Текст книги "Мактуб. Книга 2. Пески Махруса"

Ильдар тяжело дышит, закрывая глаза и обливаясь потом. Он жутко воняет, но на службе приходится терпеть и куда более неприятные факторы. Забрав телефон из бессильно упавших рук Видада, я медленно выпрямляюсь в полный рост, наблюдая за процентной шкалой загрузки файлов. Восемьдесят восемь процентов. Девяносто три…

Закрыв лицо ладонями, Видад падает на бок, явно собираясь предаться рыданиям и оплакиваниям своей жалкой шкуры. Лучше бы помолился Аллаху и попросил искупления грехов перед смертью.

– Загрузка завершена, – рапортует в наушник Халид, но я и так вижу. Сто процентов. Удовлетворённо улыбаюсь. – Местонахождение отправителя отследить не удалось, но я успел запустить вирусную программу, которая в течение нескольких минут уничтожит сервер и все связанные с ним жесткие диски. Линия закрыта, сэр. Доложить в оперативный штаб о результатах?

– Только после завершения операции, – сухо отвечаю я, сдергивая наушник. Открываю папку с загруженными файлами, и на дисплее выскакивает красный восклицательный знак и небольшое окно с требованием ввести код доступа.

Разумеется, все не могло оказаться настолько просто. В два шага оказываюсь возле Видада и, схватив его за шиворот, резко дергаю вверх, поднимая на ноги. Едкий запах пота и гниющей раны ударяет в ноздри. Пересилив отвращение, я сверлю его ледяным взглядом. Сукин сын нервно смеется, двинувшись умом.

– Код доступа, Видад, – с силой впечатываю телефон в насмехающееся лицо.

– Угадай, Шайтановское отродье, – брызгая слюной, шипит он. – Выкуси, уебок. Давай стреляй. Я все равно не жилец. Брату привет передай, скажи, что я жду его с нетерпением. Ты же их всех угробишь. По одному. Как слепых котят. Идиоты… – я хватаю ублюдка за глотку, сдавливая до хруста, он впивается потными скользкими пальцами в мое запястье, дергаясь и задыхаясь.

– Код, мразь, – по слогам произношу я, надавливая сильнее. Лицо Видада багровеет, запах его мочи бьет по обонятельным рецепторам.

– Что ты делаешь, Джамаль? Прекрати! – слышу я отчаянный вопль Эрики, доносящийся до меня сквозь плотный туман ярости. Немного ослабив хватку, я поднимаю голову, замечая, как один из солдат грубо заламывает ей запястья и толкает на камни лицом, прижимая дуло автомата к виску.

– Отставить. Отпустить, – отдаю резкий приказ, и оперативник отступает назад, убирая оружие от головы Эрики. – Иди сюда, агент Доусон, – не меняя тона, бросаю я, наблюдая, как она встает, отряхиваясь от грязи и песка. Испепеляющий взгляд прикован ко мне, заколка свалилась, спутанные волосы рассыпались по плечам, на лице ссадины, появившиеся после грубой попытки солдата угомонить ее. – Иди, не бойся, – машу я зажатым в руке пистолетом.

Она и не думала бояться. Не за себя. Идет бесстрашно, ни разу не оступившись, не опустив голову, с прямой спиной и вздёрнутым подбородком. Черт возьми, женщина, ты прекрасна. Грудь сдавливает тисками, пока я смотрю в горящие яростью голубые глаза. Проклятье! Сжимаю зубы и, прищурив глаза, перевожу взгляд на задыхающегося Видада. Кажется, я знаю, какой код он установил на файлы, способные привести к международному военному конфликту, окажись они в руках другой стороны.

– Это она, да? – негромко спрашиваю я, испытывающе глядя в обезумевшие глаза Видада. Белки покраснели от лопнувших сосудов, лицо покрылось темными пятнами. Видад захрипел сильнее. – Я тебя понял, – холодно киваю я и, приставив дуло ко лбу ублюдка, спускаю курок. Грохот выстрела поднимается вверх, отражаясь многократным эхом от скал, спугнув небольшую стаю птиц. Ему вторит отчаянный женский крик. Расслабив пальцы в тактических перчатках, я отпускаю горло ликвидированного объекта, и его тело ударяется о землю с глухим звуком. Бесстрастно взглянув на раскинувшуюся мертвую тушу с ровной дыркой во лбу и выпученными глазами, ставлю кольт на предохранитель и убираю в кобуру, закреплённую на поясе.

