жену в коридоре со словами:

– Зачем он притащился?

В представлении Нахимова, имеющего на стороне свои увлечения, все романы должны протекать строго вне семейного круга. Но в тоже время он предпочитал быть в курсе многочисленных контактов своей жены: «А то уведут, и не замечу, кто, когда и куда». Сегодняшнее, уже полусемейное вторжение вывело Алекса из себя, а почему, он не мог объяснить. Непонятный прилив бешенства взбудоражил обычно спокойного «Илью Муромца». А гнев сказочных героев бывает страшен.

– Он привел сына проконсультироваться по поводу занятий химией. Не кипятись, они скоро уйдут, – Алёна попыталась миролюбиво притушить взрыв мужа.

– Я сейчас спущу его с лестницы! – Алекс еле сдерживался.

– Не надо, – хмыкнула жена. – Вы толком незнакомы, и ты не знаешь, кто он такой и на что способен. (Что его так задело? Вокруг меня всё время кто-нибудь да вертится. Раньше Алёшечка этого не замечал, что ли? Интересное кино).

– Мне наплевать! Вылетит, как пробка!

– Дорогой, – серьезно ответила жена, – остуди свой пыл. Не делай глупостей. Мне совершенно не нужен муж-инвалид, – и вернулась на кухню.

– (Муж-инвалид! Это что, я не справлюсь с таким франтом? Хотя на кой черт он мне сдался? Пришел с сыном. С сыном! Клинья подбивает…) – так в задумчивых рассуждениях Алекс вернулся в кабинет, а Алёна на кухню.

– Я вас не очень обижу, если покормлю пельменями? Видите, у нас сегодня трудовой забег для всей семьи.

– Без проблем.

– Я люблю пельмени, – Димка решил включиться в разговор.

Романов с сыном уселись напротив друг друга. Алёна крутилась на три фронта: то болтала и обменивалась новостями с Романовым, то устремлялась к плите, чтобы забросить в кипящую воду пельмени, то подсаживалась к Диме и, разложив перед ним распечатки своих электронных материалов, объясняла, как она предлагает взаимодействовать на расстоянии Москва-Петербург.

Трюк ее педагогического подхода заключался в том, что она не предлагала молодому человеку зубрить химию. Честно глядя ему в глаза, Алёна сочиняла на ходу:

– Дмитрий, я сейчас разрабатываю компьютерную образовательную среду и почти что заканчиваю электронный задачник. Но я не успеваю к сроку, и мне позарез нужен помощник, – автор выразительно посмотрела на и без того стесняющегося молодого человека.

– Алёна Владимировна, вы меня имеете в виду в качестве помощника? Боюсь, что не потяну. Я же ничего в химии не понимаю, – растерялся Дмитрий.

– Вот это как раз и хорошо, что ты ничего не понимаешь в моем предмете. Я буду тебе отправлять задания, и мы вместе станем их тестировать. Мне интересно, насколько мой подход может облегчить изучение ненавистной школьникам химии и улучшить результаты.

При этих слова Димка рассмеялся.

– (О, – мелькнуло у Алёны, – в точку попала).

– Боюсь, что я не справлюсь, – скромно, но упорно сопротивлялся молодой человек.

– Ну хотя бы поверь в то, что я сделаю так, что ты справишься, – категорично заявила Алёна и засмеялась в ответ.

– Вам я верю. – Дима посмотрел на Алёну слегка влюбленным юношеским взглядом. Ему хотелось ей нравиться, и это не ускользнуло от Урбановой.

Она вернулась к плите, выловила пельмени из кастрюли и выложила их на сковородку, чтобы слегка обжарить.

* * *

Несколько дней спустя раздался звонок междугородной связи.

– Лёнушка, – услышала она голос Маргариты Павловны, – дорогая, объясните мне, пожалуйста, как вы делаете пельмени?

– Маргарита Павловна, делаю пельмени? Вы думаете, что я сижу и леплю пельмешки по ночам?

– Но не могут же такие вкусные пельмени быть готовыми?

– А кто сказал, что они вкусные?

