Текст книги "Вернувшиеся"

Глава восьмая

Вечер протекал совсем не так, как изначально планировал Илья. Он собирался изучить книги, которые забрал у Леонида, а вместо этого занимался своим гостем: показывал Митрофану квартиру, предложив обустроиться в бывшей спальне матери, потом они готовили ужин, после – ужинали.

Поначалу Митрофану было неловко, но вскоре он успокоился, оттаял, перестал извиняться через каждые пятнадцать минут. Жилище Ильи пришлось ему по вкусу: тут, как он выразился, было где развернуться. Обширная библиотека его тоже впечатлила, Митрофан заявил, что прежде любил читать.

Около семи вечера, когда с ужином было покончено, Илья собрался было позвонить Мише, но вспомнил, что тот сегодня выступает в роли театрала, и отложил звонок.

Митрофан уселся перед телевизором, а Илья взялся-таки за книги.

Их оказалось две: толстенный том, изданный в начале прошлого века, заключенный в истрепанную обложку, и красивое издание, по объему не уступающее первому, но более современное, больше похожее на альбом с фотографиями. Книга, увидевшая свет в Германии, была на немецком, а Илья не владел языком Шиллера и Гете, однако пролистал глянцевые страницы.

Здесь были фотографии всевозможных храмов и прочих культовых сооружений, а также различные мосты, здания, городские площади с фонтанами и прочая красота.

В середине книги торчала закладка, на которой было написано: «Показать Мише!»

Илья раскрыл заинтересовавшие Семена Ефремовича страницы и увидел на одной из них фотографии Быстрорецка – старинные, дореволюционные. На них изображалась набережная Быстрой, а дальше шли снимки деревень, расположенных на берегу реки.

Были и сопровождающие надписи, естественно, на немецком, и Илья досадливо поморщился. Правда, Семен Ефремович сделал приписку карандашом: «Именно здесь они обитают! Все сходится!»

Илья не понял, что за «они», но было очевидно, что Семен Ефремович нашел важную информацию, касающуюся убийств девушек – ведь именно ее он искал. И она, эта информация, сейчас в руках у Ильи. Остается ее правильно интерпретировать.

В альбоме больше не было ничего полезного и, полюбовавшись старинными снимками родного города, Илья отложил книгу и раскрыл второй фолиант.

Страницы были тонкими, хрупкими от времени и пестрили ерами и ятями, что немного затрудняло чтение. Однако это, к счастью, был русский язык, так что прочесть было можно.

Перед Ильей находилось глобальное исследование, касающееся представлений различных народов мира, живших в разные эпохи, о смерти, в частности, о насильственной гибели.

Если бы Илья взялся изучать все это самостоятельно, у него ушло бы на это не менее недели, а то и больше. Но Семен Ефремович существенно упростил ему задачу, положив закладки в нужных местах. Поэтому Илье оставалось всего лишь открывать заложенные страницы и читать отрывки, подчеркнутые простым карандашом.

Он послушно делал это – и чем дальше читал, тем сильнее чувствовал, как кружится голова и немеет тело. Правда, которую никто не хотел замечать, но которая теперь стала настолько очевидной, что игнорировать ее невозможно, открылась Илье во всей своей неприглядности – страшная, как оскал черепа, безнадежная, как приговор Высшего суда. Она обвалилась на Илью, как сход лавины, забила легкие, замедлила ток крови. Казалось, будто подгнившие опоры рухнули, а вместе с ними обрушилось тщательно выстроенное здание, привлекательное и надежное снаружи, но грязное, смердящее, полное крыс и тараканов внутри.

В одном месте Илье попалось знакомое имя – Степан Холмогоров, и он убедился, что Елена Ивановна была права, предполагая, будто Холмогоров записал свои воспоминания о случившемся в юности.

Вот они, эти записи. Вот она, истина.