– Нет! Нет! – кричит Эрика, бросаясь на меня. За спиной оживляются снайперы, вскидывая оружие.

– Отставить. На двадцать шагов назад, – четко приказываю я и успеваю перехватить запястья девушки, прежде чем она вцепится когтями в мое многострадальное лицо. В одной руке по-прежнему зажат спутниковый телефон, и держать бьющуюся в истерике и гневе Эрику не так-то просто. Она показала мне свою отличную физическую подготовку еще на парковке в Вегасе. Но тогда я действовал вполсилы, иначе от нее живого бы места не осталось. Я сражался с женщиной, а не спецагентом, сейчас роли немного изменились.

– Не дёргайся, Рика. Тихо, – рявкаю я, скручивая запястья девушки и заводя их ей за спину таким образом, что она оказывается плотно вжатой в мое тело. Уверен, сейчас ей не до эротических фантазий и мыслей, и мне тоже, если честно, но чем меньше простора для маневра, тем лучше. Я не хочу, чтобы она себе навредила. Она отчаянно дёргается, шумно дыша сквозь стиснутые зубы. Волосы упали на лицо, в глазах полыхает ненависть. Такая ты мне тоже нравишься, Эйнин. Я держу ее крепко, не сводя с покрасневшего от гнева лица настойчивого пытливого взгляда, терпеливо выжидая, когда она успокоится и поймет, что сопротивление нелогично и бессмысленно.

– Плюнешь в меня, я тебя ударю, – жёстко предупреждаю я, предугадав задуманное Эрикой неразумное действие.

– Отпусти меня, сукин сын, – рычит она, откидывая голову назад и глядя на меня с бесстрашием, которому позавидовал бы развалившийся на земле покойный Видад.

– Ты правда думала, что будет иначе, Эйнин? – склонив голову, вполголоса спрашиваю я. – Или считаешь, что твой приятель не заслужил приведенного в действие приговора?

– Кто судил его? Покажи мне решение!

– Он предатель, агент Доусон, вступивший в сговор со спецслужбами другой страны и планирующий передать секретную информацию с целью подрыва репутации правителя Анмара и создания международного конфликта. И это не вершина преступлений, которые он совершал на территории не только королевства. Тебе правда жаль его? Думаешь, он заслужил снисхождение? После всего, что случилось с тобой, твоими подругами и другими девушками в Шатрах Махруса. Ты уже забыла маленькую Эмилию?

– Не смей мне говорить о справедливости. Ты чудовище, Джамаль Каттан. Давай же, убей нас всех. Чего ты ждешь? – сильнее сжимая хрупкие запястья, я дотрагиваюсь указательным пальцем в перчатке до кольца, которое она надела, несмотря на всю свою ненависть. Непроизвольное, инстинктивное желание носить на себе напоминание обо мне. Мы оба знаем, что значит, когда женщина надевает кольцо мужчины. Она хочет принадлежать ему, выбирает его, принимает и покоряется.

– Не дразни меня, Эйнин. Сейчас не самое подходящее время для игр, – хрипло произношу я, опуская взгляд на ее искусанные в кровь губы. Она больше не дергается, наблюдая за мной сквозь злые слезы. Столько оттенков ненависти и гнева, я запоминаю каждый… Я отсчитываю про себя секунды. С трудом отрывая взгляд от лица девушки, смотрю в безоблачное синее небо. Палящие лучи солнца больно ударяют по чувствительной сетчатке глаз.

– Я построил для тебя дом, Эйнин, – опустив голову, тихо произношу я, чтобы никто из обступивших нас оперативников не услышал. – По собственному проекту, в Асаде, на берегу озера. Большой и светлый, с голыми стенами, которые ждут, когда я заполню их твоими портретами.

