Текст книги "Трое"

43

– Заглянем после работы в «Винотеку»? – предлагает Ксюша, просунув голову в дверь кабинета. – Там до семи вечера счастливые часы: второй бокал в подарок.

Отказ почти срывается с моих губ, но в последний момент я себя одёргиваю. Пора сдвинуться с той мёртвой точки, на которой замкнулась моя жизнь.

С момента переезда я так или иначе продолжала двигаться вперёд: пусть эти шаги были совсем крошечными, но всё-таки они были. Я пыталась смириться, что навсегда осталась без него, старалась не закрываться от людей, училась адаптироваться к новой реальности. Но после того как шесть дней назад Мирон покинул мою квартиру, жизнь застыла. Я воспроизвожу в памяти, как мы занимались сексом в машине, выражение его лица, когда он говорил со мной в ванной, прокручиваю в голове его слова. «Без тебя хреново, но как быть дальше не знаю». В тот день мой мозг впитал лишь то, что я хотела услышать. Признание, что он меня не разлюбил, что не разочаровался настолько, чтобы навсегда вычеркнуть из своей жизни. Но чем больше я думаю об этой фразе, чем больше ответов пытаюсь в ней найти, тем страшнее мне становится. Будет ли проще принять проигрыш, зная, что от финиша тебя отделяла лишь какая-то пара метров? Не лучше споткнуться на старте и обречённо отползти в сторону, чтобы не тешить себя надеждой на победу? Что меняет то, что Мирон по-прежнему меня любит, но никогда не сможет простить?

Я жду его возвращения каждый день. Адрес моей квартиры – наш единственный способ связи, поэтому после работы я нигде не задерживаюсь и спешу домой. Всякий раз его машины во дворе не оказывается, но это не останавливает меня от того, чтобы запереться в квартире и продолжать ждать. Надежда на то, что он придёт, стала испаряться на третий день. На четвёртый я рыдала в подушку, пятый ознаменовался сухим отчаянием, сегодня день шестой.

Вряд ли я перешла в фазу смирения, но сейчас, когда я снова опускаюсь на дно, на арену выходит инстинкт самосохранения. Это он заставляет меня вновь совершать шаги, как бы сложно ни было. Например, кивнуть Ксюше, выжечь из головы магический кадр, что возле подъезда меня ждёт Мирон, и сказать:

– Почему бы и нет. Пошли.

«Винотека» – это винный бар, находящийся через одну станцию от нашего офиса. Он уютный, немноголюдный, и здесь приятные цены. За короткий срок мне пришлось научиться планировать бюджет. Львиная часть зарплаты уходит на аренду квартиры, остальная – на покупку продуктов, проезд и ежедневные нужды. Свободных денег у меня совсем немного, поэтому есть лимит: не тратить больше тысячи.

– Сядем вот за тот? – Ксюша тычет пальцем в дальний столик у окна.

Мы рассаживаемся, уточняем у администратора про актуальность акции и, получив утвердительный ответ, заказываем по бокалу вина.

– Она тебе хотя бы вентилятор включать разрешает? – сочувственно спрашивает Ксюша, подразумевая мою вечно мёрзнущую соседку по кабинету.

– Пыталась пару раз, но она начинает демонстративно кутаться в свою кофту, так что я перестала. Когда становится совсем невмоготу, использую веер.

Ксюша смеётся.

– У тебя есть веер?

Да, у меня есть. Мирон купил мне его на Бали у крошечной черноволосой девочки, бродившей по пляжу, вместе со связкой плетёных браслетов. Браслеты я благополучно забыла на шезлонге, а веером обмахивалась, когда смотрела, как Мирон катается на сёрфе. Зря я отказалась от инструктора.

– Я думаю, долго ты у нас не проработаешь, – заявляет Ксюша, протягивая ко мне бокал, чтобы чокнуться. – Очевидно, что этот унылый офис не твой уровень. Это видно по тому, как ты выглядишь, как одеваешься.

Я уже знаю, что это просто пыль. В тех вакансиях, которые я рассматривала, всем было совершенно наплевать на то, как я выгляжу, как одеваюсь и насколько я хороший человек. Людей, не расположенных к тебе, интересует совершенно другое.

– Спасибо. У меня ещё недостаточно опыта, чтобы крутить головой по сторонам. К тому же с сентября у меня начинается учёба, и мне нужно будет как-то совмещать.

– Решишь, – отмахивается Ксюша. – Петрович добряк и к тому же не любит текучки. Сделаешь жалобные глаза, и обговорите с ним новый график.

