Текст книги "Продолжение путешествия"

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Как я и предполагала, никто не попытался меня остановить или как-то иначе воспрепятствовать моим намерениям, но все-таки оглядываться я перестала, лишь проскакав несколько верст.

Казенная кобылка подо мной, явно не привыкшая к роли верховой лошади, вела себя настороженно и время от времени поворачивала ко мне свою умную морду, словно недоумевая. Я ласково трепала ее по шее и называла не менее ласковыми именами, что ей, видимо, нравилось. Во всяком случае, она ни разу не попыталась меня сбросить или как-то иначе выразить свое недовольство.

Самое время было подумать, куда же я все-таки еду. И в соответствии с принятым решением – уже двигаться дальше.

Но мчаться во весь опор и принимать столь важные решения одновременно – довольно неудобно, если возможно в принципе. И я позволила умному животному перейти с галопа на неторопливую рысь, а потом и вовсе на шаг.

При этом способе передвижения я уже совершенно уподобилась индейской «скво» из куперовских романов. Для полноты сходства мне не хватало лишь мокасин и лука со стрелами за спиной. Зато цветом лица благодаря этой скачке я, скорее всего, уже почти не отличалась от пленительно-краснокожих сестер Северной Америки.

А задача передо мной стояла весьма сложная. Как бы то ни было, но по своему теперешнему статусу я находилась как бы вне закона. Поэтому нужно было как следует подумать, прежде чем решиться осчастливить кого-то из своих знакомых или родственников своим появлением. Тем более в таком экстравагантном виде.

Да, многие из них считали меня способной на весьма оригинальные и даже сумасбродные с их точки зрения поступки, но не до такой же степени. А представив, каково им придется, если я осмелюсь рассказать им все как есть, я пришла к окончательному выводу, что ни к кому из этих милых людей мне ехать пока не стоит. Кроме того, найти меня в этом случае будет совсем не трудно. А то, что господин Алсуфьев не преминет организовать мои поиски еще сегодня, я уже смутно начала подозревать.

Хотя ясной картины и объяснения произошедших со мной в эту ночь приключений у меня еще не было, но кое-какие мысли уже витали в разгоряченной скачкой голове.

Лучше всего в подобных обстоятельствах мне было бы, как это ни прискорбно, покинуть границы родной губернии, а то и вовсе Российской Империи. И перенестись в какое-нибудь тридевятое царство. Но добраться до границы в таком виде и при таком способе передвижения было бы весьма затруднительно. Как это у Гоголя: «Отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». Вот уж действительно… Невольно пожалеешь о европейских масштабах. Там, чтобы укрыться от правосудия, достаточно проскакать часик-другой – тут тебе и граница. Но Бог угораздил меня родиться в нашей бескрайней державе, поэтому такой вариант мне явно не подходил.

Таким образом я уже почувствовала себя на, мягко говоря, нелегальном положении, хотя в ту пору это словосочетание еще было мне незнакомо. И в это самое время мне впервые пришло в голову сравнение с Люси Синицыной. Ведь она, хотя и по другой причине, но находилась в аналогичном моему положении.

«Но она – в отличие от меня – действительно совершила преступление…» – отмахнулась я от столь нелестного для себя сравнения, но уже тогда мысль эта показалась мне не лишенной смысла, и я решила вернуться к ней, лишь только обстоятельства сие позволят.

Тем временем лошадка остановилась на распутье двух дорог, и я напомнила себе другой, теперь уже совершенно сказочный персонаж. И в голове у меня возникли невеселые, хотя и сказочные мысли совершенно под стать этому персонажу: «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо – голову сложишь». Ни коня, ни тем более жизнь мне терять не хотелось, тем более, что никакой богатырской удали на тот момент я в себе не чувствовала.

