Текст книги "Трое"

31

Первым сигналом к моему пробуждению становится запах: постельное белье Саши пахнет по-другому, не как у Мирона. В нашей квартире была целая батарея средств для стирки: экологичные порошки, капсулы и множество кондиционеров, каждый аромат которых был любовно отобран мной. Второй сигнал к тому, чтобы сон окончательно меня покинул: спине холодно, а значит, Мирон меня не обнимает. Утренняя безысходность, к которой я себя так старательно готовила с вечера, заливает меня по глаза. Я жмурюсь, давая себе короткую передышку, прежде чем вновь заставлять себя жить. Осторожно сажусь, подтягиваю колени к груди и смотрю на пол, где, накрывшись флисовым пледом, спит Саша. Такого не должно повториться – уже сегодня мне нужно подыскать новое место для ночлега. Видимо, всё же придётся звонить маме.

Стараясь не шуметь, я слезаю с кровати и на цыпочках иду в туалет. Запираю дверь и разглядываю своё отражение в зеркале. Выгляжу откровенно плохо, но сейчас это кажется правильным. Включаю воду, чтобы умыться и понимаю, что у меня нет ни зубной щётки, ни крема. Все они остались в той, когда-то нашей, квартире. Выдавливаю пасту на кончик пальца, размазываю её по зубам. Плитка под ногами холодит ступни, и вновь меня пробирает озноб.

Принимать душ в чужой квартире я не решаюсь и ограничиваюсь частичной помывкой в раковине. Натягиваю футболку и слышу доносящийся из-за двери шум. Встал Саша.

– Доброе утро, – я захожу на кухню и, глубже заложив руки в карманы спортивных шаровар, встречаю взгляд Саши. – Извини, что по моей вине тебе пришлось спать на полу. Сегодня меня здесь не будет.

– Доброе, – Саша приглаживает растрёпанные от сна волосы и быстро меня оглядывает. – Ты можешь оставаться у меня столько, сколько будет нужно, Тати. И по поводу моего комфорта не волнуйся: я в любой момент могу съездить в Икею и купить раскладушку.

Я опускаюсь на стул и наблюдаю, как Саша моет в раковине яйца и ставит сковороду на огонь. Чего я сижу? Надо по крайней мере приготовить завтрак в благодарность.

– Саш, давай я…

– Не волнуйся, яичницу я не испорчу, – шутливо отмахивается он. – Ты ешь глазунью?

У меня по-прежнему нет аппетита, и лишь инстинкт самосохранения велит мне не отказываться.

– Глазунья отлично. Если ты покажешь мне, где заварочный чайник, я могу сделать чай.

– У меня только пакетики, – свободной рукой Саша открывает верхний ящик и передаёт мне зелёную картонную упаковку. – Вода сейчас вскипит.

Завтракаем мы молча. Думаю, каждый из нас ощущает неловкость. Одно дело говорить «Привет», встречая друг друга в университетских коридорах, и совсем иное – в одно прекрасное утро очутиться на кухне за одним столом.

– Я серьёзно, Тати. Ситуация у тебя явно не радужная, если из всех знакомых ты выбрала меня. Оставайся сколько угодно. Днём я работаю, часто где-нибудь в кафе, так что у тебя будет время побыть одной. Со спальным местом вопрос решим.

Мое первое желание – поблагодарить и отказаться, и лишь опасение, что к вечеру мне вновь будет негде ночевать, заставляет меня промолчать. Мне нужно созвониться с мамой, каких бы трудов мне это ни стоило. Если я решу остаться в Москве, мне понадобятся деньги. Хотя они в любом случае мне понадобятся. Даже если я захочу вернуться в Самару.

Мысли вновь сбиваются протестом. Я представляю наш разговор, взволнованный голос мамы, допытывающийся, в чём причина нашего разрыва с Мироном, тогда как я сама ещё не способна объять умом это слово. Разрыв. Мы с ним больше не вместе. Я люблю его, но нас больше нет.