– Вы знаете, Алёша вернулся из Москвы и весь день не мог успокоиться, всё рассказывал мне, какие у вас необычные пельмени. Мне даже обидно стало. Мои он никогда так не хвалил, а я всё всегда делаю только сама, своими руками. Поделитесь, поделитесь, пожалуйста, как вы их готовите?

– С удовольствием! Иду в магазин, покупаю бело-красную пачку пельменей 70 копеек, вернее, раньше они стоили столько, теперь, наверное, это цена одного пельменя. Запомнить и не пытаюсь, они каждый день ярлычки с цифрами меняют. Отвариваю их в кипятке, как всплывут – минутки полторы-две жду, а потом в масло на скворчащую сковородку и обжариваю с каждой стороны.

– Не может быть, – не поверила Маргарита Павловна.

– Клянусь, чистая правда.

– А какие приправы добавляете?

– Да, вроде, никаких. А, я еще соус такой иногда делаю: половина сметаны, половина майонеза и туда мелко тру соленый огурец, а весной и летом свежий добавляю. Получается интересная заправка. (О-о, так еще меня и в кулинары запишут!)

* * *

Северная столица и ее обитатели затягивали Алёну всё больше и глубже. Партнерские взаимоотношения с профессором Кумпуллайненом переросли в новый проект, финансируемый финнами, что вынуждало Урбанову всё чаще ночевать в «Красной стреле».

Калинин вступил в соперничество с Романовым и в каждый приезд московской гостьи устраивал ей VIP-программу – такой новомодный термин в языке появился. Он бронировал им с Маргаритой Павловной билеты в Большой драматический и Мариинский театры на лучшие места. Надо признаться, что после московских спектаклей далеко не каждая постановка приводила Урбанову в восторг. Зачастую актеры не играли, а просто кричали так, чтобы их услышали на галерке. Контакта актер-зритель не получалось. Не задевало. Может, зарплаты в этот сложный исторический период упали настолько, что и стараться лицедеям не хотелось?

Для многих любителей театра 93-й и 94-й годы не были легкими. Как это ни банально звучит, но финансы «пели романсы». В зрительных залах заметно уменьшилось количество людей и цветов, предназначенных для артистов, даже знаменитых. Алёна знала, как ценят мастера сцены душистый и пушистый знак внимания публики, и не позволяла себе приходить в театр без букета, а то и нескольких. Опять же, спасибо Алексу и его бизнесу.

Как-то раз в день намеченного похода в театр Маргарита Павловна приболела.

– Лёнушка, вы меня бога ради извините, но я, пожалуй, останусь дома. Что-то у меня моторчик сегодня барахлит.

Алёна поспешила за лекарствами и расставила их на тумбочке.

– Маргарита Павловна, давайте я с вами останусь. Бог с ней, с Алисой Фрейндлих, как-нибудь в следующий раз на нее посмотрю.

– Да что вы, Лёнушка, вы же так хотели попасть на этот спектакль. Мне показалось, что эта командировка была спланирована под ее репертуар, признайтесь?

– Вы всё насквозь видите, Маргарита Павловна! Жаль, придется идти в театр одной, – грустным голосом сказала Алёна и пошла переодеваться.

К вечеру за ними заехал Романов.

– Алёшенька, не сопроводишь ли ты Алёну Владимировну в театр? – пафосно с наигранной интонацией поинтересовалась Маргарита Павловна.

– Я занят, – отрезал тот с раздражением.

– Маргарита Павловна, – заскулила Алёна, предчувствуя назревающую напряженность по схеме «отцы и дети». – Может быть, я всё-таки останусь? Буду тут на подхвате, если вам что-то нужно, почитаю что-нибудь… Я давно уже в руки нормальных книг не брала: всё научные статьи, учебники и собственные тексты, а у вас такая библиотека.

– Нет, нет, дорогая, это исключено. Алексей вас доставит и привезет после спектакля. Это возможно? – она посмотрела на сына супервыразительным взглядом.

– Попробую, но не обещаю, – сухо процедил в дверях Романов.

* * *

У театрального подъезда было суетливо, как в день премьеры. Алексей вышел, чтобы открыть дверь и подать Алёне руку.