Впервые за эту неделю мне хочется улыбнуться. Может быть, дело в глотке вина, в её беззаботном шутливом тоне или в том, что этот разговор выходит лёгким и необременительным, а Ксюша явно ко мне расположена. Я знаю, что она тоже снимает квартиру со своей двоюродной сестрой и у неё тоже нет парня. Но вот она сидит напротив, пьёт самое дешёвое вино по акции «Счастливые часы» и выглядит вполне довольной жизнью. Может быть, когда-то и я так смогу.

Мой мобильный вибрирует на столе. На экране – фотография Лены.

– Чем занята, соседка? Я вот думаю: может, выбраться куда-нибудь? Пятница всё же.

– Мы с Ксюшей сидим в «Винотеке» на Парке Победы. Если хочешь – подъезжай.

Ленино согласие не заставляет себя ждать.

– Не напивайтесь без меня. Скоро буду.

Лена приезжает спустя полчаса. Грохает сумкой о стол, во всеуслышание объявляет, что ей подписали «охрененную премию», и поэтому она нас угощает.

Официант приносит нам бутылку мерло, откупоривает под восторженные рассказы Лены о том, какого крутого клиента она заполучила и каков её дальнейший план по осваиванию типографского рынка. Мы пьём. Сейчас я совсем не жалею, что не осталась дома. Глядя на смеющееся лицо Ксюши и горящие глаза Лены, я жалею о другом. Моя жизнь с Мироном не обязывала меня отказываться от друзей: при желании я могла бы чаще выходить из дома и найти тех людей, с которыми мне было бы приятно общаться. Возможно, тогда я меньше изводила бы себя мыслями о том, что его компания не принимает меня как свою, и у меня было бы меньше времени на беспочвенные фантазии.

– Может, ещё куда-нибудь? – Лена обнимает нас с Ксюшей за плечи, когда мы вываливаемся из бара. – Губа свистит.

Коллега смотрит на меня вопросительно. Нет, на сегодня с меня хватит шагов. Я снова ощутила себя живой, улыбалась друзьям – не хочу всё испортить.

– Я поеду домой. Но вы, девчонки, отлично спелись, так что не останавливайтесь.

Посовещавшись, Ксюша и Лена решают поехать на Цветной бульвар, а я иду к метро. Дома меня ждёт электронная книга и упаковка трав для сна, купленная в аптеке. Шаг за шагом, я смогу.

По пути к станции каблук застревает в решётке водостока, и мне приходится снять туфлю, чтобы его достать. Немного пострадала лакированная кожа, но в целом ничего страшного. Выпрямившись, я лезу в сумку, чтобы достать проездную пластиковую карту, и забываю про неё, когда во внутреннем кармане начинает активно жужжать телефон. Я смотрю на экран несколько секунд, пока мой мозг лихорадочно пытается сложить всё то, что никак не желает складываться. На экране горит номер, который я помню наизусть, несмотря на то что давно его удалила. Руки начинают ходить ходуном от тонн волнения и разбухающего чувства в груди, которому я боюсь дать название. Вопросы выстреливают один за другим. Это случайность? Если нет, то как и откуда?

Дрожащим пальцем я провожу по экрану и прочищаю горло.

– Привет.

Борю в себе желание зажмуриться. А вдруг всё-таки ошибка?

– Здравствуй, Тати.

Нет, он не ошибся.

Асфальт мутнеет за секунды вместе с носками моих туфель. Из-за спазма в горле выдерживать вопросительную интонацию становится сложно, поэтому я утверждаю очевидное.

– Ты знаешь мой номер.

– Знаю. Ты мне с него писала. Чем занимаешься?

Я быстро смахиваю слезу, на смену которой мгновенно приходит вторая, и улыбаюсь.

– Собиралась ехать домой читать книжку.

В трубке повисает короткая пауза, и я вдруг отчётливо представляю, как Мирон сжимает переносицу. Чудо всегда случается, когда перестаёшь ждать.

– Хочешь увидеться?

Я отчаянно трясу головой, не в силах издать ни звука. Я хочу. Очень хочу. Больше всего на свете.

44

Мне требуется совершить над собой усилие, чтобы не выскочить из кафе, где я пообещала дождаться Мирона, едва на экране загорается его номер. Заставляю себя не идти к выходу слишком быстро, останавливаюсь возле двери и делаю несколько глубоких вдохов. Неделя ожидания измотала меня, и если уж я не выгляжу свежей и цветущей, то по крайней мере постараюсь вести себя достойно.