– Спасибо за завтрак, – я поднимаюсь со стула и несу тарелку в раковину. – Если ты не против… Я немного ещё побуду у тебя… здесь или в гостиной. Хочу посмотреть цены на жильё и вакансии.

– Я же сказал, всё в порядке, – Саша тоже встаёт, берёт тряпку и смахивает со стола крошки. – Мне нужно на Калужское шоссе смотаться, часа четыре это займёт, так что располагайся как тебе удобно.

Спустя полчаса Саша уезжает, а я остаюсь предоставленной сама себе. Заправляю кровать и, приютившись на кухонном стуле, открываю сайт аренды недвижимости. Цены не кажутся такими уж устрашающими, особенно на однокомнатные квартиры за пределами Садового кольца. Но это лишь на взгляд вчерашней Тати, на карту которой ежемесячно поступала сумма, гарантированно покрывавшая все её запросы. Для сегодняшней меня, имеющей туманные перспективы в будущем и четыре тысячи рублей в настоящем, – дорого снимать даже комнату в Химках.

Чтобы перебить растущее отчаяние, я открываю сайт о вакансиях. Сначала нужно решить, где заработать денег, а уже потом найти, куда их тратить. На первой же открывшейся странице экран телефона вспыхивает входящим звонком, от которого сердце слабо ёкает. Звонит Алиса.

Я не сразу решаюсь ответить: внутренне опасаюсь вопросов из мира, который лишь вчера так болезненно покинула.

– Алло.

– Тати, привет, – голос Алисы звучит так же, как и всегда – приветливо и беззаботно. Она явно ещё не в курсе произошедшего. – Не хочешь пройтись по магазинам? Корнеев сказал, что вы с Миром собираетесь на Мадагаскар, и мне как раз нужно чего-нибудь лёгкого на отдых прикупить.

Замерев, я разглядываю надрез на настольной клеёнке. Один из плюсов быть покойником: не нужно извещать окружающих о собственных похоронах.

Что мне ей ответить? Соврать, что не могу? Была бы это Алина, я бы, пожалуй, так и сделала. Но это Алиса, девушка, которая всегда относилась ко мне хорошо.

– Я не смогу, Алис. Мы с Мироном… У нас всё.

В трубке повисает пауза.

– Мне очень жаль, Тати. И где ты сейчас? Тебе есть куда пойти?

– Не было… Мне по случайности позвонил одногруппник, и я осталась ночевать у него, – спохватившись, что могу быть неправильно понятой, я добавляю: – Ты не думай… Саша спал на полу.

– Я ничего такого и не думаю, Тати. Блин, даже не знаю, что тебе сказать. Если будет нужно что-то – звони.

– Спасибо. И Алис… Пожалуйста, по возможности не говори никому о нашем разговоре.

– Хорошо, – коротко произносит она и отключается.

После её звонка я ещё около пяти минут сижу словно парализованная. Как, оказывается, больно самому обрывать связи. Может, и к лучшему, что в компании Мирона я почти ни с кем не дружила.

Время тянется медленно и серо. Я выписываю на листок вакансии, которые могли бы мне подойти, застываю на несколько минут, окунаясь в безрадостность мыслей, и продолжаю снова. Реальность рынка труда для соискателя оказывается не такой и радужной: даже для вакансии консультанта в отдел косметики требуется опыт работы и знание линеек продукции. Ничего этого у меня нет. До менеджера по туризму я не дотягиваю по тем же критериям, а к вакансии секретаря-референта, на которую я делала самую большую ставку, на деле оказалось сложно подступиться, ибо список требований включает в себя знание кадрового делопроизводства, свободное владение иностранным языком и законченное высшее образование. Все понравившиеся объявления я тем не менее выписала, но для себя сделала пометку, что с уверенностью могу претендовать лишь на должность курьера, либо официантки.

Звук открывшейся двери и грохот падающих вещей заставляет меня выглянуть в коридор. Саша затаскивает внутрь большую прямоугольную коробку.

– Я всё же купил раскладушку, – поясняет он на мой удивлённый взгляд. – Не переживай, я уже давно об этом думал. Когда брат в гости приезжает, ему нужно где-то спать.

Я презираю себя за то, что испытываю настолько сильное облегчение. Что у меня есть ещё день, чтобы отсрочить разговор с мамой, ещё день, до того как остаться совершенно одной.

– Только спать на ней буду я, – озвучиваю своё условие.

Саша изучает моё лицо, явно собираясь возразить, но потом кивает.

– Ещё я привез пиццу. Надеюсь, ты не против.

Меня переполняет благодарность к нему. К парню, который совершенно меня не зная, впустил в свой дом, покупает для меня еду и даже раскладушку, чтобы я не чувствовала себя виноватой.

– Спасибо тебе большое, Саш. Я не умею красиво говорить, просто знай, что это от души.

Саша сваливает коробку посреди гостиной и, с шумом выпустив воздух, улыбается мне своей несовершенной улыбкой:

– Будь как дома, Тати.

Я заставляю себя проглотить два куска остывшей пиццы, рассказываю Саше о вакансиях и изо всех сил стараюсь не поддаваться растущему отчаянию. Всему виной то, что за окном начинает смеркаться, а мой телефон весь день молчит. Я понятия не имею, как уничтожить это упрямое ожидание. Надежду на то, что Мирон позвонит. Кажется, часть меня всё ещё осталась жить в сказке, где принц спасает героиню даже тогда, когда она его не просит.

– Я немного поработаю за ноутбуком, – говорит Саша, убирая со стола коробку с недоеденными корками теста. – У меня подключено кабельное – если любишь сериалы, что-нибудь для себя найдёшь.

Я благодарю его и перемещаюсь в зал. Смотреть телевизор совсем не хочется, но мне срочно необходимо занять чем-то мозги, пока отчаяние окончательно меня не затопило. Сейчас мы с Мироном могли бы лежать на диване, смотреть фильм и прерваться на пятой минуте, чтобы заняться сексом. Я вонзаю ногти в ладони и жмурюсь. Хватит.

Выбрав первый попавшийся фильм, я утыкаюсь взглядом в экран. Мне вновь становится холодно, несмотря на то что в квартире слегка душновато. От резкого звонка в дверь крепко стискиваю себя руками, чувствуя, как сердце заходится в бешеном ритме. Это происходит неосознанно, и лишь секунды спустя я понимаю, что никто не знает, где я нахожусь. Это наверняка пришли к Саше.

С кухни доносятся его шаги, перемещаются в прихожую, сменяются щелчком открывающейся двери. Судя по интонации, Саша что-то спрашивает, а потом я различаю его… Голос, который больше никогда не хотела бы слышать. От которого губы начинают трястись, а нерастворившийся ком в груди стремительно разрастается. С ним говорит Руслан.

32

Мой взгляд машинально падает на балконную дверь, и первым импульсом становится желание спрятаться. Вибрация разговора в прихожей становится громче, я понимаю, что должна выйти, потому что Саша не обязан… Но мне страшно. Картины той сцены в ванной наводняют сознание, сталкиваются с паническими мыслями: «Как он узнал?», «Что ему нужно?». Ему мало? Он ведь и так меня уничтожил.

Я заставляю себя встать с дивана и идти. У меня ещё никогда так не дрожали ноги. Кажется, что всё это какой-то дурацкий сон, в котором я стала жертвой.

Саша загораживает собой дверной проём, но этого недостаточно для того, чтобы Руслан меня не увидел. Мы встречаемся глазами, и паника вкупе со страхом прошивают каждую клетку тела. Он снова подавляет, высасывает.

– Саш, – мне приходится делать над собой усилие, чтобы говорить. Ссадины дают о себе знать обострившимся жжением. – Я сейчас с ним поговорю, и он уйдёт.

Саша оборачивается, смотрит на меня с сомнением. Я и сама ни в чём не уверена, но чувствую себя обязанной вступить. Его это не касается.

Я шагаю к двери, Саша с явной опаской меня пропускает, сам остаётся стоять чуть поодаль.

– Собирайся, – голос Руслана низкий и, как и тогда в ванной, слегка раздражённый. – Поедешь со мной.

Я вцепляюсь ногтями в косяк и мотаю головой. Мне страшно, очень страшно, но и терять мне нечего.

– Я никуда и никогда с тобой не поеду. Оставь меня в покое.

Руслан щурится.

– Думаешь, я тебя уговаривать приехал? Минуту тебе даю, чтобы выйти. Остальное обсудим в машине.

Я отчаянно хочу захлопнуть дверь перед его носом. Останавливает лишь то, что я не сумею этого сделать быстро, и тогда случится непоправимое. Руслан меня схватит, ударит, причинит вред Саше. От этих мыслей губы начинают дрожать так, что это становится очевидно.

– Уйди, иначе я вызову полицию. И всё им расскажу.

– Ты сама-то веришь в то, что говоришь? – Руслан делает шаг вперёд, и я, сама того не ожидая, взвизгиваю и отшатываюсь. Да, я жалкая, потому что мои нервы окончательно сдали. Тело гудит от страха, по щекам катятся слёзы.

– Тебя никто не приглашал в мою квартиру, – слышится голос Саши прямо за мной.

– Лучше скройся, челядь.

Как я могла перестать это замечать? Его пренебрежение к тем, кто находится не на топовой ступени социальной лестницы. Все его взгляды, которые так мне не нравились в начале, они ведь никуда и не исчезали. Тогда на парковке кофейни это была не ревность. Это было пренебрежение к тому, кто, по его мнению, хуже. И я для него челядь, просто вещь, которую не жалко сломать.

Руслан отпихивает Сашу, его ладонь смыкается на моём плече. Он вытаскивает меня за порог прямо в носках. Надо кричать, но я не могу. Голос словно иссушили. Я дёргаюсь, выдираю руку, пячусь назад, упираюсь в стену, глотаю слёзы.

– Ты, блядь, сама всё усложняешь, – произносит Руслан, будто бы теряя терпение. – Хватит трястись. Хуже, чем в этой халупе, тебе не будет.

Когда я вижу из-за его плеча лицо Мирона, мне кажется, что я схожу с ума. Что от страха и отчаяния я двинулась умом или это странный сон, в котором всё смешалось. Сердце замедляется вместе со временем, стучит гулко и тягуче. Взгляд Руслана освобождает моё лицо с попыткой обернуться, и в ту же секунду он странно и резко отшатывается назад. Я пытаюсь вздохнуть, но вместо этого лишь беспорядочно трогаю губами воздух, глядя, как он ударяется в торчащий угол перил, теряет равновесие и летит вниз со ступеней. Глухие звуки падения сплетаются с металлическим грохотом: он задевает прутья ограждений. Чёрная толстовка окрашивается пылью, мелькают локти – Руслан закрывает голову в попытке сгруппироваться. Всё резко стихает, когда он оказывается лежать в лестничном пролёте.

Я чувствую себя оглушённой. Моргаю, словно это поможет избавиться от стойкого гула в ушах, и смотрю на застывшую спину Мирона в метре от себя. Мне хочется к нему прикоснуться. Нужно к нему прикоснуться. Я вытягиваю руку, но дотронуться не успеваю, потому что расстояние между нами вдруг начинает увеличиваться. И я просто смотрю. Как он сбегает по ступеням, как оказывается рядом с Русланом, который слабо ворочается на полу, по-прежнему прикрывая руками голову. Смотрю, как отводит ногу и наносит первый удар ему в живот. Хочется зажать уши, но я заранее знаю, что эти звуки всё равно просочатся ко мне в голову. Глухие, тошнотворные, сплетающиеся со сдавленным бульканьем, осипшим дыханием и неузнаваемым голосом Мирона. Он молотит по телу Руслана ногами и исступлённо повторяет: «Сука, сука, сука».

– Мирон, хватит, – свой голос я тоже не могу узнать. Звучит жалобно и тонко. – Пожалуйста… Хватит…

Боковым зрением я замечаю, как открывается соседняя дверь. Лицо мужчины появляется лишь на секунду, оценивает происходящее и тут же исчезает. Ноги несут меня к краю, я вцепляюсь пальцами в перила, сквозь мутную пелену пытаясь сложить картинку. Руслан лежит на боку, что-то хрипит, держась то ли за живот, то ли за пах. Мирон больше его не бьёт, просто стоит. Его плечи быстро и часто поднимаются, рука ныряет в растрёпанные волосы, тянет.

– Мирон… – выходит из меня еле различимо.

Он меня не слышит. Тяжело дыша, прислоняется к стене, стоит так несколько секунд, задирает голову к потолку и медленно оседает.

– Я вызвал полицию, – раздаётся голос Саши. – Ты как?

Он кладёт руку мне на плечо, и от этого неожиданного прикосновения я всхлипываю. Не могу заставить себя повернуться. Я не хочу терять его из вида.

Мирон ощупывает карманы брюк, извлекает телефон. Его движения медленные, неловкие, заторможенные. Секунду он смотрит на экран, словно ему нужно собраться с мыслями, и прикладывает его к уху.

– Спиридоновка, двадцать шесть, – его голос звучит ровно и без эмоций. – Третий подъезд… Избит мужчина… Нужны носилки и санитары покрепче.

Он говорит что-то ещё, но звуки его голоса растворяются в моих рыданиях. Я чувствую, как Саша обнимает меня сзади, утягивает назад. Зачем? Мне хочется вниз, к Мирону.

Его рука повисает на колене с зажатым телефоном, взгляд поднимается вверх, на нас. Но он смотрит не на меня. На Сашу.

– Отмечатель сессии, я так понимаю, – произносит он хрипло и будто устало. – Сейчас скорая и менты приедут. Тати уведи. И сам спустись на минуту. Не бойся, мордобой на сегодня окончен.

33

Я чувствую себя зверем, запертым в клетке. Бесцельно мечусь по квартире, царапаю ладони ногтями и жду. От произошедшего меня отделяет металлическая дверь, за которой меня оставил Саша. Там, за ней, ускользает моё счастливое прошлое, рвётся нить, связывающая меня с Мироном. Если бы мне удалось выйти, прижаться к нему, сказать, как я сожалею, объяснить, как сильно хочу быть рядом с ним, чтобы мы могли перешагнуть через весь этот кошмар вместе… Возможно, если бы он увидел мои отчаяние и искренность, тогда нас можно было бы починить. Ведь он так всегда и делал: был ко мне великодушным.

Если бы я была честнее, если бы сказала ему про Руслана раньше… Сейчас впервые за последние сутки собственная боль отходит на второй план. Мне становится больно за него. Тогда, увлёкшись своей запретной игрой, я напрочь забыла о том, что позволяю Руслану предавать человека, которого люблю. Наверное, только сейчас я до конца понимаю, что вчерашний день стал для Мирона днём двойного предательства.

Звук открывающейся двери заставляет меня застыть и впиться глазами в проём гостиной, в котором через пару секунд появляется Саша. Он переминается с ноги на ногу, почему-то молчит. Мне хочется вцепиться в него руками, вытрясти каждое слово, которое Мирон ему сказал. Хочется отпихнуть его и выбежать в подъезд. Я слишком привыкла быть частью жизни Мирона, чтобы спокойно отсиживаться, пока он разбирается со случившимся.

– Что… Для чего он тебя позвал?

Саша неопределённо пожимает плечами и кивает головой в сторону кухни.

– Пойдем выпьем чая, Тати. Тебе нужно успокоиться.

Я отчаянно мотаю головой, не в силах сдержать свой протест. Разве это возможно? Просто сесть и начать пить чай сейчас. За кого он меня принимает?

– Я пойду к нему, – бормочу я, срываясь с места. Мирон не должен быть там один. Господи, а если с Русланом что-то серьёзное? Если он повредил голову, впал в кому? Что, если случилось непоправимое? Как он будет с этим жить? Как мне с этим жить, зная, что я послужила тому причиной?

– Тати, – Саша перехватывает меня до того, как я успеваю выбежать в коридор, сжимает плечи. – Не ходи туда. Сейчас скорая его забирает. С минуты на минуту прибудет полиция. Тебе не нужно там светиться.

– Отпусти… – я отталкиваю Сашины руки, видя перед собой лишь одну цель: дверь. Скорая, полиция… всё это сейчас не имеет никакого значения. Саша ничего о нас не знает и не имеет права меня задерживать.

– Тати, – его рука перехватывает мою талию, оттаскивает назад. – Тати, остановись… Это он сказал, чтобы ты не выходила. Сказал, что ты сделаешь хуже.

Я замираю как по щелчку кнопки. Моргаю и по инерции продолжаю разглядывать дверной глазок. Мирон всегда знает, как лучше. А что делать мне? Я хочу быть с ним там.

– Тати… – Саша осторожно убирает руки и заставляет меня повернуться. Я пытаюсь обрести способность дышать и разглядываю полосатый трикотаж его футболки. У Мирона была похожая. Немного другая. – Пойдём на кухню. Ты всё равно уже ничего не можешь сделать. Он сказал, что разберётся.

Все напряжение и адреналин за секунду покидают тело, оно становится податливым, мягким. Саша аккуратно берёт меня под локоть и ведёт за собой на кухню. Я опускаюсь на табуретку, смотрю поверх квадратного узора клеёнки, сосредотачиваюсь на одинокой хлебной крошке. Саша гремит ящиками шкафа, кажется, он тоже немного нервничает, потому что действует быстро: щелкает чайником, достаёт заварку, ставит на стол чашки.

– Что он тебе сказал? – я заставляю себя поднять глаза и посмотреть на него. Знаю, что должна извиниться перед ним за доставленные неудобства: за грубость Руслана, за внимание соседей, за то, что его доброта обернулась такими проблемами. Я скажу ему всё это, но позже. Сейчас мои мысли заняты лишь Мироном.

Саша снимает с подставки чайник, разливает кипяток по кружкам, возвращает его на место. Я хочу, чтобы он ответил немедленно, но торопить его не решаюсь. Он несколько раз макает пакетик в чашку, кладёт его на салфетку, на которой за секунду расплывается коричневое пятно. Чего он тянет?

– Он попросил тебя не выпускать. Сказал, чтобы позаботился.

Замолкнув, он привстаёт и со вздохом лезет в задний карман.

– Сказал, что тебе нужны будут деньги и чтобы я дал их тебе… От себя. Если будешь против, то можно в долг, – с этими словами он кладёт на стол несколько согнутых долларовых купюр и смотрит на меня. – Но я так не могу. Не люблю врать.

Я разглядываю эти гладкие, свеженапечатанные банкноты, и вспоминаю, что часто видела их в бумажнике у Мирона. У него не всегда бывали рубли, но доллары почему-то были всегда.

– Он что-нибудь ещё сказал? – выходит из меня шёпотом.

Саша отвечает не сразу, но когда он начинает говорить, его голос полон сочувствия.

– Да. Сказал, что эту неделю его не будет дома и он предупредит консьержа, чтобы ты в любое время смогла забрать вещи.