– Ты знаешь… давай-ка я пойду с тобой вместе. Второй билет у тебя с собой?

Урбанова порылась в сумочке и кивнула головой.

– Я уже не помню, когда последний раз был в театре. Подожди меня около входа, пока я машину отгоню на стоянку.

На сей раз Калинин организовал места в директорской ложе. Выглядело элитно, но оказалось непрактично, так как места находились фактически в углу сцены, и грим актеров и сопровождающие шорохи, не слышные в зале, здесь отвлекали от действия.

Алёна с внутренним трепетом гимназистки отчего-то предполагала, что в темноте зала Алексей дотронется до нее. Она даже затеяла внутренний тотализатор, пытаясь угадать, что произойдет в следующую минуту.

Заиграла музыка, поднялся занавес. Донеслись первые сценические реплики. Под умиротворяющие звуки оркестра Романов расслабился, прикрыл глаза и незаметно для себя погрузился в безмятежный сон.

Урбанова с удивлением смотрела на спутника, ей стало обидно за себя, дыхание участилось, и она даже начала злиться, но на сцене появилась Алиса Фрейндлих, и внимание театралки переключилось на спектакль.

Время от времени Алёна отвлекалась от сюжетной линии игры актеров и переводила взгляд на тихо посапывающего Романова. В какой-то момент ей даже захотелось прильнуть к его плечу, укрыть мягким теплым пледом, погладить по первой пробивающейся седине волос, мимолетно прикоснуться губами к высокому лбу.

– (У него столько стрессов, и я знаю только малую часть, наверняка там масса закулисных проблем. Пусть мальчик поспит), – заключила она и не побеспокоила, даже когда раздалось отчетливое сопение.

* * *

У выхода из театра они встретили Калинина с женой.

– А я не знала, что вы тоже здесь, – удивилась Урбанова.

– Алёна Владимировна, позвольте вам представить, моя жена – Людмила.

Все дружно обменялись приветствиями и улыбками.

– Алексей Дмитриевич, я сегодня отпустил свою машину, может, ты нас подбросишь до дома?

– Конечно, с удовольствием, – бодро отозвался выспавшийся за время спектакля Романов. – Подождите здесь, я сейчас подъеду.

Людмила рассматривала афишу, пока Калинин и Алёна стояли у края тротуара, переговариваясь.

– Алёна Владимировна, душа моя, я, кажется, понял, чего ты добиваешься, – понизив голос, проворковал Михаил Иванович.

– Чего я добиваюсь? – вскинула брови Алёна.

– Женить Алексея на себе хочешь? – он улыбнулся.

– Пока не планировала.

– Не верю. Смотри, что ты с мужиком делаешь.

– Господи, что же я с ним такое делаю? – Алёна сделала вид, что возмутилась, хотя комплимент был приятен.

– Ты знаешь, что за все десять лет нашего знакомства он ни разу ни с кем в театр не ходил? И это при моих возможностях!

– (Не знала, но это обстоятельство полезно иметь в виду).

Подошла машина, все расселись и отъехали. Алёна сидела рядом с Романовым, отметив свое «повышение в чине», – впереди, рядом с красавчиком! Калинин ехидно улыбался с заднего сидения.

* * *

Ко всеобщему удивлению, Маргарита Павловна выздоровела очень быстро, практически на второй день. Алёне даже показалось, что она нарочно сыграла недомогание, чтобы отправить их вдвоем в театр.

До отъезда в Москву у Урбановой оказалась уйма свободного времени, так как профессор Кумпуллайнен внезапно уехал в Финляндию, сославшись на неотложные семейные проблемы. Вдвоем с Маргаритой Павловной они с удовольствием ходили по музеям, тем более что благодаря Калинину их принимали везде как особо важных, суперважных и, сверх того, приближенных к кому-то персон.

Когда они подходили к Исаакиевскому собору или Эрмитажу, их ужасал размер очереди за билетами. Однако к ним это не относилось. Их встречал главный администратор. Дальше – больше. Если группу иностранных туристов человек из тридцати сопровождал один экскурсовод, то Алёне и Маргарите предоставлялся персональный гид, причем время никогда не ограничивалось.