– Ты совсем спятил, Каттан, – потрясённо шипит Эрика, оглушенная резким переходом. У меня мало времени на объяснения. Пара минут, может, меньше. Вдалеке появляются едва различимые черные точки приближающихся вертолетов ВВС Израиля. Если не знать наверняка, можно принять их за крупных птиц. Навигационные системы наблюдения вырублены глушителем, и появление авиационного патруля заметят не раньше, чем через сорок секунд, учитывая скорость приближения вертушек.

– Ты можешь войти в него как хозяйка, Эйнин, – продолжаю я, проникая взглядом под ледяную корку лазурных сверкающих глаз.

– Ты сейчас мне брак предлагаешь? – с недоверчивым изумлением спрашивает она, задыхаясь от ярости. Вздрагивая всем телом, она д ергается и оказывается еще сильнее впечатанной в мое тело. – После того, как убил человека на моих глазах? – с негодованием добавляет Эрика. – После всего, что я знаю? А жен своих в известность поставил?

– Они примут любое мое решение, – твердо произношу я.

– Иди к черту. Никогда. Никогда., – разгневанно выплевывает она каждое слово. – Ненавижу тебя всем сердцем.

– Я знаю, Эйнин. Если роль хозяйки и жены для тебя недостойна, то роль наложницы и шлюхи, видимо, будет привычнее, – резко бросаю я, и она смертельно бледнеет, распахивая ресницы, из уголков глаз стекают молчаливые слезы, оставляя соленые дорожки на впалых щеках.

– Я думала…

– Что ты думала, Эйнин? Что я прекрасный рыцарь, спасающий тебя от всех невзгод? Или что люблю тебя?

– Лучше заткнись!

– Так я люблю, Эйнин, но для тебя это плохая новость. Это значит, что я никогда тебя не оставлю, достану из-под земли, с того света, если придется. Найду, где бы ты ни была, куда бы ни спряталась. Я от всех тебя могу спасти, и от них тоже, – киваю в сторону окружающих нас солдат. – Но знаешь почему?

Она молчит, глотая слезы и отрицательно качая головой. Опуская запястья Эрики, сдергиваю зубами перчатку с руки и прикасаюсь кончиками пальцев к ее щеке.

– Потому что как от себя спасти, не знаю. Но я придумаю что-нибудь. Обязательно, Эйнин.

– Каттан, надо уходить. Нас засекли. В небе вертолёты ВВС Израиля, – докладывает взволованный голос одного из старших агентов за моей спиной.

– Собирай группу. Уходим, – твердым голосом отдаю распоряжение, не отрываясь от Эйнин. Она сжимает губы, в последний момент разгадав выражение голода на моем лице.

– Не смей, – вырывается у нее, и я жадно запечатываю ее рот жестким поцелуем, до синяков сжимая точеные скулы, проталкиваю свой язык между жемчужных зубов, полностью порабощая сладкую крепость. Она мычит и упирается, впивается зубками в безжалостного наглого захватчика. Я отвечаю ей тем же, и она кричит мне в губы, наша кровь смешивается, попадая в горло, обдавая металлическим соленым привкусом. Запускаю пальцы в ее волосы, с силой обхватывая затылок. Поцелуй, больше напоминающий укус, становится глубже, яростнее. Я разбиваю ее оборону снова, и она сдается с тихим потрясённым всхлипом. Вот так, детка, ты должна запомнить, кто владеет тобой. И этот факт не изменят никакие внешние обстоятельства и преграды. С хриплым стоном отрываю ее от себя, тяжело дыша и глядя в потемневшие мятежные глаза. Израильские пограничники близко. Пора, черт возьми. Пора!

– Не забывай меня, детка, – натянуто улыбаюсь я, слизывая каплю крови с нижней губы.

– Сэр, у нас нет разрешения на нахождение в этой зоне, – настойчиво говорит агент, пристально наблюдая за нами. – Что делать с американцами?

