Текст книги "Ковчег спасения. Пропасть Искупления"

Но затем Торн понял: выкрик «Нет!» не имел отношения к ингибиторам и будущей гибели Ресургема.

Человек закричал, потому что в двери ворвалась милиция.

Хоури велела Торну вести себя так, словно его жизнь подвергается реальной опасности. Его задержание должно выглядеть настоящим на все сто процентов. Чтобы план заработал – а он должен заработать, другого пути нет, – люди должны поверить. Поэтому нужно драться – и быть готовым к побоям.

Торн прыгнул со сцены. Милиция явилась в масках, скрывающих лица. В руках баллончики с газом, шокеры. Милиционеры двигались тихо и быстро среди ошеломленной, напуганной публики. Торн бросился к аварийному выходу. В двух кварталах отсюда его ждет машина, и кое-кто из собравшихся знает об этом.

Черт, все должно выглядеть реально. По-настоящему.

Заскрипели по полу ножки стульев – люди спешили встать. Затрещали газовые гранаты, зажужжали, защелкали шокеры. Кто-то кричал, металл врубался в кость. Мгновение оцепенелой тишины сменилось какофонией. Людей мгновенно обуяла дикая паника, всякий старался вырваться наружу.

Но аварийный выход тоже заблокировали – оттуда лезла милиция.

Торн закашлялся, рассудок неожиданно захлестнуло страхом, мощным и неодолимым, как желание чихнуть. Таково воздействие пугающего газа: хочется забиться в угол, скорчиться и сидеть очень тихо. Но Торн пересилил себя. Схватил стул, поднял над головой, готовый встретить набегающих милиционеров.

Но в мгновение ока, не успев понять как, очутился на коленях, а потом и на четвереньках, а милиция колотила дубинками – умело, аккуратно, чтобы наставить синяков, но не сломать ни единой важной кости и внутренние органы не отбить.

Краем глаза он заметил, как группа милиционеров набросилась на гнилозубую женщину, лупя во всю мочь, будто стая разъяренных ворон.

Дожидаясь, когда «певец» закончит строить себя, управляющий разум игриво копался в многослойной памяти своих предыдущих перерождений.

Управляющий разум не был локализован в одной черной машине – тогда орган, концентрировавший опыт и знания ингибиторов, был бы слишком уязвимым. Но когда их рой слетался к месту, требующему зачистки, – как правило, объему пространства не больше нескольких световых часов в поперечнике – из множества недоразумов формировался единый, распределенный по множеству составляющих разум. Происходящее со скоростью света общение связывало косные элементы, и по ним распространялись неторопливые, обстоятельные мысли. Быстрая обработка информации поручалась отдельным элементам. Глобальные мыслительные процессы по необходимости протекали медленно – но этот недостаток ингибиторам особо не вредил. Они никогда в своей истории не пытались соединить отдельные элементы сверхсветовой связью. В коллективной памяти черных машин содержалось слишком много угрожающих сведений об опасности экспериментов со сверхсветовым перемещением. Целые разумные расы были стерты из галактической памяти из-за единственной глупой попытки нарушить причинность.

«Надзиратель» был не только медленно мыслящим и рассредоточенным – он и существовал лишь ограниченное время. Разуму не позволялось возникать надолго в роях черных машин. Едва проснувшись, его «я» сознавало с мрачным фатализмом, что исчезнет, как только надобность в нем отпадет. Но горечи оттого не испытывало, даже усвоив заархивированную память своих предыдущих воплощений и связанных с ними зачисток. Такова суровая необходимость. Даже машинному интеллекту нельзя позволять распространение по Галактике, пока не будет предотвращен грядущий кризис. В буквальном смысле этого слова – разум всегда наихудший враг себе.

Управляющему разуму вспомнилась пара зачисток. Конечно, не его «я» организовывало их. Когда рои ингибиторов встречались – хотя такое происходило крайне редко, – они обменивались информацией о зачистках, разумных расах, методах и курьезах. В последнее время встречи стали совсем уж редкими, и потому за пятьсот миллионов лет в каталог способов уничтожения звезд добавился лишь один новый. Рои, изолированные друг от друга на столь огромное время, встречались все неохотнее. Ходил слух, что отдельные рои дрались за право истребить ту или иную расу.

В сравнении с прежними временами дела определенно пошли не лучшим образом. Тогда зачистки осуществлялись аккуратно, методично, и ни одна вспышка разумной жизни не ускользала от внимания. Управляющий разум не смог удержаться от искушения сравнить и сделать выводы: огромная всегалактическая машина по сдерживанию разума, чьей добросовестной частью являлся управляющий разум, приходила в негодность. Разум просачивался в оставленные по недосмотру лазейки, грозя глобальным заражением. Ситуация за последнюю пару миллионов лет заметно ухудшилась, а ведь это время ничтожно в сравнении с тринадцатью галактическими оборотами, тремя миллиардами лет, оставшимися до кризиса. Управляющий разум очень сомневался в том, что распространение разума удастся сдерживать столько времени. Может, не стоит продолжать бессмысленную деятельность? Пусть нынешний объект зачистки живет в свое удовольствие…

В конце концов, они же позвоночные, с четырьмя конечностями, дышащие кислородом. Млекопитающие. Взгляд на них будит в памяти эхо отдаленного родства, чего никогда не случалось при истреблении, скажем, дышащих аммиаком газовых пузырей или колючих инсектоидов.

Управляющий разум заставил себя преодолеть сомнения. Возможно, именно они и приводят к уменьшению эффективности зачисток.

Млекопитающие умрут. Так должно быть, и так будет.

Управляющий разум окинул взглядом плоды своего труда в окрестности Дельты Павлина. Вспомнил предыдущую зачистку расы птицеподобных существ, тогда населявших этот сектор пространства. Скорее всего, млекопитающие родом не с этой планеты, а значит, нынешняя зачистка станет лишь первой фазой продолжительной работы. Похоже, в последний раз тогдашнее воплощение управляющего разума отнеслось к своей задаче халатно. Конечно, всегда хочется произвести зачистку с минимальным ущербом для окружающей среды. Планеты и звезды нельзя превращать в оружие, если не грозит вспышка разумности по крайней мере третьего класса тяжести, но и тогда ущерб следует минимизировать. Управляющему разуму не нравилось учиненное опустошение, как и то, которое планировалось учинить. Какая ирония: раздирать на части звезды сейчас, чтобы предотвратить их уничтожение через три миллиарда лет. Но что сделано, то сделано. Определенный ущерб все же придется допустить.

Как ни крути, это грязная работа.

Но грязь, насколько понимал новорожденный интеллект черных машин, – это и есть сущность всякой жизни.

Инквизитор смотрела в окно, на залитый дождем Кювье. Ее отражение висело за стеклом, будто призрак, крадущийся по пятам города.

– Мэм, вы уверены, что вам ничего не грозит? – спросил приведший Торна охранник.

– Ничего, – ответила та, не оборачиваясь. – Если я вдруг не смогу справиться, то позову вас. Вы всего лишь через комнату от меня. Снимите с него наручники и оставьте нас!

– Мэм, вы уверены?

– Снимите наручники!

Охранник стянул пластиковые кандалы. Торн размял кисти, затем осторожно притронулся к лицу, словно художник к не успевшей высохнуть краске.

– Можете идти! – приказала инквизитор.

– Да, мэм, – отозвался охранник и прикрыл за собой дверь.

Торн рухнул на ближайший доступный стул. Хоури по-прежнему стояла у окна, сцепив руки за спиной. Дождевая вода лилась струями с навеса над окном. Ночное небо – рыже-черное месиво туч. Не видно ни звезд, ни пугающих бурых пятен.

– Что, сильно досталось? – спросила Ана.

Торн вовремя вспомнил, что должен играть роль.

– Виллемье, а как вы думаете? Не сам же я себя разукрасил.

– Я знаю, кто вы.

– С чем вас и поздравляю. Я тоже знаю, что моя фамилия Ренцо.

– Вы Торн. Тот самый, кого столько времени ищет правительство. – Голос Аны звучал чуть громче нормального. – Знаете, вам очень повезло.

– В самом деле?

– Если бы вас взял Департамент по борьбе с терроризмом, вы бы уже лежали в морге. А может быть, сразу в нескольких. К счастью, арестовавшие вас милиционеры не имели понятия о том, кто вы на самом деле. Честно говоря, если бы я им сказала, вряд ли бы они поверили. Для них Торн – мифологическая фигура, сказочное пугало вроде триумвира. Думаю, они ожидали бы гиганта, способного рвать людей на куски голыми руками. Но вы обычный на вид человек, какого можно встретить на любой улице Кювье.

Он потрогал кончиком пальца во рту.

– Будь я Торном, извинился бы за столь разочаровывающую внешность.

Инквизитор повернулась, подошла. Ее осанка, выражение лица, даже самое ощущение ее присутствия ничуть не напоминали Хоури. На одно жуткое мгновение Торн засомневался. Молнией промелькнула мысль: а вдруг полет в космос и прочее – лишь плод разыгравшегося воображения? Вдруг существует лишь инквизитор Виллемье, а Хоури нет и в помине?

Но Ана Хоури существовала на самом деле. И она поведала Торну свои тайны. Рассказала, кто они с триумвиром на самом деле. А еще открыла свое прошлое, свои муки и сомнения. Торн узнал о ее муже, с которым так жестоко ее разделила судьба, и не усомнился ни на секунду в том, что Ана все еще отчаянно любит его. И сам хотел оторвать ее от прошлого, убедить ее принять случившееся и жить дальше. Потому его мучила совесть. Ведь согласился помочь с ее планом не только потому, что считал его правильным и нужным. Торн вожделел эту женщину. Презирал свою похоть и безрассудство, но ничего не мог с собой поделать.

– Встать можете? – спросила она.

– Я же пришел сюда сам.

– Тогда идите за мной. И постарайтесь воздержаться от глупых поступков. Иначе пребывание здесь окончится для вас очень скверно.

– Чего вы от меня хотите?

– Это мы должны обсудить в другом месте.

– Мне и здесь хорошо.

– Торн, хотите оказаться в Департаменте по борьбе с терроризмом? Устроить это легче легкого. Там очень обрадуются.

Ана завела его в комнату, которую он помнил еще с первого визита в особняк инквизиции, – с полками вдоль стен, набитыми распухшими от бумаг папками. Дверь в комнату закрывалась герметично. Заперев ее, Ана извлекла из ящика стола тонкий серебристый цилиндр размером с сигару. Встала в центре комнаты, держа его в руке, медленно повернулась. Крошечные красные огоньки на цилиндре постепенно сменились зелеными.

– Прослушки нет, – объявила Ана после того, как огоньки пробыли зелеными минуты три-четыре. – В последнее время приходится соблюдать особую осторожность. Пока я была на корабле, мне подсадили жучок.

– Много сумели узнать?

– Нет. Это было примитивное устройство, оно сломалось еще до моего возвращения. Но затем появился второй жучок, уже сложнее и надежнее. Торн, я не хочу рисковать.

– И кто же поставил жучок? Другой департамент?

– Возможно. Мог и наш департамент. Я обещала ему голову триумвира на блюде и не доставила. У кого-то могли родиться подозрения.

– Но теперь-то инквизиция взяла меня.

– Да, хоть какое утешение… Ох, черт!

Ана будто лишь сейчас заметила, в каком он состоянии.

– Боже, что они с тобой сделали!

Из другого ящика стола она вытащила небольшую аптечку. Капнула дезинфицирующим средством на ватный тампон, прижала его к рассеченной брови.

– Больно! – сообщил Торн.

Ее лицо было так близко – он различал каждую пору. И мог спокойно, без вызова заглянуть ей в глаза.

– Да. И еще будет. Сильно избили?

– Не сильнее, чем твои друзья этажом ниже. Думаю, жить буду. – Он поморщился. – Но действовали они, мягко говоря, бесцеремонно.

– Специальных распоряжений им не давали. Они проводили обычное задержание. Я извиняюсь, но иначе нельзя. Если бы просочился хоть намек на инсценировку твоего ареста, все пошло бы насмарку.

– Ты не против, если я присяду?

Она пододвинула к Торну стул.

– Мне жаль, что пришлось пострадать и другим людям.

Торн вспомнил, как избивали гнилозубую женщину.

– Ты не могла бы удостовериться, что всех задержанных отпустили?

– Надолго никого не задержат.

– Ана, для меня это важно. Люди не должны пострадать из-за того, что оказались зрителями на моем спектакле.

Ана добавила дезинфектанта на вату.

– Торн, если наш план не сработает, люди пострадают гораздо сильнее. Никто по своей воле не сядет на шаттлы, если не поверит тебе. Немного боли – невысокая плата за выживание.

Будто в подтверждение своих слов она прижала тампон к брови. Торн охнул.

– Как-то это попахивает цинизмом. Наверное, ты слишком много времени провела с ультра.

– Торн, я не ультра. Они использовали меня, я использовала их. Это не уравнивает меня с ними. – Ана захлопнула аптечку, вернула в ящик и с лязгом его задвинула. – Постарайся об этом не забывать.

– Извини. Просто совесть гложет… Мы же обращаемся с людьми как с овцами, гоним куда-то, хоть и желаем им добра. Не верим, что они сами способны о себе позаботиться.

– У них нет времени на самостоятельные решения, в этом-то и беда. Я бы и рада организовать эвакуацию мирно, без насилия и обмана. Мне тоже не нужны пятна на совести. Но без насилия и обмана не обойтись. Думаешь, люди торопились бы загрузиться в шаттлы, если бы знали в точности, какого рода спасение их ожидает? Веселая альтернатива: оставаться на обреченной планете или перебраться на субсветовик, который изуродован жуткой болезнью и захвачен психопатом и убийцей. А еще добавь тот факт, что на борту поджидает триумвир Илиа Вольева, жупел и объект ненависти всего Ресургема. Думаю, большинство людей сказало бы: «Спасибо, не надо».

– Но, по крайней мере, это было бы их личным решением.

– Да. И это бы нас очень утешило при виде того, как они горят вместе с планетой. Ты уж извини, но я поведу себя как последняя сука, а про этику поразмыслю потом, когда спасем хоть кого-нибудь.

– Даже если план сработает, всех не спасем.

– Я знаю. На планете двести тысяч. Если начать прямо сейчас, увезти сможем всех как минимум за полгода. Хотя реальный срок – год. А то и больше. Думаю, план можно считать удавшимся, если спасем хотя бы половину.

Ана потерла щеку, устало, обреченно посмотрела на Торна:

– Я стараюсь не думать о том, насколько худо все может обернуться.

На ее столе зазвонил черный телефон. Хоури выждала пару секунд, глядя на серебристый цилиндрик. Огоньки на нем остались зелеными. Тогда посмотрела на Торна, приложив палец к губам, и сняла тяжелую черную трубку:

– Виллемье слушает. Надеюсь, вы по важному делу? Я допрашиваю подозреваемого по делу Торна.

Слушая, Хоури вздохнула, прикрыла веки. Торн слов не различал, но интонации улавливал – и в них слышалось отчаяние. Кто-то явно пытался объяснить, отчего дела пошли наперекосяк. Голос стал громче, приобрел визгливый оттенок и вдруг умолк.

– Сообщите мне имена причастных к этому делу, – приказала инквизитор Виллемье и, не дожидаясь ответа, повесила трубку. Затем посмотрела на Торна. – Прости меня.

– За что?

– Задерживая участников встречи, милиционеры убили человека. Женщину. Она умерла в больнице несколько минут назад.

– Я знаю, о ком ты, – перебил Торн.

Хоури ничего не ответила, и в комнате повисла тишина – в особенности тяжелая и мрачная оттого, что кабинет заполняли чужие судьбы – пойманные в бумажные ловушки, равнодушно задокументированные.

– Как ее звали?

– Я не знаю имени. Просто человек, поверивший в меня, искавший способ покинуть Ресургем.

– Мне очень жаль, поверь! – Хоури подошла к нему, взяла за руку. – Я не хотела начинать так.

Торн не смог удержаться – рассмеялся невесело.

– Она ведь получила желаемое, правда? В самом деле покинула эту планету. Вот и номер один в череде беглецов.

Глава двадцать пятая

Одетая в черную броню, Скади шла по кораблю, целиком отданному в ее распоряжение. «Паслен» незаметно проскользнул через внешний оборонительный периметр демархистов. На первый взгляд будущее не грозило ничем, кроме череды световых лет в пустоте.

Скади провела стальными пальцами по стене коридора, довольная точным, гладким сочленением панелей. Следы присутствия Клавэйна ощущались слишком долго. Они не исчезли после его дезертирства, поскольку оставался еще Ремонтуар, поклонник и друг Клавэйна. Но теперь оба сгинули, и Скади по праву может считать корабль своим. Если захочет, даст ему какое угодно имя или оставит вообще безымянным, тем более что выделять мертвую машину из ряда ей подобных не в традициях сочленителей, это противоречит самой сути их мышления.

Но Скади решила сохранить прежнее название, находя в том извращенное удовольствие. Приятно будет обратить ценное для Клавэйна оружие против него самого, и вдобавок это оружие будет носить данное старым предателем имя. Отличное финальное унижение, роскошная месть за все зло, причиненное Клавэйном ей, Скади.

Однако, хотя она и ненавидела свое нынешнее состояние, не могла отрицать, что здорово привыкла к новому обличью. Пару недель назад это бы ее очень встревожило. Бронированная оболочка становилась настоящим телом, казалась как нельзя более подходящей для Скади. Она любовалась своим отражением в зеркальной поверхности дверей и порталов. Первоначальная неуклюжесть прошла, и Скади проводила долгие часы в одиночестве, в своей каюте, наслаждаясь изумительным проворством, силой, ловкостью нового тела. Броня научилась предвосхищать желания Скади, избавившись от необходимости ждать, пока нервный импульс пробежит по спинному мозгу. Скади исполняла в молниеносном темпе одной рукой фуги на голографическом клавире, и ее молотящие по клавишам пальцы сливались в одно смертоносное стальное облако. Токката ре минор, сочиненная неким Бахом, в мгновение ока сдалась под ее натиском, превратившись в очередь из многоствольного пулемета. Чтобы распознать в ней музыку, потребовалось бы включить ускоренную обработку информации мозгом.

Скади предавалась уродованию музыки, чтобы отвлечься от сомнений и тревог. Хотя оборонительный периметр демархистов лежал далеко позади, за последние три дня стало очевидным: трудности не закончились. Некий объект шел следом практически по той же траектории, покинув окрестности Ржавого Пояса.

Наконец Скади решила поделиться новостью с Фелкой.

В коридорах «Паслена» царила тишина. Идя к анабиозному отсеку, Скади слышала только отзвук собственных шагов – мерный тяжелый лязг, словно от кузнечного молота. Подавляющие инерцию машины работали эффективно, звездолет летел с ускорением два g, но Скади перемещалась грациозно и легко, будто в невесомости.

Она погрузила Фелку в анабиоз, как только получила известие об очередной неудаче с Клавэйном. Изучение обстановки вокруг Йеллоустона и перехват сообщений показали: Ремонтуар и гиперсвинья не сумели захватить дезертира. Они сами угодили в плен к местным бандитам. Так заманчиво было бы счесть Клавэйна мертвым и успокоиться – но Скади уже совершила подобную ошибку и повторять ее не собиралась. Именно поэтому и взяла Фелку с собой как средство давления при возможных переговорах со старым сочленителем. Скади знала, кем он считает Фелку.

Старик ошибался – но это не имело значения.

Догнав и уничтожив беглый корвет, Скади хотела вернуться в Материнское Гнездо. Но весть о том, что Клавэйн выжил, заставила передумать. «Паслен» вполне был способен лететь к Дельте Павлина. Мелкие неполадки и недоделки несложно исправить на ходу. Главный конструктор не нуждается в дополнительных указаниях и может самостоятельно закончить строительство эвакуационного флота. Когда корабли подготовят к вылету и оснастят механизмами подавления инерции, часть флота отправится вслед за Скади к Ресургему, другая же часть покинет Материнское Гнездо, увозя погруженное в анабиоз население. Одной тектонической боеголовки хватит, чтобы уничтожить опустевший дом сочленителей.

Сначала Скади попробует вернуть оружие сама. Если первая попытка не удастся, то нужно будет всего лишь дождаться идущей следом эскадры. Она состоит из субсветовиков куда крупнее «Паслена», способных нести мощнейшее оружие, вплоть до тяжелых линейных ускорителей. Заполучив «адские» пушки, экспедиционная эскадра отправится на рандеву с эвакуационным флотом в другую звездную систему, лежащую очень далеко от Дельты Павлина, – нужно убраться как можно дальше от места, где обнаружили ингибиторов.

Затем объединившийся флот уйдет в очень глубокий космос, за десятки, а возможно, и за сотни световых лет от прежних мест обитания. Так что можно сказать «прощай» Йеллоустону и Ржавому Поясу – вряд ли доведется снова их увидеть.

На новом месте и созвездия будут совершенно иными – не просто сдвинутыми на несколько градусов, но полностью искаженными. Впервые в своей истории человечество очутится под действительно чужим небом. Там не останется привычных с детства скоплений светил, которые человеческое воображение наделило значением и смыслом, окутало мифами и легендами. И теперь небо будет представляться враждебным – логово чудовищ, кишащих, будто в заколдованном лесу.

Вес вдруг ощутимо изменился, словно корабль подхватило нечаянным шквалом. Скади зафиксировалась у стены, затем связалась с Жаструзяком и Моленкой, специалистами по системе подавления инерции.

– Что случилось?

– Ничего особенного, – ответила Моленка. – Нестабильность зоны подавления. Небольшие осцилляции границ.

– Немедленно уведомляйте меня о любой проблеме! Возможно, нам придется выжимать из техники все до капли. Я хочу быть абсолютно уверенной в том, что нас не ожидают неприятные сюрпризы.

– Скади, у нас все в порядке, уверяю, – вступил в разговор Жаструзяк. – Генераторы стабильно поддерживают вторую фазу вакуума. Малые нестабильности не выводят системы из равновесия.

– Отлично! Но все же постарайтесь не допускать эти нестабильности.

Скади хотела добавить, что они ее пугают, но передумала. Не стоит показывать свои страхи подчиненным, в особенности когда от них так много зависит. Они должны видеть в Скади несомненного лидера. Держать в подчинении коллектив крайне сложно, особенно в таких жестких условиях. Малейшая тень сомнений в исключительных способностях Скади, и все пойдет прахом.

Однако новых признаков нестабильности не появилось, и Скади продолжила путь к анабиозному отсеку.

Там находилась пара капсул, занята была лишь одна. Процедуру пробуждения Скади запустила еще шесть часов назад. Теперь крышка контейнера поднялась, открыв безмятежно спящую Фелку. Скади подошла к ней осторожно, на цыпочках, присела. Датчики систем контейнера указывали: Фелка просто дремлет, находясь в состоянии легкой ремиссии. Скади понаблюдала за тем, как подрагивают ресницы, положила стальную ладонь на предплечье лежащей. Сжала слегка, и та застонала, пошевелилась.

– Проснись! Фелка, просыпайся, уже пора!

Женщина медленно приходила в себя. Скади же терпеливо ждала, глядя почти с материнской заботой.

– Фелка, послушай меня! Ты пролежала в криокапсуле полтора месяца, а теперь выходишь из анабиоза. Сейчас будет дискомфорт, дезориентация, но они быстро пройдут. Бояться нечего!

Женщина приоткрыла глаза, но их больно резал даже тусклый голубой свет анабиозного отсека. Она застонала, захотела приподняться – и не смогла. Ускорение два g оказалось непосильной ношей.

– Не беспокойся, пожалуйста!

Фелка невнятно забормотала, издала несколько раздельных звуков. Наконец смогла выговорить узнаваемые слова:

– Где я?

– На борту «Паслена». Ты ведь не забыла, что мы отправились в погоню за Клавэйном, к центру системы?

– Клавэйн, – проговорила она и, помолчав немного, спросила: – Он мертв?

– Думаю, нет.

Фелка сумела приоткрыть глаза чуть шире.

– Расскажи, что произошло.

– Клавэйн обманул нас. Инсценировал аварию на корвете и добрался до Ржавого Пояса. Думаю, это ты помнишь. Ремонтуар и Скорпион отправились в погоню. Никто другой не сумел бы – только эти двое способны перемещаться незамеченными в Ржавом Поясе и Городе Бездны. Тебя с ними я отправить не могла по очевидной причине. Ты дорога Клавэйну и потому ценна для меня.

– То есть я заложник?

– Конечно же нет. Ты одна из нас. Не ты отбилась от стада, а Клавэйн. Мы хотим вернуть блудного сына.

Они пошли в рубку. На ходу Фелка прихлебывала восстанавливающий силы напиток, щедро сдобренный шоколадом и витаминами.

– Где мы? – спросила она.

Скади продемонстрировала вид назад из звездолета, где была выделена зеленью тусклая оранжево-желтая звезда – Эпсилон Эридана, отсюда в двести раз тусклее, чем при наблюдении из Материнского Гнезда. И в десять миллионов раз тусклее звезды, пылавшей в небе над Йеллоустоном. Скади впервые в жизни очутилась в настоящем глубоком космосе. И машинально прикинула:

– Шесть недель от Йеллоустона, свыше тысячи трехсот астрономических единиц. И бо́льшую часть времени мы держали два g. То бишь сейчас достигли четверти скорости света. Фелка, обычный корабль с трудом достиг бы одной восьмой скорости света за это время. А мы сможем разгоняться быстрее, если в том возникнет нужда. Скажем, если преследующий нас корабль попробует приблизиться.

Скади не преувеличивала – «Паслен» и вправду мог набирать скорость гораздо энергичнее. Но в этом не было практического смысла, по причине релятивистских эффектов. Большое ускорение уменьшит субъективную длительность путешествия к Ресургему, но объективная длительность останется почти такой же. На самом деле важно именно объективное время. Как ни изощряйся, до встречи с эвакуационным флотом пройдут десятилетия.

Однако ускориться можно и по другим причинам, не связанным с сокращением срока полета. Скади притягивала опасная, но такая многообещающая возможность, которая позволила бы начисто переписать правила игры.

– А что с преследующим нас кораблем? – спросила Фелка. – Где он?

На экране появился второй кружок с перекрестьем, почти наложившийся на первый, изображающий Эпсилон Эридана.

– Здесь, в центре. Сигнатура источника тау-нейтрино слабая, но уверенно различимая. Они идут тем же курсом, что и мы.

– Но далеко позади.

– Да. Три-четыре недели.

– Может, это просто торговцы? Какие-нибудь ультра торопятся к Ресургему?

– Вероятность этого мала. Ресургем для торговцев не слишком привлекателен, а если бы корабль шел к другой колонии, он бы уже отклонился от нашего курса. Фелка, сомнений нет – нас преследуют.

– Идут в кильватере.

– Да. И у них пусть небольшое, но преимущество: наш выхлоп обращен к ним, их выхлоп мы не видим. Я могу обнаружить преследователя, потому что у нас военные детекторы нейтрино, но все равно мы едва его видим. Ему же, чтобы нас засечь, достаточно обычной оптики. Я разделила наш выхлоп на четыре струи и придала каждой разное угловое смещение. Но преследователю достаточно уловить малую долю рассеянного света от выхлопа, чтобы определить наши координаты. Выход нейтрино в наших реакторах подавлен, и потому мы будем иметь преимущество на финальной стадии, когда повернемся дюзами к Ресургему и начнем торможение. Однако, думаю, это преимущество нам не понадобится. Нас не догонят, как бы ни пытались.

– Но он уже должен отставать. Он отстает?