В доме-музее Федора Ивановича Шаляпина произошла история, поставившая Алёну в неловкое положение. Когда они с Маргаритой зашли в прихожую, директор попросил удалить из музея всех посетителей, сославшись на то, что у них важные гости. В опустевшем здании экскурсовод прошел по комнатам и снял все веревочки, сдерживающие желание визитеров посидеть на стульях, креслах и диванах великого бас-баритона России.

– Прошу, – сказал директор, – располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

Дамы от неожиданности переглянулись.

– Сейчас я вам поставлю уникальную пластинку с голосом Федора Ивановича.

Такие неожиданные ситуации приключались с ними практически каждый день.

* * *

По возвращении в Москву Алёна немедленно позвонила давней школьной подруге Лерке.

Та сразу узнала подругу по голосу.

– Что же такое могло случиться, чтобы ты мне позвонила? – обиженным голосом спросила она.

– Лерк, не дуйся. Я, честно, пару раз звонила тебе, но никто не снимал трубку.

– Если только пару раз, то верю, – она осталась довольной, что не забыта. – Мы с Шуриком всё время в разъездах: то в Испании, то в Швейцарии. Сама понимаешь, дома меня не застанешь: «я в дороге, я в пути», – пропела она тонким голосочком. – И вообще, я теперь у него живу.

– (Лерка, Лерка, где же твоя логика: «Почему не звонила? Я там теперь не живу». Куда звонить?) А что же ты не дала мне свой новый номер телефона?

– Шурик не разрешает. Ревнует к первому встречному столбу на дороге. Ни с кем не разрешает общаться.

– И со мной?

– С тобой в особенности, ты же старейшая подруга.

– Старейшая – это старая, что ли?

– Нет, конечно, но ведь не скажешь «долгейшая».

– Не скажешь. И тебе это нравится? Такие ограничения?

– А что делать? Работы нет. Жить на что? Ладно, раз дозвонилась, рассказывай, что у тебя нового. Кто еще в тебя влюбился? – в голосе зазвучала ирония.

Алёна подробно описала свое театральное приключение с Романовым, остановившись на позавчерашнем сюрпризе в музее Шаляпина. Лерка по-простому тут же ее отчихвостила:

– Ты в своем богемном репертуаре. Думаешь, людям, которые простояли в очереди и купили билеты, приятно было, что их, как дворняжек, выставили на улицу?

– Я тебе про это и говорю, что мне было неудобно, даже как-то стыдно за происходящее.

– Стыдно, стыдно, не ври. Тебе это нравится. Мне бы тоже понравилось. Почему тебе всегда достаются Алёшечки, а мне Шурики?

– Правда, не знаю. Я думала об этом. Может, доброе отношение судьбы к человеку передается по наследству?

– Опять умничаешь?

– Нет, я серьезно. Мои родители никогда никому зла не делали и вообще честные до умопомрачения.

– А мои что, изверги?

– Нет, не в этом дело. Вот тебе пример. Сколько в квартире твоих папы и мамы трофейных вещей?

– Это после войны, что ли? Все углы были забиты. Ковры, картины, посуда. А что? Мы же победители! Нам положена награда.

– Это называлось не награда, а мародерство. Мой отец на фронте с этим боролся.

– Ну сказала! Он что, прямо так, с пустыми руками, с войны вернулся? Не верю.

– А ты поверь. У папы были только одни трофейные часы и то потому, что его командирские осколком разбило. Так солдаты ему силой втиснули со словами: «Товарищ капитан, как вы нас в атаку поднимать будете, если времени не знаете?»

Лерка вздохнула:

– Может, ты и права. Ведь твой Владимир Иванович отказался от трехкомнатной квартиры, потому что по метражу вам только двухкомнатная была положена. А мой Георгий Иванович прописал мою умирающую бабушку и получил вашу квартиру.

– Лерка, всё это жизнь родителей. Зато мы на одной лестничной клетке оказались и до сих пор поддерживаем отношения! Правда, слишком редко. (Ты даже, такая-сякая, не позвонила мне после штурма Белого дома! Ладно, проехали. У всех свои проблемы и заботы). Что еще нового?