– Пусть уходят. У них ничего нет. Мы ликвидировали подданного своего государства. Это не их юрисдикция, – холодно отрезаю я, отпуская Эрику, и перевожу взгляд на Хассана. И делаю это чертовски вовремя. Воспользовавшись суетой и быстрыми сборами из-за объявленной тревоги, Зейн умудряется вырубить одного из конвоиров и завладеть его оружием. И целится ревнивый сукин сын не в меня. Выхватив кольт, я стреляю первым, попав в грудь Хассана. Резко разворачиваю Эрику, закрывая своей спиной. Падая, гад успевает спустить курок. Перепуганная криками и стрельбой, Эйнин впивается пальцами в мою куртку, все еще пытаясь оттолкнуть. Автоматная очередь проходит по спине, бросая меня на нее, обжигающая боль задевает плечо и шею, выбивает зажатый в руке спутниковый телефон, разрывая его на осколки и оставляя сквозное ранение в ладони. Гребаное дерьмо. Еще одна автоматная очередь, выпущенная солдатами АРС, добивает Хасана. Я с удовлетворением слышу его предсмертный хрип. С первой встречи хотел пристрелить недоумка. Но Эйнин не смотрит на убитого Хассана. Только на меня. Вот так, малышка, есть обстоятельства выше твоей гордости.

– Что… Боже, – кричит она, всматриваясь в мое лицо, и ее глаза распахиваются от ужаса, когда взгляд опускается ниже.

– Это судьба, детка, – ухмыляюсь я, шатнувшись. В голове раздаётся звон и грохот приближающихся вертушек, тело немеет, отпуская болевые ощущения, я сползаю на землю, инстинктивно прикрывая простреленной рукой кровоточащую рану на шее.

– Нет, нет, пожалуйста, – судорожно рыдает она, опускаясь вслед за мной, стискивает края моей куртки в кулаках и резко распахивает, ощупывая тело в поисках бронежилета, но облегчение не появляется в охваченных ужасом глазах, когда она находит защиту.

– Все нормально, Эйнин. Меня откачают. Это царапина, – продолжая зажимать рану, обманчиво бодро произношу я. Сквозь пальцы густым потоком сочится кровь. – Уходи. Быстро.

– Джамаль, – склонившись, она убирает волосы с моего лица. Взгляд мечется между моими глазами и раной на шее. – Не умирай, пожалуйста. Не так.

– Не дождешься, малышка. Ни в чем не признавайся. Это их вина. Они бросили тебя здесь. А я воспользовался моментом. Я тебя подставил. Это то, что ты должна запомнить и уяснить. Максимум, что тебе угрожает – увольнение. Завязывай с играми в шпионов, Эйнин, – соленые слезы падают на мои мгновенно пересохшие губы, и я слизываю их. Боковым зрением вижу, как к нам приближается броневик, тормозит в десяти метрах, подняв облако пыли. – Беги. Беги и не оглядывайся, – хрипло шепчу я.

– Ты снова меня гонишь… – Эрика всхлипывает, качая головой.

– Ты все еще можешь остаться, – говорю я, чувствуя, как сознание медленно затягивает густой багровый туман, я сжимаю ее пальцы, почти не ощущая своих, и успеваю прочитать ответ в ее глазах. Мое сердце замедляется, принимая ее выбор, и я улыбаюсь через силу. – Если суждено, я выживу и найду тебя.

Мир гаснет в тот момент, когда ее отрывают от меня и оттаскивают прочь. Уверенные сильные руки оперативников укладывают меня на носилки. Доля секунды и палящее солнце в бесконечной, чистой синеве окрашивается в однотонный насыщенный чёрный цвет; шум, крики, грохот моторов растворяются, оставляя только долгожданную пустую тишину.

Эпилог

Если влюбленные вдалеке друг от друга, и если они вдвоем смотрят на небо, то значит, что они вместе.

Фредерик Стендаль «Красное и черное».

Пять месяцев спустя.

США, Нью-Йорк.

Рика

Мои дрожащие пальцы плавно скользят по гладким клавишам нового синтезатора, замирают в неудобном положении, удерживая два финальных минорных аккорда. Мне понадобилось несколько месяцев упорных занятий для того, чтобы наизусть выучить Адажио Альбинони – медленную, полную горечи и тоски мелодию, полностью отображающую мое душевное состояние.