Листок бумаги из школьной тетрадки в клеточку Илья заметил не сразу: Семен Ефремович засунул его за обложку. Знакомым угловатым почерком на листе было написано: «Они обитают в разных водоемах, по всему миру. В том числе у нас! Подтверждение – см. фото Быстрорецка – реку Быстрая! Мне и раньше приходилось встречать любопытные сведения о ней, ряд исследователей описывает эту реку как сакральное место, хотя исследований мало, они обрывочны. Заняться!!!»

Заняться этим вопросом Семен Ефремович не успел. Но главное сумел сказать Илье и после смерти. Картинка в голове его сложилась: одни кусочки примагничивались к другим, одни фрагменты дополняли другие, и там, где еще час назад была полная мешанина, теперь не осталось никакой загадки.

Илья сидел, потрясенный и потерянный, пока не услышал, как Митрофан, очевидно, не в первый уже раз спрашивает:

– Илюшка, все хорошо у тебя? Чего ты застыл-то?

Он вздрогнул, точно проснувшись, обернулся к Митрофану и сказал:

– Миша. Мне надо поговорить с Мишей.

Однако сотовый друга был все еще выключен – спектакль продолжался, хотя и должен был с минуты на минуту завершиться. Можно дождаться, когда Миша выйдет из театра, но Илью что-то словно бы гнало прочь из дому. Он знал: нужно срочно увидеть Мишу, и потому решил поехать к нему.

– Я с тобой, – вызвался Митрофан.

Илья хотел сказать, что поедет один, но понял, что Митрофану страшно оставаться в одиночестве. Илья знал уже, что бояться ему нечего, но объяснять это было долго: проще взять его с собой.

– Хорошо, – согласился он, и вскоре они уже выходили из квартиры.

Илья вызвал такси, и машина подкатила к подъезду уже через несколько минут, не заставив их ждать и нервничать.

К Мишиному дому прибыли быстро, а дальше события развивались неуправляемо: Илья оказывался перед очередным фактом и вынужден был действовать, повинуясь обстоятельствам.

Перво-наперво выяснилось, что у него нет телефона: то ли оставил дома, в прихожей, когда одевался перед выходом, то ли выронил в такси. Илья позвонил в домофон, но никто не отозвался.

– В любую звони, отопрут! – посоветовал Митрофан.

Повезло буквально сразу, и вскоре они уже поднимались на нужный этаж.

Возле Мишиной двери стояла молодая женщина в домашнем костюме. Она только что поговорила по сотовому и убирала телефон в карман.

– Миша и Леля дома? – спросил Илья. – Я к ним.

– А я вас знаю, вы Мишин друг, – соседка бросила на Илью кокетливый взгляд и убрала за ухо белокурый локон.

Митрофан крякнул, а Илья вымученно улыбнулся:

– Совершенно верно. Они должны вернуться из театра…

– Нет, они не приедут! – радостно возвестила соседка. – Леля вот только звонила, просила проверить, заперта ли дверь.

Илья нахмурился, не понимая, как это связано одно с другим.

– Ой, я вас запутала! Просто у них со вчерашнего дня родственница ночует. Оксаной зовут. Они ушли, она одна осталась. А потом что-то у нее случилось, она испугалась, бросила все и на дачу поехала, в спешке, и думала, что квартиру не заперла, так Леля просила дверь захлопнуть. А я пришла – дверь закрыта, говорю Леле, все хорошо!

Девушка еще что-то стрекотала про двери, дачи и рассеянность некоторых людей, а у Ильи крепла уверенность, что ему нужно срочно ехать за Мишей и Лелей.

Миша рассказывал, что Оксана просила помочь, и вскользь в последнем телефонном разговоре обмолвился, что было в истории с преследованием нечто подозрительное: Мише казалось, Оксана чего-то недоговаривает. Да и шрам у Миши ныл практически непрерывно.