* * *

О том, что уже конец мая, Урбанова поняла в поезде Петербург – Москва. За окнами мелькали кусты сирени множества оттенков.

– Господи, чуть мамин день рождения не пропустила, 19 мая, заодно это и День рождения пионерской организации.

Прямо на вокзале она купила любимые мамины цветы – сирень и красные тюльпаны. Сама Алёна не любила это сочетание, оно почему-то ассоциировалось в ее воображении с гречневой кашей и помидорами, глупость такая.

Москвичка моталась в город на Неве практически каждую вторую неделю. С профессором Кумпуллайненом они готовили тезисы для конференции в Буэнос-Айресе. Зачинщице выступления не очень хотелось лететь в такую даль, и она решила, что финский профессор справится с докладом сам, без ее участия. Но для этого ей пришлось долго и нудно по нескольку раз объяснять свои революционные идеи.

– Ты не боишься, что он украдет твое ноу-хау? – как-то спросил ее муж.

– Украдет? Ха! Хорошо, чтобы он хоть какую-то часть замысла понял, чтобы нормально доложить.

* * *

В очередной приезд в Петербург Алёна узнала, что Романов переехал на Кировский проспект к Маргарите Павловне. Объяснил он всё просто:

– Вернулся приятель, у которого я снимал квартиру.

Алёне пришлось перебраться в спальню к Маргарите Павловне, благо, что комната была большая, длинная и кровати стояли в разных концах, не мешая друг другу, вдобавок присутствовала еще и ширма.

Утром, направляясь в ванную комнату, Урбанова невольно оказалась свидетельницей разговора на кухне за прикрытой дверью.

– Алёша, почему ты медлишь? Она умна, она образованна, симпатична, она из нашего академического круга. Вспомни, сколько тебе лет. Ты обжегся один раз, но пойми – лучшей партии тебе не найти! Если ты не женишься сейчас, ты не женишься никогда. У нее получаются прекрасные мальчики, в конце концов! Это традиция нашей семьи!

– Мама, она замужем!

– Ну и что такого? Твоего отца это не остановило! Я тоже была замужем… почти что…

– Мам, прекрати! Она мне даже повода не давала. У нас ничего с ней не было.

– Что значит: ничего не было? У вас не было с ней отношений? Ты с ума сошел?! Она к тебе неравнодушна, она проводит у нас больше времени, чем у себя в Москве, и у тебя с ней «ничего не было»?!

– Мам!

– Алёшенька, я тебя прошу… Не надо медлить! Я хочу, чтобы мои младшие внуки были воспитаны, как Афанасий!

* * *

Романов поселился в кабинете отца. Алёна уже настолько привыкла к этой комнате за время своих многочисленных поездок в Петербург, что теперь испытывала определенные неудобства. Ее не оставляло чувство, что в принадлежавшем ей уголке квартиры поселился посторонний человек. Урбанова даже не убирала свои рабочие материалы по финскому проекту, когда уезжала в Москву. Обычно, возвратившись, она находила всё на своих местах и могла сразу же включиться в работу: прямо из вагона поезда в кресло у письменного стола.

Как-то вечером, после ванны, в халате она засиделась допоздна, исправляя опечатки в статье. Алексей без стука зашел в комнату:

– Я тебя не побеспокою, если прямо сейчас устроюсь на ночлег здесь на диване? Сегодня так устал, нет сил.

Предусмотрительная Маргарита Павловна уже постелила сыну. Он скинул с себя дневные доспехи, залез под одеяло, поправил подушки и с довольным видом уставился на ее очерченный настольной лампой профиль, упавшую прядь, тонкое запястье у подбородка.

– Ты вот так всегда? – спросил он.

– Что всегда? – не отрываясь от бумаг, ответила Алёна.

– Жужжишь, как пчелка золотая. Всё время в интеллектуальном труде, – он устроился поудобнее, подложив под голову ладонь.

– Последние пять лет практически всё время. У меня же огромный проект, – Урбанова улыбнулась, сложила бумаги в стопку и постучала ими по краю стола. – Утрамбовываю позиции на международном уровне, – скромностью, как уже известно, она не отличалась.