При виде знакомого чёрного «Мерседеса» волнительное покалывание в животе усиливается и взмывает вверх. Мирон выходит из водительской двери и находит меня глазами. Мне так этого не хватало – того, что он на меня смотрит. Раньше ему удавалось одним взглядом напоминать, что я красивая. Удаётся и сейчас.

– Привет, – ноги сами останавливаются в метре от него, не решаясь подойти ближе.

– Привет, Тати.

Пусть его голос звучит куда отстранённее, чем в нашем прошлом, но тепло в глазах компенсирует это с лихвой. Я слишком много времени провела в зиме, чтобы сейчас не радоваться каждому лучу солнца.

На короткую секунду Мирон касается моего плеча ладонью и, обойдя, открывает пассажирскую дверь. Стараясь спрятать нервозность, я опускаюсь на сиденье. Даже хорошо, что моё осипшее спасибо оказывается запертым в салоне.

Обогнув капот, Мирон занимает соседнее кресло, накидывает ремень безопасности, трогает рычаг передач. Удивительно, как мелочи, которые когда-то стали привычными, снова обретают первозданное очарование. Я не могу оторвать взгляда от его ладоней на руле, любуюсь малейшим движением. Если бы между нами всё не было так сложно, я бы попросила отвезти меня в вечность.

– Куда мы едем?

– Нет конкретного плана. Ты голодна?

Даже если и так, я вряд ли смогу проглотить хоть что-то.

– Да нет. Можем просто прогуляться по набережной, – и осторожно добавляю: – Если хочешь.

– Ты ведь после работы? – развернувшись, он смотрит на меня. – Ела что-нибудь?

Я глотаю ком, подступивший к горлу. Забота. Я стала забывать, каково это – когда он заботится.

– Нет, я не успела.

Больше никогда не собираюсь ему лгать.

– «Киану» или «Пинч»? – он возвращает взгляд к дороге. Наши любимые места для ужина.

– «Пинч», – отвечаю бездумно. Мне и впрямь всё равно.

Парковочных мест рядом с рестораном не находится, поэтому Мирон оставляет машину в паре кварталов, и мы идём пешком. Меня атакует приступ мучительной тоски. С самого первого дня нам было легко и комфортно вместе: мы могли говорить на любую тему и даже молчание ощущалось естественным. Сейчас же между нами осязаемая стена: я чувствую её нервами, кожей. Мне отчаянно хочется это исправить, но я не знаю как.

– Ты приехал с работы? Как дела на объекте?

– В порядке. Думаю, к следующей весне будет сдан.

– Не зря ты столько сил и времени этому посвятил.

Это всё не то. Не те слова, не та интонация, не тот разговор. Это не мы. Там, в нашем прошлом, я бы повисла у него на шее, а Мирон бы целовал меня и бесцеремонно трогал зад, наплевав на прохожих. Мне снова становится страшно. Если он тоже это почувствует и сочтёт, что между нами уже ничего нельзя изменить?

– Расскажи о своей работе, – его ладонь случайно задевает мою, отчего по коже моментально расползаются мурашки. – Сидишь в офисе?

– Да. Это небольшая фирма, занимающаяся изготовлением наружной рекламы. Я отвечаю на звонки и обрабатываю входящую документацию. А ещё пытаюсь не расплавиться от жары, потому что бухгалтер, с которой я делю кабинет, делает всё, чтобы температура в нём не опустилась ниже тридцати пяти градусов.

Взгляд Мирона задерживается на моём лице дольше, чем в машине. Наверное, потому что я предпринимаю редкую попытку пошутить.

– Ходят слухи, что она собирается в отпуск, – продолжаю я, чтобы не позволять повиснуть паузе. – В её отсутствие я планирую бесчинствовать и включить кондиционер.

– Интересно, как она переживёт зиму, – замечает Мирон, и его губы изгибаются в подобии улыбки.

Как Вера Николаевна переживёт зиму мне совсем не интересно, но я улыбаюсь. Потому что нам, кажется, всё же удается поддерживать разговор и потому что он расслабляется.

– Можно мне салат с бураттой и стакан сока? – я отодвигаю меню и прячу руки под стол.

Знаю, что у Мирона нет проблем с тем, чтобы за меня заплатить, и в прошлом он делал это много раз, но почему-то сейчас я чувствую смущение и дискомфорт. Кажется, боюсь, он посчитает, что я скучаю не по нему, а по беззаботной жизни.

