Текст книги "Жуков. Мастер побед или кровавый палач?"

22 марта 1942 года Жуков в приказе командующим 43, 49, 50 и 5-й армий требовал «точного выполнения моего приказа о захвате опорных пунктов противника специальными штурмовыми отрядами, во избежание излишних потерь».

Михаил Исаев обращает внимание на выпущенный 15 марта 1942 года особый приказ Жукова об отношении к личному составу: «В армиях Западного фронта за последнее время создалось совершенно недопустимое отношение к сбережению личного состава. Командармы, командиры соединений и частей, организуя бой, посылая людей на выполнение боевых задач, недостаточно ответственно подходят к сохранению бойцов и командиров. Ставка за последнее время Западному фронту дает пополнение больше других фронтов в 2–3 раза, но это пополнение при халатном, а иногда преступном отношении командиров частей к сбережению жизни и здоровья людей недопустимо быстро теряется и части вновь остаются в небольшом некомплекте».

Стучавшаяся лбом в Юхнов 50-я армия И. В. Болдина в приказе отмечается особо: «Особенно плохое отношение к сбережению людей существует в 50, 10-й армиях…» За констатацией фактов следует недвусмысленное требование: «Выжечь каленым железом безответственное отношение к сбережению людей, от кого бы оно ни исходило». Далее почти страницу Жуков, угрожая всеми возможными карами, «невзирая ни на какие заслуги в прошлом», требует улучшения организации боя и учета потерь личного состава. Ранее, 7 марта 1942 года, он в сердцах бросает Захаркину: «Напрасно вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей…»

Это удивительным образом контрастирует с расхожим мнением о Жукове-мяснике. Но до сих пор его поступки и распоряжения воспринимаются по-разному, в зависимости от точек зрения.

Несостоявшийся триумф: Катастрофы 1942 года

Эйфория московского контрнаступления породила у советского руководства уверенность в том, что можно вернуться к прежним планам сугубо наступательной войны. 5 января 1942 года в Ставке прошло совещание, посвященное плану большого наступления по всему советско-германскому фронту от Черноморского побережья до Ладоги.

Наученный горьким опытом Жуков, при всей своей воинственности, сомневался в том, что это возможно – на северо– и юго-западе немцы успели обустроить мощные оборонительные рубежи.

«Мы не имели, – писал он позже, – в распоряжении фронтов полноценных танковых и механизированных соединений, а без них, как показала практика войны, проводить наступательные операции с решительными целями и с помощью мощных танковых и механизированных соединений большим размахом нельзя».

В некоторых местах немцы не имели глубоко эшелонированной обороны и не успели восстановить силы после декабрьского контрнаступления Красной армии. Но план наступления был принят в первоначальном виде. Сталин высказался в том духе, что немцам нельзя давать передышки – нужно безостановочно гнать их на запад, вынуждая израсходовать все резервы. Расчет был на то, что эвакуированные на восток советские военные предприятия будут выдавать все больше и больше вооружения, а немцам неоткуда будет компенсировать потери. «Сталин считал – враг под Москвой разгромлен, надо его добить, и это не должно вызывать возражений и подлежит исполнению, – сетовал впоследствии маршал. – А то, что противник еще настолько силен, что загонит нас вскоре до Волги, Сталин этого не понимал и знать не хотел!»

Решение о наступлении было утверждено. 7 января появилась директива Ставки, согласно которой Красной армии надлежало окружить и разгромить группу армий «Центр» около Ржева, Вязьмы, Юхнова, Гжатска. В ближайших планах было также освобождение Ленинграда от блокады и большое наступление на юге.

Неизбежная гибель 2-й ударной армии

Ленинград был поручен заботам Мерецкова, назначенного командующим Волховского фронта, который был создан в целях объединения армий, действующих к востоку от реки Волхов. В задачи фронта входило помешать наступлению противника на Ленинград, а в дальнейшем при участии Ленинградского фронта разгромить врага и прорвать блокаду северной столицы. Первые удары там начались еще в конце декабря, но потом, по словам самого Мерецкова, стала очевидной необходимость «приостановить наступление 4-й и 52-й армий, привести их в порядок, пополнить людьми, вооружением и с подходом 59-й и 2-й ударной армий снова атаковать противника. Однако, стремясь как можно быстрее прорвать блокаду Ленинграда, положение которого было исключительно тяжелым, Ставка считала, что наступление войск Волховского фронта должно развиваться без оперативной паузы. От нас неоднократно требовали ускорить подготовку к наступлению всеми силами и как можно скорее преодолеть рубеж реки Волхов». На Волховский фронт был отправлен Мехлис в качестве представителя Ставки, «который ежечасно подгонял нас». Но, несмотря на это, Мерецков смог добиться, что «срок перехода в наступление всеми силами фронта был перенесен на 7 января 1942 года. Это облегчало сосредоточение, но прорыв с ходу теперь отпадал, так как противник основательно закрепился за рекой и на плацдармах и организовал систему огня. Можно было продолжать операцию, лишь прорвав вражескую оборону… Тем не менее в назначенный срок фронт не был готов к наступлению. Причиной явилась опять-таки задержка сосредоточения войск. В 59-й армии прибыли к сроку и успели развернуться только пять дивизий, а три дивизии находились в пути. Во 2-й ударной армии исходное положение заняли немногим больше половины соединений. Остальные соединения, армейская артиллерия, автотранспорт и некоторые части следовали по единственной железной дороге. Не прибыла и авиация…»

Тыловых служб и подразделений Волховский фронт практически не имел – не успели их собрать и организовать. Снабжение шло, как говорится, «с колес», при том, что оборудованных путей подвоза всего необходимого тоже не было. Основной транспортной силой были лошади, которые, в свою очередь, нуждались в корме.

«Неподготовленность операции предопределила и ее исход, – вспоминал Мерецков. – Перешедшие 7 января в наступление войска фронта враг встретил сильным минометным и пулеметным огнем, и наши части вынуждены были отойти в исходное положение. Тут выявились и другие недостатки. Боевые действия показали неудовлетворительную подготовку войск и штабов. Командиры и штабы не сумели осуществлять управление частями и организовать взаимодействие между ними. Чтобы устранить выявленные недочеты, Военный совет фронта попросил Ставку отложить операцию еще на три дня. Но и этих дней оказалось недостаточно. 10 января между Ставкой и Военным советом фронта состоялся разговор по прямому проводу. Он начался так: «По всем данным, у вас не готово наступление к 11-му числу. Если это верно, надо отложить еще на день или на два, чтобы наступать и прорвать оборону противника». Чтобы подготовить наступление по-настоящему, требовалось по меньшей мере еще 15–20 суток. Но о таких сроках не могло быть и речи. Поэтому мы с радостью ухватились за предложенную Ставкой отсрочку наступления на два дня. В ходе переговоров выпросили еще один день. Начало наступления, таким образом, было перенесено на 13 января 1942 года».

Учитывая, что противник ожидал наступления Красной армии на хорошо подготовленных позициях, оборудованных системой узлов сопротивления и опорных пунктов, с большим количеством дзотов и пулеметных площадок, шансов на успех было не много. Передний край немецкой обороны проходил по западному берегу реки Волхов, а по насыпи железнодорожной линии Кириши-Новгород шел второй оборонительный рубеж. И всю эту линию обороны занимали тринадцать дивизий вермахта.

По словам Мерецкова, «общее соотношение сил и средств к середине января складывалось, если не учитывать танковых сил, в пользу наших войск: в людях – в 1,5 раза, в орудиях и минометах – в 1,6 и в самолетах – в 1,3 раза. На первый взгляд, это соотношение являлось для нас вполне благоприятным. Но если учесть слабую обеспеченность средствами вооружения, боеприпасами, всеми видами снабжения, наконец, подготовку самих войск и их техническую оснащенность, то наше «превосходство» выглядело в ином свете. Формальный перевес над противником в артиллерии сводился на нет недостатком снарядов. Какой толк от молчащих орудий? Количество танков далеко не обеспечивало сопровождение и поддержку даже первых эшелонов пехоты…» При таких обстоятельствах началась печально известная Любанская операция, не достигшая ни одной из намеченных целей.