Не знаю, почему я решила, что творческое занятие сможет заполнить образовавшуюся в моей груди фантомную дыру – кровоточащее отверстие в ментальном теле, подобное тому, что оставляет сквозная пуля, мгновенно убивающая жертву выстрела. Ее нельзя увидеть, нащупать на идеально ровной поверхности моей кожи. Я лишь чувствую, как через эту болезненную воронку внутри проходят все мои мысли, чувства, ощущения, противоречия, воспоминания. А сейчас их так много как никогда – все потому, что после своего последнего «путешествия» в Анмар я больше не могу оставаться прежней Эрикой Доусон: сильной, самоотверженной, волевой и храброй девушкой, возомнившей себя «Чудо-женщиной» и «Ларой Крофт» в одном обличье.

Не могу, теперь, когда я видела смерть, бесчеловечную жадность и жажду наживы, изнанку мира больших денег и обезображенные пороками лица «животных», торгующих душами; после того, как самые близкие оказались предателями, способными выстрелить в спину.

Все эти годы я пыталась стать кем-то другим, убежать от последствий Азамасского теракта, перенесенных потерь, страха одиночества, отвернулась от Медины – маленькой девочки, забытой и потерянной в лабиринтах души и сознания, я потеряла саму себя. А теперь я потеряла и того, с кем я вновь себя обрела.

Навсегда.

Мне и раньше приходилось сталкиваться с утратами, проживать испытанное горе и боль день за днем, вспоминая о детстве и своей настоящей семье, заставлять себя улыбаться, а после исцеляться и обретать искреннюю веру в то, что я нахожусь на правильном пути. Мы все проходим через цикл личных взлетов и падений, каждый раз мечтая подняться выше и больше никогда не упасть, не разбиться… Свое личное бремя и агонию я так отчаянно жаждала превратить в силу и прочный свинцовый щит и не замечала, как разрушает меня та самая маска «всесильной и независимой» Эрики Доусон, которой казалось, что она может свернуть горы и раздвинуть океаны повелением руки.

И только после всех последних событий: потери Алии, работы, которую считала смыслом всей жизни, и человека, с которым нас обручила сама судьба, но навсегда разделила жизнь и обстоятельства, я поняла, что за все это время, прожитое в доспехах непобедимой и готовой бросаться грудью на амбразуру девушки, я потеряла главное – меленькую, напуганную Медину, запертую глубоко внутри, оставленную и покинутую, подавленную тем, что я ее никогда больше не услышу.

Я должна была послушать ее внутренний голос.

Я должна была остаться рядом с тобой, Джамаль. Всем сердцем я хотела этого, но… я не могла. Не так. Ты знаешь почему. Чувствуешь. Я принадлежу тебе всецело и без остатка, принадлежу – вне зависимости от того, жив ты или мертв, рядом ты или находишься на другом конце земли, ты знаешь, что я твоя, я создана для тебя, мой асад, и я принимаю предначертанную нам связь с открытым сердцем, но не могу принять того, что ты… ты не принадлежишь мне, Джамаль.

Ты принадлежишь миру, АРС, своей стране, своим женам и будущим детям, с рождением которых не тянут в Восточных странах после вступления в брак, но только не мне… и осознание этого сжимает грудную клетку ледяными цепями так сильно, что невозможно дышать.

Перед внутренним взором всплывает мужественный, непоколебимый мужчина: мощный и широкоплечий, полностью облаченный в военную форму АРС, с оружием в руках, без лишних эмоций расстреливающий врагов и моих обидчиков, Джейдан выглядит, как хладнокровный палач, способный принимать верные решения за секунды и просчитывать несколько вариантов событий наперед. Мне трудно было оценить эту способность и вынесенные им приговоры Видаду и Хассану тогда, в горной пустоши, но теперь, после долгих обсуждений ситуации с другими агентами, решения суда, разговоров с отцом и самой собой я понимаю, что он, Джамаль, не мог поступить иначе.

Он спас благополучие своей страны, потушил вспыхнувшую искру международного конфликта на начальном этапе и, наконец, мою жизнь. В который раз кинувшись грудью, а точнее спиной под пули и приняв удар, предназначенный мне, на себя. Несмотря на все, что я говорила Джейдану в порыве гнева под воздействием аффекта и своих эмоций, неспособных перетекать в теле тихо и мирно, я так сильно… восхищаюсь мужчиной, которого выбрало мое сердце.

И я отказываюсь говорить о нем в прошедшем времени, несмотря на то, что за прошедшие пять месяцев мне так и не удалось выяснить ничего о настоящем Джамаля: доказательств тому, что он жив, у меня нет, если не считать голоса интуиции, которая настаивает на том, что это так. Трудно поверить в это, но мне кажется, что я чувствую его на расстоянии, или же мой мозг просто отказывается верить в то, что несгибаемый и несокрушимый Джамаль Каттан мог погибнуть.

Он справился, он сильный… моего опыта и знаний достаточно для того, чтобы определить, что ранение было смертельным с вероятностью в 80 %, но это же Джейдан, мой асад, уже когда-то возродившийся из смога и пепла, оставленного от Азамасской мечети, и он не мог умереть от пули.

Я должна была остаться рядом и держать тебя за руку до тех пор, пока опасность не отступит, и убедиться, что бездна не поглотила тебя, забрав в лапы смерти…

Но я этого не сделала.

И все, что мне остается сейчас, это лишь слепо верить в то, что твоя смерть невозможна, пока мой оберег находится рядом с тобой. Четки с разноцветными бусинами, которые я сотворила своими руками, вкладывая в них всю свою любовь и силу; четки, по очертаниям которых провожу кончиками пальцев, касаясь той самой картины, что ты оставил мне, забрав взамен кольцо несколько месяцев назад… вглядываясь в черты своего решительного, запечатленного на холсте лица, я думаю лишь о том, что, дотрагиваясь до твоего творения, я прикасаюсь к тебе.

Куда бы ни пошла, я вижу твое отражение на поверхностях зеркал и витрин, слышу твой голос, неустанно зовущий меня, пульсирующий между висков, ощущаю горячие губы и мятное дыхание за спиной, вспоминая в подробностях каждый миллиметр твоего тела, по-царски надменные искры в глазах цвета индиго, смуглую кожу, тронутую шрамами замысловатых символов и моими бесконечными поцелуями, которые хотела дарить тебе каждый день бесконечно.

Кто-то скажет, что то была страсть, а не любовь. Но лишь мы с тобой знаем, что означает наша история, начатая задолго до того, как мы встретились в крохотной мечети. Ты знаешь, Джамаль? Мактуб – больше, чем слово, больше, чем значение «так написано и предначертано»…

– Ты жив, – мягко шепчу я, дотрагиваясь до уголка своих губ, запечатленных на картине Джейдана Престона. Что он чувствовал, когда создавал эту картину? Пишет Джамаль Каттан своих жен с такими же чувствами и одержимостью – настолько сильной, что ее вибрации передаются через изображение и холст, обжигая подушечки пальцев. – Я скучаю по тебе, Джамаль. Так тоскую по тебе, Джейдан. Пожалуйста. Только дыши. Я больше ни о чем не прошу, – вырывается из груди тихо, я прикрываю веки, ощущая, как теплые слезы ласкают щеки, оседая на губах раскаленной солью, навевающей воспоминания о нашей близости и вкусе, запахе его обнаженного тела. Кожа к коже. Так близко. Ни единого миллиметра и свободного пространства между нами… сладкие мгновения, в которые я считала тебя только своим, но ошибалась. Я не готова делить тебя ни с кем другим, но я буду молиться за твою жизнь так же, как маленькая Медина просила Аллаха сохранить жизнь юного художника.

«– Если суждено, я выживу и найду тебя.»

– Милая, ты в порядке? – я не слышала ударов армейских ботинок о ламинат, и поэтому голос отца заставил меня вздрогнуть, встрепенуться всем телом, оборвав связь с воспоминаниями об Асаде.

За секунду до того, как раздается раздражительный стук в дверь, успеваю накрыть картину Джейдана плотной портьерой, мольберт с которой возвышается прямо над моим многострадальным синтезатором, истерзанным печальными музыкальными мотивами. Наспех смахиваю с лица слезы и оборачиваюсь на голос Мэтью, питая слабую надежду на то, что на лице не остались черные ручейки разводов от туши.

– Да, папа. Все хорошо, – бодрость и наигранная радость в моем голосе звучит куда фальшивее, чем неправильные аккорды, взятые при исполнении последней партии Адажио.

Как и предсказывал Джейдан, меня уволили, сопоставив показания пилотов с моим рассказом о том, что случилось со мной после похищения бедуинами из «Шатров Махруса». На разбирательстве дела я присутствовала только физически – мысли мои находились где-то далеко, в Анмаре, потому что по приезде в Нью-Йорк я находилась в диком неосознанном и стрессовом состоянии и практически ни с кем не контактировала, а если и что-либо говорила – то бесконечно заикалась, не находя в себе сил собраться с мыслями. Волна осуждения от начальства и других агентов не накрыла мое сердце по-настоящему – да, за спиной меня обвиняли в предательстве и непрофессионализме, осуждая то, что я выдала члену другой организации место укрытия и, как оказалось, носила на себе «маячок», по которому войска АРС нас и вычислили. Никто не решался бросать в меня камни лично, потому что все из этих недалеких людей прекрасно понимают, что чувствует девушка, пребывая в совершенном одиночестве на территории чужой страны в долбаном лагере работорговцев.

Когда Джейдан спас меня от Азиза и незавидной участи рабыни Видада, я верила всем его словам и действительно считала, что АРС и ЦРУ действуют вместе, сообща, и не имеют никаких конфликтов между собой. К счастью, Смит осознал не только мои, но и свои ошибки, просчеты, связанные с потерей оперативной группы, подмоги сохранения «приманки», и отпустил меня с миром в свободное плавание, а точнее просто вышвырнул со службы, заставив подписать кипу бумаг о неразглашении секретной информации, которую я, как часть системы, знала, знаю, и буду знать до конца своих дней.

Несмотря на мое увольнение, я «под колпаком» и прицелом – навеки. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Бывших агентов не бывает, пока они живы.

Но на данный момент я безумно счастлива, что меня больше никто и никогда не посмеет использовать в качестве прикорма для крупной рыбы. И, надеюсь, место не займет другая наивная дурочка, жаждущая спасти мир походкой от бедра и томным взглядом.

Игра в «агента» закончена.

И теперь я займусь тем, что действительно пропитано и обусловлено не войной и борьбой, а любовью – помощью детям. Последние недели я посещаю один из реабилитационных центров, главенствуя в котором Ильдар прикрывал свою грязную деятельность в качестве волонтера. Пока мои успехи весьма скромные: я удалила из своего инстаграма чрезмерно откровенные фото и опубликовала несколько постов, где призвала своих подписчиков оказать пострадавшим детям любую помощь – сдать в пункты приема игрушки, одежду, посуду, еду, книги и другие необходимые вещи. Все это уже поступает в центры нереальными партиями, а я занимаюсь сортировкой и распределением вещей, устройством детей в детские дома Нью-Йорка и других штатов. Проблема в том, что многие из них оставляют желать лучшего – некоторые нуждаются в реконструкции, полном обновлении сотрудников и благоприятной инфраструктуре. Побывав в некоторых из них, я не почувствовала индивидуального подхода к каждому ребенку, а сломленным детям из центров, подобным моему, требуется профессиональная психологическая поддержка и образование благополучных контактов со сверстниками – что весьма проблематично, учитывая тот факт, что дети после пережитых психологических травм остаются забитыми и молчаливыми, какой была и я.

Идея открыть свой детский дом, а точнее нечто вроде закрытой детской школы, где я соберу штаб первоклассных психологов, врачей и учителей, пришла ко мне спонтанно, и, конечно, ее осуществление требует больших денег. Это пожизненная благотворительность, которая не будет приносить мне ни цента. С рекламы в инстаграм я зарабатывала столько средств, что могла жить ни в чем не нуждаясь, но даже их не хватит на то, чтобы осуществить задуманное. Проект нуждается в надежном спонсировании, и как бы мне ни хотелось сделать все «от и до» самостоятельно – ничего не выйдет. Мне хочется «дом» на много лет. Открыть школу я планирую в течение года, и каждый день, когда мой взгляд ловит печальный взор ребенка и опущенные вниз уголки губ очередной малышки, напоминающей мне об Эмили, я вдохновляюсь все сильнее, загораясь своей очередной безумной идеей помочь этому миру.

