Текст книги "Истинный джентльмен"

Алекс Вуд
Истинный джентльмен

1
Майкл Фоссет

Когда юное привлекательное создание признается в любви мужчине, чье сердце свободно… То есть почти свободно… Вернее, не свободно, но это не имеет никакого значения… Тьфу, совсем я запутался. Никогда не умел говорить о нежных чувствах. Одним словом, когда красивая девушка первая говорит мужчине, что любит его, причем делает это с такой искренностью, как Вероника Маунтрой, ему ничего не остается делать, как ответить ей тем же. Если не сердцем, то хотя бы словами. Истинный джентльмен просто не имеет права поступить иначе, а я, Майкл Реджинальд Фоссет, всегда считал себя джентльменом.

Вы бы видели, как вспыхнуло личико юной Вероники, когда я поцеловал ее хорошенькую маленькую ручку! Я сказал, что ее признание сделало меня счастливейшим из смертных, потому что с той самой минуты, как я увидел ее, я не знал покоя. Эта полуправда далась мне сравнительно легко. Я действительно не знал в последнее время покоя, вот только прелестная мисс Маунтрой была здесь совсем не причем.

Хотя Вероника об этом не узнала.

– Ах, Майк! – воскликнула она и прижала ладони к щечкам, красным как маки.

У меня противно заныло сердце, но обратного хода не было. С девушками вроде Вероники Маунтрой не шутят. Ее отец для этого слишком богат и влиятелен. Я набрался храбрости, посмотрел ей в глаза и, сознавая, что делаю величайшую глупость в своей жизни, произнес:

– Скажите, Вероника, вы согласны стать моей женой?

В глубине моей благородной души мелькнула крохотная надежда на то, что она, может быть, откажется. Как джентльмен я не мог поступить иначе. Но ведь ей-то ничто не мешало ответить «нет» и спасти меня от неминуемой гибели. Но глаза Вероники заблестели, словно ей туда воды накапали, и я с ужасом понял, что надеяться было глупо.

– Конечно, да! – закричала она во все горло и повисла у меня на шее.

Сопротивляться я не стал, все-таки воспитанный мужчина. Но вот юной Веронике лучше бы не забывать о правилах приличия. На балкон, где происходило наше сентиментальное объяснение, вполне могли зайти посторонние люди и сделать не самые приятные для нас выводы.

Слава Богу, обошлось.

– Я завтра же поговорю с вашими родителями, – сказал я и аккуратно коснулся губами ее волос. – Наверное, мне следовало сначала обсудить все с ними, а уже потом…

По вполне понятным причинам я запнулся. Если бы не сегодняшняя откровенность Вероники, никакого разговора не было бы вообще. Но долг настоящего мужчины – все устроить так, чтобы прекрасная дама не догадалась, как в действительности обстоят дела.

– Какие родители, – засмеялась Вероника. – Ты же ведь не на них жениться собираешься.

Она потерлась щекой о лацкан моего пиджака и подняла свое хорошенькое личико вверх. Ее алые пухлые губки были полуоткрыты, а в глазах застыло какое-то особенное выражение, которое я никак не мог разгадать. На секунду меня посетила кощунственная мысль, что Вероника напрашивается на поцелуй, но я тут же с негодованием отверг ее. Она слишком юна и непорочна, чтобы так вести себя. Разве может девушка, которой едва исполнилось девятнадцать, быть столь беззастенчивой? Тем более, дочь Маунтроев.

Эта семья была известна всем. Родовита настолько, чтобы быть допущенной в лучшие дома Лондона, и вполне богата, чтобы позволить себе роскошь одеваться у парижских модельеров. Вероника была единственным отпрыском лорда Маунтроя, который в свои пятьдесят восемь лет был слишком стар для такой юной дочери. Леди Маунтрой была моложе мужа на восемнадцать лет, звалась в девичестве Кэтрин Тернер и происходила из очень богатой американской семьи. Может быть, Маунтрой этой женитьбой и бросил пятно на фамильное имя, но уж свое финансовое положение точно улучшил.

Веронику баловали так, как ни одну девочку в Лондоне, а, может быть, и во всем мире. Она с детства получала все, чего могло только пожелать ее сердце. Когда ей исполнилось пятнадцать, стало ясно, что она унаследовала яркую красоту своей матери. Веронику Маунтрой по праву называли первой красавицей Лондона и самой завидной невестой Англии. Мужчины вертелись вокруг нее как назойливые осы рядом со сладкой грушей, однако Вероника легкомысленно отвергала все предложения.

– Я слишком молода, чтобы выходить замуж! – хохотала она в ответ на робкие намеки отца, которому не терпелось подобрать для дочурки достойного мужа.

Мне в страшном сне не могло присниться, что это хорошенькое взбалмошное создание обратит свой благосклонный взор на меня. Меня представили Веронике Маунтрой два с половиной года назад на помолвке ее кузена. Потом мы регулярно встречались в Опере и на выставках, светских приемах и раутах, то есть везде, где люди нашего круга просто обязаны бывать. Несколько раз мне даже пришлось пригласить ее на танец, хотя танцую я отвратительно. Но ничего больше. Естественно, Вероника кокетничала со мной, как с любым мужчиной моложе сорока пяти лет, но я никогда не придавал значения ее улыбкам и взглядам. Как оказалось, напрасно.

Случилось все на приеме, который давала леди Саутгемптон в честь своего… О, нет. Дни рождения эта достойная леди не отмечает уже лет двадцать, однако раз в год она собирает друзей в своем лондонском особняке, чтобы повеселиться от души. Две недели назад я получил надушенную записочку на плотной бумаге с розоватым отливом (как будто нельзя было позвонить!), где говорилось, что леди Саутгемптон будет рада видеть меня у себя в гостях в субботу двадцать восьмого в Лайонз Хаус. Смокинг обязателен, гостей ожидают к шести часам.

Ничем меня это приглашение не порадовало. Агата Саутгемптон – вредная тетка, которая ведет себя совсем не по возрасту и обожает распускать сплетни. Но отказаться я не мог, потому что… Эх, нет ни одной причины. Не мог и все. Джентльмен должен соблюдать правила приличия, даже если ему этого очень не хочется!

Прием был самый обыкновенный, я на таких всегда скучаю. Множество знакомых лиц, пустые разговоры, крошечные бутербродики и море шампанского, от которого впоследствии ужасно болит голова. Хотя не исключено, что голова болит от светской болтовни, когда ты вынужден говорить совсем не то, что думаешь. Леди Саутгемптон была как обычно очень мила и с готовностью демонстрировала свои искусственные жемчужные зубки. Утверждают, что в молодости она была замечательной красавицей. Спорить не буду – не знаю. Но ужасно нудной она тоже наверняка была!

Спасаясь от излишне навязчивого внимания хозяйки, я уединился с бокалом шампанского на балконе. При наличии воображения можно было легко представить себе, что на самом деле я нахожусь не в сердце Лондона, а в какой-нибудь тенистой части южного Кента, и этот великолепный особняк целиком принадлежит мне, и в нем, естественно, нет ни одной живой души…

– О, Майк, как здорово, что ты ото всех сбежал! Можно я к тебе присоединюсь?

Мое блаженное уединение нарушил звонкий девичий голосок. Наверное, мне следовало укрыться где-нибудь под деревом в неосвещенном парке.

– Разумеется, Вероника, – вежливо произнес я. – Буду только рад.

Она хихикнула в ответ и встала рядом со мной. По-моему, чересчур близко. Я не люблю, когда посторонние люди вторгаются в мое жизненное пространство, даже такие симпатичные, как Вероника Маунтрой.

Она действительно была хороша. Представьте себе черные глаза-вишенки, прелестно очерченный ротик, всегда готовый смеяться, нежные щечки, с которых еще не сошла детская округлость. Прибавьте к этому кокетливые ямочки, задорный смех и копну пышных темных волос, и вы получите примерный портрет Вероники Маунтрой. Примерный, потому что никакими словами нельзя описать ту бурлящую энергию, которую источало все ее тело. В ней было так много еще наивной непосредственности, которая навсегда стирается после нескольких светских сезонов и которая не может не трогать сердце! Вероника была как солнечный лучик ранним утром или звонкоголосый жаворонок или как щенок ньюфаундленда, веселое беззаботное создание, вызывающее снисходительные улыбки и радостный смех.

Впрочем, некоторые относились к Веронике вполне серьезно. Я был лично знаком с тремя молодыми людьми, которые настойчиво ухаживали за ней. Поговаривали, что с начала этого сезона она уже отвергла четверых претендентов на свою руку, а один бедолага с горя даже отправился в Китай. Разумеется, я совершенно не интересуюсь сплетнями, но порой приходится выслушивать разные глупости. Никто не сомневался в том, что Веронику Маунтрой ждет великое будущее кокетки и покорительницы мужчин. Конечно, если ее отец не найдет какой-нибудь способ выдать ее поскорее замуж.

Хотя одно другому не мешает.

Однако в тот вечер на балконе Вероника была как никогда задумчива и молчалива. Если бы я знал тогда, что это предвещает, я бы бежал от коварной девчонки на другой конец Земли! Увы, я и не догадывался, какие тучи сгустились над моей головой…

– Ужасно скучно здесь, правда? – вздохнула Вероника.

Она стояла так близко, что ее горячий локоток касался моего. Я всерьез беспокоился из-за того, что она может решить, что я пользуюсь случаем и специально прижимаюсь к ней. Но отодвигаться было как-то неудобно, и я замер на месте, надеясь, что Веронике скоро со мной наскучит. Кто я такой, чтобы развлекать прелестную юную особу?

Но Вероника не торопилась уходить. Похоже было, что она собирается разговорить меня.

– У Агаты всегда бывает скучно, – упорно продолжала Вероника.

Зачем же ты тогда сюда приехала? – захотелось спросить мне. До чего же противная привычка – в лицо изображать радушие и дружбу, а за глаза говорить гадости! Но джентльмену не пристало уличать даму в низменных помыслах и действиях. Можно лишь тонко намекнуть…

– На приемы леди Саутгемптон мечтает попасть весь Лондон, – произнес я значительно. Некрасиво молодой леди обсуждать хозяйку дома.

Кажется, Вероника меня поняла, потому что она недовольно засопела и отодвинулась от меня. Вот и славно.

– А почему ты сюда пришел? – спросила она с любопытством.

Ну что с ней было делать?

– Думаю, по той же самой причине, что и все остальные гости, – вежливо ответил я. – Меня пригласила леди Агата.

– Но ведь ты мог бы и не приходить, – настаивала негодная девчонка. – Всем известно, что Майкл Фоссет не большой любитель приемов.

Хотелось бы знать, кому это известно и кто меня обсуждает!

– Леди Агата давняя приятельница моей семьи, – сдержанно произнес я. – Это обязывает меня вести себя соответственно…

– Ах, да, – перебила меня Вероника. – Я забыла. Ты всегда делаешь то, что обязан.

Сказано это было с такой горечью, что я не обиделся, а удивился. Неужели я случайно задел чувства Вероники? Насколько я помню, мне не в чем себя упрекнуть. Я могу быть резок с мужчинами, но с женщинами я безупречно вежлив!

– А вот я пришла сюда ради тебя, – продолжала Вероника все с той же непонятной мне интонацией. – Я знала, что ты будешь, и согласилась прийти только для того, чтобы увидеть тебя.

Я похолодел. Что она хочет этим сказать? Я осторожно покосился на девушку. К счастью, она смотрела не на меня, а вниз. Я точно знал, что все, что бы я ни сказал сейчас, прозвучит глупо. Но молчать было невозможно, и я пробормотал:

– П-почему?

Она вскинула голову, и я невольно отшатнулся. В глазах ее горел огонь вдохновения. Я никогда не думал, что лицо женщины способно так меняться…

– Я так больше не могу, Майк! – воскликнула она. – Пусть меня называют дурой, но я не буду молчать!

Я открыл было рот, чтобы заметить, что она чересчур самокритична, но Вероника не дала и слова вымолвить. Она сказала такое, от чего все возражения благополучно вылетели у меня из головы, а кровь застыла в жилах.

– Я люблю тебя, Майк! С того самого момента, как мы познакомились на помолвке Джерри. Помнишь?

Я машинально кивнул.

– Вначале я очень боялась, что ты догадаешься. – Вероника заметно волновалась. – Так хотела тебе понравиться, покорить тебя, чтобы ухаживал за мной, как остальные, говорил комплименты, страдал…

Она душераздирающе вздохнула. Этот вздох мог бы растопить лед, но только не мое сердце. Хорошенькие грезы у этой очаровательной юной леди! Чтобы я стал частью ее верной свиты, был у нее на посылках и мечтал умереть от счастья после первого поцелуя!

– Но потом я поняла, что это невозможно. – Вероника закусила нижнюю губку и отвернулась.

Я позволил себе чуть усмехнуться. Ох уж мне эти избалованные красавицы…

– И также поняла, что люблю тебя не просто так, как раньше, а по-настоящему. Сильно и навсегда. Я очень тебя люблю, Майк, и мне нет дела ни до кого другого. Можешь теперь думать обо мне все, что угодно.

Она оторвала от пола свои глазищи и подняла их на меня. Всего лишь секунду назад я готовился блеснуть красноречием и прочитать небольшую лекцию на тему о любовных иллюзиях и о сладком запретном плоде. Но было что-то в ее глазах, что меня остановило. Истинная боль, страдание… И сердце мое глухо заворчало в груди. Эта девочка с сияющими глазами ждет от меня не нотации. Она ни на что не рассчитывает, но она надеется, со всей страстью своих девятнадцати лет…

Могу ли я обмануть ее ожидания? Признание нелегко далось ей. Какой бы легкомысленной и беспечной ни была Вероника, ей было тяжело произнести эти слова. Неужели теперь я начну рассуждать о заблуждениях юности и неправильных оценках, когда всю суть моего послания можно свести к тому, что я-то ее не люблю? Это жестоко, обидно и неприлично. Нет ни одной причины, по которой я не могу осчастливить сейчас юную Веронику ответным признанием. Вернее, почти ни одной, но об этом не стоит даже и упоминать…

– Вероника, я должен сказать, что ты застала меня врасплох, – сказал я.

Отчаяние, промелькнувшее в ее глазах, заставило меня поторопиться.

– Но я счастлив, что ты решилась открыться мне. Я бы не смог заговорить с тобой первым… Ты слишком молода, слишком красива, чтобы я осмелился…

Я запутался и замолчал, но Вероника, кажется, истолковала паузу в свою пользу. Она растерянно заморгала, а потом вдруг улыбнулась.

– То есть, ты хочешь сказать, что… – начала она.

Но закончить фразу я должен был сам.

– С той самой минуты, что я увидел тебя, я потерял покой, – решительно произнес я. – Я… л-люблю тебя, Вероника.

Видимо, влюбленным свойственно стремление к самообману. Женщина, не испытывающая ко мне никаких чувств, сразу бы заподозрила неладное. Из меня неважный актер, и я не сумел вдохнуть в свои слова пыл истинной любви. Однако Вероника была рада и такому признанию.

– Это чудо! – закричала она от избытка чувств. – А я то была уверена, что ты слишком холоден, чтобы влюбиться в кого-нибудь на самом деле!

Я поцеловал ее волосы. Милое наивное дитя! Что ты понимаешь в любви…

2
Вероника Маунтрой

Я влюбилась в него с первого взгляда и на всю жизнь. Думаете, такого не бывает? Еще как бывает!

Мне было семнадцать, когда мой кузен Джерри (вообще-то Джеральд Астор, граф Рочестер, но для меня просто Джерри) вздумал жениться на французской танцовщице. Шуму было немало, но двадцатый век – не пятнадцатый, и попробуй запрети кому-нибудь выбрать себе пару по сердцу. Я бы, например, весь город разнесла, если бы papa стал навязывать мне кого-нибудь! Так и Джерри поступил всем вопреки. Молодец. Хоть что-то в жизни сам сделал.

Помолвка была изумительной. Отец Джерри еще богаче моего (хотя, кажется, что это вряд ли возможно) и закатил настоящее пиршество. Невеста, вся усыпанная драгоценными камнями, цепко держала Джерри под руку. Еще бы, такой жених подвернулся! Пусть не красавец, зато богат и из приличной семьи. Девушкам из низов приходится думать о таких пустяках. Истинной любви они не могут себе позволить.

На помолвке я веселилась от души. Тогда все эти светские мероприятия мне еще не надоели. Выглядела я неплохо – в платье лазурно-голубого цвета, который почему-то считают прерогативой блондинок, но который отлично подходит мне, брюнетке. Мимоходом разбила парочку сердец. Какой-то французский промышленник с круглым животом и выпученными глазами таращился на меня весь день, да давний приятель Джерри открыто объявил себя моим поклонником. Многие девицы не сводили с меня ненавидящих глаз, что говорило о том, что все идет, как надо.

И тут появился Он и все испортил. Я не знаю, почему он опоздал, но он пришел, когда кольцо уже красовалось на руке страшно довольной Франсуазы. Под воздействием шампанского Джерри потащил нового гостя знакомиться со всеми, в том числе и со мной.

– Майк Фоссет, мой старый приятель, – хохотнул Джерри, хлопая Майкла по плечу. – А это моя крошечная кузина Ники…

Тот едва заметно поморщился. Манеры моего кузена явно пришлись ему не по вкусу.

– Майкл Реджинальд Фоссет, – сухо представился он и протянул мне руку.

– Вероника Маунтрой, – ответила я, робко пожала его пальцы, заглянула ему в лицо и пропала навеки.

Глаза у него были изумительные. Светло-голубые, ясные, строгие. Как две льдинки. Ресницы пушистые, длинные, совсем как у меня после того, как по ним пройдется щеточка туши. Брови темные, ровные, не толстые и не тонкие, а как раз такие, какие нужно. Нос прямой, с небольшой горбинкой, губы нежно-розовые, а волосы блестящие, каштановые, целиком закрывающие уши. И при всем этом он ничуть не походил на девушку. Сразу было видно, что это мужчина серьезный, сдержанный, знающий, что положено, а что нет. Среди моих знакомых таких не водилось.

Потом я выяснила, что ему тридцать лет, он – сын баронета, изучал в Оксфорде историю Древних веков и никогда не был женат. Последнее, естественно, самое важное.

Правда, Джерри, источник всех основных сведений, сразу предупредил меня:

– Фоссет – человек особенный. Представитель старой аристократии, так сказать. Старомодный и скучный тип, хотя и отличный малый. Надежный и порядочный. Но тебе не по зубам, сестричка.

– Хочешь сказать, я недостаточно для него хороша? – оскорбилась я.

Джерри понял, что дал маху, и принялся извиняться. А из его сбивчивых пояснений мне стало ясно, что он имеет в виду. Майкл Фоссет не такой, как большинство наших знакомых. Он не прожигатель жизни и не светский лев. Член нескольких исторических обществ, печатает статьи в серьезных научных журналах и мечтает об участии в археологической экспедиции. С женщинами ведет себя безупречно и ни разу(!) не давал повода для сплетен. Несколько признанных красавиц напрасно пробовали на нем свои чары. Покорить Фоссета ни одной не было по силам.

– Так что, малышка, найди себе другой объект для охоты, – подытожил Джерри. – Не трать на Фоссета время.

Думаете, меня это остановило? Ни за что! Только подстегнуло мой интерес.

Второй раз я увидела Майкла в парижской Гранд-Опера. Если честно, терпеть не могу оперу, но есть места, где девушка из общества обязана бывать. Насколько я знаю, раньше в театры приходили не столько спектакли смотреть, сколько себя показывать. Такой подход нравится мне намного больше. Никакого лицемерия на тему «увлечения искусством».

С помолвки прошло уже три дня, но лицо Майкла по-прежнему стояло у меня перед глазами. Поэтому, когда я разглядела его в ложе напротив, я ни капли не удивилась. Судьба была просто обязана свести нас второй раз. На помолвке я слишком растерялась и не смогла ничего предпринять. Зато сейчас я была предупреждена и вооружена и собиралась укрепить наше парижское знакомство так, чтобы продолжить его в Лондоне. Майкл Фоссет мне не по зубам? Еще посмотрим, Джерри!

Театр был битком набит от партера до галерки. Давали «Тоску» с какой-то прославленной парижской певицей в главной роли. Сельма… или Селина… вечно эти французские имена вылетают у меня из головы. Видимо, она действительно хорошо поет, раз посмотреть на нее пришло столько людей!

Сидеть в ложе было удобно и приятно. Можно было спрятаться в глубине и потягивать прохладительные напитки, разглядывая зрителей и убранство зала. Но прятаться мне было не с руки. Мне нужно было, чтобы меня заметили. Я села вперед, облокотилась о край ложи и принялась рассматривать в бинокль зрительный зал. Я знаю, это невежливо, но когда тебе семнадцать, и ты наполовину американка, люди считают, что это все объясняет и извиняет.

Бинокль был хороший, и я во всех подробностях изучила лицо Майкла. Он был все так же красив и невозмутим. Даже мое пристальное разглядывание (а я уверена, он его заметил!) его не смутило. В ложе Майкла сидели еще двое. Совершенно не заслуживающие внимания типы. Один – владелец медных рудников в Мексике, второй – немецкий граф, изучающий в Париже живопись. Я познакомилась с обоими в прошлом году и даже была два дня влюблена в художника. Но разве его можно сравнивать с Майклом!

Джерри за моей спиной любезничал со своей невестой, и я мысленно похвалила себя за то, что пошла в Гранд-Опера именно с ним.

– Джерри, в ложе напротив сидит твой друг, Майкл Фоссет, – сказала я, не поворачиваясь. – Позови его к нам.

Джерри оторвался от Франсуазы и пересел ко мне поближе.

– Я не могу кричать ему через весь зрительный зал, – справедливо заметил он.

– Тогда сходи за ним. Ему наверняка скучно одному.

– Насколько я знаю Майка, в опере он предпочитает слушать музыку, а не болтать с соседями.

Тут уж я разозлилась. Если бы я лучше знала Гранд-Опера, я бы сама сходила за Майклом. В наше время на все формальности этикета можно смело наплевать. Но ведь я обязательно заплутаю на этих бесконечных лестницах и никогда не разыщу ложу Майкла без посторонней помощи.

– Позови его немедленно, – прошипела я.

Как не повезло бедняжке Франсуазе! Джерри хоть и богат, но упрям невыносимо. Ей придется мучиться с ним из-за каждого бриллиантового колье!

Через семь минут (я по часам засекала) Майкл Фоссет вошел в нашу ложу. Он был еще красивее, чем я его запомнила. Джерри, который вообщем-то недурен собой, смотрелся на его фоне жалко. Мужчина не имеет права выглядеть так, как Майк. Тем более мужчина, в глазах которого нет ни капли интереса к женщинам.

Я завела светскую беседу. Джерри и Франсуаза помогали по мере сил, Майкл отделывался односложными ответами. А потом погас свет, и началось представление. Как и предупреждал Джерри, разговоры пришлось прекратить. Майк действительно пришел слушать музыку. Я стиснула зубы и смирилась, но под причитания оперной дивы о великой страсти я поняла, что на этот раз влюбилась по-настоящему. У меня было достаточно глупых увлечений, и часто я думала, что люблю. Но ничего, что я испытывала раньше, не могло сравниться с тем чувством, которое вызывал во мне Майк…

Он весь отдался музыке. Я чуть повернула голову и краешком глаза наблюдала за ним. Его лицо светилось… нет, я не смогу описать это выражение. Сама я не очень люблю музыку, и эти безумные восторги мне непонятны. Но Майкл словно парил вместе со звуком и взмывал под крышу театра с голосом Тоски… Кстати, француженка и вправду была ничего. Черненькая, хорошенькая, и пела приятно. Правда, сценический макияж из любой уродины может сделать красавицу.

Когда в зале зажегся свет, Майкл стал растерянно озираться по сторонам, как будто только что очнулся от сладкого сна и не понимает, где находится. Но мы с Джерри быстро вернули его на землю. Я была с Майклом очень мила и заручилась его твердым обещанием бывать у нас в Лондоне.

Обещания он, правда, не сдержал. Я-то планировала, что он будет часто приходить к нам, как на открытые приемы, так и на закрытые вечера, но он лишь один раз заглянул в наш особняк на Лесестер Стрит, никого не застал дома и оставил визитную карточку. И больше не пытался навести меня. Ну что за глупость – не положено по этикету! Какая разница, кто к кому сколько раз зашел в гости. Мы же не в девятнадцатом веке живем!

Но Майкла уже не переделаешь, и я начала самую настоящую охоту. Естественно так, чтобы никто об этом не догадался. Еще не хватало, чтобы пошли слухи, что я без ума влюбилась и бегаю за мужчиной! Как бы Майк ни сторонился общества, он был вынужден хоть где-то бывать, и я прикладывала максимум усилий, чтобы оказываться в том же самом месте в то же самое время. Это было нетрудно. У меня масса знакомых и друзей в Лондоне, и никто не удивлялся тому, что девушка вроде меня стремится к бурным развлечениям.

Два с половиной года я блистала на приемах и участвовала в благотворительных аукционах, посещала все театральные премьеры и скучнейшие выставки. Два с половиной года я поддерживала все знакомства, с помощью которых я могла лишний раз встретиться с Майком. Два с половиной года я стоически выдерживала атаки поклонников, среди которых попадались весьма достойные и красивые молодые люди. Два с половиной года я испытывала терпение отца, желавшего удачно выдать меня замуж. Но любовь моя за это время не уменьшилась, а разгорелась с новой силой. И когда я поняла, что не в состоянии больше терпеть, я отважилась на решительный шаг.

Что я потеряю, спросила я себя, если признаюсь ему? Он должен знать, что творится в моем сердце, потому что иначе я просто лопну. Он джентльмен, и мне нечего бояться. Нет ничего ужасного в том, чтобы самой сделать первый шаг. Может быть, мое чувство не так уж безответно, как мне кажется. Вокруг меня все время толпятся мужчины, и Майкл просто не пожелал присоединиться к ним. Он слишком гордый, независимый и застенчивый. Я обязана ему помочь.

Вот так рассуждала я примерно месяц и оказалась на удивление права. Я решила признаться во всем Майклу на приеме у Агаты Саутгемптон. Она обычно приглашает массу людей, и мне будет легко затеряться в толпе и подкараулить Майкла. Фоссеты – давние друзья Агаты, и я не сомневалась, что Майк будет присутствовать на торжестве.

Все оказалось не так просто. Как только я переступила порог бальной залы ее особняка на Гровер Авеню, меня окружили поклонники. Был и Роджер Айкис, и Сэм, и Тимоти, и еще какой-то высоченный блондин, чье имя вылетело у меня из головы. В любое другое время я была бы на седьмом небе от счастья. Приятный вечер в окружении приятных мужчин на виду у всех незамужних девиц Лондона. Что может быть прекраснее? Но, как назло, мне как воздух было необходимо одиночество. Что толку выслеживать Майкла, если за мной самой наблюдают настороженно и восхищенно?

Только к концу вечера мне удалось незаметно проскользнуть на балкон, где полчаса назад скрылся Майк. Я не сомневалась, что он там один. В крайнем случае, с приятелем. За два с половиной года я выучила, что он никогда не позволяет себе компрометировать даму, уединяясь с ней. Бывало, конечно, что дамы сами искали его общества (как, например, сейчас я), но он изящно избавлялся от всех преследований.

Но от меня ему убежать не удалось. Куда с балкона убежишь?

По правде говоря, мне показалось, что мое появление не привело его в восторг. Но одно удовольствие иметь дело с истинным джентльменом – Майк и глазом не моргнул, когда я нахально встала рядом с ним. Не знаю, откуда у меня взялись силы сказать ему все, что я сказала. Робкой меня не назовешь, но я уже успела заметить, что в его присутствии я теряю дар речи и становлюсь похожей на воспитанницу закрытого католического колледжа… Тогда я прилагала усилия, чтобы смотреть куда угодно, но только не на него. Темное небо без единой звезды, редкие фонари в парке Агаты Саутгемптон, деревянные балконные перила, каменная кладка пола – я все изучила досконально, пока мой язык безудержно выбалтывал мои сердечные тайны. Стоило мне только взглянуть на Майка, все, меня прошибал холодный пот и появлялось заикание.

К тому же он ничем мне не помог. Если бы я призналась в любви тому же Тимоти или Сэму, они бы упали на колени и принялись бы целовать мои ноги. От Майкла я, естественно, не ждала такого. Но и стоять истуканом ему тоже было непозволительно. Но он стоял и хлопал длиннющими ресницами, и у него было такое выражение лица, что мне хотелось залепить ему пощечину.

Какое счастье, что я этого не сделала. Потому что как только я закончила, он… он… При воспоминании об этом мне хочется смеяться как сумасшедшей! Майк любит меня! Майкл Фоссет сам сказал, что любит меня и хочет на мне жениться! Я была права – неуверенность в себе мешала ему первому заговорить со мной о любви. Я – блестящая Вероника Маунтрой, первая красавица Лондона, богатая невеста и завидная партия. А он всего лишь заурядный историк, не достойный такого счастья. Его собственные слова. Дурачок! Он – самый замечательный мужчина на свете! Не так богат, как papa, конечно, но моих денег с лихвой хватит на двоих. Майка не должно это угнетать. При мысли о том, что все два с половиной года, что я терзалась от неразделенной любви, он просто был ослеплен моей красотой, меня тянет выцарапать его прекрасные глаза. Зачем они ему, если он настолько слеп?

Но я так счастлива, что легко простила его. В его объятиях я могла простить все и всем. Майкл обнимал меня очень осторожно, словно хрупкую статуэтку, которая может в любой момент развалиться на мелкие кусочки. Бедный мальчик! Как ему трудно привыкнуть к мысли о том, что я его люблю. Неудивительно, что его руки дрожат, а нежные слова застревают в горле. Ничего, у него будет целая жизнь, чтобы рассказать мне о своей любви!

Это был незабываемый вечер. Где-то в двух шагах от нас веселится толпа, ест, пьет, танцует, кокетничает. Наверное, многие недоумевают по поводу того, куда запропастилась мисс Маунтрой, украшение приема… А мисс Маунтрой забилась в темный уголок балкона и мечтает (неслыханное дело!), чтобы весь мир забыл о ней!

Если бы это было возможно, мы бы с Майком удрали с приема и отправились бы вдвоем гулять… Но он прав – это неприлично, Агата Саутгемптон обидится и начнет распускать сплетни. А Майк хочет, чтобы у нас все было идеально! Он такой милый…

Вечер немного портило лишь то, что он так и не отважился поцеловать меня. Я подставляла ему губы и так, и этак, но он либо трусил, либо не понимал. Как он недогадлив! Единственная ласка, на которую он решился, это поцеловать мои волосы. Надеюсь, в медовый месяц он не будет так со мной осторожничать.

До сих пор не могу поверить в то, что выхожу за него замуж!