Это теперь я могу об этом писать так весело, а в то время мне было совершенно не до смеха. Как бы то ни было – надо мной висело обвинение в смерти, страшно сказать – четырех человек, в том числе собственного мужа, его друга и двух сотрудников полиции. Несмотря на всю сумбурность тогдашних моих мыслей, я не могла не понимать, что Алсуфьев с огромным удовольствием припишет мне и гибель последних. Это было не просто серьезное, но почти безысходное положение, переводя на шахматный язык, если не мат, то уж пат, как минимум. И опытные игроки в этой ситуации сдаются. Или предпринимают что-то экстраординарное. Сдаваться мне было нельзя, а никаких блестящих идей мне в голову не приходило. Ко всему прочему здоровый организм, не входя в мои исключительные обстоятельства, требовал пищи, желательно мяса и в максимально большом количестве. Избыток свежего воздуха и конная прогулка сильно этому способствовали. Не считая того, что со вчерашнего дня у меня во рту не было ни крошки.

И мне вспомнились пироги Ксении Георгиевны, благо до ее Елшанки было не больше пяти верст. Я точно помню, сначала я вспомнила именно ее пироги, а уж потом шаг за шагом добралась до вывода, что ее деревня для меня в данный момент, пожалуй, идеальный, а может быть, и единственный разумный вариант. По нескольким причинам:

Во-первых, о нашем с ней знакомстве не знает ни один человек на свете, так как познакомились мы совсем недавно, и я никому не успела об этом рассказать.

Во-вторых, эта замечательная старушка в последние годы практически ни с кем не общалась, так что вероятность встретиться у нее с кем-то из знакомых и тем самым осложнить жизнь и ему и себе – была маловероятна.

Ну, и наконец, в-третьих, никакого другого варианта у меня просто не было.

Самым большим недостатком моего выбора было то, что деревня Ксении Георгиевны была ближайшей к месту недавнего преступления, но в этом же состояло и его преимущество. Честно говоря, я валилась с ног от усталости, вернее, валилась с лошадиной спины, или почти валилась. И даже те несколько верст, которые оставалось мне преодолеть, чтобы там оказаться, казались мне немыслимо долгими и почти непреодолимыми.

Так или иначе, но выбора у меня не было, и я подстегнула свою лошадку и направила ее в сторону Елшанки.

Несмотря на усталость, я старалась по возможности избегать оживленных дорог и населенных пунктов, поэтому дорога до дома Ксении Георгиевны заняла у меня чуть ли не половину дня. К тому же лошадка к концу пути внезапно заупрямилась и отказывалась следовать туда, куда я силилась ее направить.

Так что, едва на горизонте показалась луковка елшанской церкви, как я спрыгнула с ее спины и на прощанье огрела ее попавшейся мне под руку хворостиной. Не по злобе, а чтобы заставить ее убраться как можно дальше. Рассчитывая, что, оставшись без всадника, лошадка вернется к тому месту, откуда пришла, или к себе на городскую конюшню. И, как оказалось впоследствии, она выбрала первый вариант, может быть, потому, что туда было ближе. Или потому, что лошади, привыкшие ездить в упряжке, не любят расставаться надолго. Между ними возникает нечто, что в переводе на язык человеческих понятий можно было бы назвать дружбой. А, может быть, это благородное чувство известно животным в не меньшей, чем людям, степени. За свою долгую жизнь я не раз могла убедиться, что животные обладают большей частью приписываемых человеком исключительно себе добродетелей, и ни одним из его недостатков.

Оставшуюся часть пути я прошла пешком, и по пути даже умылась водой из протекавшего по окраине села ручья и привела себя в относительный порядок. А, убедившись, что вокруг никого нет, разделась и погрузилась в еще по-весеннему прохладную воду по самые плечи. Вода, благодаря свои волшебным качествам, сняла с них львиную долю усталости, не говоря о том, что смыла с меня толстый слой пыли и песка, который был способен довести меня до отчаяния. Так что встреченные мною по дороге крестьяне уже не шарахнулись от меня, как наверняка случилось бы, повстречай они меня в недавнем обличье, а приветливо поздоровались. А две девчонки, едва прослышав, что я намереваюсь навестить их барыню, с такой стремительностью сыпанули в сторону господского дома, что только пятки засверкали.

