Текст книги "Трое"

28

Я стою без движения, в то время как мысли закручиваются в скоростную воронку, не давая возможности удержать хотя бы одну. За дверью стоит Руслан. Он пришёл к нам домой. В квартиру, где я нахожусь одна, без Мирона. Что мне делать? Не открывать? Сделать вид, что меня нет дома? Детский поступок. Мне как минимум нужно узнать о причинах: возможно, у него что-то срочное.

Я быстро поправляю волосы, с досадой осознавая, что выгляжу не лучшим образом с небрежным пучком на голове, в домашних шароварах и футболке Мирона. Злюсь на себя за то, что вообще об этом думаю, и резким движением поворачиваю замок.

– Привет, – выпаливаю ещё до того, как дверь успевает полностью открыться. Стискиваю ручку и застываю, глядя на неожиданного гостя.

– Привет, – негромко произносит Руслан и без приглашения переступает порог.

Запах его парфюма вторгается в прихожую, я машинально отступаю в сторону, костями ощущая вибрацию сердечного ритма. Он снова покушается на границы, а я не могу найти способ достойно ему противостоять. Для этого у него слишком подавляющая энергетика, я слишком много о нём думала и слишком плохо умею огрызаться.

– Мирона нет дома, – говорю, сосредоточившись на файле, который Руслан держит в руках. – Ты что-то хотел ему передать?

Он переводит взгляд на бумаги, словно только что о них вспомнил, и небрежным движением опускает их на комод, отчего фигурка деревянного слоника заваливается на бок.

– Давние бумаги. Появилось время их завезти.

Я киваю и, убрав руку за спину, до хруста сплетаю пальцы. Сейчас мы не в просторном вестибюле караоке-бара и не в его машине. Мы в прихожей, за закрытой дверью, и у нас был секс.

– Сделаешь мне кофе, – звучит не вопросом, а утверждением.

Глаза Руслана ни на секунду не покидают моё лицо, делая отказ невозможным, и я киваю ещё до того, как успеваю подумать. В конце концов, это всего лишь кофе. Отступаю, давая ему возможность пройти на кухню первым, – я не готова ощущать на себе его взгляд, – и следую за ним.

– Ты ведь пьёшь черный? – уточняю, пока бездумно, один за другим, распахиваю ящики шкафов. Волнение от его близости убивает любую последовательную мысль, и мне приходится напоминать себе о том, какова моя изначальная цель. Я делаю ему кофе. Достать зёрна, засыпать их в контейнер, проверить наличие воды. Не забыть нажать кнопку включения.

Даже стоя спиной, я чувствую на себе внимание Руслана, словно вижу нас двоих глазами третьих лиц. Как он сидит на барном стуле, как его взгляд очерчивает мою поясницу, спускается ниже, к икрам и босым ступням. Шум кофемолки перебивает мои мысли, я чувствую себя неуютно, лишившись слуха – скромного оружия в своём и без того небогатом защитном арсенале. Руслан может подойти ко мне сзади, а я даже не успею среагировать.

Кофейные струи наполняют чашку мучительно медленно, и всё это время я не перестаю разглядывать её белоснежные края. Выгляжу глупо и неуверенно, но не нахожу в себе сил обернуться. К тому же, на ум не идёт ни одной путной фразы, чтобы поддержать разговор. Я понятия не имею, о чём могу его спросить.

Подрагивающими пальцами я беру чашку и разворачиваюсь. Секундное опасение, что я увижу Руслана прямо за собой, вспыхивает и исчезает. С каких пор я стала такой мнительной и нервной? Он по-прежнему сидит на стуле и разглядывает экран телефона.

– Можешь положить сахар, если хочешь, – произношу необязательную фразу, ставя перед ним чашку. Вазочка с тростниковым сахаром и без того находится рядом с его локтем: я держу её на случай прихода гостей. Ни я, ни Мирон его не употребляем.

Руслан откладывает телефон в сторону и, поднеся чашку к губам, делает глоток. Он по-прежнему ничего не говорит, усиливая и без того имеющуюся неловкость. На правах хозяйки мне хочется создать видимость беседы, но на ум ничего не приходит. И Руслан мне не помогает.

– Я отлучусь ненадолго, – говорю я, после того как пауза затягивается до нелепой, и, развернувшись, покидаю кухню.