– Можешь мне показать, над чем ты работаешь?

– Конечно, – она встала, подошла к дивану и, присев на краешек, подала ему статью.

Алексей полистал:

– Ничего в этом не понимаю, – и положил распечатку между собой и стенкой. – Матушка сказала мне, что ты завтра уезжаешь?

– Да, мы практически закончили с профессором Кумпуллайненом. Спасибо вам с Маргаритой Павловной за гостеприимство и приют. На следующей неделе в Москву приезжают американцы, переношу проект туда. Начнем писать заявки в Национальный научный фонд США.

– Жаль. Мы к тебе уже привыкли, – он посмотрел на нее не так, как это делал обычно. Что-то новое засветилось в его глазах.

Возникла пауза.

– Я тоже привыкла.

Алена потянулась за бумагами, невольно склонившись над ним. Полы шелкового халата, некрепко удерживаемые одним поясом, разошлись. Прежде чем она успела поймать разбегающуюся ткань, желанные сильные руки обняли и привлекли, откинули прочь одеяло, прижали к себе, к крепкому торсу. Дыхание перехватило и застряло на вдохе. В голове заколотило, горячая волна пробежала снизу вверх. Халат соскользнул с плеч, ощущение полного соприкосновения оглушило. Губы уткнулись ему в щеку, тонкие пальцы зарылись в заметную седину волос, как давно мечтали.

– Алёшенька…

Он приподнялся в порыве, чтобы разом перевернуться вместе и оказаться, как он привык во всем, наверху, но тут же сам себя остановил, отстранился:

– Уходи. Уходи от греха подальше.

* * *

Лето накрыло жарой обе столицы. Собираясь в Петербург на конференцию, Алёна стояла в спальне у раскладной доски и гладила белье. Утюг зашипел, а мозг вдруг принял «сообщение», пришедшее неизвестно откуда: «Еду женить Романова».

– (С чего это я решила? Он и не упоминал никогда никого. Маргарита что-то говорила по телефону о разводе сына своей подруги. Ну и что? При чем тут Романов?)

Однако наряд для торжественного случая в сумку положила:

– (Может, пригодится?)

Полночи в поезде под стук колес и храп соседа Алёна перебирала воспоминания о Романове. Откуда у нее взялась эта мысль о женитьбе? Она не знала. Так просто пришло в голову, и всё. Никаких его дам или иных подруг она никогда не встречала. Только однажды, в свой очередной заезд к Маргарите Павловне, заметила в прихожей дамские туфли на миниатюрную ножку размера так примерно тридцать пятого. Она не придала этому большого значения, только констатировала:

– (Что-то есть отвратительное в этих туфлях. Во-первых, они коричневые, а я терпеть не могу этот цвет. Во-вторых, это фактически не туфли, а шлепанцы на высоченном каблуке. Бедная хозяйка этой обуви! Наверное, бог не наградил ее ростом).

* * *

На этот раз Романов повез Алёну с Московского вокзала прямо за город, в Царское село. Калинин превзошел сам себя и забронировал им с Маргаритой номер в Китайской деревне, про которую мало кто знал. Находилась она в Александровском парке и когда-то была не достроена Екатериной Великой. Теперь же в десяти из восемнадцати запланированных императрицей стилизованных домов разместилась гостиница «для своих». До конференции оставалось несколько дней, и Маргарита Павловна уже заехала в один из китайских домиков. В ожидании Алёны она наслаждалась первыми теплыми июньскими днями.

Машина подъехала к деревне и остановилась напротив, давая Алёне возможность рассмотреть причудливые силуэты. Любопытство ее было объяснимо. Она всегда увлекалась живописью и архитектурой, но никогда не бывала в Китае и впервые видела такие, странные для русского глаза, контуры прямо перед собой, живьем.

Взявшись за ручку автомобильной двери, она хотела было выйти, но Романов остановил:

– Подожди, пожалуйста. Задержись на несколько минут.

– А что такое?

– Я хочу с тобой поговорить.