– Нет. Держит два g от самого Ржавого Пояса.

– Не думаю, что обычные корабли способны так сильно и долго ускоряться.

– Обычные – нет. Однако существуют способы поддерживать большое ускорение. Фелка, ты помнишь историю капитана Ирравель Веда?

– Конечно.

– Догоняя пирата Седьмая Проба, она модифицировала свой корабль, чтобы выжать ускорение в два g. Вернее, не модифицировала, а изуродовала: не улучшила двигатели, а выбросила все лишнее с корабля, оставила лишь голый скелет. Сгрузила спящих пассажиров на комету, чтобы уменьшить массу.

– Думаешь, наши преследователи сделали то же самое?

– Другого объяснения нет. Но крайние меры им не помогут. Даже при двух g они не смогут сократить разрыв, а если мы увеличим подавление инерции, разрыв увеличится. Три g им не выжать из корабля – из него уже просто нечего выбрасывать. Они на пределе.

– Это все-таки Клавэйн!

– Откуда такая уверенность?

– Скади, я знаю: он никогда не сдается. Клавэйн решил добыть эти пушки, он не отдаст их в твои холодные клешни без боя.

Скади захотелось пожать плечами, но стальное тело пожимать плечами не могло.

– В таком случае это лишь подтверждает мои давние подозрения: Клавэйн – иррациональный человек, любитель эффектных жестов, какими бы нелепыми и губительными они ни были. И эта погоня – всего лишь его самый нелепый в его жизни и самый губительный жест.

На первую ловушку Клавэйн наткнулся в восьмистах астрономических единицах от Йеллоустона, в сотне световых часов от начала пути. Ловушка не стала сюрпризом, – пожалуй, Клавэйн был бы разочарован и слегка встревожен, если бы Скади не попыталась отделаться от погони.

«Паслен» регулярно, раз в неделю, сбрасывал мины, автономных роботов, искусно замаскированные, невидимые для радаров и сенсоров преследователей. Роботы были настолько малы, что Скади могла производить их сотнями, усеивая препятствиями путь Клавэйна.

Им не требовался ни высокий интеллект, ни большая дальность поражения. У противников давно пропали сомнения в целях друг друга. Маневрировать нельзя – даже малое отклонение от прямой, соединяющей Эпсилон Эридана и Дельту Павлина, задержит на многие недели. А старый сочленитель и так намного отстал и вряд ли захочет увеличивать отставание. Деваться ему некуда. Если и уйдет с курса, будет вынужден вскоре вернуться на него.

Однако это едва ли упрощало задачу роботов-мин. Взрывами субсветовику особо не повредишь, разве что совсем уж с малого расстояния – ударная волна через вакуум не распространяется. А шансы робота подобраться хотя бы на тысячу километров к кораблю Клавэйна ничтожны в такой степени, что нет смысла ставить на него мощный заряд тектонического класса. Потому Клавэйн ожидал, что роботы будут прицеливаться и стрелять на дистанциях порядка нескольких световых секунд, используя, скорее всего, одноразовые ускорители заряженных частиц или боеголовок. Старый вояка поступил бы именно так, желая осложнить жизнь погоне.

Но Скади зачем-то использовала тектонические боеголовки. Совала их примерно в каждого двадцатого робота. Причем, выпустив свору мин, боеголовку ставила на одну из последних. Детонаторы взрывали ее приблизительно в световом часе от преследующего корабля. Вдали вспыхивала колючая синяя искорка, темнела до фиолетовой, сдвинутая эффектом Доплера, – роботы шли на скорости в несколько сотен километров в секунду. Спустя часы или десятки часов мина с боеголовкой взрывалась снова, а то и две или три разом, вспыхивая каскадом фейерверков среди космической темноты. Некоторые подбирались ближе прочих, но все равно вред причинить не могли.

Накопив статистические данные по минам, Клавэйн провел анализ разброса расстояний и оценил вероятность повреждения своего корабля в одну тысячную. Шансы же на полное разрушение были в сто раз меньше. Ясно, боеголовки взрывались не с целью поразить звездолет.