Теперь, после прочтения книги, Илье казалось, он догадывается, что именно она могла утаить, кто мог преследовать женщину – все складывалось одно к одному и вряд ли являлось простым совпадением.

Если он прав, Миша в опасности! Еще когда Илья был в Сербии, Томочка пыталась дать понять, что Мише что-то угрожает!

– Простите, значит, Леля сказала, они с мужем поехали на дачу Оксаны? Вслед за ней? – внезапно спросил Илья, оборвав соседку на полуслове.

Та обиженно захлопала ресницами: сообразила, что Илья ее не слушал.

– Мне не докладывали, – грубовато проговорила она. – Вроде как в ресторан хотели, Леля говорила.

– Но вы ж такая девушка ловкая, сообразительная, – встрял Митрофан. – Любо-дорого взглянуть прямо! Может, слышали что?

Лесть была грубая, но в некоторых случаях она и должна быть грубой, чтобы быть эффективной. Прием сработал, и девушка, недовольно покосившись на Илью, нехотя сказала:

– Я так поняла, что да. К той женщине, Оксане, на дачу.

Илья с Митрофаном спустились вниз (прощаясь с ними, соседка всячески намекала, что не против оставить Илье номер своего телефона, но тот, к ее вящему огорчению, сделал вид, что намека не заметил) и теперь стояли возле подъезда.

– Нам надо туда, за ними. Но такси не вызвать: я понятия не имею, где дача у этой Оксаны!

Уже договаривая фразу, Илья понял, кто наверняка знает. Юрий Олегович должен быть в курсе, где купила дачу родная сестра его жены.

– Мить, есть телефон? – с надеждой спросил Илья. Если нет, придется идти на поклон к соседке.

Сотовый был у Митрофана с собой, номер домашнего телефона Мишиного отца Илья отлично знал с детских лет: в той квартире прежде жил и Миша. Ему повезло, Юрий Олегович отозвался сразу же, сам подошел к телефону.

– Конечно, знаю, где это, – ответил он на вопрос Ильи. – Там и наши с Сафроновым дачи неподалеку.

Фамилия Сафронова подняла в душе Ильи новую волну, но он подавил ее и спросил, как добраться до «Академического».

– Погоди, ты туда собрался? И Миша там с Лелей? Что случилось-то, можешь объяснить?

– Позже объясню обязательно. Мне срочно нужно к Мише и…

– Все, понял. Ты где, у Мишкиного дома? Иди к метро, я спускаюсь, буду минут через семь.

Спорить с ним было бесполезно: решил – сделает, да и зачем отказываться от помощи? Это лучший выход, ведь в одиночку Илья будет долго плутать в поисках дачи, теряя время. И потом, у Юрия Олеговича душа все равно уже не на месте, неужели он повесит трубку и преспокойно отправится смотреть сериал перед сном?

Не успели Илья с Митрофаном подойти к станции метро, как подкатил белый внедорожник Матвеева-старшего. Илья забрался на переднее сиденье, Митрофан, кряхтя, вскарабкался на заднее и с грохотом захлопнул дверцу. Если Юрий Олегович и был этим недоволен, да и вообще удивлен присутствием незнакомого человека, то виду не подал.

Илья представил их друг другу, через мгновение автомобиль отъехал от тротуара и белоснежной птицей полетел к выезду из города.

– Что там с Мишей? Зачем Оксане понадобилось на дачу?

Юрий Олегович был взволнован и задавал один вопрос за другим, не давая Илье ответить.

– Она же обратилась к нему, вы знаете, – произнес Илья, точно это что-то могло объяснить.

– Оксана – она такая, знаешь… – Юрий Олегович мотнул головой, – не скажу, что с придурью, но специфическая особа. Я, правду сказать, и значения ее словам не придал, и вообще зря, наверное, к Мишке ее отправил. Просто Олеся… Что там с ней стряслось, с Оксаной-то?

Илья не знал, что на это отвечать. Слишком долго рассказывать и с чего начать? Какова степени осведомленности Юрия Олеговича в делах сына?