Тем, кто не читал моего первого романа, небезынтересно будет узнать, что Ксения Георгиевна была премилым созданием преклонных лет, вся энергия которой в последние годы была сосредоточена на жизни известных ей лично или понаслышке людей. Нет, она ни в коей мере не была сплетницей, скорее, ее можно было назвать летописцем или архивариусом губернии, много лет спустя я как-то в шутку назвала ее живым «Кто есть кто» Саратовской губернии, и ей это прозвище пришлось по вкусу.

Она встретила меня, как родную, несмотря на то, что до этого дня видела только раз в жизни. Это было около месяца назад во время моей первой поездки, или первого моего расследования истинных причин гибели моего мужа. Именно тогда я попала в ее дом впервые. И, как говорится, совершенно случайно. Хотя, чем дольше я живу на свете, тем реже употребляю это слово – «случайно». С моей точки зрения оно употребляется лишь тогда, когда слабый человеческий ум не в состоянии осознать тех или иных закономерностей бытия. Но это отдельный разговор, и мы к нему когда-нибудь обязательно вернемся. А пока перейдем к тем новостям, что ожидали меня буквально на пороге этого гостеприимного дома.

Вот ведь удивительно. Только недавно, отдыхая от трудов праведных, взял я в руки книжку, которую давно собирался прочитать, но как-то все руки не доходили. Умную и древнюю, как все, что касается Востока. И вот там-то я и вычитал, что «в лексиконе мудреца нет слова „случайность“. И долго размышлял по этому поводу у удивлялся древней мудрости. А теперь то же самое, чуть ли не слово в слово у собственной тетушки отыскал. Вот так-то. Вечно ищем мы ума в премудростях заморских, не замечая, что собственные наши отцы и деды с этой мудростью жили и за особую мудрость не почитали, считая чем-то обыкновенным и нисколько ни выдающимся.

Но вернемся к тетушкину рассказу, тем более, что ее ожидают совершенно невероятные новости. А, может, вся наша жизнь российская настолько невероятна была во все времена, что это и должно бы стать основным жанром для всего в ней написанного. Может, поэтому и не вышло ничего у нас с реализмом, тем более социалистическим? Вслед за тетушкой вспомню Гоголя: совершенно невероятным происшествием назвал он одну из своих пьес. И это не какая-нибудь фантасмагория, не «Ревизор» даже и не «Портрет», а самая что ни на есть обыкновенная «Женитьба». И что же в ней невероятного? – спросите вы. А все. Потому что дело происходит в России. Но это так, к слову.

– Катенька, дружочек вы мой, – распахнула навстречу мне по-стариковски уютные объятия Ксения Георгиевна. – Вас уже отпустили?

Я не поверила своим ушам. Мало того, что старушка была в курсе самых последних событий моей жизни. Но она даже не удивилась, увидев меня на пороге своего дома. Более того, она словно ждала меня весь день с нетерпением и вот теперь, наконец, дождалась. Во всяком случае, именно так она встретила меня и больше не задала ни одного вопроса, пока не накормила вкуснейшим обедом и не угостила своей традиционной настойкой. Надо ли говорить, насколько уместным было и то и другое. А едва заметив, что у меня слипаются глаза, тут же уложила на мягкие перины и, несмотря на то, что сгорала от нетерпения, удалилась на цыпочках и не будила меня до самого вечера, вернее до глубокой ночи, потому что я проспала весь день и весь вечер. И это было немудрено, учитывая что позапрошлую ночь я провела на тюремных нарах, а всю прошлую – и вовсе не сомкнула глаз по известным читателю причинам.