– Я же слышу, что это не так, милая. От такой музыки я скоро сам волком взвою, – пытается пошутить отец, ободряюще улыбаясь мне. В последнее время он стал выглядеть лучше, помолодел и стал энергичнее – кажется, даже несколько морщин на его лбу разгладились, в то время как носогубные складки стали глубже от широкой улыбки. Не знаю, связано ли это с тем, что Мэтту больше не приходится переживать за свою дочь, или же с загадочной дамой, с которой отец проводит вечера и порой ночи. Я все реже ночую в квартире на Манхэттане, потакая его просьбам остаться в этом доме на ночь присмотреть за Лукасом, и мне не сложно, а только в радость – я и сама не горю желанием сейчас находиться одна. Как бы там ни было, я счастлива за Мэтта и то, что спустя столько лет после смерти жены он смог открыть свое сердце для новых искренних чувств.

Стараюсь прогнать из головы мысли о супруге Мэтта. Не хочу даже представлять, что чувствует человек, потерявший любимого. Мгновенно покрываюсь испариной, сердце начинает не биться, а колошматить грудную клетку: жажда сесть на самолет до Асада, обыскать каждый квадратный метр на наличие живого Джейдана, становится слишком невыносимой.

– Может, одна новость тебя обрадует, Рика. Мне удалось выяснить кое-что по твоему вопросу, – грудь наливается свинцовой тяжестью, кончики пальцев рук и ног мгновенно немеют… подгибающая колени дрожь залпами простреливает тело. О Боже, неужели папе удалось узнать что-нибудь о состоянии Джамаля? Я инстинктивно сжимаю кулаки, впиваясь в отца жадным взглядом, требующим ответов, губы высыхают с безумной скоростью, словно я уже нахожусь под палящим солнцем Анмара.

Прекрасно осознаю сейчас, что выдаю себя и весь спектр своих чувств всем своим видом… плевать, отцу можно знать их и видеть, он не сдаст меня.

– Джамаль Каттан, известный в Анмаре, как высококвалифицированный архитектор, – положив на край моей кровати папку, которую все это время держал за спиной, отец с выразительным кашлем прочистил горло. – Здесь все, что моему человеку в информационном отделе удалось собрать на него за последние месяцы. Что там – я не смотрел, Рика. И я надеюсь, что у тебя есть веские причины на то, чтобы просить меня идти против Смита и заниматься подобными вещами за его спиной. Я бы никогда не сделал этого, если бы всерьез не переживал за тебя и не наблюдал бы твое состояние последние недели. Может, расскажешь, дочь – что на самом деле тебя связывает с агентом АРС? – прямо и жестко интересуется отец, не на шутку пугая меня нервозным жестом – заламыванием костяшек пальцев.

Мактуб, папа. То, что выше моих сил.

– Теперь, когда я уволена, пап, это не имеет никакого значения. Я имею право состоять в любых отношениях с агентом любой страны, какой пожелаю, – поспешно парирую я, прижимая к груди обретенное сокровище – папку о Джейдане. – А если быть честной, у меня ничего с ним нет и не было никогда, пап, – откровенно лгу я, небрежно пожимая плечами.

– Ты выдала ему секретные координаты, доверилась ему полностью, позволила выставить себя предательницей…

– Нас связывал только секс, – продолжаю уверенно выдавать я с целью скорее закончить неудобный разговор и остаться наедине с папкой. – Я выдала Каттану координаты, потому что боялась за свою жизнь: новая оперативная группа могла быть уже уничтожена, а он сказал мне, что координаты нужны ему для того, чтобы проверить безопасность назначенного места. И он не солгал, Мэтт.

– Ты так просто ему поверила? – брови отца стремительно взмывают чуть выше переносицы.

– А что мне оставалось делать, пап? Поверила конечно. Мы это уже обсуждали. Каттан несколько раз спас мне жизнь. Я бы не стояла здесь сейчас перед тобой, если бы не ловкость, сообразительность и скорость реакции Джамаля Каттана.