– Миша потом сам расскажет, ладно? Нам бы просто доехать поскорее.

– Поскорее – это можно. Как из города выберемся, еще прибавим. – Матвеев-старший помолчал и осторожно спросил: – Это ведь с вашими… особенными делами связано?

«Особенные дела. Вот, значит, как?» – подумал Илья и кивнул.

Юрий Олегович вздохнул.

– Прекратить бы вам это. Держаться подальше.

Это прозвучало то ли просительно, то ли досадливо. Илья знал, сколько пришлось пережить отцу Миши за последние несколько лет, сколько раз он видел сына на больничной койке, при смерти – и все из-за их «особенных дел»; понимал его тревогу и волнение, но все же чувствовал, что, помимо воли, начинает сердиться, и потому хотел правильно подобрать слова, чтобы не наговорить резкостей. Пока Илья медлил, неожиданно вмешался Митрофан.

– А вы, смотрю, думаете, от них зависит? Они решают – ввязываться или стороной обойти?

Матвеев-старший поглядел в салонное зеркало с таким изумлением, будто это заднее сиденье вдруг обрело голос, а не человек, который там был.

– Я не…

– Не верите. Это, небось, хотели сказать? Не верите во всякое такое? Сказки, выдумки, которые только в книжках и в кино бывают, а если человек нормальный, правильно живет, так с ним ничего не произойдет? А знаете, как моя бабка говорила?

«Бабка Митрофана, по всему видать, просто кладезь премудрости», – подумал Илья, глядя, как округляются глаза Юрия Олеговича, пока он слушает Митьку.

– Так вот она говорила, иногда ты охотишься на волка, а иной раз он – на тебя. И не всегда сразу заметишь разницу. Это я к тому, что человек иногда не выбирает. Порой выбирают за него, а ему как хочешь, так с этим и живи. Вот если я вам скажу, что в Петровской больнице нечисть в подвале видел своими глазами, а на своей собственной улице – ожившую покойницу, утопленницу, вы что скажете? Правильно, что мне лечиться надо. А я вам отвечу: радуйтесь, что с вами ничего наподобие этого не случилось. Вы счастливчик, вам повезло. А мне или вот Мише с Илюхой повезло меньше. Хотя это тоже как знать. Все на свете не просто так бывает. Значит, направление у них такое в жизни.

– Направление, – повторил Юрий Олегович, и Илье подумалось, что это на удивление точная формулировка. Не судьба, не рок, не карма или предназначение. Именно направление.

– А если направление знаешь, то идешь правильно и придешь, куда следует, не заплутаешь в жизни, как многие.

Закончив свою тираду, Митрофан отвернулся к окну. Юрий Олегович снова поглядел в зеркало – на сей раз во взгляде была задумчивость.

Между тем они уже успели выехать из города.

– Долго нам еще? – спросил Илья.

– Почти приехали, – отозвался Юрий Олегович. – Странно, что телефон недоступен и у Миши, и у Лели. В тех краях вроде бы неплохо ловит. Я звонил перед тем, как выехать. Набери-ка еще раз.

Илья взял его телефон, попробовал дозвониться. Безрезультатно.

– Ничего, скоро будем на месте.

И действительно, минут через пять автомобиль свернул с трассы, а еще через некоторое время подрулил к воротам дачного поселка.

– Мишкина машина! Оксаниной не вижу, а его тут.

Мужчины поспешно выбрались из салона. Матвеев-старший подошел к автомобилю сына, положил ладонь на капот.

– Чуть теплый. Не только что приехали, но не так уж давно.

Голос выдавал сильное беспокойство, которое Юрий Олегович пытался побороть. Илья отлично понимал его: он и сам был как натянутая тетива.

Калитка оказалась открытой, и все трое, один за другим, прошли на территорию поселка «Академический». Илья подумал о Томочке. Явится ли она из иного мира – подсказать, помочь?

– Надо к берегу идти, – вполголоса сказал Матвеев-старший, быстро шагая по аллее.

Илья и сам видел, куда двигаться: дачный поселок будто вымер, и лишь далеко впереди в одном из домов горел свет. Туда и направлялся Юрий Олегович.

«Миш, ты только глупостей не делай, – мысленно обратился к другу Илья, прибавляя шаг. – Я уже рядом».

Глава девятая

Миша повидал в жизни много страшного. И все же сейчас оторопел, не веря, что и в самом деле смотрит на это. Леля сидела рядом, он слышал ее дыхание, ощущал тепло ее руки, но все равно не мог поверить в реальность происходящего.

Только что это была обычная комната в дачном доме – с добротной, но не новой, без изысков мебелью, потертым круглым ковриком возле дивана, с немного затхлым, суховатым запахом, характерным для помещений, которые давно не проветривали.

А уже в следующую минуту началось невообразимое.

Войдя в дом, они поднялись на второй этаж по высокой узкой лестнице, напоминающей винт мясорубки. Миша терпеть такие не мог, чувствовал себя неуверенно, вечно казалось, что голова закружится и он свалится вниз.

Входную дверь Оксана заперла. Можно было остаться и внизу, но на первом этаже не было ни стульев, ни кресел, только табуретка на кухне, на которой и сидела Оксана, ожидая их.

– На втором-то есть где расположиться, а тут старье одно было, я решила поменять, – пояснила Оксана. – Сосед вывез все, забрал за копейки, а мы новое решили купить по весне. То есть не мы уже, а…

Женщина погрустнела, но Мише не было ее жаль. Чувство неприязни к Оксане не желало угасать, наоборот, крепло, и, как он ни пытался пробудить в себе сочувствие к брошенной жене, ничего не получалось. Хотя и к мужу ее Миша симпатии не испытывал, равно как и антипатии, поскольку едва его знал.

– Чем тут стоять, как кони в стойле, может, тогда поднимемся? – предложила Леля.

Так они и оказались на втором этаже. Леля и Миша сели на диван, Оксана устроилась в кресле напротив.

Миша выжидательно смотрел на хозяйку дома, а та, старательно избегая его взгляда, сжала руки в замок и нервно проговорила:

– Извините, я квартиру нараспашку оставила, надеюсь…

– Все в порядке, – перебила Леля, – я попросила соседку зайти проверить, дверь была закрыта.

Оксана кивнула, облизнув губы.

– Хорошо тогда. А я просто… Испугалась, ничего не соображала.

– В квартире безопасно, замки у нас надежные, этаж высокий.

Леля произносила это успокаивающим тоном, но Мише показалось, что успокаивает она не Оксану, а себя саму – дескать, все нормально, бояться нечего, мой дом – моя крепость.

Только Оксана, будучи не в силах больше носить в себе правду, в пух и прах разбила Лелины надежды на то, что от случившегося с нею можно отгородиться дверями и засовами.

– Какие замки? Если бы это человек был, тогда… За мной мертвец ходит!

Выкрикнув это, Оксана словно нарыв вскрыла, ей стало чуточку легче. А вот ее собеседники почувствовали себя иначе. На лице Лели появилось болезненное выражение. Миша сразу вспомнил Митрофана и разгуливающую покойницу. Эти две истории связаны – ясно как божий день. Тут должно быть что-то общее, и Миша собирался выяснить что. Он уже намеревался задать Оксане вопрос, но вот тут все и началось.

Комната, в которой они находились, была довольно длинной и узкой, впереди – большое окно. Дом стоял почти на самом краю кручи, так что днем из окна, наверное, открывался великолепный вид на реку. Сейчас шторы были задернуты, а смотреть в окно было все равно, что на дно колодца или в шахту – там разливалась тьма и ничего, кроме тьмы.

Никого не могло быть снаружи – и все-таки кто-то был там.

Нет, Миша не слышал шагов или стука, все произошло иначе, и лишь на крошечную долю секунду до того, как это случилось, он почему-то взглянул в ту сторону и подумал: «Оно войдет в окно». Возникло ирреальное чувство, что нечто подобное уже происходило, а он был тому свидетелем…

В следующий миг, не успел Миша поразиться тому, откуда такие мысли, что это может значить, все трое услышали грохот и звон. Звук был такой, словно опрокинулся огромный шкаф с посудой.

Но на самом деле разбилось окно.

Двойной или тройной стеклопакет лопнул легко, как воздушный шарик, осколки посыпались на пол, но тяжелая штора все еще оставалась на месте, стыдливо прикрывая образовавшуюся дыру.

Несколько мгновений ничего не происходило – успела даже родиться глупая надежда, что это случайность: камень попал, стекло было некачественным… Если хочешь себя уговорить, всегда можно попытаться.

Занавеска колыхнулась, а потом надулась громадным уродливым пузырем. Кто-то был там, прямо за оконной рамой, за пестрой плотной тканью. Это создание не стояло на тонкой кромке земли над высоким обрывом, а немыслимым образом висело в воздухе, на высоте второго этажа, готовясь перебраться через подоконник!

Женщины завизжали – крик резанул по ушам колющей болью. Миша вскочил и бросился к окну, чтобы остановить то, что желало пробраться в комнату.

Однако гость оказался проворнее. Раз – и занавеска сорвалась с гардины и полетела прочь, два – и существо уже очутилось в комнате.

Оксана голосила, не переставая, но Миша уже не воспринимал, не слышал ее крика. Он смотрел на кошмарное создание, стоящее прямо перед ним, и чувствовал, что находится одновременно и здесь, и в зале, похожем на холл Петровской больницы, где он оказался однажды и застрял на долгие месяцы.

Ибо только там, в Нижнем мире, было место для подобных монстров.

Босые ноги ожившего мертвеца оставляли следы на полу, движения его были неловкими, дергаными – мышцы работали плохо. По комнате распространился запах гниющих отбросов и тухлой рыбы, и у Миши свело желудок.

Выпачканная в грязи сырая рваная одежда; свалявшиеся, похожие на собачью шерсть волосы; руки, которые казались ненормально длинными из-за того, что их обладатель сильно сутулился… Белые крупные ладони, покрытая язвами и трупными пятнами кожа; одного глаза не было вовсе, второй – тусклый, голубовато-студенистый – смотрел мимо Миши, вбок.

На Оксану, отметил он. Это существо явилось сюда за ней.

Миша стоял прямо на пути мертвяка, но, похоже, совсем не интересовал адское создание – как та утопленница, про которую говорил Митька, не замечала его, двигаясь к своей цели.

Какой? Что мертвецам было нужно?

– Бегите отсюда! – громко сказал Миша и оглянулся.

Леля ответила, что не оставит его одного, зато Оксана бросилась к двери, принялась трясти ее, видимо, от стресса позабыв, что та заперта.

– Замок заело! – прокричала она. Значит, не в забывчивости дело.

Дверь была хлипкая, обычному мужчине ничего не стоило выбить ее, да и Оксана могла бы справиться, но она просто дергала ее на себя, причитая от ужаса.

Не раздумывая, Миша подскочил к мертвецу и обхватил его за плечи, собираясь вытолкнуть в окно. Еще успел ощутить под ладонями мокрую ткань – и уже через секунду очутился на полу, сам не понимая, как это произошло.

Леля кинулась к мужу, но Миша вскочил на ноги и снова пошел на зомби.

А потом совершились, наслоившись друг на друга, сразу два события.

Первое – дверь с треском распахнулась. Оксана отскочила к дивану. Миша был уверен, что на пороге возникнет еще один жуткий персонаж из иного мира, но в проеме стоял Илья. За его спиной маячили отец и почему-то Митька с выпученными от ужаса, выкатывающимися из орбит глазами.

«Откуда вы здесь?» – хотел спросить Миша, и тут случилось событие номер два.

Живой мертвец привлек Мишу к себе, точно собирался исполнить вместе с ним подобие танца. Его глаз уставился на Мишу – и в нем теперь было нечто вроде узнавания.

Черно-синие губы изогнулись, рот приоткрылся, и из мертвой глотки вырвались хрипящие, булькающие звуки:

– Ты наш, – произнесло существо.

Или может, второе слово было «знаешь»?

А после тварь придвинулась еще ближе, рванула ворот Мишиной куртки, обнажив шрам, и приложила к нему стылую руку, словно к печати или клейму.

Мишу обдало поочередно сначала огнем, потом холодом, шрам не болел, но пульсировал так, словно под кожей было нечто живое, рвущееся наружу. Он еще слышал крики Лели и отца, отчаянный вопль Ильи, а потом все стихло и…

И Миша оказался на темной дороге посреди леса.

Он был не один: мимо него прошел человек.

– Это ты? – воскликнул Миша, но мужчина его не услышал.

Сейчас он выглядел совершенно обычно: брюки, ботинки на толстой подошве, синяя куртка, с левой стороны которой на Мишу пялилось желтое улыбающееся солнце.

Далеко впереди был мост через Быструю, перед мостом и за ним высились фонари, но там, где находились Миша и этот человек, было темно. Несмотря на мрак Миша непонятным образом смог во всех подробностях рассмотреть идущего: светло-карие глаза, густые брови, оспины на щеках, щербинка между зубами, легкая щетина.

На спине мужчины болтался рюкзак – возможно, он путешествовал автостопом, потому и шел вдоль трассы. Или просто возвращался откуда-то в неурочный час. Походка расслабленная, неверная: по всему видать, мужчина чуток навеселе.

Начался дождь: сначала просто накрапывал, была надежда, что скоро прекратится, но вскоре стало ясно, что зарядил он надолго и расходится все сильнее.

Мужчина похлопывал себя по плечам, ускорял шаг, желая согреться. Капюшона не было, зонта тоже, и капли заливались за воротник, заставляя человека ежиться. Он остановился, снял с плеча рюкзак, должно быть, собираясь отыскать в его глубинах кепку или шапку.

Машина появилась неожиданно. Мужчина обернулся, а потом выступил на дорогу, отойдя от обочины, и поднял руку. Намерение его угадывалось легко: он голосовал, просил, чтобы его подбросили.

Но водитель развил слишком большую, катастрофическую скорость, да к тому же мужчина чуть пошатнулся и сделал роковой шаг вперед. Еще можно было свернуть или резко ударить по тормозам, однако водитель поздно заметил пешехода или же не обладал быстротой реакции.

А потому автомобиль на полном ходу врезался в мужчину в синей куртке.

Раздался тошнотворный звук и громкий крик – Миша понял, что кричит он сам. Пешехода отбросило на несколько метров, ударило об асфальт. Перекатившись через себя несколько раз, он затих, лежа на спине и раскинув руки.

Миша подбежал к нему, упал на колени возле пострадавшего. Позади хлопнула дверца машины, послышался торопливый стук каблуков, невнятные причитания, всхлипы…

Заранее зная, кого увидит, Михаил взглянул на Оксану, которая, покачиваясь, спешила к ним. На ней было расстегнутое короткое пальто с меховым воротником и сапоги на высоком каблуке.

Откинув с лица выбившуюся из прически прядь волос, Оксана заплетающимся языком выговорила:

– Эй, мужик, ты чё? Чего разлегся-то? А? – Она принялась грубо тормошить его. – Ты же сам… Под колеса полез!

Оксана принялась рыдать. В свежем ночном воздухе поплыл ядреный запах алкоголя. Женщина была пьяна.

Дождь лил все сильнее, мех на воротнике Оксаны свалялся неопрятными сосульками. Голова мужчины была разбита, под ней растекалась лужа крови. Травма была серьезной, но бедняга еще боролся, каким-то образом сумев выжить: Миша приложил пальцы к его шее и почувствовал пульс.

– Он жив! – выкрикнул Михаил, хотя и понимал, что ничего не может изменить, все уже произошло. – Вези его в больницу, дура! Или в скорую звони!

Капли усиливающегося дождя целовали Мишу в лоб. Он все чувствовал: звуки, запахи, холод осенней ночи – эффект присутствия был абсолютно полным. Но повлиять на происходящее не мог, как ни старался.

Оксана тупо смотрела на лежащего перед ней окровавленного человека, видимо, уверившись, что тот умер. В этот момент мужчина слабо застонал.

Женщина ахнула и отскочила от него, прижимая ладони к щекам. Потом громко выругалась.

– Давай же, что ты стоишь, – слабо, по инерции проговорил Миша, уже зная, что будет дальше.

Никакую полицию и скорую Оксана не вызовет, ни в какую больницу умирающего не повезет. У нее в голове одно: она сбила человека, будучи пьяной. Если он не выживет, ее посадят, но даже если врачи спасут его, жизнь уже не станет прежней: проблемы на работе, судебное разбирательство, лишение водительских прав, огласка, осуждение, штрафы…

Миша почти слышал, как в затуманенном алкоголем мозгу Оксаны ворочаются тяжелые мысли: никто не должен ни о чем узнать – тогда не будет никаких последствий. Свидетелей нет, дождь смоет следы; дорога, ведущая к дачным поселкам, в это время года всегда пустая – некому вмешаться.

Осталось одно – избавиться от тела.

Тела…

Мужчина еще может выжить! Но для Оксаны на асфальте лежал не живой человек, а труп. Решая его судьбу, она отказала ему во всем: в настоящем и будущем, в мыслях и чувствах, в закатах и рассветах, в свете и радости, в друзьях и любимых.

Пострадавший снова застонал – тонко, жалобно, в беспамятстве. Но это уже нечего не могло изменить.

Миша смотрел, как Оксана затаскивает сбитого ею человека в багажник, удовлетворенно убедившись, что следы крови почти смыты; как поднимает с обочины рюкзак, шарит по карманам куртки и брюк, доставая телефон и документы, кладет все это в котомку, чтобы после уничтожить… Как после подъезжает к мосту и смотрит вниз.

Там, далеко, течет Быстрая – черная, ледяная, смертоносная, как акулья пасть. Ждущая. Готовая проглотить тяжелораненого, умирающего человека. Принять в объятия, приласкать, забрать себе.

И вот уже несчастный летит в свой последний полет, а куртка со смешной картинкой, ботинки и брюки становятся его саваном. Одежда быстро намокает и превращается в камень, который утягивает его на дно. Человек, имени которого Оксана никогда не узнает, скончается, так и не придя в сознание, не поняв, что умирает.

Он умрет, чтобы после вернуться.

Мише казалось, что он тоже падает вниз, захлебывается и тонет, а потом выныривает из воды и вновь оказывается в комнате.

– Ты… – хрипит мертвец ему в ухо, и на сей раз Миша четко услышал следующее слово: – Знаешь! – И еще: – Уйди! Ты не можешь…

Михаил, чувствуя, что не в состоянии не повиноваться ему, медленно разнял руки. Сделал шаг назад.

Он видел, как оживший мертвец проходит мимо него, направляясь к застывшей возле дивана Оксане, но больше не вмешивался, не делал попытки его остановить. Видел, как вернувшееся с того света существо обхватило Оксану, которая от ужаса не могла больше ни кричать, ни сопротивляться.

И то, как мертвец поволок ее к разбитому окну, видел тоже.