За сдержанностью его тона угадывается строгость, пока он скользит глазами по моим плечам.

– Закажи что-нибудь ещё, Тати. Ты очень худая.

Я совершенно не могу думать о еде, но всё-таки прошу суп. За последнюю неделю я и впрямь питалась из рук вон плохо.

Официант уходит, а мой мозг тем временем экстренно впадает в панику в попытке подыскать новые темы для беседы: те, которые не заденут наши болевые точки.

– Ты говорила, у тебя есть соседка, – Мирон вновь подаёт голос. – Как ты её нашла?

Поборов вздох облегчения, я начинаю рассказывать ему про Лену. Про её желание покорить Москву, неиссякаемый оптимизм и про то, что перед сном я выслушиваю от неё дюжину самых фантастических историй, которые всегда оказываются правдой. Этот разговор нельзя назвать беседой двух возлюбленных, но ведь с чего-то нужно начинать.

Спустя полтора часа мы выходим на улицу. В вечернем полумраке я ощущаю себя более свободно и раскованно, возможно, из-за времени, которое мы провели вместе.

– Я отвезу тебя домой, – глаза Мирона исследуют моё лицо, всего на мгновение спускаются к губам, но даже его хватает для того, чтобы вспыхнуть. – Мне нужно рано вставать.

Оказывается, прошлое можно переживать заново: ровно то же я чувствовала после нашего первого свидания. Мы ещё даже не успели попрощаться, а меня уже терзал вопрос, пригласит ли этот красивый парень меня снова. В настоящем разница состоит лишь в том, что этот парень не просто мне нравится. Я его люблю.

Машина Мирона въезжает в наш тесный двор спустя сорок минут. Судя по тёмным окнам, Лена всё ещё вкушает прелести столичной пятницы, а значит, до сна у меня будет время наедине с собой. Нет, я не буду предлагать ему подняться, как бы мне этого ни хотелось.

– Спасибо, что довёз. Теперь тебе час до дома добираться.

– Не за что, Тати.

Прежде чем уйти, я должна спросить. Нельзя делать вид, что ничего не было и я обо всём просто забыла. Он должен знать, что мне не всё равно.

– Я хотела спросить… Давно. Просто не знала как. Алина говорила, что у тебя были серьёзные неприятности после… – я запинаюсь, подбирая безопасные слова. – Как всё решилось? Тебе что-нибудь грозит?

Лицо Мирона бесстрастно.

– Уже в порядке, Тати. Могло быть куда хуже, но в последний момент вмешался отец, и моё дело закрыли.

От этих слов я испытываю огромное облегчение, вслед за которым приходит тревога. Я часто думала о том, каким образом всё могло разрешиться. А вдруг Сафронов-старший выставил Мирону новые условия? Например, жениться на Алине. Она говорила, что стоит его отцу щёлкнуть пальцами, как все проблемы сойдут на нет. Что, если в свете наших обстоятельств Мирон не счёл нужным ему сопротивляться? Особенно учитывая, что теперь его родители точно поставили на мне крест.

– Я очень рада это слышать… – замявшись, я опускаю глаза: – Отец у тебя что-то за это потребовал?

Я чувствую на себе пристальный взгляд Мирона, но посмотреть в ответ не могу. Мне стыдно за свой вопрос и одновременно страшно получить на него ответ.

– Он мой отец, Тати, – вздохнув, он заводит двигатель. – Разумеется, он ничего от меня не требовал.

45

Весь следующий день я провела в режиме ожидания, как ни старалась убедить себя отвлечься и ни напоминала себе, что чудо случается тогда, когда не ждёшь. Мы с Мироном попрощались не лучшим образом, и за это я вновь извожу себя. Для чего я влезла со своими сомнениями в его отце, когда мы пытаемся найти путь друг к другу? Даже если Сафронов-старший что-то от него потребовал – это не причина для обвинения Мирона в зависимости от родительской воли. Он ведь ни разу не давал повода.

Чудо случилось, когда я перестала ждать, а, вернее, взяла небольшую передышку: пошла в магазин и как раз выкладывала продукты на кассе. Мирон позвонил и пригласил меня в кино. В раздвижные стеклянные двери супермаркета я вышла с улыбкой на лице и без пакетов. И домой наверняка вернулась бы без них, если бы пожилой охранник меня не окликнул. У нас второе свидание.

– Уверена, что хочешь именно на этот фильм? – Мирон смотрит на меня с сомнением. – Не помню, чтобы ты любила триллеры.