Когда я, наконец, открыла глаза, я не сразу поняла где нахожусь. И, только услышав тихий старушечий шепот за дверью, вспомнила все, что со мною стряслось и пожалела, что проснулась. Сон – великий лекарь, он заставляет забыть о всех треволнениях и несчастьях, если не напоминает о них в еще более чудовищных кошмарах. Не помню, что мне снилось, потому что ангел, посылающий мне сновидения, вероятно, сжалился надо мной и послал одно из тех чудесных видений, настолько прекрасных, что человеку не дано вспомнить их после пробуждения, словно наш чересчур реальный мир их не достоин. И тем чудовищнее был переход из волшебного мира грез в кошмарный абсурд реальности.

Ксения Георгиевна то ли молилась, то ли считала петли своего бесконечного вязанья. Но – так или иначе – она не спала. И хотя бы для того, чтобы соблюсти правила приличия, мне нужно было к ней выйти, тем более, что я прекрасно понимала, что является истинной причиной ее бессонницы. Старушка не могла сомкнуть глаз, пока не услышит от меня полный отчет обо всем, что стряслось со мной за время нашей с ней разлуки.

– Выспались, Катенька? – спросила она меня, увидев на пороге гостиной, куда выходили двери той комнаты, что выполняла в этом гостеприимном доме роль гостевой. И я была потрясена ее способностью скрывать нетерпение и какие-либо чувства вообще. Потому что сторонний наблюдатель не заметил бы у хозяйки дома никаких признаков нетерпения или любопытства.

Но я-то прекрасно знала, что истинный смысл ее жизни в том и состоит, чтобы от своих случайных гостей (именно поэтому гость в этом доме представлял собой объект культового поклонения) узнавать все последние новости и включать их в ту масштабную картину жизни губернии, что умещалась в маленькой старушечей головке под седыми, и, скорее всего, накладными буклями.

– Спасибо, Ксения Георгиевна. Давно не отдыхала с таким удовольствием, – ответила я.

– Я думаю, – улыбнулась старушка, давая понять, что причина моих не слишком комфортных ночевок ей очень даже хорошо известна, и тем самым поворачивая разговор в интересующее ее русло. – Чай, кофе?

– Кофе, если можно.

Кофе был великолепный, да еще сдобренный капелькой домашнего ликера, он развязал мне язык, хотя я и без того не собиралась что-либо скрывать от хозяйки приютившего меня дома. В данных обстоятельствах нужно было либо рассказать ей все, либо проскакать мимо, не сбавляя хода. К тому же – Ксения Георгиевна благодаря своей уникальной осведомленности могла сторицей отблагодарить меня за откровенность некоторыми сведениями, острую нужду в которых я с некоторых пор испытывала.

И я рассказала ей все. В ответ попросив лишь об одном – объяснить, откуда ей стало известно о моем аресте.

Ксения Георгиевна слушала меня очень внимательно, временами у меня создавалось ощущение, что у нее в голове что-то щелкает, как косточки на счетах, словно фиксируя и классифицируя факты, сообщенные мной. И в определенном смысле это соответствовало действительности.

Еще раз напомню тем, кто не в курсе: Ксения Георгиевна – человек уникальный. И если бы существовала книга, в которую бы заносились все удивительные человеческие достижения, она по праву заняла бы ней почетное место.

Вот так, походя Катенька Арсаньева высказывает идею, которая спустя полвека сделала ее автора знаменитым на весь мир. Не правда ли, вы поняли, о чем я говорю? Ну, конечно же, о «Книге рекордов Гиннеса». И мне в голову пришла неожиданная и одна из первых в моей жизни коммерческих идей: а не оспорить ли у этого Гиннеса его авторские права? Чем черт не шутит, может он и поделится со мной своими миллионами? Но это, конечно же, шутка. Просто я хотел обратить внимание читателя на еще одно открытие или изобретение (называйте, как хотите) моей любимой родственницы.

– А это ваш приятель постарался, – хитро прищурившись, ответила она на мой вопрос.

– Какой приятель? – насторожилась я, ошибочно предположив, что незадолго до меня за этим столом угощали Алсуфьева.

– Петечка, – успокоила меня Ксения Георгиевна, словно догадавшись о моих опасениях и торопясь их развеять.

– Какой еще Петечка? – переспросила я, не сразу сообразив, кого она имеет в виду.

– Ах, простите, – хохотнула Ксения Георгиевна, для вас он, разумеется, Петр Анатольевич.

– Петр? – удивилась я. – Он-то каким образом у вас оказался?

– А что вас так удивило? Петечку я с пеленок знаю, мы с его бабушкой в приятельских отношениях были, едва ли не с девичества. А сегодня утром он проезжал мимо и заглянул ко мне по старой памяти.

«Так вот оно что… – подумала я, – ну, разумеется, разве мог этот проныра пройти мимо такого осведомленного человека. Не отсюда ли он черпает информацию для своих газетных фельетонов?»

Как вы уже знаете, Петр Анатольевич с некоторых пор почувствовал призвание к литературе, а в последнее время сотрудничал с одной из самых скандальных в губернии газет. И материал для своих статей черпал, где только можно. Но я даже не предполагала до этого часа, что круг его знакомств простирается так широко. Может быть потому, что сама познакомилась с Ксенией Георгиевной чуть больше месяца назад, а до этого даже не предполагала о ее существовании.

Я внимательно посмотрела на невозмутимо улыбавшуюся мне старушку, и любопытная мысль неожиданно пришла мне в голову. Она со своим вязаньем напомнила мне не то жрицу древнего египетского храма, не то Бабу Ягу, которая изображает вязанье только для виду, а на самом деле плетет магическую паутину, в которую попадает по ее желанию всякий проезжающий мимо ее дома человек.

«Уж не колдунья ли ты, бабушка?» – подумала я и обернулась на красный угол в поисках иконы.

– Он ведь тебя разыскивать ехал, вот со мной и поделился, – усмехнулась старушка и еще усерднее заработала спицами. С вязаньем своим она не расставалась ни на минуту, что и натолкнуло меня на мысль о его волшебных качествах.

Видимо, эта фантазия занимала Катеньку не один год, потому что среди ее рисунков я обнаружил нечто подобное. Может быть это не Баба Яга и не иллюстрация к русской народной сказке, как я подумал вначале, а именно портрет ее хорошей знакомой? Хотя нос у нее что-то подозрительно великоват для нормального человека. Но, может быть, это всего лишь художественное преувеличение? Для того, чтобы вы сами могли разгадать эту загадку, я и решил опубликовать этот рисунок среди прочих, хотя он и выпадает из общей стилистики. Так что решайте сами, кого хотела изобразить на нем Катенька Арсаньева.

И Ксения Георгиевна рассказала мне все, что ей стало известно от моего бесшабашного друга. Называя его так, я имею в виду не только его походы в злачные места Саратова за несколько дней до описываемых здесь событий. Мы с Петей остались в дружеских отношениях по сей день, и у меня за эти годы еще не раз были случаи убедиться в том, что он настоящий Сорви-голова, и если у меня хватит сил и здоровья воплотить в жизнь мои планы, то и вы, мой дорогой читатель, в этом сумеете удостовериться.

Ксения Георгиевна рассказала мне все, что ей было известно. И по этим деталям я восстановила остальное: Петр Анатольевич явился ко мне в дом, когда верная стражница Алена еще не совсем пришла в себя от испуга. И больше по ее виду, чем благодаря ее междометиям, понял, что произошло что-то очень серьезное, если не сказать хуже.

Едва выслушав ее невнятный лепет, он бросился в полицейское управление и попытался узнать там всю подноготную моего «дела». И в результате натолкнулся на такую глухую стену молчания и нежелания говорить на эту тему, что взволновался не на шутку.