Он отыскал в подлокотнике кассету и поставил ее любимого Джо Дассена. Музыка потекла очень тихо, только для фона и правильного настроения.

– Алён, понимаешь, я живу, как перекати-поле. То у матушки, то на съемной квартире, то у друзей.

– Ты решил купить квартиру? Где?

– Подожди, не перебивай. Все вокруг считают, что мне пора жениться.

– Неплохая идея. Почему бы и нет, – спокойно отреагировала собеседница. – (Слушай, Урбанова, скоро к тебе очереди будут выстраиваться за предсказаниями).

Романов в несвойственной ему манере продолжать мямлить:

– Понимаешь, мне нужен кто-то, кто будет мне готовить, убирать, стирать. Когда я живу с матушкой, она всё это делает для меня, но постоянно действует на нервы своей излишней заботой и комментариями.

– Ну знаешь, Алеш, мама у нас у каждого одна и на всю жизнь. Моя тоже много помогает и ворчит от усталости. Они же, «девочки» наши, не молоденькие и устают. Я тоже иногда срываюсь, но у нас мировые мамы… – Алёна заполняла паузу, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то серьезное, оттягивала момент.

– В общем, так, – прервал ее Романов, решительно выдохнув. – Я решил жениться.

В просторном салоне зависла тишина.

– (Ха-ха, я и в самом деле становлюсь прорицательницей, – весело подумала Алёна, прислушиваясь к нарастающему головокружению. – Надо же такому случиться, гладила белье и думала, что еду выдавать замуж Романова. Нет, не так, отправляюсь его женить), – мысли подозрительно не складывались в слова.

– Ты что? – насторожился Романов ее молчанию.

– Да нет, так просто. Сопоставила интересные факты.

– Алён, единственное, чего я хочу сейчас, так это не потерять тебя. Я боюсь, что если женюсь, то тебя больше не будет в моей жизни.

Урбанова сидела, молча уставившись на крышу китайского домика с завернутыми по углам краями, и удивлялась:

– (Кто успел откачать воздух из салона? Почему смеркается среди бела дня?)

Она пыталась удержать себя от потери сознания. Подобно электричке, мимо пронеслось воспоминание о том, как один раз она упала в обморок, давно, в кухне еще на старой квартире в Москве, когда Алекс разыграл ее медитацией со столовыми тарелками. Видение промчалось, «стуча на стыках рельс», и скрылось за горизонтом.

– Мне как-то нехорошо, – успела сказать Алёна.

Перед глазами окончательно опустилась ночь. Китайская крыша раскололась пополам и улетела вдаль. Она отключилась, оседая в кресле.

– Алёна, что с тобой? Тебе плохо?!

Ответа не последовало.

Романов, может быть, впервые во взрослой жизни, решительно не знал, что делать. Выскочил из машины, подбежал к первому прохожему, жестикулируя и крича:

– Там с человеком плохо! Она умирает! Помогите!

Удивительно, но прохожий оказался врачом. Вдвоем мужчины вынесли размягченное тело из машины, в спешке ударив Алёниной ногой о край двери. От боли она застонала. Ее положили на траву, доктор проверил пульс.

– Слабый, но частый. Наверное, давление резко упало.

Он сбегал в крайний китайский домик, наверное, там был медпункт, и принес тонометр.

– Так и есть: семьдесят на сорок. Жить будет. Напоите ее крепким чаем.

– Где я вам чай возьму?! – проорал Романов вместо благодарности.

– В нашем кафе, – врач удивился его несдержанности.

– Может, просто чашку кофе? – тихо пискнуло тело потерпевшей.

– Можно и кофе, но в чае кофеина больше, несмотря на прозрачность.

– Извините, – смущенно пробормотала Алёна, садясь на траве. – Что это со мной было?

– Знаешь, что, – Алексей нежно обнял ее и поднял, поддерживая под руки. – Одно твое слово. Если ты скажешь «Да», то я отменю все мои планы на эту глупую женитьбу.

Вдруг Алёна, удивив себя, подняла на него свои влажные византийские глаза и ни с того ни сего, сама того не ожидая, тихо сказала: