Текст книги "Еще не вечер"

Камеры наблюдения.

Конечно же, камеры покажут его – чужака – в дорогом костюме с букетом больших красных роз, который сейчас собирался купить, проследят от входа в собор, и не исключено – к нему подойдут сразу на выходе.

Да, ошибки удалось избежать.

Но не горя, бросившего вдруг куда-то за край.

Отняли… сколько же здесь у него отняли…

И последнее расставание тоже отняли!

…

А с утра была Нина.

Не в памяти.

Тут: за спиной, в другой комнате, рядом.

Рядом шли по улице, он говорил ей, что делает все как должно, что волнуется немного, перед проводом в путь туда к ней…

Теперь снова один.

Как тогда.

И тогда они были близко совсем, тоже рядом.

И уже навсегда друг без друга.

Страшное ощущение: что всё здесь, а значит – как-то еще можно поправить… и что ничего уже нет – явь, которая ужасней любого кошмара, не имеющая права приходить к человеку.

Где-то тут, тоже недалеко от собора, он сидел, пил, не хмелел, губы шептали – Нина, Нина…

Пил, не хмелел, чувства теряли силы…

И от этого не сошел с ума.

…

Официанту очень понравился новый посетитель – культурным видом, одеждой хорошего вкуса и лицом – умным и волевым.

Клиент заказал рюмку бренди и бутылку «Бордо».

Но по поводу закусок коротко произнес: «Потом».

==============

* * *

Владимир ушел с работы на два часа раньше, чтобы переодеться, спокойно чаю попить и двинуться потом на встречу с хозяином «китайской» квартиры.

Центр тяжести сегодня вообще приходился на вечер – особенная нагрузка ложилась, конечно же, на полицию. При мысли о ночной операции Владимир начинал даже чуть волноваться – очень хотелось представить себя ее участником, и оттого еще, что преступление, непонятное и неудобное для следственных действий, может быть просто и в один раз раскрыто – хороший был бы финал!

…

Через час с небольшим он снова шел по теплым, дождавшимся лета улицам, шел уже не в казенной форме с погонами, которая, впрочем, ему очень нравилась, а в легком спортивном костюмчике, белых удобных кроссовках. Хоть день уступал место вечеру, явившаяся в город жара словно подчеркивая свою неслучайность, не уступила ни градуса, однако солнце теперь не било в глаза, не подпекало на открытых пространствах – жара перестала быть атакующей и тихо повисла в улицах, переулках, приглашая всех к дружескому покою.

Владимир складывал путь по переулкам, которые хорошо знал и любил, – именно эту часть старого города, тесноватую для современных застроек, сильно ими не тронутую. Тут оставалось много еще и от средней руки купеческих домов, и от жилья разночинного люда, тут можно было касаться истории многих очень человеческих жизней, не только далекого прошлого – а и близкого, и современников… тут были все вместе и чувствовали так друг друга; чувства множились, существовали в огромном многообразии, – для него, выросшего и жившего в стандартной многоэтажке, здесь по-другому шло время – здесь оно шло, но никуда не уходило.

Сигнал мобильного телефона сообщил про поступившую эсэмэску – «историческое время» сменилось сиюминутным.

Владимир приостановился, сообщение от обслуживающей компании… он вчера просил уточнить, что именно с аппаратом клиента, теперь ему написали: «вне зоны достижимости сигнала».

– Интересно, – он произнес вслух, и стал думать: что может такое в данной ситуации значить.

Стрелки часов передвинулись заметно за шесть.

Виктор, закончив с последним делом, получил от Надежды стакан чаю и отпустил ее домой.

У текущей, незначительной по каждому отдельному результату работы, есть одно преимущество, когда сделаешь ее много сразу, маленькие гирьки складываются в большой общий вес, отчего является ощущение собственной значительности и вообще смысла жизни.

Утешает такое.

Особенно на фоне случившегося или ожидаемого поражения. А Виктора среди дня опять стали дергать мысли о нестыковках, несуразностях каких-то в поведении преступников. Угнетать начинало отсутствие под ногами опоры: мало хорошего, если не знаешь, как узел распутать, но хуже гораздо, когда, по сути, узла нет в наличии.