Именно в это время я в свой камере поглощала страницу за страницей «Графа Монте-Кристо», и даже не помышляла, что кто-то пытается принять посильное участие в моей судьбе. Впрочем, я тогда еще не понимала, насколько серьезно мое положение, и судьба Эдмона Дантеса волновала меня едва ли не больше своей собственной. Покинув здание полицейского управления, Петр продолжил попытки разведать что-то внятное, но уже, так сказать, по неофициальным каналам. И неофициальный путь оказался, как это часто бывает на Руси, значительно продуктивнее.

Так, например, о моей отправке в неизвестном направлении, благодаря уличному мальчишке, оставленному им около здания тюрьмы, Петру стало известно в тот самый момент, когда перевозивший меня возок, вероятно, еще не покинул городской черты. И, надо отдать ему должное, он тут же, невзирая на поздний час, бросился нам вдогонку и наверняка бы догнал и перегнал еле плетущихся казенных лошадок, если бы хоть приблизительно знал, куда меня везут. Потому что передвигался с максимальной для середины девятнадцатого столетия скоростью, оседлав одного из самых дорогих и породистых жеребцов из конюшни своих родителей.

Но, благодаря отсутствию точных сведений, несколько часов кряду во весь опор скакал в почти противоположном нужному направлении и повернул назад лишь тогда, когда окончательно убедился в своей ошибке.

И, тем не менее, оказался в Елшанке ранним утром, то есть на полдня раньше меня. Если бы он задержался здесь подольше, то мы бы наверняка встретились. Но ему не терпелось разыскать мой возок, и он помчался дальше, едва успев выпить чашку чая с пирожком, и в двух словах сообщив последние новости хозяйке.

Едва ли большим преувеличением будет сказать, что все эти сведения вызвали у меня бурный поток слез благодарности. Я поняла, что на свете еще есть люди, на которых я вполне могу положиться. Один из них, вернее, одна – сидела в данный момент напротив меня, а второй – очертя голову прочесывал всю округу, дабы вызволить меня из рук недоброжелателей или не знаю, на что он там рассчитывал. Но поступок его явно был продиктован не столько разумом, сколько чувствами и отчасти был сродни Дон-Кихотовским подвигам. И именно благодаря этому вызывал у меня еще большее уважение. Как всякая женщина, я всегда умела ценить совершенные ради меня безрассудные поступки и тем более безумства.

Не успели слезы высохнуть на моих глазах, как мы услышали топот копыт у крыльца и хриплый мужской голос. Ксения Георгиевна на всякий случай отправила меня в дальние комнаты, но тут же за мной пришла, едва узнав, что за мужчина решился нарушить ее покой в такой час.

Вернувшись в гостиную, в валившемся с ног от усталости мужчине я узнала… кого бы вы думали? Ну, конечно, Петра, и слезы брызнули из моих глаз с новой силой. Не зная, как выразить ему свою признательность, я запечатлела на его челе сестринский поцелуй. Не привыкший к таким моим проявлениям Петр одарил меня настолько изумленным взглядом, что я не выдержала и рассмеялась. Тем более, что его хранившая следы недавнего избиения физиономия представляла собой и без того достаточно забавное зрелище. Она была трехцветная, как приносящая счастье кошка, о чем я и заявила Петру, окончательно его смутив.

– Что это вы, матушка – то плачете, то смеетесь? И смех и слезы, по-другому не скажешь, – притворно заворчала Ксения Георгиевна, но по всему было видно, что и ее тронула такая беззаветная преданность молодого человека, и немного позже она призналась нам в этом.

Она даже всплакнула со мной за компанию, и прошло немало трогательных минут, прежде чем мы смогли заняться делом. А в нашем случае это означало обсудить все последние события и принять единственно правильное в этих обстоятельствах решение.

На это у нас ушла вся ночь без остатка, но разговор этот так важен что, пожалуй, ему следует уделить отдельную главу.