Текст книги "Не раскрытые тайны друг друга"

Она была взбешена настолько, что раз и навсегда до нее дошли часто произносимые газетчиками слова: «Политика – грязное дело». С тех пор она никогда и ни за кого не голосовала. Осознав, что даже если хороший, приличный человек, преисполненный добрых намерений, приходит в политику, вероломная машина желающих отнять у него эту власть под лозунгом «Всё для народа!» превратит этого человека в чудовище.

– (Надо научиться жить автономно и не втягивать себя в разборки. Ведь всё начинается еще в детском саду с мелкой игры: ты за Мишу или за Сашу? Мне это так не нравилось! Как нам научиться слышать друг друга и видеть проблемы страны со многих сторон, а не с позиции одного только Миши или Саши? Как нам освоить язык переговоров, а не бунтов?) – задавала себе вопросы Урбанова и не находила ответов.

* * *

Алёна поднялась в квартиру и, сама не заметив, как, вновь оказалась на балконе с фотоаппаратом в руках. Она ожесточенно фотографировала отъезжающую от ее дома боевую технику. Настроение было более чем поганым.

В коридоре зазвонил телефон. Урбанова даже не поняла, что это там трещит, ведь он молчал уже так долго.

– Алё, говорите, я вас слушаю.

– Здравствуйте, – услышала она мужской голос. – Могу я поговорить с Ириной Владимировной? – звучащий в трубке приятный баритон был знаком, но она его не узнавала.

– (Кого он мне напоминает?) – прикинула Алёна. – Сожалею, с Ириной Владимировной вы здесь поговорить не сможете, но к вашим услугам Алёна Владимировна.

– Ой, простите, я так разволновался, что всё перепутал. Я уже давно пытаюсь до вас дозвониться, но телефон не работал. Это Алексей, Алексей Дмитриевич Романов. Помните, мы познакомились в Эстонии?

– Да, помню, – ответила Алёна бесцветным голосом.

– Я очень волновался за вас. Вы тогда говорили, что живете около Белого дома. Здесь такие ужасы по телевидению показывали.

– А мы их наблюдали из окон.

– Как вы? Как ваша семья?

– Всё в порядке, обошлось. Спасибо, что позвонили. Я тронута.

– Рад, очень рад, что вы все целы и невредимы.

– Физически целы, а рассудком чуть не повредились. Задеты глубины подсознания.

– Это как?

– Пришло осмысление пошлости происходящего.

– И какие выводы?

– О, их много.

– Например?

– Например, не следует рассчитывать на то, что милиция нас бережет, а правительство заботится.

– И что, теперь, как в Америке, носить оружие?

– Хороший вопрос. Не знаю. Я вообще теперь ничего не знаю и не понимаю. Я устала.

– Можно, я позвоню через несколько дней? Не хочу вас напрягать. Я так понимаю, что сейчас не самый подходящий момент, – его голос звучал мягко и заботливо.

– Вы всё правильно понимаете. Через несколько дней было бы хорошо. Извините, я сейчас не вполне в форме, чтобы поддерживать светский разговор. До встречи по телефону.

– До встречи на Арбате! Я сейчас в Москве.

– Отлично. Жду звонка.

Глава 3. Новый адрес, новые лица

Урбанова открыла текстовый файл и нашла то место, где остановилась перед началом путча. Сосредоточиться было нелегко. В голове, как в кино, мелькали кадры из недавних событий вокруг Белого дома.

– (Мало того, что всё вокруг изуродовали, гады, столько народу ни за что уложили и калеками сделали, так я еще и целую неделю проекта потеряла вместе с остатками нервов, – ворчала Алёна, пытаясь вникнуть в неоконченную главу. – И мальчишки, – она имела в виду своих программистов, – совсем выбились от рабочего ритма. Полное ощущение, что опять начинаю проект с нуля!)

Постепенно она сгладила послереволюционное раздражение, вернулась в тему и сумела переключить мысли на топологию кристаллических решеток.

В коридоре затрещал телефон. Очень не хотелось прерываться.

– (Может, кто-нибудь снимет, кто ближе? Лень идти).

– Алёна, тебя к телефону, – крикнула Наталья Николаевна, зашла в кабинет и протянула трубку.

Дочь отчаянно замахала руками, жестами показывая, что занята, но мама многозначительно подняла брови, развела руками, поставила телефон рядом с ней на пол и вышла из комнаты.

– Алё, я вас слушаю, – нараспев сказала Урбанова, с огорчением выбираясь из потока мыслей.

– Алёна Владимировна, это Алексей Романов беспокоит.

Урбанова зависла на несколько секунд, соображая, кто такой Алексей Романов и как он «позиционирован» в кристаллической решетке.

– Помните такого? Я вам звонил несколько дней тому назад. Мы с вами…

– Да, да, конечно, Алексей Дмитриевич, я вас прекрасно помню. Как ваши дела? Вы еще в Москве?

– В Москве. Хотел бы с вами встретиться, – его голос звучал уверенно, не допуская возражений.

– (Встретиться ему, встретиться, – проворчала про себя Алёна, – а мне очередную фазу проекта скоро сдавать! Времени совсем нет. Но и отказать человеку тоже неудобно, – она протяжно вздохнула. – Кстати, вроде как это он первым позвонил после того огнестрельного кошмара. Можно сказать, прорвал тишину и восстановил телефонную связь. Поэтому заслужил «с полки пирожок»).

– Алёна Владимировна, вы меня слышите? Вы здесь? – поинтересовался ленинградский гость, удивившись продолжительной тишине в трубке.

– Да, да, я здесь. Конечно, давайте встретимся. (Ну почему, почему я никогда не могу сказать «нет», когда меня о чем-то просят, даже если это мне во вред?)

– Тогда завтра? Какое время вам удобно? Куда подъехать? Я на машине.

– (Прямо завтра? Стремительный такой петербуржец: поребрик, булка, греча, кура…) Подъезжайте на Краснопресненскую набережную, дом ½. Там на проезжей части, как раз напротив нашего дома, можно притормозить. Около 11 утра вас устроит? Я спущусь. Извините, что не приглашаю к себе. У меня в квартире всё вверх дном перевернуто.

– Я понимаю, после таких событий нужно время, чтобы и себя, и всё вокруг привести в порядок. Отлично! Завтра в 11.

* * *

Ровно в 11 следующего дня Урбанова выглянула с балкона. На набережной около остановки автобуса стояла большая черная иномарка.

– (Так, похоже, это за мной), – вздохнула она и отправилась вниз.

Оказавшись в фантастической заморской машине, она сразу почувствовала разницу между обожаемым семейным «Запорожцем» и «Мерседесом».

Алёна всегда мечтала о собственной машине. Наверное, лет с трёх. Но мама всегда была против, и семья жила без автомобиля. Конечно, у папы на службе была персональная машина, но они пользовались ею крайне редко, только в самых исключительных случаях, как, например, для поездки из поликлиники домой. Девочка часто болела в детстве.

– Тебе удобно? – спросил Алексей приятным баритоном хрипловатого тембра.

– (Не то слово!) Да, спасибо, всё в порядке, – Алёна сделала вид, что ее нисколько не впечатлило немецкое чудо.

Она нащупала за правым плечом ремень безопасности и перекинула через себя, не защелкивая.

– Ты почему не пристегнулась? – Романов с удивлением посмотрел на спутницу.

– Так здесь у нас нет постовых, только госохрана.

– Мы пристегиваемся не для них, а для собственной безопасности, – и улыбнулся потрясающе обаятельной улыбкой, которые бывают только у ленинградцев. Алёна давно приметила эту этнографическую особенность, еще в студенческие годы при частых поездках в город на Неве к друзьям.

– Куда поедем? – спросил Алексей, включив беззвучный (после «Запорожца») мотор.

– Можно по набережной, здесь красиво… было… – она бросила взгляд на почерневший от горя Белый дом. – Давай лучше двинем в противоположную сторону.

Взвизгнув шинами, черный «Мерседес» круто развернулся прямо из правого ряда – налево через осевую. Оказавшийся на полосе белый «Москвич» испуганно шарахнулся в сторону, избегая столкновения. Алёна сжалась, но не издала ни звука.

– Музыку? – Романов передвинул рычажок магнитофона.

Алёна обратила внимание на поражающую воображение приборную панель.

– (Надо же, сколько кнопок на одну машину), – подумала она, изо всех сил удерживая на лице маску безразличия.

В салоне грянуло ритмичное «U Can’t Touch This» МС Хаммера. Алёна даже вздрогнула от неожиданности. Алексей отвлекся от дороги и взглянул на попутчицу:

– Тебе не нравится? Это новое, из последних.

– Знаешь, – она замялась, – как-то не мое. Резковато.

Урбанова даже не заметила, как перешла на «ты» с малознакомым, по сути, человеком. Обычно она даже с близкими друзьями годами была на «вы». Вероятно, сказывалось воспитание и университетская привычка: с коллегами и со студентами общаться только на «вы». В ее системе координат переход на «ты» означал высшую степень доверия и расположения к человеку, который с этой минуты становился практически родным.

– (Девушка, ты меня удивляешь, – заметила она про себя. – Вот так просто – и на «ты»? М-да).

– Тогда найди, что тебе по вкусу, вот тут, в бардачке между нами, – сказал он, бросив взгляд через плечо.

Крышка бокса не желала поддаваться и ни в какую не открывалась. Романов рассмеялся:

– Там есть небольшая плоская кнопка сверху, – в его голосе, помимо превосходства, опять мелькнули заботливые нотки.

Урбанова, справившись с первой задачей в незнакомой машине, прошлась взглядом по стопке кассет и выбрала Джо Дассена. Звучание «Елисейских Полей» поменяло атмосферу в салоне. Ей страстно захотелось лета, моря, пальм и набережной в Каннах, где она никогда не была и до этого момента даже и не мечтала. Мысли, как миксер при приготовлении шоколадного крема, перемешивали реальность с добавлением большой порции воображения. Она не знала французского и не понимала, о чем поет Джо, но, откликаясь на мелодию, радость одуванчиком раскрывалась в душе, создавая ощущение непривычной легкости. Миллионы микроскопических парашютиков разлетались в разные стороны, прихватывая за собой неожиданно распустившееся состояние влюбленности. Алёна даже и не предполагала, что способна на переживание такого восторга.

Ей нравилось вот так неторопливо ехать вдоль Москвы-реки, сидя в машине с удобным кожаным креслом, с тихой музыкой и мелькающими городскими пейзажами за окном. Пошел ранний снег, опускаясь звездочками на стекло и умножая уют их первой встречи наедине.

– Ты голодна? – спросил Алексей, останавливаясь на светофоре.

Урбанова по привычке сразу же перебрала в уме содержимое своего холодильника, но ничего вразумительного не вспомнила.

– Как насчет «Националя»? – предложил он.

– (Час от часу не легче. Откуда мне знать, как насчет «Националя»? Я по ресторанам вообще не хожу. Единственный ресторан, с которым я более или менее знакома, – это «Прага». Просто там мы праздновали нашу свадьбу). Может, лучше в «Прагу»? – робко предложила она. – Это ближе. А то у меня не так много времени, – выкрутилась Алёна, поняв, однако, что за компьютер ей сегодня уже не вернуться. Появление Романова в таком необычном антураже полностью выбило день из рабочей колеи. Деловой настрой был сорван.

* * *

Они беспрепятственно вошли в ресторан «Прага». Швейцару на входе даже в голову не пришло остановить Романова, производившего впечатление человека, сошедшего с обложки мужского глянцевого журнала. Одет он был по последней европейской моде: длинное из мягчайшей светлой лайки пальто нараспашку и в тон ему костюм из твида, оттеняемый темно-коричневым галстуком.

По желанию Алёны им предложили стол у окна, подали меню.

– Суп-гуляш чешский, суп куриный с клецками, – прочитала Урбанова без подъема. На второе котлеты из телятины с гарниром. – А у вас есть котлеты по-киевски? – она с надеждой посмотрела на официанта.

Никаких котлет, помимо котлет по-киевски, Алёна никогда и нигде, кроме дома, не ела, следуя советам Натальи Николаевны. Та всегда напоминала дочери, что котлетами можно легко отравиться, так как мясной фарш с хлебом не может храниться дольше четырех часов с момента приготовления, а повара часто нарушают это правило.

– Котлеты по-киевски, – протянул с ленцой молодой человек при форменной бабочке. – Сейчас пойду проверю на кухне.

Романов не был романтиком, и его планы относительно Алёны не исчерпывались лишь флиртом. Питерский гость планировал поговорить со своей пляжной «эстонской» знакомой в спокойной, непринужденной обстановке о серьезных делах. Недавно он решил открыть салон по продаже иномарок в Москве как филиал того, что уже имелся у него в Питере. Это вызвало к жизни огромное количество неожиданных проблем. Он не был знаком со столичными порядками. В Петербурге давно и продуктивно работал его салон «Romanoff-Motors», а в Москве всё тормозилось. Шли дни, недели, месяцы, но получение из ГАИ разрешения на продажу автомобилей и подпись под заявлением на аренду помещения кем-то задерживались. Здание на Каширском шоссе и примыкающий к ним автосервис могли уплыть от него в любую минуту. По наивности отчаянного человека Алексей решил, что Алёна, уверенная такая особа, живущая, с ее слов, в огромной квартире, да еще и в столь элитном месте, может иметь необходимые связи, через которые он попробует выйти на нужных людей.

Вернулся официант:

– Котлет по-киевски сейчас нет. Будут только к ужину, – с безразличием отрапортовал он. – Что заказывать будем?

Лицо Алёны не выражало восторга ни от меню, ни от обслуживания.

– Знаешь, что? – включился в разговор Алексей, побарабанив пальцами по столу. – Я чувствую, тебе здесь не очень-то нравится.

Извиняющаяся улыбка Урбановой подтвердила его предположение.

– Пойдем лучше к Бабелю, – предложил он и встал из-за стола.

– Это что, новый ресторан? В центре?

– Бабель – это моя уникальная бабушка, а сокращенно Баб.

– Она имеет какое-то отношение к Исааку Эммануиловичу? Она из Одессы?

– Всё ровно наоборот. Она с ним никак не связана, даже недолюбливает за искореженный и неправдоподобный одесский сленг. Просто, когда она пытается спорить со мной, я ее так дразню – Бабель.

– С тобой нельзя спорить? – искренне удивилась Алёна.

– Не по всем вопросам. Так что, идем к Бабелю? – его глаза повеселели.

– Далеко? – Алёне не хотелось выезжать из центра. – Где она живет?

– Можно сказать, за поворотом, на Грановского. Прогуляемся?

– А ты считаешь, это удобно – без звонка заявиться к твоей бабушке?

– Ты права. Давай позвоним и предупредим, чтобы она нам разогрела к нашему приходу обед.

– Вот так просто? Разогрела и всё? Без «приготовить, поджарить или поставить в духовку»?

– У Алёны всегда всё готово. Еще не было случая, чтобы у нее в холодильнике или на плите не было завтрака, обеда и ужина.

– Алёны? Она тоже Алёна?

– А ты думаешь, почему я у тебя в Эстонии номер телефона попросил? – с честным видом соврал Алексей Дмитриевич, слегка улыбнувшись уголками губ.

– (До чего же он обаятельный), – Урбанова «потекла», выходя из образа сверх занятой ученой дамы.

* * *

Они припарковались около наркомовского дома на улице Грановского, конечно же, забыв позвонить и прогуляться пешком.

Романов вышел из машины, открыл дверь и подал руку.

– (Это галантно. Санкт-Петербург!) – подметила Урбанова.

Не выпуская руки, он повел ее к дому напротив. Пройдя несколько метров она обратила внимание на его походку.

– (Как-то странно он двигается, вразвалочку).

Романов, перехватив взгляд Алёны, перегруппировался и зашагал упругой спортивной походкой.

– (Слава богу, что не к маршалам. Там я уже бывала. Слишком всё предсказуемо получилось бы, а я люблю сюрпризы. Да, а что он меня за руку держит?) – и аккуратно высвободилась из преждевременной крепкой «дружбы».

Подъезд с широкой старинной лестницей, обрамленной красивыми коваными чугунными перилами, удивил стилем прошлого века. На четвертый этаж они поднялись легко, не заметив наклона пролетов.

– Алён, ты давно живешь около Дома Верховного Совета?

– А твоя бабушка около дома маршалов Советского Союза? – вопросом на вопрос ответила спутница.

– Бабель здесь обитает с момента реабилитации.

– Это как?

– Долго рассказывать. Если в двух словах, она вышла замуж за авиаконструктора Гришку, Григория Александровича. А он уже давно здесь жил. Мы пришли. Вот наша дверь.

По многочисленным звонкам на косяке Алёна сразу поняла, что Бабель живет в коммуналке. Алексей аккуратно нажал на кнопку три раза.

– Ты мне не сказал, как твою бабушку зовут.

– Сказал. Алёна.

– Господи, не могу же я к ней по имени обращаться.

За дверью послышались легкие шаги.

– Федоровна, – шепнул, коснувшись губами уха, Алексей.

– (Щекотно), – Алёна чуть не хихикнула. Искорка от прикосновения проскользнула вниз по шее и теплотой поселилась внутри.

– (Интересно, сколько ей лет?)

Замок в квартире, знавшей лучшие времена, щелкнул, и на темном фоне дверного проема, как в раме картины Рембрандта, обозначилась фигура невысокой стройной седовласой женщины. Ее красивое, с огромными глазами лицо освещалось только скудными лучами из запыленных окон подъезда на лестнице.

– (Бывают же люди, к которым годы не прикасаются), – подумала Алёна.

– Алёшенька, что же ты не позвонил, не предупредил, что придешь не один? Здравствуйте, дорогая, – всполошилась Елена Федоровна.

– Извини, телефона-автомата по дороге не было. Бабель, мы голодные, я вообще три дня не ел нормальной еды. Ресторан сорвался за неимением котлет по-киевски. Ты нас покормишь?

– Когда-то было по-другому? Проходите, проходите, не стесняйтесь, – и, улыбнувшись, распахнула двери.

– (Итак, обаяние – это у них наследственное), – сделала вывод Урбанова.

– Вы, наверное, Алёна Владимировна, не так ли? – догадалась Елена Федоровна.

– Точно. (Когда это меня успели запеленговать?)

– Алёша мне про вас рассказывал.

– (Интересно, что?)

Они задержались ненадолго в сумерках небольшой прихожей.

– Ребята, вы пробирайтесь в комнату. У нас сосед вчера лампочку обещал заменить, но, как видите, запамятовал. Так что осторожнее. Я сейчас разогрею обед.

Алексей опять завладел рукой Алёны и увлек за собой в кромешную тьму длинного коридора. В душе что-то приятно шевельнулось. На сей раз она не стала высвобождаться из его «плена» и нашла оправдание:

– (Еще загремлю тут в потемках).

По дороге они пару раз споткнулись о какие-то предметы на полу, на ощупь похожие на старинные сундуки.

Двойная дверь в комнату, скрипнув, распахнулась, и Алёне показалось, что она впорхнула в волшебный незнакомый мир, озаренный солнцем и залитый отблеском первого раннего снега. Алёна застыла на пороге. Она боялась сделать шаг, чтобы не разрушить этот чарующий отзвук счастья.

– Проходи, – Алексей рассмеялся. – Ты что так оторопела? Давай покажу тебе, что тут есть интересного у моего Бабеля.

Комната была угловой, вернее, находилась в торце здания, поэтому смотрела на мир сразу в четыре окна. Напротив входа, на высоченной, как в Колонном зале, стене, метра под четыре, висела шкура гигантского медведя. У него на шее поблескивал медальон: старинный военно-морской кортик.

– Алёшенька, только кортик, пожалуйста, не снимай. А то Гриша из магазина вернется и начнет браниться.

– Бабель, я уже не маленький, мне давно за сорок. Ты твердишь мне про этот кортик уже последние сто лет! – прокричал ей обратно в пустоту коридора внук.

– Надо же, четыре окна. Таких комнат я никогда не видела, – с восторгом прошептала Алёна. – У меня четыре комнаты в квартире, но ни одна из них с этой не сравнится.

– Да, я же обещал тебе рассказать про это жилище. Эта квартира Гришкиных родителей. А Гришка, то есть Григорий Александрович Бабушкин, – это текущий муж Бабеля.

– Он не твой дед?

– Нет, чтобы добраться до моего деда, еще много раскопок придется сделать. Ты сейчас увидишь мою бабулю при свете и всё поймешь. Мужчины из-за нее с ума сходили. Она вообще легендарная женщина.

В коридоре послышались шаги. Алексей замолчал, тихо прошептав:

– Я тебе как-нибудь потом расскажу.

Сначала в комнате появился огромных размеров поднос с мисочками салатов, хлебной корзинкой и явно старинной супницей посередине. Как немолодой хрупкой женщине удавалось легко нести перед собой целый обед на три персоны, оставалось загадкой. Назвать ее бабушкой язык не поворачивался.

– Алёна Владимировна, голубушка, помогите мне, пожалуйста, сервировать стол, – обратилась она, указывая гостье взглядом на буфет в углу.

– С удовольствием.

– Ребята, если бы вы мне позвонили, то всё было бы уже накрыто к вашему приходу. А так придется вместе собирать к обеду.

Алёна подошла к старинному буфету темного дерева с резной отделкой вокруг рельефного стекла. Створки натужно заскрипели, продемонстрировав уникальную посуду на полках с запахом веков и замысловатых приправ.

– (Похоже на старинную посуду), – предположила Урбанова.

– Да, да, деточка, доставайте именно этот сервиз. Это настоящий Кузнецовский фарфор, – она будто читала мысли гостьи.

– Но это же антиквариат, – смешалась Алёна. – Может, что-то попроще?

– Девочка моя, я так долго живу, что теперь уже ничего не оставляю на потом. Разобьется так разобьется. Ничего страшного. Расставляйте.

– А внуки, правнуки?

– У нас одни мальчишки рождаются. Их это не интересует. Их даже не интересует, как я оказалась в коммунальной квартире.

– Бабель, не сочиняй. Все твои потомки прекрасно знают эту историю. Теперь и Алёна, как избранная, будет посвящена. Когда-то до революции…

– (Господи, до чего же они красивые, эти Романовы), – Алёна с удовольствием разглядывала их схожие черты.

Алексей рассказывал, а гостья слушала и пыталась понять, на кого же он похож. Долго перебирала в памяти образы:

– (Ну наконец-то вспомнила. Прибалтийский актер, тот, что Герберт из фильма «Зимняя вишня». Как же его фамилия? Каныныш? Нет, как-то по-другому. Ну почему у меня такая плохая память на имена? Калныньш! Да, правильно, вспомнила. Калныньш. Такой американский тип лица с резко очерченным подбородком, идеальным контуром губ, правильным прямым носом, высоким лбом. Породистый жеребец. Интересно, Романов каких кровей будет?)

Тем временем Алексей продолжал:

– … вся квартира принадлежала теперешнему мужу Бабеля, Грише, вернее, его родителям.

– И, как полагается, после революции их уплотнили? – догадалась Урбанова.

– Молодец, умная девочка, хорошо училась. Попробуй теперь буржуйскую еду. Я ее обожаю, – протягивая Алёне корзинку с булочками, Романов продолжал историю о революционных переменах в Москве в двадцатые годы.

Алёна слушала будто сквозь пелену тумана. Дымка воображения волнами покачивала сознание и мягко обволакивала жесткий каркас характера Алексея, скрытый глубоко, но проявляющий себя в мимолетных жестах и интонациях.

– Алёна Владимировна, вы так увлеклись рассказом моего внука, что даже не притронулись к еде. Алёшка, ты рассказываешь банальные вещи. Всё давным-давно описано Булгаковым в «Собачьем сердце».

– Ну что вы, Елена Федоровна, мне действительно интересно, ведь все истории, несмотря на внешнюю схожесть, абсолютно разные. А про еду вы правы, извините меня великодушно, – гостья мгновенно подстроилась под язык прошлого века. – Я сама всегда безмерно огорчаюсь, если стол накрыт, а гости отвлекаются на разговоры, и всё остывает.

Суп из белых сушеных грибов со сметаной был превосходен, аромат таинственной приправы и густая консистенция делали его неповторимым. Золотистая корочка на кусочках бефстроганова, заправленного секретным фамильным соусом, поражала кулинарное воображение. Клюквенный морс превзошел все ожидания. Хозяйка выложила дно кувшина грецкими орехами, а в воду перед перемешиванием красного пюре добавила мед, имбирь и цедру лимона. Алёна-то знала толк в северных ягодах: клюкве, бруснике, чернике, голубике и морошке. Ее тетушка регулярно по осени ведрами отправляла им ягоды с проводниками пассажирских поездов из Архангельской области. Потом мама их протирала с сахаром или варила варенье и компоты на зиму.