Мысли вновь хаотично мечутся, и среди них отчётливо прорезается лишь одна: мне нужно позвонить Мирону. Нетвёрдой рукой я извлекаю телефон из штанов и выбираю его номер. Что я ему скажу? Честно признаюсь, что к нам заехал Руслан, оставил для него бумаги и захотел выпить кофе. Они ведь друзья. Это нормально, что я не стала ему отказывать, раз уж он вошёл.

В динамике звучат равнодушные гудки: один, второй. На третьем я резко сбрасываю вызов. Мирон не всегда берёт трубку в течение рабочего дня и обычно перезванивает сам.

С кухни не доносится ни звука, и я чётко понимаю, что ни за что туда не вернусь. Оглядываю гостиную, посреди которой всё ещё стоит ведро для мытья полов, разворачиваюсь и иду в ванную. У меня нет конкретной цели, мне просто необходимо чем-то себя занять, например, умыться, чтобы стереть с лица налёт от уборки.

Я включаю воду похолоднее, держу под ней ладони, пока коже не становится больно, и подношу их к лицу. Руслан допьёт кофе и уйдёт, а через неделю мы с Мироном уедем. Подняв голову, разглядываю себя в отражении: порозовевшие щеки и расширенные зрачки. Дверь с тихим шорохом открывается, и в неё заходит Руслан. Дежавю ударяет по нервам сверхмощной силой, я снова не могу дышать и не могу пошевелиться. Сердце отсчитывает удар за ударом, вторя его шагам по мере того, как они приближаются ко мне. Квартира стремительно сужается до размеров ванной, пространства слишком мало, а снаружи слишком много дверей.

– Не надо, – беззвучно произношу, глядя на его отражение в зеркале. Его рука ложится мне на живот, вдавливается в кожу, царапает её, разжигая пламя. Я сглатываю так, что дёргается шея, впиваюсь в его запястье, пытаясь оттолкнуть. Его рука, не обращая внимания на мои попытки, продирается ниже, под резинку моих штанов. Я охаю, за мгновение заливаясь краской, когда Руслан загоняет в меня пальцы. Его эрекция вдавливается мне в крестец, шершавые губы сосут мою шею. Мир срывается с петель и летит вниз кувырком, свет то вспыхивает, то гаснет. Я растворяюсь, теряюсь под его напором, впиваюсь ногтями в его запястье и глухо стону оттого, что за секунды теряю контроль над собой.

Рывок – Руслан заставляет меня обернуться. Я успеваю заметить лишь его расширенные зрачки, топящие меня в своей черноте. Сейчас так много его запаха – незнакомого, чужого. Меня колотит от ощущения опасности, сплетённого с возбуждением, в голове красным горит сигнал, что нужно остановиться. Его прикосновения не дают мне думать. Как и всегда, он берёт, не спрашивая. Руслан до боли сжимает мою поясницу, бёдрами вдавливает меня в пьедестал раковины так, что ломит крестец. Его рот впивается в мой, требовательно раскрывая. Я чувствую его вкус на своем языке, кофейный, непривычный, горьковатый. Не сразу понимаю, что тоже целую его в ответ, не сразу понимаю, что уже представляла, как это будет.

Кожу ягодиц обжигает холод гранита, бёдра Руслана проталкиваются между моих ног, я сдираю с него футболку. Я пропадаю за гранью действительности, вытолкнута туда прессом накопленных мыслей и фантазий. Нужно остановиться, мне нужно остановиться. Я слишком потеряна, слишком вышла из-под контроля, а Руслан слишком не даёт мне думать и сомневаться.

Сквозь шум своего дыхания я слышу рывок молнии, ощущаю давление члена, через секунду сменяющееся резкой наполненностью. «Я изменяю Мирону», – эта фраза клеймом обжигает мозг. Руслан всё ещё целует меня, его член двигается во мне быстро, грубо, ладони сжимают бёдра, толкая на себя. Глаза распахиваются, яркость потолочных софитов ослепляет до собравшихся слёз, и я стыну. Сочная картина вдруг начинает рассыпаться прямо передо мной, словно некачественная штукатурка, обнажая уродливые неровности. Края раковины холодом впиваются в позвоночник, кожа на бёдрах ноет от боли. Поцелуй ощущается чужим и неправильным – он только берёт, расхищает, ничего не давая взамен.

– Руслан, остановись, – хриплю, упираясь ему в плечи.

Руслан прикусывает мою губу, рывком отталкивает мои руки, снимает меня с пьедестала и разворачивает спиной. Я вижу своё лицо в отражении, то, как испуганно расширяются глаза и кривится рот, когда его член вновь врезается в меня. Паника во мне нарастает как снежный ком, разогнавшийся с вершины. Это оно, то самое чувство, что было у меня той ночью: страх. Страх, что сейчас от меня ничего не зависит и я ничего не контролирую.

Тазовые кости ударяются о каменные края пьедестала, сбивая кожу до ссадин. Ладонь Руслана обхватывает мою грудь через футболку, сжимая так сильно, что на глазах выступают слёзы. Всё это время он не прекращает во мне двигаться, ни на секунду не давая обмануться, что сейчас он только берёт. Утоляет свой голод, оставляя его следы на моих бёдрах, груди, затылке, в душе.

– Хватит. Я не хочу, – я завожу руку назад, упираюсь ему в живот и толкаю.

– Хочешь, чтобы тебя вдвоём трахали? – хрипло цедит Руслан мне в ухо. – Так тебе нравится? Когда он тебя как шлюху делит?

Я словно гипсовая кукла – не могу закричать и не могу заплакать. Глаза колет от сухости, возбуждение безвозвратно испарилось – сейчас я ощущаю лишь боль трения. Ладонь Руслана снова спускается мне между ног, ложится на клитор, растирает его сильно и быстро, заставляя меня захлебнуться воздухом и беспомощностью. Эти касания болезненны, но тело на них откликается: внутри меня становится влажнее.

Руслан берёт меня за подбородок, разворачивает голову, снова целует, хотя мои губы сжаты.

– Заберу тебя себе, поняла. С этого дня только я буду тебя трахать.

Телефонный звонок, раздавшийся с пола бьёт по нервам током. Я знаю, что это звонит Мирон. Звонит мне тогда, когда я ему изменяю.

Толчки Руслана становятся всё быстрее, мелодия не смолкает, и я жмурюсь, говоря себе, что сейчас всё это закончится. Пока мои мысли не идут дальше того, как мне жить после. Я просто хочу, чтобы это закончилось.

Я вздрагиваю, когда ощущаю брызги семени на своей коже. Вскрикиваю, когда его член надавливает мне на анус и врывается внутрь. Кусаю губу до крови, дрожа от боли и унижения. Несколько секунд, несколько мучительных толчков – и всё прекращается.

Я разглядываю капли воды, скатившиеся в центр раковины, не могу ни моргнуть, ни пошевелиться. Руслан тяжело дышит мне в затылок, его тело всё ещё прижато к моему. Пусть он уйдёт, а я подумаю, как мне жить дальше. Я впустила его сама. Ответила на поцелуй. Мирон меня никогда не простит.

– Можешь уйти? – говорю шёпотом. – Прямо сейчас. Хотя бы это выполни.

Руслан отстраняется, я чувствую, как по ногам стекает его сперма. Не поднимаю головы, чтобы ненароком не встретиться с ним глазами в отражении.

– Собирай шмотки. Поедешь со мной.

– Я никуда с тобой не поеду.

Я слышу шорох ткани, звук застёгивающейся молнии. Хочу, чтобы он ушёл.

– Думаешь, он тебя после этого оставит? – голос за мной звучит резко и раздражённо. – Теперь ты больше не его девочка. И ты сама меня впустила.

Капля, катящаяся по стенке раковины, исчезает в хромированном сливе, и я закрываю глаза. Звук удаляющихся шагов, грохот хлопнувшей двери доносятся до меня, словно сквозь слои ваты. Телефон на полу оживает снова, становясь финальным аккордом моего отчаяния. «Не совершай того, что было бы неприятно, сделай я это по отношению к тебе», – эхом фонит в ушах. Мирон никогда меня не простит.

29

Паркетная доска, подсвеченная лучами солнца, насмехается надо мной. Сейчас в гостиной, которую я привыкла считать своим домом, нет ни одного дружественного предмета. Ведь у них всё по-прежнему, а у меня нет. Все они: стеллаж, ваза, купленная мной в винтажном магазине Флоренции, покетбук стократ лучше и мудрее меня. Сейчас весь мир лучше меня, а я непроходимо глупая и слабая.

Телефон, лежащий рядом, в очередной раз оживает мелодией, которая навсегда отпечаталась внутри меня клеймом вины и беспомощности. Это одна из ранних песен Сати, потрясающей красоты баллада, установленная на Мирона. Он звонит мне в шестой раз, а я не нахожу в себе сил взять трубку. Ведро с водой по-прежнему стоит посреди гостиной. Я так и не успела доделать уборку.

Я мечусь. От жалости к себе до самобичевания. Остановиться где-то посередине не получается. Внутри меня всё по-прежнему дрожит от унижения, ослабнуть которому ни на секунду не даёт ноющая боль между ног и горящие ссадины на коже. Хочется свернуться комком и выть от того, что это произошло со мной, от того, что горячим струям воды не удалось смыть с меня всю грязь, царящую в душе. Останавливает лишь мысль, что я сама всё это допустила. Что оказалась настолько глупа и наивна, что позволила себе обмануться тем, чего нет, что очаровалась придуманным образом человека, который не имеет ничего общего с реальностью. Оказалась настолько слабой, что не устояла перед соблазном. Сейчас мне хочется уснуть и не просыпаться – это моё первое наказание. Я знаю, что будет и второе. Когда Мирон вернётся домой. Я бы могла рыдать у него на руках часами, пока под его прикосновениями не выплакала бы свои страхи и боль. Он моя единственная и такая необходимая таблетка утешения, на которую я вряд ли когда-либо получу рецепт. Я ему изменила.

Я обнимаю себя руками в попытке унять поднимающуюся дрожь. Так холодно. Пожалуйста, пусть это будет нелепый сон, пожалуйста, пусть изобретут машину времени. Мне всего-то нужно отмотать назад час. Я бы не открыла дверь. Я бы подождала не два гудка, а больше. Я бы не стала целовать Руслана. Тогда мы с Мироном всё ещё могли бы поехать вдвоём на Мадагаскар и быть счастливы. Даже несправедливо, что всего один поступок способен скомкать и перечеркнуть всю твою жизнь. Один поступок – и ты летишь в пропасть под названием «неизвестность». Я больше не знаю, что будет завтра, кроме того что в нём меня не ждёт ничего хорошего.

Звук проворачивающегося ключа заставляет меня съёжиться и на секунду зажмуриться. Так рано. Ещё нет и четырёх. Почему он приехал так рано? Почему не дал мне времени подготовиться?

Меня снова начинает трясти, и приходится сильнее обнять себя руками.

– Малыш? – из коридора доносится гулкий стук шагов, и я не к месту думаю, что Мирон снова забыл снять обувь. Когда мы съехались, я почти месяц потратила, чтобы приучить его это делать. Наверное, он волнуется. Наверное, поэтому приехал так рано. Поэтому не дал мне времени подготовиться.

– Тати, – шаги обрываются в гостиной, Мирон останавливается в дверях. Я не могу на него посмотреть. Надо, но я всё ещё не могу. – Что у тебя с телефоном? Я перезванивал, но ты не брала трубку.

Я сильнее сдавливаю локти и заставляю себя поднять голову. С того момента, как за Русланом захлопнулась дверь, глаза оставались сухими, но сейчас, глядя на Мирона, щёки разрезают первые мокрые дорожки. Я вновь возвращаюсь на тропу честности. Он мне слишком близок, а я слишком слаба и раздавлена, чтобы сдерживаться.

– Тати, малыш… – Мирон в два шага оказывается рядом, опускается передо мной на колени. Отводит волосы, упавшие мне на лицо, всматривается в глаза. Волнуется за меня. Потому что пока ничего не знает.

Я закусываю губу изнутри и слабовольно позволяю ему себя утешать. Впитываю нежность прикосновения к своему лицу, то, как он вытирает мои слёзы. Собираюсь духом. Нет, я больше не собираюсь ему врать.

– Тати, мне нужно, чтобы ты сказала, что случилось, – голос Мирона становится твёрдым, он убеждает, помогает встать на ноги. Это всегда срабатывало, но сейчас другой случай.

Я смотрю на него. Лицо Мирона близко, он самый красивый мужчина из всех, кого я знала. Почему я даже на мгновение позволила себе об этом забыть?

– Я тебе изменила, – выходит из меня осипшим шёпотом.

Его пальцы даже не покидают мою щёку, просто застывают. Зелёная радужка темнеет, словно в неё капнули чернил, выгоревшие на концах ресницы вздрагивают. Повисшая пауза за мгновение сжигает в комнате весь воздух.

– Когда, – не вопрос и не утверждение. Просто слово, стрелой протыкающее мою грудную клетку.

– Сегодня. Недавно. Это был Руслан.

Тепло его руки падает вниз, коже вновь становится холодно. Я на секунду слабовольно отвожу взгляд и снова его поднимаю. Губы Мирона потеряли цвет, и скулы кажутся острее. Я не слышу его дыхания, вместо него мне чудятся сбивчивые удары сердца. Тук – провал – тук.

– Как это было?

Я проглатываю возникшую сухость в горле, из-за неё голос звучит надтреснуто.

– Он приехал с бумагами. Лежат на тумбочке. Попросил кофе. Я сделала. Пошла звонить тебе… Он зашёл в туалет, мы начали целоваться. Потом всё началось… – от нахлынувших картин по коже проносится ледяной озноб, я обнимаю себя руками сильнее. – Я захотела остановить. Он не остановился. Сказал, что я должна поехать с ним, потому что я больше не твоя девочка, и потом ушёл.

Я знаю каждую черту его лица, которую столько раз обводила перед сном, но сейчас перестаю узнавать. Его ноздри трепещут, на виске туго бьётся вена. Мирон закрывает глаза, его веки вздрагивают, а челюсть сжимается. Он повторяет это снова, словно пытается вместить в себя сказанное. А я не могу остановиться. Я так много обманывала его и себя, и сейчас на краю отчаяния мне нужна эта исповедь.

– Я не смогла как ты. Ты говорил, что нужно отделять секс от реальности, но я просто не справилась. Он меня никогда не интересовал. Меня никто не интересовал, кроме тебя. Ты прекрасно знаешь, как сильно я тебя люблю. Но тогда, после первой ночи, что-то во мне перещёлкнуло… Я стала думать о нём. Стала забывать, почему он мне не нравился. И я стала от тебя скрывать многое… Мелочи, знай которые, ты бы, наверное, сказал «Стоп». Фразы и взгляды, когда он подвозил меня домой… На своем дне рождения он трогал меня на танцполе. Я должна была тебе сказать, но постоянно находила причины, чтобы этого не делать. Меня завораживала эта игра… и я старалась не думать, что предаю тебя и позволяю Руслану предавать вашу дружбу. Пыталась бороться с собой, но проигрывала раз за разом. Не понимала, почему люблю тебя, но продолжаю о нём думать. А потом, когда всё случилось… я вдруг за секунду поняла, что всё это не то. Как будто с глаз сняли шоры… Он не ты, и вся эта иллюзия рассыпалась… Стало очень страшно. Только на это раз тебя рядом не было, чтобы избавить меня от этого страха.

Мирон слушает меня молча, глядя в глаза, и я чувствую, что не могу остановиться. Жалость к себе, чувство вины и все прошлые переживания сплетаются во мне в единое целое, выплескиваясь без разбора. Слёзы высыхают, голос крепнет, а вместе с этим расцветает злость.

– Ты привёл его в нашу жизнь. Ты поселил его в мою голову. Из-за тебя я вытерпела всё это сегодня. Когда тебя берут против воли. Да, я слабая, что не смогла остановиться. Но я пыталась. А ты всё это время был на работе… Ты всегда на работе. А я тут одна… Твои родители меня не любят… Твои друзья не воспринимают меня всерьёз… И ты даже не думаешь о женитьбе…

Меня подбрасывает на ноги, колено ударяется в плечо Мирона. Отчаяние и неожиданная злость запускают порцию бодрости и адреналина в вены, когда я не ожидала. Стуча пятками, я врываюсь в спальню, выдираю из гардеробной спортивную сумку, лихорадочно закидываю в неё вещи. Уйти, уйти.

В прихожую я практически выбегаю. Бросаю взгляд на тумбочку, где лежат ключи от квартиры с пластиковой картой, и крепче вцепляюсь в ремень сумки. Нет, я их не возьму. Нужно браться за ручку. Чего я жду? Хочу, чтобы Мирон меня остановил?

Он появляется из дверей гостиной через секунду. Ворот рубашки расстёгнут на две пуговицы, лицо походит на каучуковую маску, в которую забыли вдохнуть эмоций, а обычно яркие глаза выглядят пыльными. Просто стоит и смотрит на меня. Чего я жду?

– Прощай, – хриплю я и разворачиваюсь. Мои пальцы слишком нервные, и замок поддаётся не сразу, но уже через секунду я вываливаюсь за дверь.

30

Я уже час сижу на остановке и бесцельно разглядываю глянец педикюра, проглядывающий через кожаные ремешки сандалий. Автобусы сменяются один за другим, увозя с собой вновь прибывших пассажиров, у каждого из которых есть передо мной ощутимое преимущество: они знакомы с маршрутом и имеют конечный пункт назначения. Послеполуденное солнце припекает так, что в груди и на спине собираются капли пота, и сейчас я ему благодарна: оно не позволяет мне промёрзнуть до костей. Адреналиновая вспышка угасла ещё полчаса назад, оставив меня один на один с реальностью: денег у меня не больше четырех тысяч наличными – я держала их для чаевых – и мне совершенно некуда пойти. Ни с кем из одногруппников я не общалась достаточно близко, чтобы так запросто набрать и попросить о пристанище. Разве что с Оксаной, но, учитывая нашу последнюю встречу, я вряд ли решусь к ней обратиться. Торжество в её глазах мне не под силу будет вынести.

Мне необходимо начинать думать, как быть дальше, но я ещё слишком оглушена тем, как стремительно разрушилась моя жизнь. Мирон. Пусть я ушла от него сама, но сейчас мне до отчаяния хочется, чтобы случилось чудо, и он меня нашёл. Потому что мне страшно, я разбита, и мне одиноко, а он всегда был тем, кто защищал меня от этих состояний. Нет ни денег, ни друзей. Всегда остается вариант позвонить маме и попросить помощи у неё, но сейчас я не готова ни к её волнениям, ни к вопросам. Ей ещё только предстоит узнать, что всего того, чего, по её мнению, добилась её дочь, больше нет. Четыре тысячи рублей, трёхкилограммовая сумка и пустыня в душе – итог нескольких лет моей жизни. Я бы и рада кого-то обвинить, но компас честности упрямо показывает на меня. Как я буду жить без Мирона, без совместных планов на жизнь? Москва мне не по карману. Если я и найду работу, то вряд ли смогу позволить себе так запросто снимать квартиру даже в отдалённом районе. Мне как минимум нужна будет соседка. Какие перспективы у меня, студентки без высшего образования, без опыта работы? Правильнее будет вернуться домой в Самару, к родителям, и там трезво взвесить свои возможности. Я представляю, что переезжаю из яркой кипящей столицы в наш маленький городок, и меня окончательно накрывает безысходность. Я не хочу думать об этом сейчас. Слишком невыносимо.

Звук входящего сообщения заставляет меня вздрогнуть и поднять голову. В этот момент я готова признать, что больше всего на свете хочу, чтобы это был Мирон. Не важно, что между нами произошло. Я просто хочу, чтобы ему всё ещё было не всё равно, где я, даже если всем в мире наплевать.

Но чудес не бывает. Это не он.

«Привет, Тати. Неделю назад я вернулся в Москву. Если найдёшь время пересечься и поболтать, буду рад. Саша»

Я закрываю глаза, пытаясь справиться с потоком разочарования. Глупая. Я ведь ему изменила.

Через минуту я заставляю себя вновь разблокировать экран и перечитать сообщение. Разве у меня есть другой выход? Мне нужно о себе позаботиться, а больше не к кому обратиться. Я начинаю печатать, быстро стираю и ищу в контактах номер Саши. Сейчас одной мне не справиться.

– Тати, привет, – голос одногруппника звучит обрадованно и удивленно. – Ты получила моё сообщение?

– Да… – я разглядываю неровную выбоину на асфальте, пока пытаюсь сформулировать просьбу так, чтобы она не выглядела совсем жалкой. – Саш, мне неудобно просить тебя об этом, но у меня ситуация… безвыходная. Можно у тебя сегодня переночевать? По-дружески? Я просто не знаю, к кому еще обратиться.

Я прикусываю губу и, замерев, жду. Я давно забыла, что такое просить.