Одна эта фраза стоит того, чтобы выбрать то, что я выбрала. Он помнит о моих предпочтениях, и ему не всё равно. Как легко быть счастливой, когда обретаешь способность ценить жизнь в мелочах.

– Может быть, я преследую свой интерес. Если мне станет страшно, я смогу к тебе прижаться, и это будет выглядеть естественно.

Странно, что именно сейчас, когда между нами всё настолько сложно, я испытываю потребность шутить. Кажется, это что-то вроде защитной реакции, способ адаптироваться к произошедшим изменениям. Так, как раньше, не получается, и моё подсознание ищет другой путь растопить лёд. Почти безрезультатно, потому что Мирон не улыбается. Раньше бы он наверняка смеялся.

Триллер оказывается не настолько мистическим и пугающим, насколько мне хотелось. Я была бы рада вцепиться в руку Мирона, но накал происходящего на экране этого сделать не позволяет, а фальшивить я не хочу.

В кинотеатре малолюдно, на нашем ряду и вовсе никого. В счастливом прошлом я бы давно перестала смотреть фильм и, воспользовавшись темнотой, делала Мирону минет. В суровом настоящем мы даже не можем друг к другу прикоснуться.

– Как тебе кино? – спрашиваю, когда мы выходим в ярко-освещённый вестибюль.

– На троечку. Нулевая интрига, сюжет высосан из пальца. А тебе?

– Твёрдая двойка. В следующий раз выбираешь ты.

Взгляд Мирона застывает на моём лице, и я осекаюсь. Нет никаких гарантий, что будет следующий раз.

– Тебе взять что-нибудь в баре? Хочу купить воду.

Я отвожу глаза, мотаю головой.

– Ничего не нужно. Я тебя здесь подожду.

Мирон идёт к освещённой стойке со снэками и попкорном, занимает очередь за двумя парнями. Высокий, уверенный, красивый. Я просто не имею права его потерять.

– Извините, – незнакомый мужской голос, раздавшийся справа, заставляет меня вздрогнуть. – Не подскажете, где находятся кассы?

– Да, конечно, – отвечаю после секундной запинки. – Прямо, за вторым поворотом налево.

Парень мне улыбается, пожалуй, слишком широко для простой благодарности, после чего уходит. Я вновь смотрю в сторону бара и ловлю на себе взгляд Мирона.

– Я не знаю этого парня… – выпаливаю, когда он возвращается с двумя стеклянными «Перье» в руках. – Он просто подошёл спросить, где найти кассы.

Мирон откупоривает крышку, протягивает одну бутылку мне.

– А я разве что-нибудь тебе сказал?

– Нет. Но ты мог подумать.

Мирон ничего не отвечает, и до парковки мы идём в тишине. Возле машины он останавливается, однако дверь открывать не спешит. Я застываю, потому что чувствую: сейчас он начнёт говорить.

– Я позвонил тебе в тот день и предложил увидеться, потому что принял для себя решение попробовать заново. Это был не мимолетный порыв, о котором я пожалел, вернувшись домой. Шарахаться туда-сюда как маятник – это, как минимум, безответственно по отношению к нам обоим. То, что мы сейчас находимся здесь – это моё взвешенное решение. Оно не гарантирует положительный результат, потому что мы оба пробуем. Я никогда не был одержимым собственником, готовым броситься на каждого, кто на тебя посмотрит. Это моя зона комфорта, которую я не планирую менять. Я много времени провожу на работе, и, если мне придётся то и дело представлять, что моей девушке в этот момент оказывают внимание другие парни – о комфорте и душевном спокойствии можно забыть. Мне это не нужно, потому что я привык доверять тем, кого подпускаю к себе близко. Сейчас я задаюсь вопросом: быть может, этого тебе не хватало – моей ревности? Может быть, ты принимала моё доверие за равнодушие?

Я хочу ответить ему «нет», но это бы означало покривить душой. В поиске новых ощущений я и правда начала его сравнивать с тем, с кем не стоило, забыв о доверии.

– Я скажу больше. Меня бы здесь не было, если бы я не пытался принять тот факт, что это я сам, как ты выразилась, поселил Руслана тебе в голову. Если бы не это – я бы просто ушёл. Я каждый день виню себя, чтобы мне было проще простить тебя. Говорю себе, что, если до сих пор тебя люблю и не могу отпустить, значит, у нас ещё есть шанс. Я не ревную тебя к первому встречному, Тати. Если я начну это делать, то у нас нет будущего. В чём смысл изводить себя и тебя, если конец так или иначе будет провальным? Но также я не могу не думать о твоих словах, сказанных в тот день. Что во всём виноват я, потому что пропадаю на работе, потому что мои друзья тебя не любят, а родители не принимают. Я не планирую работать меньше, и не в моих силах заставить окружающих тебя обожать. Родители у меня одни, и я их люблю даже несмотря на то, что они тебя не принимают. Ничего из этого не изменится. Поэтому я не могу не задаваться вопросом: не повторится ли это снова? Вдруг в один прекрасный день тебе станет одиноко, и ты решишь, что я уделяю тебе недостаточно много времени, а моё окружение тебя не ценит. Речь сейчас не идёт об экспериментах с третьим – думаю, мы оба понимаем, что их больше не будет. Тебе достаточно было просто мне сказать, что тебя не устраивает, и всё бы прекратилось. Откуда мне знать сейчас, что ты снова не начнёшь скрывать что-то, вместо того чтобы поговорить?

Мирон переводит дыхание, трёт ладонью лицо. Когда он начинает говорить снова, его голос звучит хрипло и приглушённо. Он выворачивает мне себя.

– Мне всегда было совершенно наплевать, кто и что думает о моём выборе. Так уж я устроен: беру от жизни то, что хочу. Неважно, кто твои родители, и сколько высших образований ты получишь, и что мой отец считает, я бы мог найти себе пару получше. Мне нравилось в тебе всё, и на это никто не мог повлиять. С тобой я испытывал жажду отдавать: подарки, тряпки, путешествия… И это, блядь, не потому что плюю на деньги. Мне хотелось отдавать всё это именно тебе. Когда я люблю – я доверяю и не сомневаюсь. Только так. Это была одна из причин, почему я в тебя влюбился. Твоя нетронутая искренность и то, как ты без оглядки и честно дарила свои чувства, не за цацки и не за статус. У меня в жизни были сотни баб, но только к тебе мне захотелось возвращаться. Сейчас то, на чём держалась моя любовь, полетело к херам. Мой единственный шанс остаться с тобой – это каждый день мучить и обвинять себя. За то, что не предусмотрел, что всё может так закончиться, за то, что доверял Русу, за то, что не приехал домой вовремя, за то, что переоценил твою преданность. Каждый день смотреть, как гангрена жрёт твою руку, потому что отрезать жалко, – это ни хрена не легко, Тати.

Меня трясёт. От того, каким разбитым и измученным он выглядит, от отчаянного желания нас починить, от того, что время нельзя повернуть вспять, от вины и от того, что в тот день я всё это наговорила.

– Я не виню тебя…. Всё, что я наговорила в тот день про друзей и твою занятость, – это полная чушь. Прости меня… пожалуйста… Мне было так плохо, больно и страшно… Хотелось кого-то обвинить… Я тоже не могу себя простить за то, что была слабой… За то, что утаивала… Мне невыносимо жить, зная, что я испортила всё сама. Что могла рассказать тебе о том, как он смотрит и какие вещи говорит… Не ответить на тот поцелуй… И тогда всё было бы по-другому. Я о стольком жалею… Вижу столько своих ошибок… Мне так страшно, что я никогда не получу шанса их исправить. Что в один прекрасный день ты поймёшь, что не можешь, и я до конца своей жизни останусь со своей разбитой любовью и виной. И что ты никогда не узнаешь степень моего раскаяния, и что никогда не поверишь: я больше тебя не предам. Тот день был ужасным. Он делал мне больно, а я даже сказать об этом никому не могла… Потому что знала, что сама… я сама… И ты единственный человек, в чьём утешении я нуждаюсь, при этом зная, что рассчитывать на него не вправе. Мне страшно, что тот день и моя вина когда-нибудь выжгут меня дотла.

Из-за слёз перестаю видеть, из-за спазмов в горле лишаюсь способности дышать. Я не сразу понимаю, почему груди и позвоночнику внезапно становится тепло, а когда понимаю, начинаю рыдать громче. Мирон обнимает меня обеими руками, прижимает к себе. Я чувствую его горячее дыхание на своих волосах, слышу успокаивающий шёпот, ощущаю быстрые поцелуи.

– Ты не виновата, что он такой. И он больше к тебе не подойдёт. В этом ты можешь быть уверена.

Мои боль и вина непрекращающимся потоком вытекают из глаз, оставаясь на его футболке. Я знаю, что больше никогда его не подведу. Просто пусть он ещё раз сможет мне поверить.