Получая божественное удовольствие от вкусной еды, приготовленной по дореволюционным рецептам состоятельных домов, Алёна нахваливала и расспрашивала хозяйку о кулинарных секретах и при этом неназойливо рассматривала необычное жилище бывших господ, пострадавших от революционных ураганов. Размер комнаты ошеломлял: на глаз метров сорок-пятьдесят, квадратных, конечно.

– Вас удивляет наше обиталище? Не так ли, Алёна Владимировна? – включилась в разговор Елена Федоровна, заметив скользящий по мебели взгляд гостьи.

– Да, эта комната настолько велика, что, пожалуй, по площади превзойдет современную двухкомнатную квартиру, – ответила Урбанова.

– В этой квартире всё перестроено с безобразным советским вкусом. Хотя о каком вкусе мы можем говорить? Чудовищный коммунальный коридор на две стороны вместо овального холла с несколькими удобными и просторными комнатами. Когда-то здесь были и передняя, и кладовая, и светелка для прислуги. Эту роскошную гостиную, где мы с вами обедаем, с трудом удалось сохранить для семьи. Гришин отец ходил, обивал пороги, доказывал, что не «из благородных».

– А на самом деле?

– Просто отчаянный, – Бабель ушла от ответа. – Могли и к стенке поставить в угаре революционного пыла, – она подняла глаза кверху, обратив внимание Алёны на потолок.

Он был чересчур высоким, щедро украшенным по периметру старинной потрескавшейся лепниной в виде вьющихся ветвей, а по центру продолговатой гипсовой розеткой с асимметричным изображением уносимых ветром листьев.

План и обстановка в комнате были продуманы до мелочей. Условно ее разделили на три пространства. Центральное, что-то вроде столовой с пышным буфетом и продолговатым обеденным столом. В левой части, выполняющей роль кабинета ученого, расположились огромный письменный стол, массивный диван и книжные стеллажи. Справа – трехстворчатый гардероб с потемневшим по углам зеркалом скрывал за своей широкой спиной спальню с двумя кроватями, старинными тумбочками на причудливых ножках и ночником под зелеными абажуром. Мебель из любимого Алёной красного дерева создавала теплую домашнюю обстановку.

– (А где же холодильник? – Урбанова повертела головой, обнаружила его около двери и успокоилась: всё встало на свои места. Она почувствовала родство душ обеих Алён. – Если бы мне пришлось обставлять эту огроменную комнату, мебель попала бы на те же места), заключила гостья.

После обеда все переместились в кабинет. Бабушка с внуком, соскучившиеся друг по другу, оживленно обсуждали последние литературные новости двух столиц. Алёна, не стесняясь, признала, что ничего из упомянутого не читала, пристроилась тихонько в углу дивана и с удовольствием наблюдала за этой парочкой, происходящей из двух разных поколений и двух разных срезов истории нашей могущественной и многострадальной Родины.

* * *

Романов отвез Алёну домой. Она из вежливости предложила подняться наверх. Он из скромности отказался. В воздухе зависла незавершенность встречи.

– У тебя какие-то проблемы в Москве? (Опять лезу со своей помощью «поперек батьки»).

– (Интересно, как она догадалась Я вроде как повода не давал и не намекал). Да нет. Особых проблем нет. Давай я тебе как-нибудь просто позвоню.

– Давай. Кстати, ты меня уже с родственниками знакомишь, а я даже не знаю, чем ты занимаешься.

– А разве я тебе об этом там, под Таллином, не рассказывал?

– Нет, мы всё больше про раздобывание сачков для бабочек беседовали, – Алёна ухмыльнулась, в глазах запрыгали чертики.

– Я профессор в Петербургском политехе, как теперь его величают.

– (Как это скучно!) – поморщилась Алёна.

– А ты?

– Я же тебе уже говорила.

– Про станки? Мы с Калининым всё гадали, что бы это могло бы значить, – Алексей слегка коснулся ее попы скользящим шлепком, с отскоком, как в ролевой игре для взрослых.

Урбанова опешила, но постаралась не подать вида.

– (Вошел в образ? Размечтался, что она запрыгает?) Угу. Я пойду? Мне пора, – и подала руку, чтобы попрощаться.

– Да, конечно, – Алексей улыбнулся и чмокнул ее в щеку, как мальчишка.

Алёна слегка оторопела от неожиданного хода:

– (Забавный такой).

– Спасибо тебе, что помогла скрасить нудный день провинциального командировочного.

– Передавай привет Калинину. Забыла спросить, как он там?

– Ждет тебя в гости.

– Ну-у, ребят, с вами не соскучишься!

– Мы были в Москве вместе, но он сбежал обратно в Ленинград, как только тут у вас началась заварушка.

– (Зачем, интересно, он хочет выставить его трусом? Друзья же, вроде как). А вы что, всегда вместе путешествуете?

– Нет, просто на тебя вдвоем попадаем. Он пытался помочь мне выбить разрешение на продажу машин в Москве.

– Итак, ты профессор, продающий машины. А он?

– Приедешь к нам, узнаешь.

– Хорошо. Договорились. У меня как раз там мероприятие намечается.

– Дай знать, если будут проблемы с гостиницей или билетами. Он поможет, – Романов покрутил ключами на указательном пальце.

– Спасибо. Кстати, как ваши столичные успехи? Калинин помог тебе выбить подписи у московских бюрократов?

– Нет, мы в этом городе чужие, – Алексей ухмыльнулся. – Связи Калинина пока не сработали.

– (Ха, а мои могут и сработать). С кем ты искал контакты? – Алёна всю жизнь доказывала себе, что человек может всё, если хочет. Ей патологически нравилось совершать бытовые подвиги и любоваться собой со стороны.

– В Министерстве внутренних дел и в ГАИ. Прости, кажется, здесь остановка запрещена. Я знак не заметил. Пока. До встречи на нашей территории! – Он быстро сел в машину и, взвизгнув шинами, уехал.

– (По-моему, у Ник Ника полно контактов в этих структурах. У него сын занимает какую-то должность в управлении ГАИ. Надо бы завтра ему звякнуть).

* * *

Урбанова вернулась домой в приподнятом настроении. Неуклюже подпрыгивая на одной ноге, она пыталась снять исторический белый финский сапог, помнящий о бывшем возлюбленном Грачёве (или Вадиме-Бельмондо[5]5
  О романе с Вадимом-Бельмондо читайте в первой книге Агаты Ашу «Не завидуй себе» из коллекции романов «Она не такая, как все».


[Закрыть], как она его про себя называла). У сапога опять безнадежно заклинило молнию.

– Алёнушка, ты бы села, – предложил ей мама, проходя из кухни в комнату внука.

– Да нет, так нормально, – и тут же вскрикнула, застыв в странной позе.

– Что случилось? – Наталья Николаевна вздрогнула.

– Мам, что-то в спине резануло. Ой, ёй, ёй! Больно-то как! Пошевелиться не могу.

– Осторожненько иди на мою кровать. Там жесткий матрац.

– Мам, я же в одежде.

– Неважно, подстелем что-нибудь.

Алёна с трудом проковыляла до маминой комнаты. При каждом ничтожном повороте корпуса резкая боль пронизывала позвоночник. Наталья Николаевна засуетилась, побежала на кухню и вернулась с грудой лекарств:

– При таких выкрутасах со спиной первое, что нужно сделать, – снять боль. Это самое главное: снять спазм, уменьшить отек и приостановить воспалительный процесс. Разотри как следует финалгоном, выпей баралгин и вот это, чтобы мышцы расслабить. К утру всё пройдет.

Дочь не сопротивлялась и выполнила все предписания домашнего врача.

Как всегда очень некстати зазвонил телефон. Алёна хотела подняться, но боль пронзила насквозь, заставив замереть в неудобной позе.

Наталья Николаевна сняла трубку:

– Добрый вечер. Минуточку. Вообще-то она занята, но сейчас узнаю, – и вопросительно посмотрела на дочь.

Та, кое-как устроившись на низкой подушке, моргнула в знак согласия и взяла телефон: