Текст книги "Трое"

34

– Я постараюсь недолго, – обещаю консьержу и, получив утвердительный кивок головы, толкаю дверь.

В нашей бывшей квартире царит гробовая тишина, и воздух сейчас пахнет непривычно: он немного спёртый, словно несколько дней не открывали окна. Глаза машинально падают в угол прихожей. С моего последнего дня здесь ничего не изменилась: обувь Мирона по-прежнему стоит в одном ряду с моей. Так странно. Будто по случайности получила билет в прошлое.

Чтобы не делать процесс сбора вещей болезненнее, чем есть, я иду прямиком в гардеробную, но боковым зрением поймав знакомый предмет, невольно замираю. В гостиной всё ещё стоит то злосчастное ведро. Никакой это не билет в прошлое. Возвращение на место преступления.

Заглушив воспоминания и растущую безысходность, я заставляю себя отвернуться и идти. Мне нужно быть сильной, потому что по-другому одной мне не выжить.

Чем глубже я прохожу в квартиру, тем сильнее убеждаюсь, что все эти дни Мирон здесь не жил. Грудь распирает растущей тоской и волнением. Ещё слишком мало времени прошло, чтобы отвыкнуть за него волноваться. Где он? У него проблемы из-за драки с Русланом? Что, если его арестовали?

Кровать в спальне застелена, смято лишь покрывало. Слева через кресло перекинуты рубашка и перепачканные в пыли брюки. Мне нельзя к ним приближаться, но я всё равно иду. Они были на Мироне в день драки. Я беру рубашку и утыкаюсь в неё носом. Вдыхаю его запах, от которого давно впала в зависимость, чувствуя, как в глазах и груди начинает печь. Я понятия не имею, как я буду без него, держусь лишь на знании, что человек рождён, чтобы жить.

Наверное, мне не стоит забирать все вещи, которые Мирон мне покупал, учитывая, сколько денег он на них потратил. Но я всё равно забираю, больше потому, что ему они без надобности, а ещё потому, что знаю: он никогда меня за них не упрекнет. В моём отношении к нему ничего не изменилось – для меня он лучший человек на земле.

Тех сумок, которые я с собой привезла, не хватает – мне приходится достать чемодан. Тот самый, с которым я собиралась лететь на Мадагаскар. У нас с Мироном они одинаковые, только его чёрный, а мой голубой. По-прежнему стоят, прижавшись друг другу, в счастливом неведении. Не будет Мадагаскара. Больше не будет ничего.

Я перевожу взгляд на комод и в течение минуты разглядываю коробку с украшениями. Забери я их – могла бы позволить себе безбедно проживать в Москве несколько лет, но так будет неправильно. Дальше мне нужно самой. Пальцы нащупывают бриллиантовые грани серёг в ушах, но я не могу заставить себя их снять. Для меня они больше чем украшение. Это бесценный момент из нашего прошлого, мой и его, от которого я не в силах отказаться.

Сумки в подъезд я выношу одну за другой. Саша ждёт в машине внизу, но я не хочу просить его подниматься. Моя пластиковая карта по-прежнему лежит на комоде вместе с ключами, фигурка слона, которую уронил Руслан, всё так же валяется на боку. Мой взгляд падает на урну и застывает. В ней почти никогда не было мусора, а сейчас торчат бумаги. Та самая папка, под предлогом которой он приехал. Больше всего на свете я бы хотела стереть тот день.

Квартира почти избавлена от следов моего присутствия, осталось лишь одно место, куда я никак не решусь войти. Ванная. В ней много моей косметики, и она может раздражать Мирона. Я провела в квартире почти час, но так и не набралась мужества переступить порог.

В течение долгих секунд я гипнотизирую дверь, а потом начинаю идти. Ведь этому мне и предстоит учиться: быть мужественной, переступать через себя. Я щёлкаю выключателем и замираю, встретившись с уродливой паутиной своего отражения. Затаив дыхание, шагаю ближе, ловя цветные переливы в осколках. Разбито зеркало. Я так старательно держалась, но сейчас по щеке впервые за день стекает слеза. Тяжело болеть за себя, тяжело болеть за него. Болеть одновременно за нас двоих – невыносимо. Я упираюсь ладонями в холодный камень пьедестала и дышу. Перестаю, когда замечаю на белых керамических стенках высохшие бурые разводы. Жмурюсь. Мирон никогда не умел за собой убирать.

– Ты как? – Саша захлопывает багажник, смотрит пытливо. Я хотела поехать на такси, но он настоял на помощи. Отказываться я не стала: в моей ситуации ценна каждая сэкономленная копейка.

– Я в порядке, – звучит не очень убедительно, но думаю, Саша ничего от меня не ждёт. – Как думаешь, на Кутузовском уже успела пробка собраться?

– Думаю, проскочим. В Икею точно не хочешь поехать?

Я отрицательно мотаю головой. Нет. Точно не сегодня. Всё, чего мне хочется, – это побыть одной.

Вчера после суток разъездов я, наконец, арендовала квартиру в районе метро Студенческая. Однушка площадью тридцать пять квадратных метров, чистая и с минимальным набором необходимого: в ней есть стиральная машина, холодильник, телевизор и подведён вай-фай. Денег, оставленных Мироном, хватило на двухмесячную аренду, а дальше придётся самой. С понедельника я начну ходить на собеседования, возможно, позвоню маме, чтобы одолжить у неё немного денег на первое время. Шаг за шагом, я заставлю себя вставать на ноги.

Саша помогает мне поднять сумки, неловко переминается с ноги на ногу и в конце концов, уезжает, сказав, что наберёт меня завтра. Я переступаю через завалы сумок, прохожу в гостиную и падаю на диван. Он пахнет пылью и чужой жизнью, в которой мне лишь предстоит освоиться. Сгребаю подушку и утыкаюсь в неё глазами, чтобы она не позволила им намокнуть. Мой телефон лежит рядом, нашёптывая мне, чтобы я взяла его в руки и начала печатать. Я бы так и сделала, если бы мне не было так страшно. Чудовищно страшно, что он мне больше никогда не ответит.

35

– Я только что из турагентства вышла, – взволнованно говорит в трубку мама. – В общем, по твоему совету выбрали мы Черногорию. Апартаменты мне одни очень понравились, чистенькие такие, светлые. Но дороже, конечно, чем Геленджик получается.

Мама замолкает, предоставляя мне возможность вступить. Нужно было позвонить ей раньше и избавить от бесполезных хождений, но я никак не могла собраться духом.

– Мам… – я отворачиваюсь от окна, теряя кадр детской площадки, и разглядываю холодильник. – Я не смогу помочь с поездкой. Мы с Мироном больше не вместе.

Вот и всё. Я это сказала. «Не вместе», произнесённое повторно, звучит чуть менее болезненно.

– Тати… – голос мамы взвивается и падает, становясь растерянным. – Но… почему? Всё же было хорошо… Я думала…

Это именно та реакция, которой я боялась: когда я чувствую необходимость успокаивать её, тогда как у самой нет на это сил. Оправдываться за крушение чужих надежд, топчась на обломках собственных, – то ещё испытание.

– Мам, так получилось. Сейчас я не готова это обсуждать. Мне жаль, что с поездкой так вышло. Вы всё ещё можете поехать в Геленджик.

– Да при чём здесь Геленджик, Тати? Я же за тебя переживаю… Всё же было у вас хорошо, поэтому я не понимаю… Где ты сейчас живёшь? Он тебя выгнал?

Я закрываю глаза и зажимаю переносицу. Мамино волнение объяснимо, но сейчас оно совсем не то, что мне нужно.

– Нет, он меня не выгнал. Я сняла квартиру. Сейчас занимаюсь поисками работы. Во вторник у меня первое собеседование.

В трубке слышится треск, за ним приглушённое всхлипывание, от которого ноющая боль в груди сменяется раздражением. Пламя моей совести и без того не знает передышки, чтобы подбрасывать в него дрова маминых ожиданий.

– Мам, я тебе позже позвоню. Мне нужно идти.

Не дождавшись её ответа, я вешаю трубку и оседаю на табуретку. Идти мне никуда не нужно, да и дел никаких не осталось. За вчерашний день я вычистила всю квартиру, включая окна, дополнила список вакансий, сходила в магазин за продуктами. На сегодня планов нет. Мысли волной уплывают в недалёкое прошлое. Чем бы мы занимались с Мироном? Сегодня воскресенье, так что мы бы обязательно вышли на завтрак, затем погуляли по парку. Я бы предложила сходить в кино, и мы стали бы спорить о том, какой фильм выбрать. Он терпеть не мог мелодрамы и комедии, а я их, напротив, обожала.

Я убираю остатки недоеденного обеда со стола и плетусь в гостиную. Наверное, когда я устроюсь на работу, всё станет лучше. Мне придётся думать о чём-то кроме нас, я начну уставать, у меня появятся новые знакомые. Возможно, с кем-то из них я даже подружусь.

Когда телефон, за неделю привыкший хранить молчание, разражается стандартной мелодией, я вздрагиваю. Вздрагиваю, даже зная, что это не он.

– Тати Ильясовна, здравствуйте. Вы оставляли нам сумку на гарантийный ремонт. Звоним сообщить, что вы можете её забрать.

Ещё один звонок из прошлого. Застёжка стала самопроизвольно отщёлкиваться, и мне пришлось обратиться в бутик, в котором я её купила.

– Спасибо. Я обязательно заеду.

Я откладываю телефон в сторону и смотрю перед собой. Это по крайней мере повод выбраться из дома. Неизвестно, будет ли у меня свободное время, когда я устроюсь на работу.

До торгового центра я доезжаю на метро с двумя пересадками, из-за того что проехала нужную станцию. На первом курсе я научилась неплохо ориентироваться в ветках, но после знакомства с Мироном этот навык исчез за ненадобностью.

Девушка-администратор с доброжелательной улыбкой возвращает мне сумку, говоря, что подобное, увы, иногда случается, и выражает надежду, что я по-прежнему останусь их клиентом. Я вру ей, что так оно и будет, и ухожу.

В ярко-освещённых коридорах торгового центра повсюду разбросаны ловушки воспоминаний. Справа находится мой любимый отдел нижнего белья, в примерочную которого Мирон пару раз бесцеремонно вламывался, чтобы оценить мой выбор. Впереди – стеклянный лифт, как-то застрявший с нами между этажами. Я стала паниковать из-за нехватки воздуха, а Мирон успокаивал меня. Сказал, что кабина не герметичнее сита, и мы скорее состаримся в ней, чем задохнемся. Я стала смеяться, и лифт, как по сигналу, тронулся.

Возле витрины знакомой кофейни я останавливаюсь. Здесь готовят мой любимый ежевичный раф. Не с сиропом, а настоящий: в нём иногда попадаются семечки. Мысленно калькулирую в голове наличность и толкаю дверь. Одну чашку кофе я могу себе позволить. Хотя бы попробовать снова сесть в одно из кресел и представить, как это – быть здесь без него.

Приняв заказ, официант уходит, а я смотрю в телефон. На экране меня ждёт сообщение от Саши:

«Как настроение, Тати? Освоилась на новом месте?»

Мне приятна его забота. Саша замечательный парень. Пожалуй, именно с таким я когда-то планировала связать свою жизнь: с рассудительным, надёжным, спокойным, добрым и практичным. Копить на квартиру, мечтать о путешествиях. Но всё это было до Мирона. С ним я изменилась и не уверена, смогу ли вернуть себя прежнюю, как не уверена, что этого хочу.

– Тати, – знакомый голос заставляет меня вздрогнуть и оторвать глаза от телефона.

Над столом возвышается та, кого я, пожалуй, меньше всего хотела бы видеть. Это Алина.

– Привет, – я машинально обхватываю ладонями чашку, с удовлетворением отмечая, что голос звучит спокойно.

– Тоже собиралась кофе выпить, – сообщает Алина и, сняв с плеча сумку, кивает на соседнее кресло. – Не возражаешь?

Возражаю ли я? Да нет. Мы бы всё равно встретились в университете. К тому же, сейчас у меня нет повода быть с ней вежливой.

– Садись.

Алина заказывает минеральную воду и кофе и, упершись в стол локтями, разглядывает меня. Разыгрывать перед ней дурочку не имеет смысла. Она, разумеется, всё знает. Алиса явно не планировала хранить в тайне ни мой секрет, ни моё местонахождение. Внешняя доброжелательность в её случае не подразумевала дружбу.

– Я к тебе нормально отношусь, что бы ты там себе ни думала, Тати. Просто ты не одна из нас, и тут ничего нельзя изменить. Ещё я всегда считала, что ты его не заслуживаешь, и по итогу так и вышло.

Мои щёки начинают гореть. Она знает о нас с Русланом? Откуда? Неужели все обо всём знают?

– Ты ему с Русом изменила, правильно? – продолжает Алина, словно подслушав мои мысли. – Дважды два легко сложить. По слухам, он в ЕМЦ неделю провёл, а Мира с распоряжения старшего Булатова по ментовкам таскают.

При упоминании его имени сердце начинает стучать быстрее, даже несмотря на то что сейчас Алина меня обвиняет.

– Как он?

Алина сужает глаза, словно оценивая, достойна ли я этой информации, после чего нехотя произносит:

– Не знаю. Из наших только Марик с ним на неделе в городе пересекался. Я одного не пойму: чем ты думала? Все вокруг знают, какой Рус. Ты думала, что у вас что-то получится? Максимум, что светило от него, – это съёмная квартира, в которую он бы заскакивал потрахивать тебя в обеденный перерыв. И в нашу компанию он бы тебя точно никогда не привёл. Он не Мирон, я тебе об этом говорила. К тому же всем уже месяц как известно, что он женится на Ренате. Между Булатовыми и Гафаровыми всё до копеек обговорено.

Если Алина и пытается уязвить меня этими словами, то у неё ничего не выходит. У меня не было планов на Руслана. Это было просто помутнение. Чудовищная ошибка, стоившая мне счастья.

– Ты всё сказала?

Алина снова оценивающе оглядывает меня, и её лицо постепенно становится мягче.

– Зря ты отказывалась от машины. Внешние данные у тебя что надо, вкус есть, правильными шмотками Мир тебя обеспечил. Пусть без квартиры, но это хороший комплект для старта. Ты можешь пойти в модельное агентство. Пусть тебя пофоткают, снимки в журналах засветятся, пара тусовок – и тебя приглядит какой-нибудь папик. Моделей любят даже без родословной.

Алина отпивает кофе, возвращает чашку на блюдце. Можно на неё разозлиться, но я знаю, что сейчас она не пытается меня уязвить. Так, по её мнению, она пытается мне помочь.

– Ты переоцениваешь мою тягу к деньгам. Я о них никогда не мечтала. Для меня на первом месте всегда был Мирон.

– Которого ты бездарно просрала, – Алина лезет в сумку, достаёт оттуда тысячную купюру и, отодвинув кресло, встаёт. – Радмила с Инессой разве что головы ему в трусы не засовывали, а он их всегда отшивал. Многие наши даже стали думать, что он на тебе женится. Так или иначе, я рада, что у вас не вышло. И искренне посочувствовать тебе не могу. Думаю, о причинах ты и сама догадываешься.

36

Я разглядываю перламутровый чехол своего телефона, никак не решаясь приступить к тому, что задумала. Мой номер закреплён за фирмой Мирона и обслуживается по корпоративному тарифу – после всего несправедливо будет продолжать им пользоваться. Я сижу так уже полчаса и всё ещё не могу набраться смелости. Для меня это куда больше, чем набор цифр. Этот номер – хрупкий мостик, соединяющий нас. Последний шанс на то, что когда-нибудь он сможет со мной связаться. Один щелчок булавкой – и его не станет.

От резкого звонка из прихожей я дёргаюсь и непроизвольно вжимаю голову в плечи. Сердце ухает, по позвоночнику растекается холод. Я боюсь. Того, что в один прекрасный день на пороге появится Руслан, а Мирона уже точно не будет рядом, чтобы меня защитить.

Я вновь испытываю неконтролируемое желание спрятать голову в песок. Остаться сидеть неподвижной, пока посетитель за дверью не исчезнет. Мне страшно шевелиться, и кажется, будто любое моё движение сможет просочиться за дверь.

Звонок повторяется, и тогда я заставляю себя встать. Мне нужно учиться смотреть страхам в глаза. Возможно, это курьер, ошибшийся адресом, проверка вытяжки или пожилая соседка, которой понадобилась моя помощь. Я должна узнать, чтобы бояться меньше.

На цыпочках я подхожу к двери и, затаив дыхание, заглядываю в глазок. Внутреннее напряжение достигает своего пика, когда я вижу тёмные волосы и чёрную футболку. Зажмурившись, прислоняюсь лбом к обшивке и ловлю ртом воздух. Это не он. Просто сосед снизу. У него двое забавных погодок-малышей, приветливая жена и вертлявый шпиц.

– Здравствуйте, Олег, – мышцы лица отказываются выдать правдоподобную улыбку, поэтому я, по крайней мере, стараюсь звучать приветливее.

– Я по поводу воды хотел уточнить. Напор нормальный у вас? А то Анька детей помыть не может: струя тонюсенькая течёт.

Я прикрываю дверь и, удостоверившись, что проблем с водоснабжением нет, сообщаю об этом Олегу. Покивав, он уходит, а я на нетвёрдых ногах возвращаюсь на кухню. Прошло уже две недели, а значит, есть шанс, что Руслан не появится больше никогда. Может быть, Мирон смог об этом позаботиться.

Я возвращаюсь на кухню и застываю над столом, сфокусировавшись на лежащем мобильном. Протест во мне настолько силён, что начинает зудеть кожа. Но я знаю, что должна это сделать. Другого способа нет, а я дала себе слово поступать так, как правильно.

Изображение перед глазами расплывается, когда я подцепляю белый квадратик и осторожно откладываю его в сторону. Наши с Мироном номера отличались всего на одну цифру. Неуклюжими пальцами вкладываю в ячейку новую симку и защёлкиваю. Вот и всё. Полная перезагрузка.

******

– Так как дела на новом рабочем месте? – Саша вскрывает пакетик с влажной салфеткой и начинает протирать руки. – Как добираться разобралась?

– Да я выяснила, что мне проще дойти пешком до Кутузовской, чтобы доезжать без пересадок.

Спустя недели собеседований, половина из которых закончились неудачами, я, наконец, устроилась в небольшую фирму секретарём-референтом. Меня взяли при условии, что в свободное время я буду самостоятельно осваивать делопроизводство, которое было обязательным требованием к вакансии. Офис, в котором я провожу по шесть часов в день, оказался далёк от моих представлений о рабочем месте: в нём нет ни просторного вестибюля, освещённого софитами, ни модной стойки ресепшена. Меня посадили в небольшой кабинет, в котором, помимо меня, обитает главный бухгалтер – грузная женщина лет пятидесяти, не снимающая вязаную кофту даже в тридцатиградусную духоту. Обещанной заработной платы хватает лишь на покрытие аренды и пару визитов в супермаркет, поэтому я занялась поисками соседки. Не знаю, получится ли у меня уживаться с незнакомым человеком, но другого выхода я не вижу. Возвращаться домой в Самару я не хочу.

– Ну в целом тебе нравится?

– В целом нормально, – я окунаю ложку в куриную лапшу, обозначенную в меню как суп дня, и дую на неё. – Коллектив небольшой, сотрудники старше, чем я. Из молодых только девушка из отдела закупок. Кажется вполне нормальной.

– Выглядишь бодрее, – с лёгкой улыбкой замечает Саша.

Наверное, выгляжу. Человеку ведь свойственно адаптироваться к изменяющимся условиям – банальный инстинкт выживания. Тяжелее лечится то, что внутри.

Я улыбаюсь ему в ответ.

– Говорю же: я в порядке.

Мне в очередной раз становится неудобно, что каждый наш разговор так или иначе посвящён мне. За короткое время Саша стал мне хорошим другом: почти каждый день он справляется о моём настроении в СМС, реже – звонит, и иногда мы встречаемся в кофейне, как сейчас. Меня всё чаще посещает мысль, что Саша думает о большем, но каждый раз я её откладываю. Он спасительный кусок суши для потерпевшего кораблекрушение, и я не хочу его терять.

– Хватит обо мне. Расскажи о себе. Чем оказался плох ННГУ Лобачевского? Почему ты решил переехать в Москву?

– МГИМО круче, – усмехается Саша. – Ну ещё мне хотелось уехать из дома. Отдельной квартиры в Нижнем у меня нет, а жить с отчимом – та ещё пытка.

– У вас плохие отношения?

– Мягко сказано. Однажды мы с ним так разругались, что чуть не подрались.

Опустив ложку, я смотрю на него.

– А… твоя мама?

– А что мама?

– Что она думает по этому поводу?

Саша пожимает плечами.

– Переживает, конечно.

– Я имею в виду, она не пыталась с ним поговорить… Сказать, что так нельзя?

– Думаешь, разговорами она сможет заставить его полюбить меня?

– И… ты по-прежнему к ним ездишь?

– Езжу, конечно. Она ведь моя мать. Мне, честно говоря, наплевать, любит Семен меня или нет. Главное, что мать не обижает. У них своя жизнь, у меня своя.

Я разглядываю голубой ободок тарелки, пытаясь уложить в голове сказанное Сашей. Вспоминаю разговор с Мироном, свой отказ пойти в ресторан с его родителями. Я и правда думала, что он сможет заставить их меня полюбить? Хотела, чтобы ради меня он перестал с ними общаться? Господи, надеюсь, что Мирон не разругался с отцом. Алина сказала, что старший Булатов зол на него, и, возможно, ему понадобится отцовская помощь.

– Ты притихла, – замечает Саша.

Я заставляю себя посмотреть на него. Почему осознание собственных ошибок приходит только тогда, когда уже ничего нельзя исправить? Как много «за» я ему дала, чтобы облегчить возможность вычеркнуть меня из жизни.

– Извини. Вспомнила, что сегодня мне еще нужно будет посидеть за ноутбуком.

– Я тебя отвезу. Только в ближайшую «Азбуку» по пути заскочим? Я подсел на их багеты.

Как и обычно, Саша не позволяет мне поделить с ним счёт. Зная это, я никогда не заказываю больше чашки кофе и одного недорогого блюда. Мы садимся в его машину и, проехав пару кварталов, паркуемся возле «Азбуки вкуса». Это ещё один капкан воспоминаний. Супермаркет находится по пути к нашей с Мироном квартире, и мы оба часто здесь бывали. Только здесь продаются мои любимые японские салфетки для очистки рук.

– Ты что-нибудь будешь брать? – Саша приподнимает в руке корзину, показывая, что я могу класть продукты в неё.

Я мотаю головой. Во-первых, у меня в холодильнике достаточно еды, да и аппетит держится на нулевой отметке, а во-вторых, здесь дорого. Немного подумав, я всё же кладу в корзину салфетки. Их я могу себе позволить, и они вкусно пахнут. Саша не спорит, когда я выкладываю их на ленту и огораживаю разделителем. Думаю, так он не хочет подчеркивать бедственность моего положения.

Мы выходим на улицу, Саша укладывает пакеты в багажник и указывает на тот, что положил справа.

– Этот с фруктами твой, – и немного смущённо добавляет: – Не отказывайся, Тати. Здесь вкусные мандарины.

– Спасибо, – мой голос немного охрип от прилива чувств. Это большая, необъятная благодарность. За то, что у него такое доброе сердце и за то, что заботится обо мне просто так.

Я берусь за ручку, собираясь открыть дверь, и застываю, пригвождённая к земле острым прострелом в груди. Невозможно было себя подготовить, сколько бы я ни прокручивала момент нашей встречи у себя в голове. Я как бестолковый пешеход с дырявым зонтиком, наивно веривший, что он сможет защитить его в ливень: стою, промокшая насквозь, и стучу зубами. Мирон застыл возле двери своего «Мерседеса», его взгляд лежит на мне без попытки сдвинуться. С момента нашей последней встречи прошло меньше месяца, а мне сейчас кажется, что он изменился до неузнаваемости. Его волосы, всегда модно подстриженные, превратились в короткий ёжик, щетина на щеках гуще и темнее, и кожа больше не выглядит такой загорелой. Это его не портит. Он всё ещё самый красивый мужчина из всех, кого я когда-либо знала.

Моя рука отпускает ручку, повисает безвольной веткой вдоль тела. Сердце, изнывавшее от холода, стучит горячо и часто. Взгляд Мирона соскальзывает ниже, спускается к бёдрам, ногам. Меня давно не заботит, как я выгляжу, но сейчас, рядом с ним, мозг судорожно вспоминает, что на мне надето. Брюки и кремовая рубашка. На ногах лодочки. Хорошо, что я с работы.

– Тати, ты садишься? – отрезвляющим хлопком раздаётся сзади.

Бесплотная нить между нами разрывается так резко, что я почти слышу этот звук. Мирон отрывает взгляд от моего лица, смотрит мне за плечо. Я знаю, что он видит там Сашу, но ничего не в силах изменить. Это ведь совсем не то. Просто у меня больше никого нет. Мы встречаемся глазами на короткую секунду, в которой проносится вся наша счастливая жизнь. Мирон слегка кивает мне, а потом начинает идти. Я задыхаюсь, глядя на то, как с каждой секундой расстояние между нами увеличивается. Не могу объяснить, что в этой короткой встрече подействовало на меня так, что я еле держусь на ногах. То, как много всего есть для меня в его взгляде, или осознание, что мы больше не вместе. Есть он. А есть я. Сейчас он зайдёт в магазин, купит упаковку своей любимой минералки и поедет к себе домой, туда, где больше нет меня. А я поеду в одинокую квартиру, где никогда не будет его.

Стеклянные двери съезжаются, скрывая из виду синюю рубашку, а я по-прежнему не могу пошевелиться. Взгляд машинально падает на окна его машины, не давая мне даже шанса подготовиться к тому, что я могу там увидеть. Другую девушку или Алину. На секунду прикрываю глаза и беззвучно выдыхаю. За стеклом никого нет. По крайней мере, пока.

Саша останавливает машину возле моего подъезда, поднимает ручник и, развернувшись, смотрит на меня.

– Спасибо, что довёз, – улыбка благодарности стоит мне неимоверных усилий: я слишком оглушена состоявшейся встречей. – И за фрукты. Не стоило, но всё равно огромное тебе спасибо. Ты… замечательный.

Саша незаметно кивает, и я не сразу успеваю осмыслить эту странную звенящую паузу между нами. Осознаю её лишь тогда, когда он касается меня ртом. Его дыхание тёплое и фруктовое, наверное, из-за жевательной резинки, губы мягкие, осторожные. Я пытаюсь, изо всех сил пытаюсь, но проигрываю.

– Саш, прости, – я вжимаюсь головой в обшивку кресла, стараясь не дышать. Потому что с этим чужим запахом ко мне вдруг отчётливо приходит другой. Я слишком хорошо помню, как пахнет Мирон, чтобы не сравнивать.

Лихорадочно нащупываю пластик ручки и тяну, ловя разочарование во взгляде Саши.

– Я позвоню, Тати, – летит в закрывающуюся дверь.