13 января 1942 года советские войска перешли в наступление. Авангарды 2-й ударной армии пересекли реку Волхов и освободили несколько населенных пунктов. Через неделю вышли ко второму оборонительному рубежу немцев, располагавшемуся вдоль железной и шоссейных дорог Чудово-Новгород, но захватить его с ходу не удалось. После трех дней боев армии все же удалось прорвать вражескую полосу обороны и овладеть Мясным Бором. Но далее наступление захлебывалось.

9 марта на Волховский фронт для оценки ситуации прибыла делегация во главе с Ворошиловым и Маленковым. Однако время было упущено: еще 2 марта на совещании у Гитлера было принято решение о переходе в наступление на Волхове до 7 марта.

В начале апреля 1942 года Мерецков направил своего заместителя генерал-лейтенанта А. А. Власова во главе специальной комиссии Волховского фронта в попавшую в окружение 2-ю ударную армию для оценки положения дел в ней. В течение трех дней комиссия собирала информацию, а потом вернулась в штаб фронта, где 8 апреля и был зачитан доклад о найденных в частях недостатках. Во 2-й армии остался А. А. Власов – ее командир генерал Н. К. Клыков серьезно заболел и был отправлен на самолете в тыл. А вскоре Совет Волховского фронта во главе с Мерецковым поддержал идею назначить Власова командующим, поскольку у него был опыт выведения войск из окружения. 21 июня 1942 года был пробит узкий, меньше километра шириной, коридор, который удалось удержать два дня, а потом, после продолжительных боев, к утру 24 июня его открыли вновь. Но уже через день спасительный коридор был окончательно перекрыт. Из окружения успело выйти около шестнадцати тысяч человек, после чего разразилась печально известная катастрофа под Мясным Бором. 2-я ударная армия практически перестала существовать, а ее командующий Власов сдался немцам в плен.

Согласно данным, приведенным в издании «Россия и СССР в войнах ХХ века» безвозвратные потери Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта во время Любанской операции с 7 января по 30 апреля 1942 года составили 95 064 человек, санитарные – 213 303 человек, всего – 308 367 человек. Уцелел, избежав плена, гибели или ранения, только каждый двадцатый из участвовавших в операции.

Трагедия 33-й армии

В то же самое время другая трагедия разыгрывалась на подступах к Вязьме. 27 января кавалерийский корпус генерала Белова начал наступать около Юхнова, вскоре выйдя к Вязьме с юга. Там же вели бои части 33-й армии под командованием генерала Ефремова.

Наступление войск Западного фронта в районе Волоколамска развивалось успешно. Войсками 20-й армии был занят стратегически выгодный плацдарм на западном берегу реки Лама, а Волоколамское шоссе позволяло оперативно подвозить все необходимое. Жуков собрал в этом районе мощную ударную группировку, которая прорвала оборону немцев. Развивалось наступление на Гжатск, имелся реальный шанс ударить во фланг германской 4-й танковой армии.

19 января 33-я армия взяла Верею. И в тот же день Ставка приказала срочно перебросить 1-ю ударную армию для усиления Северо-Западного фронта. Жуков воспротивился, говоря, что это помешает завершить наступление.

– Выводите без всяких разговоров! – рявкнул Сталин. – У вас войск много, посчитайте, сколько у вас армий…

– Товарищ Верховный Главнокомандующий, – упорствовал Жуков, – фронт у нас очень широк, на всех направлениях идут ожесточенные бои, исключающие возможность перегруппировок. Прошу до завершения начатого наступления не выводить 1-ю ударную армию из состава правого крыла Западного фронта, не ослаблять на этом участке нажим на врага…

Сталин оборвал разговор.

В те дни Жуков обратил внимание, что на стыке флангов наступающих 33-й и 43-й армий образовался проем, в котором сопротивление немцев было предельно ослаблено. Именно туда Жуков решил бросить войска 33-й армии, дабы они могли ударить на Вязьму. Южнее Вязьмы высадился воздушный десант, соединившийся с корпусом Белова. Белов 20 января получил от Жукова распоряжение: «Строжайше запрещаю переходить где-либо к обороне. Если есть щель, гоните все в эту щель и развертывайте эту щель ударом к флангам… Противник бежит по всему фронту. Давайте скорее к Вязьме».

Генералу Ефремову было адресовано не менее энергичное распоряжение: «…стремительно выходить в назначенный район; с выходом в назначенный район связаться с десантом в районе Знаменка, Желание и быть готовым, не останавливаясь, к выходу в район западнее Вязьмы. Для обеспечения действий сейчас подтягивайте армейские тылы, запасы, все материальное обеспечение и управление. Штабу армии от главной группировки не отрываться… Нажимайте. Можете отличиться на этом как никогда».

В ходе общего наступления получилось так, что 33-я армия осталась без поддержки, поскольку соседствующие с ней армии шли по другим направлениям, как бы расходясь лучами. Ефремов слал Жукову отчаянные радиограммы с просьбой о пополнении и организации поддержки с флангов.

Но немецкое командование смогло перебросить под Вязьму значительные резервы. Войска Белова и Ефремова попали в окружение.

Генерал Белов вспоминал, что 5 марта получил от Жукова яростную радиограмму: «…Почему вы, вопреки приказу Ставки и Военного совета фронта, ушли из-под Вязьмы? Кто вам дал право выбирать себе задачу? Задача определена моим приказом. Вы, кажется, забыли, что бывает за невыполнение приказа, хотя сами арестовываете и предаете суду виновных…»

Белов, уверенный, что «приказ начальника – закон для подчиненных», но в рамках выполнения задачи надлежит использовать наилучшие тактические приемы, ответил: «По существу докладываю: оперативно главные силы корпуса оставались на подступах Вязьмы, но тактически я менял направление удара, обходя узлы сопротивления противника и стремясь выполнить вашу оперативную задачу».

Новая радиограмма от Жукова предоставила Белову свободу в вопросе маневрирования войсками.

От командующего 49-й армией Западного фронта генерал-лейтенанта Захаркина Жуков категорично требовал более энергичных действий. «Передайте Захарову, что если он с дивизией быстро опрокинет противника и погонит его за реку Угра, то его дивизию сделаем гвардейской; сможете ли вы сейчас выехать вперед со всем своим активом для того, чтобы двинуть дивизию вперед, не забыв прокуратуру и особый отдел?… Вы говорите, что вместе с вами на КП находятся работники особого отдела и прокуратуры, а я требую спуститься в полки, а это разница, которая должна быть вами понята сейчас же. Требую выезда вперед и в течение первой половины завтрашнего дня захватить обязательно Марьино, Поляки, Нижне-Андреевское и выйти на большак в район Климов Завод; исполнение донести мне, копию товарищу Сталину. Это личное требование товарища Сталина. Представьте список отличившихся в боях; награждение дадим по телеграфу; сможете ли выполнить указания товарища Сталина?»

На следующий день разговор продолжился столь же напряженно: «Где у вас танки? Почему медленно продвигаетесь с армией, не выполняете приказ, кто за это наказан?… Где шесть танков, которые я вам послал? А у вас что, нет огня? Вам дано включительно до тяжелой артиллерии». Захаркин пытался объяснить: «Артиллерия применяется очень широко, включительно до тяжелой, и противнику наносятся большие потери, но все же у противника силы огневые большие, что задерживает и замедляет наше наступление. Кроме того, дивизии имеют весьма малочисленный состав. Вчера прибыло пополнение, которое сегодня вводится уже в строй».

Жуков категорично отвечал: «Напрасно вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей».

Тем временем дела у 33-й армии шли все хуже. Белов вспоминал: «Если раньше наши с Ефремовым попытки сомкнуть фланги и создать единый фронт встречали резкую критику свыше, то теперь главком Западного направления требовал от меня: «Не бросайте Ефремова, иначе он погибнет»… Мне стало ясно, что положение у Ефремова действительно очень тяжелое».

Генерал Ефремов, по мнению давно знакомого с ним Белова, принадлежал к числу тех людей, «которые предпочитают самостоятельно преодолевать трудности, не обращаясь за помощью». Поначалу так оно и было, но вскоре от Ефремова посыпались отчаянные радиограммы, например такая от 10 марта: «Находясь под Вязьмой по Вашему приказу, я тыл никак не мог прикрыть, что Вы прекрасно понимаете; состав дивизий Вам был до выхода под Вязьму известен, известна и растяжка коммуникаций 33-й армии. Поймите, мы каждые сутки ведем бой вот уже полтора месяца почти без боеприпасов и уничтожили несколько тысяч немцев. Сами имеем три тысячи раненых. Спешите дать боеприпасы, нет у нас боеприпасов».

Как пишет в своей книге «Георгий Жуков» Владимир Дайнес, Жуков быстро понял свою ошибку и организовал удар извне для прорыва обороны противника в районе Юхнова и установления непосредственной связи с окруженной вяземской группой войск. 14 февраля он настойчиво просит командарма 43-й армии Голубева «быстрее пробиться к Ефремову… очистить его тыловые пути, подать ему боеприпасы и вывести оттуда 1000 человек раненых». Голубев обещает немедленно сформировать и выслать на помощь Ефремову отряд во главе с лучшим командиром и военкомом. «До этого, имея Ваши указания, мы сформировали и выслали по трем разным маршрутам для определения и разведки пути, глубины обороны противника и связи с т. Ефремовым три отряда на лыжах, силою до роты каждый…»

Жуков: «Обещание вещь хорошая. Но я предпочитаю исполнение, а с исполнением мы очень много тянем. Поймите, что за это расплачиваются люди жизнью, которые, умирая, не могут сказать Вам спасибо. Ваше предложение мы обдумаем. Сейчас примите все меры к тому, чтобы… части вошли бы в связь с Ефремовым».

50-й армии Западного фронта было приказано не позднее 27 марта соединиться с группой войск генерала Белова и десантниками. Но этого не произошло. У Жукова был по этому поводу разговор на повышенных тонах с командующим 50-й армией генералом И. В. Болдиным на тему случившейся заминки и ее причин. Болдин жаловался на сильный огонь противника и недостаток собственных резервов. Главком Западного фронта был в ярости.

15 АПРЕЛЯ. ФРАГМЕНТ РАЗГОВОРА ЖУКОВА С КОМАНДУЮЩИМ 50-й АРМИЕЙ БОЛДИНЫМ

Из 15 соединений, которые Вы имеете, у вас на сегодняшний день и вчерашний день активно дрались только три дивизии, а 10 действовали пассивно, оборонялись. Из 13 стрелковых дерутся только пять, остальные стоят на месте. Танковые бригады сегодня бездействовали, что же это за тактика, не понимаю.

Противник Вас гонит с 7 танками, Вы имеете 100 танков, то есть в четырнадцать раз больше, что же это за тактика такая? Вы, видимо, читали доклад командира 10 мотодивизии, как он одним полком все время отбивал наступление Ваших семи дивизий, такое поведение только дискредитирует Красную Армию. Как же Вы можете мириться с подобными фактами, дискредитирующими Красную Армию? Вы все время жаловались на отсутствие танков, сейчас у Вас в десятки раз их больше, чем у противника, но результаты все те же: дискредитация Красной Армии. Непонятно – почему Вы узнаете об отходах тогда, когда это уже совершилось. Значит, Вы не руководите боем, не организовано у Вас управление, нет у Вас своих глаз на передовых позициях, а это значит, армия действует без руля и ветрил… Противник имеет четыре дивизии и ими маневрирует против Ваших 15 соединений так, как ему хочется. Он играет с Вами как кошка с мышкой. Почему вы не учитесь и не учите командиров искусству тактики у врага? Имейте в виду, что это не зазорно, наши предки всегда учились у врагов, а затем били их, своих учителей… Короче говоря, Вы должны строго помнить наш последний уговор, я о нем докладывал, считаю, что я мягковато поступил, но я уверил, что если еще случится, то будет выдано в квадрате. Сейчас же передайте мои требования всем, кому следует, и организовывайте исполнение указаний…

Михаил Исаев пишет о тогдашней ситуации так: «Генерал-лейтенант Ефремов, ссылаясь на то, что его группа утомлена, попросил у Генштаба разрешить ему выход по самому короткому пути через реку Угру. Он полагал, что Жуков осторожничает. Сталин запросил мнение Жукова, который ответил категорическим отказом. Он хорошо знал храбрейшего из храбрейших генералов, но в тех условиях одной отваги было мало. Сталин заметил, что Ефремов опытный военачальник и ему на месте виднее. Ефремов повел свою группу по пути, избранному им. К сожалению, враг разгадал его замысел и поставил сильный заслон. Пылкий генерал поднял бойцов в решительную атаку. Немногие выжившие запомнили его в тот час – высокого, стройного, в расстегнутой шинели, с автоматом в руке и даже веселого под плотным огнем…»

Вечером 13 апреля связь со штабом 33-й армии была полностью потеряна. 16 апреля начальник германского штаба сухопутных войск Гальдер внес в свой дневник запись: «Русская 33-я армия ликвидирована…»

Однако окруженцы еще продолжали сражаться. 19 апреля генерал Ефремов был тяжело ранен в бою и, категорически отвергнув возможность сдаться в плен, позвал к себе жену Валентину, служившую в 33-й армии мединструктором, застрелил ее и тут же застрелился сам.

Тогда же погибли командующий артиллерией армии генерал-майор Афанасьев и практически все офицеры штаба 33-й армии. Выйти к своим смогли лишь 889 военнослужащих. А погибло за время боев в тылу германской армии свыше 8 тысяч солдат и офицеров 33-й армии. Вермахт в этих же боях потерял почти 9 тысяч человек.

Роль Жукова в этой трагически неудачной военной операции вызывает горячие споры. Главная линия противостояния – вопрос, послал ли Жуков 33-ю армию на верную гибель или это Ефремов решил прорываться из окружения вопреки указаниям командующего фронтом, что привело к печальному исходу. Жуков в то время документально свидетельствовал: «Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виноват в том, что его коммуникации противник перехватил». Но в официальном аналитическом документе по итогам вяземской катастрофы основная вина возлагалась на самого Жукова: «Громкие приказы, которые отдавал командующий Западным фронтом, были невыполнимы… А та торопливость, которую проявляло командование Западным фронтом, передавалась в войска и приносила большой вред делу». Именно Жуков поначалу запретил Ефремову идти на соединение с корпусом Белова, а когда командующий Западным фронтом понял, что такое решение было бы полезным, возможности выполнить его уже не было.

В опубликованных мемуарах Жукова трагедия 33-й армии описывается так: «Генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, считая, что путь на Киров слишком длинен для его утомленной группы, обратился по радио непосредственно в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути – через реку Угра. Мне тут же позвонил И. В. Сталин и спросил, согласен ли я с предложением Ефремова. Я ответил категорическим отказом. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм и что надо согласиться с ним. Ставка приказала организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен и осуществлен 43-й армией, однако действий со стороны группы генерала М. Г. Ефремова не последовало. Как выяснилось позже, немцы обнаружили отряд при движении к реке Угра и разбили его. Командарм М. Г. Ефремов, дравшийся как настоящий герой, был тяжело ранен и, не желая попасть в руки врага, застрелился. Так закончилась жизнь талантливого и храбрейшего военачальника, вместе с которым погибла и значительная часть героических воинов его группы».

А вот нередактированная авторская версия того же фрагмента, выдающая куда более эмоциональное отношение Жукова к тогдашним событиям: «Михаил Григорьевич Ефремов, считая, что этот путь слишком длинен для его утомленной группы, обратился через голову фронта по радио в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути – через реку Угра. Мне позвонил Сталин и спросил мое мнение. Я категорически отверг эту просьбу. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм, надо согласиться с ним, и приказал организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен силами 43-й армии и осуществлен, точно не помню, кажется 17–18 апреля; но удара со стороны группы генерала М. Г. Ефремова не последовало. Как выяснилось, немцы, обнаружив движение отряда, разбили его. Командарм М. Г. Ефремов, дравшийся как настоящий герой, был тяжело ранен и, не желая попасть в руки врага, пустил себе пулю в лоб. Так катастрофически закончилась жизнь талантливого и храбрейшего генерала, а вместе с ним и значительной части героических воинов 33-й армии».

Вывод Жуков делает недвусмысленный в обоих вариантах текста: «Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. «Орешек» там оказался более крепким, чем мы предполагали…»

Существует также опубликованная в 1988 году в 14-м номере журнала «Коммунист» запись беседы Жукова с членами редколлегии «Военно-исторического журнала». Согласно этой стенограмме Жуков рассказывал о рейде Белова и Ефремова в таком ключе: «Они прорвались через имевшиеся промежутки в обороне противника и затем действовали вместе с партизанами в его тылу. Попытки их наступать на Вязьму успеха не имели, потому что у них не было тяжелых артиллерийских средств и ощущался острый недостаток боеприпасов. Поэтому войска фронта, действовавшие в районе Вязьмы, перешли на положение партизанских отрядов… Полоса действий войск фронта зимой 1942 года простиралась на 600 километров, и, конечно, очень трудно было уследить за действиями тактического порядка… Ефремов с частью сил армии прошел в свободную «дырку». Сзади у него остались главные силы армии. Я не мог уследить, что он для обеспечения флангов на Угре оставил, а он, к вашему сведению, оставил отряд в составе 90 человек – без танков, без пушек, с легкими средствами. Разделяю ли я ответственность за Ефремова? Ну конечно, я за все войска отвечаю, но не за такие действия, которые я не организую. Что должен был сделать Ефремов? Он должен был за счет главных сил армии, которые задержались у Шанского Завода, пару дивизий поставить, как распорки, для того чтобы у него тыл был бы обеспечен. Он этого не сделал. Ну, шапки были набекрень у всех тогда, – и я недооценил состояние вяземской группировки противника…»

Ф. Д. Свердлов в книге «Ошибки Г. К. Жукова» приводит такие воспоминания полковника Лобашевского, комиссара группы Белова: «…Почти во всех документах красной нитью проходило беспощадие Жукова, оно было направлено, в первую очередь, на ограничение прав и инициативы Белова. Именно сковывание инициативы Белова, жестокость, грубость Жукова, доходящая до оскорбления личности, вот в чем его главная ошибка… Вспоминаю такой случай: когда мы, уходя прямо из-под огня немцев, перебазировали 28 мая штаб в Бол. Хатунь, на телеграмму Белова во фронт о смене командного пункта, Жуков ответил: «Кто вам дал право принимать самостоятельные решения?» Долго мне не хотелось показывать этот документ Белову, но долг службы обязывал. Белов, читая принесенную ему телеграмму, почесал за ухом, покрутил усы и устало сказал: «До чего же жестокий и бездушный человек!» Затем вызвал коменданта и приказал всем людям, которых валила с ног усталость, – отдыхать».

Исаев предлагает: «Теперь попробуем разобраться с ролью «жертвы ужасных приказов скудоумного Жукова», которую пытаются отвести М. Г. Ефремову. Вполне осмысленное объяснение своего замысла в отношении 33-й армии и 1-го гв. кавалерийского корпуса Г. К. Жуков дал в авторской редакции «Воспоминаний и размышлений» в главе о битве за Москву: «Отсутствие сплошного фронта дало нам основание считать, что у немцев нет на этом направлении достаточных сил, чтобы надежно оборонять город Вязьму. В этой обстановке и было принято решение: пока противник не подтянул сюда резервы, захватить с ходу город Вязьму, с падением которого рушился здесь весь оборонительный порядок немецких войск». То есть идея была в том, чтобы пусть слабыми силами, но прорваться к Вязьме и захватить этот узел коммуникаций. Однако немецкое командование сумело предугадать и упредить этот ход и сосредоточило именно в районе Вязьмы силы двух танковых дивизий. Немцы были хорошими игроками, и некоторые ходы советского командования у них получалось угадывать и своевременно парировать».

«И отнюдь не просчетами Жукова были вызваны слабое взаимодействие армий и удары в расходящихся направлениях, – защищает командующего Западным фронтом Владимир Карпов. – Вспомним, какое внимание уделял Жуков взаимодействию соседей при обороне Москвы и контрударах в декабре 41-го. Не выдерживают критики и попытки поучений, как следует проводить наступательные операции. Ведь даже не имея резервов, Жуков смог создать мощный кулак из 1-й ударной и 16-й армий и нанести сокрушительный удар по оборонительным рубежам противника на Ламе. Но ведь забрали у него 1-ю ударную, не дали развить сулящий большие стратегические выгоды успех, не дали времени даже для элементарной перегруппировки сил».