– Конечно, – отвечает Саша с небольшой заминкой. – Ты где сейчас? Я могу тебя забрать.

– Да нет, не нужно. Ты же где-то в районе Патриков живешь? Я на метро доеду.

– Мне не сложно, Тати. Кинь точку. Машина рядом, я подъеду.

Я кладу трубку и высылаю Саше координаты. Тело неожиданно становится ватным, и мне приходится прижаться спиной к нагретому стеклу павильона. По крайней мере один насущный вопрос снят, и мне не придётся ночевать на лавке.

******

Саша забирает у меня сумку и погружает её в багажник, внутри которого в картонной коробке стоят трехлитровые банки с соленьями.

– Это мать дала, – немного смущённо поясняет Саша, заметив мой взгляд. – Боится, что я в Москве голодаю.

Я мотаю головой и отвожу глаза. Он не должен передо мной оправдываться.

Квартира Саши находится на четвёртом этаже кирпичного дома довоенной постройки. Я невольно задаюсь вопросом, сколько денег он тратит на аренду, но потом вспоминаю его историю о лояльной хозяйке. Учитывая цены на недвижимость в центре столицы, ему очень повезло.

Престижность района не сказывается на внешнем виде подъезда. Он едва ли отличается от нашего в Самаре: неровные, выкрашенные коричневой краской перила, сбитые ступеньки, покрытая бурыми пятнами побелка на потолке.

– У меня не слишком прибрано, не обращай внимания, – комментирует Саша, отпирая дверь.

Он ведёт себя очень деликатно: по дороге не пытался лезть в душу, не донимал расспросами, лишь сказал, что, если я захочу выговориться, он готов слушать. Пока я не способна наскрести правильных слов благодарности. Когда проблема с тем, где я проведу ближайшие двенадцать часов, решилась, на первый план вновь вышли холод и отчаяние. Содранная кожа на бёдрах всё ещё горит, в голове звучит раздражённый голос Руслана, сменяясь кадрами выцветшего взгляда Мирона. Получить бы гарантии, что утром станет чуть легче – я бы прямо сейчас уснула на полу. Самое ужасное в моей ситуации – знание, что завтра лучше мне не станет. Напротив, последствия шока сойдут, и мне нужно будет шаг за шагом учиться жить заново. Принять ответственность и привыкать к тому, что теперь всё будет по-другому, гораздо хуже, куда дальше от сказки. Рядом со мной не будет главного – Мирона, а вместе с ним не станет и беззаботной жизни, в которой мне не нужно было думать о завтрашнем дне.

– Хочешь чай или поесть? – голос Саши из кухонного проёма привлекает моё внимание, и я отмираю.

– Чай. Спасибо тебе.

Саша набирает в чайник проточной воды, открывает дверцу холодильника, несколько секунд изучает его внутренности и извлекает банку с медом.

– Я не успел подготовиться к приходу гостей, – поясняет он и, надавив, снимает полупрозрачную пластмассовую крышку.

Я закладываю ладони между сжатых коленей в попытке побороть непроходящий озноб и слабо ему улыбаюсь:

– Ничего. Я не большой любитель десертов.

Развернувшись, Саша лезет в верхний ящик небольшого кухонного гарнитура, достаёт оттуда две кружки. По очереди кладёт в них пакетики заварки, заливает кипящей водой и опускается с ними на соседний стул. Я в течение секунды бездумно разглядываю синюю надпись «Омником 2017», после чего накрываю её руками. Горячие стенки обжигают пальцы, и я убираю их лишь тогда, когда терпеть становится невозможно. Хотя бы на эти несколько секунд боль внутри меня отступает.

– Я тебя не сильно потесню? – оторвав глаза от керамического ободка, смотрю на Сашу.

– Я больше волнуюсь за то, что тебе будет некомфортно, – он снова выглядит смущённым. – Квартира однокомнатная.

Я вновь ощущаю себя жалкой. Напросилась в гости к почти незнакомому парню, который теперь наверняка ломает голову, куда меня положить. Вариант спать с ним в одной кровати я не рассматриваю.

– Я лягу на полу, – словно подслушав мои мысли, говорит Саша. – Потом что-нибудь решим.

Я не хочу сопротивляться. Сегодня я просто хочу дать себе несколько часов на то, чтобы передохнуть.