Сработал городской звонок, который, уходя, Надежда перевела в его кабинет, прокурор поднял трубку и услышал голос Игоря Петровича.

Тот вяло сообщил, что новостей пока нет – это значило, наблюдение в храме и на похоронах ничего не дало.

И спросил, как работа у Виктора.

– Четыре дела утвердил для судебного производства.

– О, молодец! А какие дела?

Виктор рассказал.

Потом выпил чай и включил Интернет, чтобы пробежаться по новостям.

А минут через десять снова зазвонил «городской».

Заговорила вернувшаяся с похорон сестра покойного священника.

– Выезжаю, – не дослушивая, сообщил прокурор.

==============

Время – безотчетное, летящее неощутимо – останавливается вдруг и не понимает, куда направляло свой бег – слабость хочет бессмысленно продолжать, сила рвется нарушить. Слабость говорит сейчас тихим голосом: «ты ничего не изменишь», воля громко требует: «иначе не изменится ничего!». С ним сейчас воля; неважно, что дело для нее крошечное, несоизмеримое с тем-тогда… Он просил Глеба, не просил – умолял: «Две пули в кровавого паука, и все развалится, разбежится, исчезнет, как исчезла опричнина после смерти мерзавца Грозного. У них с маршалом скоро личная встреча – две пули в кровавого паука!» Говорил, умолял, в ответ голова кивала согласие, но взгляд, когда он ловил взгляд – там была пустота… Почему?! Ведь видно – черная кровь совсем уже подступает: «Убеди маршала – он уцелеет, а даже если и нет, что жизнь одна по сравнению с жизнями миллионов спасенных».

И снова Нина…

Как-то, еще в начале их жизни, она сказала, что счастье – неумное и не ведущее никуда, а скорбь уходит и в небо и в землю; с сарказмом говорила про глупенькие слова Толстого: «… семьи счастливы одинаково, а несчастливы каждая по-своему»; наоборот – горе космично, одинаково для правого и неправого, оно объединяет людей, а счастье – свое у каждого, отдельное, маленькое. Он скоро стал понимать, что расходится с ней по самому ощущению жизни. Мировой дом держится на опорах, каждая – своя грань мира, или до конца глубокое человеческое ее ощущение, оно не должно исчезать, поэтому появляются люди вровень этим опорам – люди одного смысла, одной идеи – рядом с ними нечего делать другим.

И тогда в разговоре у него не было шансов: «Значит, так уготовано России Богом – я с ней. И сына тебе не отдам». Словно закрылись крепостные ворота: он перед высокими стенами, можно кричать, что зло создается не Богом, а человеком, и одолевается человеком на радость Богу, и что маленького сына нельзя вовлекать в страдание, не выбранное им самим…

В крепости не услышат.

…

Официант заметил – вино у клиента кончается.

Подошел.

Тот, поворотом пальца, показал заменить бутылку.

– Слушаюсь. Но разрешите напомнить, даже хорошее вино создает излишнюю кислотность. Позволите принести подходящей легкой закуски?

Клиент повернул вверх к нему голову, в темных глубоких глазах отметилась с детским выражением благодарность.

==============

* * *

Владимир, расставшись с дьяконом, позвонил шефу на мобильный, желая сообщить, что движется к его дому, оказалось, однако, шеф находится на работе и тоже заполучил – «интересное-новенькое».

Хотя идти было не очень-то далеко, Владимир проголосовал, чтобы быстро подъехать, и даже согласился на живодерскую для небольшого тут расстояния цену.

…

Шефа он увидел в приемной, тот разливал кипяток из тефаля в две чашки.

– Давай-ка, Володя, кофе для умственного ободрения.

– С удовольствием, вам помочь?

– Сахар с сухарями возьми.

Перешли в кабинет.

Кофе приятно тянул к себе запахом, но был слишком еще горячим.

Шеф первым начал информационный обмен:

– Наблюдение камерами в соборе и визуальные на похоронах ничего не дали.

Владимир даже упустил это из головы. Хотя статистически, в рамках теории криминалистики, случаи появления преступников на таких мероприятиях – не очень большая редкость, ему заранее думалось – тут дохлая вероятность.

– Потом у меня будет нечто поинтересней. Давай теперь свои результаты.

– С квартиры, где жил китаец, начну. – Прокурор, соглашаясь, кивнул. – Сразу в глаза бросилось – человек не собирался куда-то в дорогу: одежда в шкафу, хороший костюм в том числе, обувь, белье… кстати сказать – барахло у него в основном не дешевое. В холодильнике продукты, купленные «с запасом».

– А документы какие-нибудь?

– Документов не нашли, но нашли банковскую карточку.

Молодое лицо засияло от ликования.

– Неужели успел проверить?

– Ага! Хозяин квартиры на своем жигуленке меня подбросил, я сразу к управляющему: постановления прокуратуры нет, но нам не надо сейчас знать какая на карточке сумма, просто скажите – активная карточка или пустая старая. Ну, мне скоро, так, любезно сообщают: активная, а сумма немаленькая.

Ликование не исчезло, прокурор стал ждать продолжения.

– Помните, я говорил, что наш осведомитель из ресторана видел китайца в парике, с наклеенными усиками?

– Помню-помню.

– Причиндалы эти мы не нашли, но в ванне на полочке перед зеркалом я обнаружил клейкую палочку, китайского производства. И важная деталь: в ящике стола лежали двое затемненных очков, – во взгляде мелькнула интригующая недосказанность.

– Ты к тому, что в последний раз он вышел из дома вечером или ночью?

– Эх, что вы так сходу ловите!

– Давай, кофе пей. И ты сахар не положил.

Владимир засуетился, пролил немного на блюдце… очень хотелось до конца отчитаться, и кофе хотелось тоже.

– Ну и аппарат его телефонный, как мне сообщили, вне зоны достижимости сигнала. Еще мелочь одна любопытная…

– Пей-пей.

– Да… вы тогда в церкви обратили внимание, что у священника лунный календарь.

– Угу.

– И у китайца на тумбочке лунный календарь, только на их языке.

Шеф поднял брови и подержал их в таком положении… потом приступил к кофе.

Молодой человек, не услышав от начальника комментария, решил подтолкнуть:

– Священнику – понятно, а китайцу лунный календарь зачем?

Шеф ответил не сразу…

Допил кофе и отодвинул в сторону чашку.

– А священнику он зачем? Церковные праздники, Володя, на год вперед расписаны. С ними даже календари настенные продают.

– Точно! – тот, досадуя, хлопнул ладонью по столу. – Опять у меня элементарное невнимание.

– Не переживай, что там с дьяконом?

Приоткрылась дверь, всунулся один из сотрудников:

– Не ушли еще, Виктор Сергеевич, я на пару минут.

Владимир знал эти «пару минут» и, чтобы не торчать третьим-лишним, встал и отошел к окну.

…

Дьякон… просидели каких-то двадцать всего минут, а вышло – он побывал в другом мире, не в чужом личном, а в другом человеческом. С которым в своей жизни, к счастью, непосредственно столкнуться не приходилось.

Хотя не очень похвально радоваться, что родился и вырос в благополучных условиях, притом что благополучие это дано не всем и распределяется часто не самим человеком, а случаем. Вот такой случай довел семью, где рос будущий дьякон, до последнего края, когда жить было не на что, отец – в тюрьме по первому сроку, на селе нет работы, мать, бабка, он сам – все здоровьем слабеют от давно уже скудной пищи, страх реальный за маленьких сестру и брата… и слышит мальчик однажды, как бабушка молится и просит у Бога милости – забрать их всех отсюда, всех вместе сразу, правой рукой крестится, а левой слезы с лица вытирает… и мальчик, живший уже в унылой апатии, чувствует вдруг нужность свою, свою обязательность – от него сейчас зависит, чтоб не текли слезы у бабушки, чтобы сильней стала мать; если хоть что-то зависит, надо сделать всё свое до конца, в этом правда – его, и многих неповинных ни в чем людей, правда распятого Иисуса Христа, что глядит с наклеенной на стене иллюстрации, и не картинка это – он живой и ему сейчас во сто крат труднее…

– Володя?.. Устал?

– Нет, Виктор Сергеевич, обдумывал, пока вы разговаривали, то есть – что касается дьякона.

– Делись.

– Парень он честный, истинно верующий. Про икону псковскую действительно ничего не знал, хотя и полагал, что она какой-то старой работы, ну, семнадцатый-восемнадцатый век, например. У них в семинарском обучении история иконописи проходится на четвертом или пятом году.

– И то, полагаю, поверхностно.

– Вот именно! Настоятель собора мне рассказывал, что в иконописи даже не все профессиональные художники хорошо разбираются.

– Я в курсе. По иконам художественная экспертиза особая, настоящих специалистов очень немного.

– Парень, ну по всему, честный. Заметьте, сам сразу сказал про рецидивиста-отца.

– Тогда еще заметил.

– Информация о псковской иконе от дьякона, таким образом, ни к кому не уходила.

– Ладно, с дьяконом всё?

– Всё.

– О’кей. Слушайте теперь, коллега, мою информацию.

Он потянул на себя ящик, извлек помятый разграфленный листок со словами и цифрами и подвинул его к Владимиру – тот заметил синий штампик какой-то фирмы, сверху слово «Квитанция», номер.

– Сестра покойного разбирала бумаги и нашла оригинальный такой документ. Ты попробуй в нем разобраться, я чашки пока пойду сполосну.

Владимир взял бумажку и уловил поначалу, что слева идут, начерканные от руки, названия под номерами – всего их восемь, а справа – такой же столбик из цифр, цифры однозначные, и с десятичными значениями после запятой. Внизу, тоже рукой, написано какого числа принято и от кого – фамилия и инициалы покойного батюшки.

Почерк торопливый, не очень разборчивый… под первым номером значится «Графит», цифра справа – шесть с чем-то; «Кварцит» стоит вторым номером; третьим… Владимир не разобрал сразу названия и перешел к следующему, четвертому – «Горный хрусталь»… снова не разобрал…

Не стал читать дальше, посмотрел с задней стороны бумажку и положил на стол.

Через минуту вернулся шеф.

И радостно, от двери вопросил:

– Как тебе?

Владимир пожал плечами и честно, хоть может, не очень вежливо, ответил:

– Я без понятия.

– До чего у нас с тобой схожие впечатления.

Неясно, по какой это вдруг причине у шефа улучшилось настроение – бумажка явно ерундовая.

– Адрес на штампе квитанции, обратил внимание?

Владимир снова приблизил листок…

– Губернский.

– Разберись завтра с утра, что это был за заказ.

Такой поворот ему не понравился – а если ночью возьмут церковных воров? Выпадать из главных событий, из первого допроса преступников, совсем не хотелось.

– Виктор Сергеевич, да церковное украшение заказывали, скорее всего. Я сейчас дьякону позвоню, он должен быть в курсе.

– Позвони.

Равнодушие в голосе шефа даже слегка разозлило – будто знает заранее результат.

…

Черт возьми, так и вышло – дьякон удивился сначала вопросу про какое-то непонятное украшение, а еще больше, когда услыхал названия: графит, кварцит… испугано возразил – оно к геологии, а не к церкви.

Шеф, тем временем, сам всё взвесил:

– Завтра посмотрим, как события будут складываться. Можно кого-нибудь из сотрудников в ту мастерскую послать.

– По обстановке?

– Да.

Делать в прокуратуре уже было нечего.

Через пять минут вышли на улицу.

Владимир заторопился смотреть какой-то международный футбол.

=================

Если душа не сломана, не искалечена служением злу, в ней живет инстинкт жертвенности: спасенье любою ценой многих себе подобных – истина исключает выбор.

Официант обрадовался, заметив, клиент, наконец, уже ест. Чаевые, прочие выгоды от работы в дорогом ресторане – большое, по теперешней жизни, благо, но не от этого к людям родится тепло. Вот богатый, видно, человек, многое для него доступно, а в глазах, как поглядел, беспомощность, пустота от потерянного чего-то.

Но почему маршал лишился этого природного чувства, почему не пристрелил гада?.. И апатия, охватившая Глеба, – сильного, совершенно бесстрашного.

Глеб даже называл ему точную дату встречи маршала с гадом, говорил – всё так просто, сразу поддержат другие… ну и что, даже если посмеет убить охрана – для чего еще жизнь, если не бросить ее против зла?.. Сгустки зла, они есть… каплями попадают в каждого человека – мало совсем, или больше, или целиком заполняют его, рождая дьявола во плоти.

Они могли убить самого дьявола!

И Нина: «таков удел… кара… назначено Божьей волей…»

А может быть, Бог тогда обливался слезами от вашей покорности злу!..

И сейчас: смотрит сюда на помойку человеческих душ и не грустит?

===================

Виктор еще час назад отпустил шофера, и тогда еще подумал, что с большим удовольствием прогуляется по городу вечером, хотя вечер в июне, когда сумерки являются лишь в одиннадцатом часу, почти перестает существовать.

Свет – как замечательно, когда его много!

Некуда спешить, никто не ждет – мир отдан ему во всей полноте.

В безветренных воздушных пространствах улиц, отдыхающих ото дня, отдыхало и время; застывая мгновеньями посылало ощущение неуходящего. Редко, но бывало так в его жизни: исчезают границы этого мира, исчезает его окончательность и всё становится в один ряд бытия; вот не странным кажется, что сейчас его видят отец и мама, радуются, что еще в середине жизни он немаленький уже человек, незапачканный, помогавший многим, и что будет дальше таким. И еще, в единстве миров исчезает то всё случайное, что накапливает личное «я», – и нескованное, оно чувствует не только себя, но и огромное общее, с которым, стало быть, окажется, в конце концов, вместе.

* * *

Утро.

Виктор проснулся и сел на кровати.

Нет… сначала сел, потом только проснулся…

И чего-то важного не может понять.

Чего-то он сделать должен?

Или просто опаздывает?

На часах обычное для вставания время.

И сегодня ведь суббота, сегодня…

Сегодня ночью была засада! У него включены и городской и мобильный – звонка, не было звонка!

Значит, мимо…

Шанс, зыбкий, но такой привлекательный – развязался бы очень скверный клубок.

Договаривались, Игорь Петрович позвонит в любое время при случившемся задержании.

Не случилось.

Ладно, он спокойно отдохнет на озерах; время сбора назначено на одиннадцать часов.

Прокурор сбросил тонкое одеяло и отправился по-обычному начинать новый день.

Не хотелось спешить узнавать – почему там и что не вышло.

По большому счету – нет разницы.

«Зыбкий шанс, зыбкий» – повторилось опять в голове… получается, не верил он почти в ночной результат.

Отец учил: анализируй всегда интуицию, она плод глубины сознания.

Отец до многого доходил сам, не имея тех знаний, которые стали давать позже в университетах и академиях.

Ох, не хочется сейчас ее, интуицию, анализировать: очищать капустные листья до самой кочерыжки.

Прокурор и намерился отложить этот процесс.

Тот, однако, сам как-то собой запустился, уже во время чистки зубов.

И чем дальше, тем больше являлась уверенность, что сценарий не складывается, а распадается на автономные блоки.

…

Вот от начала самого: священник в районе полуночи дверь открыть мог только своим, зачем этим своим брать от забора лопатку и бить или оглушать его у порога? Именно там, потому что, по синякам на подмышках и голенях, потом тело внесли. И кровь успела стечь и прокапала на пиджак. И надо добавить, свои не стали бы нападать у освещенного входа – зачем? К тому же, хоть время позднее, могут увидеть из домов напротив или из случайной машины.

Тогда – «чужие».

Таились у входа, дожидаясь, когда священник пойдет домой?

Не получается, он бы поставил перед уходом помещение «на сигнализацию», но в полиции сигнала «на установку» не было, а там автоматика – недосмотр работника исключен.

Следующий блок: зачем приходили? Чтобы тащить потом «псковскую» через окно? Самую легко доступную псковскую икону должны были взять сразу, и хотя Игорь Петрович прав – заказчику незачем сообщать исполнителям, что она самая ценная, чисто психологически решают всегда первой самую простую задачу. А «ярославская» почему валялась в нескольких метрах от иконостаса, почему сразу не в сумку? И опять: что за странный побег, почему так испугались? Сюда же относится вопрос о способе действия: когда идут за такой ценной добычей, с жизнью человека не церемонятся, и «инструмент» для убийства подбирают максимально надежный.

Теперь третий блок – визит на квартиру священника.

Они? Или другие, как предлагает Владимир?

Что искали преступники среди книг – те самые страницы? Они вырваны недавно, это видно в лупу по волоскам. Но когда – «недавно»? Могло быть – и месяц назад. Если в квартиру залезли те же люди, что в церкви, значит – они, там в церкви, первым делом завладели ключами и только потом занялись иконами. Иначе не получилось бы при внезапном побеге. Выходит – в приоритетном порядке иконы не стояли на первом месте?

Бр-р… звенья есть, но в цепь они не смыкаются.

…

Закончив бритье, он переместился, с мыслями вместе, на кухню.

Как объясняющий, напрашивается, да, вариант, который вчера предложил Владимир: убили свои, но… с ними священник находился в преступном сговоре. Тогда понятна лопатка, которой следовало нанести не опасный, но «с кровью», удар. И который «партнеры» заменили на удар настоящий. Однако и здесь возникают трудно одолимые возражения. Например, визит на квартиру покойного все равно остается загадкой. А уж стремительный побег, тем более: следовало в обратном порядке – изъять и уложить в сумку ценности, потом только сымитировать нападение на священника.

Городской телефон заставил заспешить, слишком заспешить – а вдруг все-таки что-то…

Владимир.

Поздоровался, сообщил: есть две «неположительные новости» – с которой начать?

– Давай со второй, про первую я догадываюсь.

– Но Игорь Петрович все равно ждет нас у себя в девять, там есть детали.

– Добро, у него и встретимся.

– А вторая – звонил охранник из ресторана, говорит – очень похоже, директор их поспешно смылся. Позавчера вечером его уже не было в ресторане, но только сегодня с утра сотрудникам объявили, что тот временно отбыл в Китай.

Виктор прикинул – просидит в Управлении никак не более часа, значит, успеет вполне к одиннадцати на озера с заходом в магазин, чтобы взять пару бутылок вина.

День с утра показывал, будет жарким.

Жара действительно начала прибавляться, и когда он по кромке леса приближался к озерам, идти старался, попадая под тень деревьев.

Насекомая живность, незаметная в предыдущие дни, объявлялась в траве и в воздухе. Стрекоза вдруг застыла в метре от его головы, Виктор вежливо приостановился… но та порхнула, потеряв интерес.

А скоро впереди запрыгал лягушонок, дурак тратил силы, не догадываясь скакнуть в сторону, так что пришлось нагнуться и отсадить влажное существо.

Солнечные лучи превращали зеленые листья в полупрозрачные, синее небо не имело конца, природа – теплая, светлая – предлагала и людям поискать в себе что-то подобное.

Для иных, впрочем, это бесполезное предложение – преступники ночью все-таки пришли за иконой, и только черный ангел их уберег.

Рассказывал старший оперативник, бывший в церкви в засаде.

«Примерно в половине второго послышались шорохи и сдавленные голоса, один из них – женский, второй – грубый мужской; женский – главный, мужской – подчиненный; находились там очень недолго; какое-то движение у окна, потом мужчина чертыхается злобно – оказалось, не может запустить сварочный аппарат, женщина понукает, бряцанье металлическое, женщина что-то в упрек говорит… и все кончается».

Не было счастья, да несчастье помогло негодяям. У старшего оперативника ситуация оказалась абсолютно «нештатная»: во-первых, момент, когда преступники стали двигаться от церкви уловить было нельзя, и прежде чем он начал себе задавать вопрос – что делать? – они могли уже отойти в лес; и почти наверняка так и было, потому что звуков транспортных средств он с напарником не услышал; выбегать из церкви, искать в лесу в темноте… поймают вряд ли, а шуму наделают; к тому же, не заподозрившие ничего преступники должны, исправив сварочный аппарат, снова явиться.

Засаду из церкви убрали еще до рассвета, тогда же, обходя церковь, наткнулись в траве у стены на длинный чурбанчик: прислонив к стене, можно встать на него и срезать легко верхний штырь. «А я всё думал, – не сдержав очередной зевок, проговорил Игорь Петрович, – почему один бандит другому на плечи не сел, и хватило бы как раз высоты». Владимира подтолкнуло на очевидную для всех констатацию: «Следовательно, мужчина был немаленький, а женщина – субтильная». – «Ты прав, Гораций», – лицо полковника отчетливо выражало: всю ночь он не спал и теперь только этого хочет.

==============

Девушка-официантка в летнем кафе, заметив входящего мужчину, сразу подбежала к бару, сказать, чтобы потише звучала музыка – клиент «с хорошими чаевыми» ее не любит, или любит какую-то другую совсем.

Она подошла, с любезной улыбкой, принять заказ, и удивилась немного – раньше завтракал без спиртного, а сейчас захотел сто граммов хорошего коньяка.

Сегодня надо просто отдохнуть – он плохо спал от чрезмерного алкоголя.

Нервы вчера слишком опасно шатнулись.

К счастью, удалось задавить стресс русским древнейшим способом, и сейчас он спокоен… только слегка приведет себя в порядок вот этим, что уже от бара несут… спокоен оттого, что открылась причина, объяснившая сразу вдруг многое, и то, прежде всего, что поверхностное восприятие дает не упрощенную, а неверную картину – особенно когда ответов ждут вопросы не частные, а глубинные-истинные.

Истина требует знаний, ума и переживания, без последнего это лишь очередной изучающий шаг, он дает мнение, мысль, а в завершенье – высказывание; высказанная истина уже не есть истина – говорил Лао цзы.

Истина – распахнутая на миг дверь из человеческой кельи, чтобы в открывшемся мироздании бросить взгляд в его глубину. Темное, слабое, обидное-злое – бывшее, казалось, таким по сути, – перестает жить в отдельности, каждый лик, находя себя в общем, обретает новое, иногда другое совсем, выражение. Нина… как, недавно совсем, он был глуп, как виноват перед ней… Нина – лик мученичества, лик христианства в его начале – оно не может застыть в прошлом – должно являть себя живыми, не только иконными, образами.

Понятна сейчас и нелепость предположения о спаде воли тогда у Глеба. Он видел больше, видел укрепленность массовой катастрофы – чего еще нет, но будет наверняка. А «будет наверняка» означает: оно уже есть.

«Укрепленность» – вот ключ и к его здесь событию. События – рознь, как суть рознь физические предметы: одни легкие, другие не сдвинешь… или деревцо тонкое выносит страшную бурю, укрепленное небольшими, но достаточными корнями.

Он тоже не увидел, правильно сказать – ничего не знает про корни судьбы и жизни.

===============

День вышел длинным.

Виктор вернулся домой без чего-то восемь, за окнами еще не убавился свет, и казалось, – утро, когда уходил, так далеко-далеко, что оно совсем не сегодняшнее.

Утомленность приятная от многих впечатлений и ощущений: от холодной воды и горячего солнца… они с Яной в ребяческом соревновании уплыли почти что на середину… стройная спортивная девчонка, недавно сдала на коричневый пояс кун-фу, мужчины забеспокоились когда ей вздумалось поиграть в «приемчики»… разновозрастная орава газетная удивительно гармонична: много остроумных приколов и шуточек, однако с отчетливым пониманием – где им граница… какое-то у них получается умножение сил: интересно продолжают друг друга, обсуждая культурные темы, нет примитива в мыслях – афоризмы, строки из классики для подтверждения своих слов или в споре с чужими… Машины глаза, в которые хочется и немного страшно смотреть…

И о ее конфликте с Зубакиным спрашивать не пришлось – они с Яной стояли у кромки воды, отогреваясь на солнце, она показывала на дорогие коттеджи по другую сторону озера с ехидными комментариями почти что по каждому. Один оказался зубакинским. «Знаете, как он на нас наехал? Не нравились ему, видите ли, материалы про Черный лес». – «Слышал что-то от своего помощника. А чем кончилось?» – «Ха, у Машки школьная подруга училась в Московском университете, вышла там замуж за одного аспиранта. А папаша у него оказался крупный московский… ну в общем, по вашему профилю человек. Машка позвонила подруге, и Зубакин этот сделался шелковым».

Что-то вроде облегчения Виктор почувствовал.

А коттедж… нет, нельзя сказать, что выделяется на фоне прочих.

Маша в седьмом часу стала прощаться, оказалось – ей ночным поездом сегодня в Москву, но через сутки она вернется.

И вся компания задвигалась, постановив перебазироваться в родное кафе, тем более что объявились кусачие комары.

Виктор решил не участвовать в продолжении.

Непривычные здесь для него времена-расстояния – проголосовал на шоссе у кромки лес, а через десять минут оказался уже у своего подъезда.

Звонок.

Говорил Володя – судя по посторонним, немного мешающим звукам, звонок с улицы.

– Я еще в губернии, но сейчас выезжаю. С заказом разобрался. То есть в смысле – что за заказ. Но в остальном дело темное. – Прокурор хотел удивиться такому лексическому «изыску», но не успел, прозвучало: – Информация еще есть неожиданная, но требует уточнения.

Переспрашивать было со всех точек зренья бессмысленно, Виктор так и не понял, «информация неожиданная» – она вторая или касается всё того же заказа, по которому «дело темное» – то есть по квитанции, обнаруженной сестрою священника.

И размышлять об этом не тянуло совсем – организм, напитавшийся кислородом, солнцем, шашлыками, сухим вином, не желал никакой аналитики.

Вместо этого стал раздумывать – что сделать сначала… принять душ?.. выпить крепкого кофе?.. лучше, наверное, кофе… чтобы снять приятную утомленность…

Но не успел придумать, как снова зазвонил телефон.

Что-то было не так…

Что именно – он понял, только когда ответил в трубку Владимиру, который вернулся уже из губернии… в голове неотчетливость, а на часах…

Он проспал в кресле сорок минут.

– Еще раз объясни, где это кафе?

Любимое занятие жителей небольших городов в летнее время – погулять вечером в центре, где непременно встретится кто-нибудь из знакомых, и можно обсудить что-то из жизни других знакомых.

Людей дефилировало много, Виктор часто замедлял шаг, приноравливаясь к местному еще непривычному темпу.

Минут через десять он начал искать глазами назначенное заведение и скоро дошел до него.

И прямо до самого Владимира, который занял столик вплотную к стеклу на улицу и помахивал рукой, для большей себя заметности.

А когда шеф сел за столик, помощник категорически заявил – платить будет сегодня он, и предложил к кофе еще по сто граммов ликера.

– Ладно. Скажи, пожалуйста, ты что-то кроме того заказа узнал – я правильно понял?

– Узнал. Вернее, не узнавал, но так получилось…

Последовала пауза и взгляды по сторонам на близость к ним посетителей…

Прокурор уже обратил внимание – общий звуковой фон не позволяет слышать, что говорят по соседству негромким голосом, и, успокаивая, кивнул.

Опять что-то помешало Владимиру… и извиняющаяся улыбка зачем-то взялась.