Текст книги "Огненное лето"

Глава 19

Пехота отправилась осматривать разгромленную колонну, а мы, пока еще было несколько минут, срочно проверяем технику. Вроде и били из засады, и отвечать нам никто особо не отвечал, а оказывается, стреляли. Вот что значит опыт. Кое-кого и из нас попятнали, так что сейчас срочно приступаем к осмотру танков.

«Махра» меж тем носится среди раздавленной и разбитой техники. Время от времени постукивают одиночные выстрелы. Из милосердия – мы ведь тоже люди. Кому по ногам проехали, кого вообще поперек раскатали. А вон двое согнулись над чем-то бесформенным, блюют вроде. Сразу видно, еще не сталкивались с последствиями танковой атаки…

Неожиданно вспомнилось, как на Финской наткнулись в лесу на группу наших попавших в засаду ребят. Там мертвецов раздели догола и свалили, словно дрова, в кучу. Да еще – для большего сходства, видимо, – керосином полили и подожгли. Мы так их и нашли: черных, полуобгорелых, чуть ли не штабелем сложенных… Я тогда за танк зашел – и все, что на завтрак и обед съел, там и оставил. Но подчиненным свою слабость не показал. Нас потом особисты таскали, в качестве свидетелей зверств финских империалистов, помню, мы даже какие-то международные протоколы подписывали…

Ну а здесь – картина немногим лучшая. Ага, возвращаются, даже тащат чего-то. Ну, ясное дело, трофеи! Что ж, пускай ребята духом воспрянут, а то только и слышно: «Отступаем, отступаем. Немец непобедим, всю Европу завоевал». Мы-то – не Европа! Долго запрягаем, да быстро ездим…

Десант залезает на броню, и колонна начинает движение к Починку. Здоровенный сержант просовывает в открытый люк туго набитый вещмешок и кричит:

– Это вам, ребята! Наши орлы насобирали!

Поблагодарив расторопного сержанта кивком, передаю подарок радисту: будет чем заняться, мне пока не до этого. Сейчас, главное, в засаду не попасть, а то будем друг друга по очереди бить.

Осматриваюсь… Чем ближе к городу, тем больше разбитой техники, и снова нашей! Дело ясное, авиация поработала. Интересно, а где ж наши-то соколы? Такое ощущение, что у нас самолетов вовсе нет – сплошные завалы вдоль обочин выстроились…

А это что?! На обочине стоит новенький, с виду – абсолютно целый КВ-2. Это какая ж скотина такое чудо бросила?! Приказываю двум последним машинам остановиться и выяснить, что с танком. Если на ходу – заправить и присоединить к колонне, а то у нас безлошадных экипажей еще на пять машин наберется. Успеваем пройти с километр, когда в наушниках трещит и голос Бабкина сообщает, что «двойка» абсолютно цела, только нет снарядов и солярки маловато. Зато недалеко, среди разбитых орудий и автомашин, нашлось и то, и другое, так что нас догонят уже три танка. Отличное известие, просто отличное! Ведь у этого несуразного с виду чудовища – мощнейшее морское орудие: насмотрелся я, как они надолбы гранитные крушили: пару раз даст – и дырка в четыре метра шириной. А дот – тот вовсе с первого раза в клочья! В городе такому цены нет, ни одно здание не устоит, главное, прикрытие пехотное дать – и хана любому Гансу или Фрицу.

Мне становится настолько хорошо от этого известия, что я начинаю мурлыкать про себя:

– Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо…

Ну, люблю я Утесова, после «Веселых ребят» полюбил. У нас в колхозе кино не было, зато в училище я уж вдоволь насмотрелся. Там же и к чтению пристрастился – у нас недалеко лавочка была букинистическая, так что почти все деньги, что домой не отсылал, на книги тратил. Особенно мне на душу Жюль Верн запал: «Таинственный остров», «20 000 лье под водой». Еще дореволюционные издания, какого-то Сытина. А потом уж читать некогда стало… Э-эх, где же мои книги теперь?

А вот и город! Да, сильно ему досталось: насколько хватает взгляда, торчат обломанными клыками развалины домов. Закопченные печные трубы на окраинах скорбно указывают в затянутое тучами небо: помни, солдат, не забывай! Отомсти! Нелегко смотреть на картину разрушения родной земли – вот он, новый, наполняющий сердце гневом и болью, порядок! Хочется ворваться с налета и крушить, крушить, крушить! Но нельзя – фашисты только этого и ждут. Я слишком хорошо усвоил преподанный нам урок: чуть расслабился – и следует зубодробительный удар…

Надо дождаться подходящие танки, хотя я и прекрасно понимаю, что это даст время окопавшимся в Починке немцам укрепить оборону и подготовиться к отражению атаки, но еще три машины здорово увеличивают шансы на успех, тем более что среди них «двойка» со своей сверхмощной пушкой. Ну а пока – небольшой концерт по заявкам публики!

– Батальон! Слушай мою команду! Огонь!

Гулко бьет по ушам первый выстрел. Казенник орудия резко откатывается назад и, будто нехотя, возвращается на прежнее место. Звенит по металлическому днищу выброшенная затвором курящаяся пороховым дымом гильза. Легкий дымок успевает просочиться в башню и из ствола, пока заряжающий закидывает новый снаряд. Плохо без вентиляции…

Эх, плохо все ж таки видно через перископ, но все равно, в одном месте замечаю подозрительное шевеление и приказываю сосредоточить огонь на этой точке. Мои предположения оправдываются после пятого или шестого разрыва – к небу взлетает, образуя в высшей точке дымное кольцо, огненный столб. Не иначе в склад боеприпасов угодили! Не самый большой, конечно, но и не маленький – на батарейный боезапас точно потянет. Кстати, вовремя – теперь немцам по нам нечем стрелять будет… и тут же в лоб словно бьют исполинским молотком. Но все-таки именно молотком, а не кувалдой. Затем еще и еще.

Бесполезно, ребята, у меня лоб – сто миллиметров, а у вас, похоже, какая-то противотанковая мелюзга, рассчитанная на Т-26… Но все равно неприятно – не ровен час, гусеницу порвет или каток расколет. Где ж этот гад замаскировался? Вон он! Передаю ориентиры. Наше чудовище с несуразно огромной шестигранной башней смело выкатывается вперед, хобот пушки шевелится, нащупывая цель. Расчет торопливо пытается закатить крошечное орудие за торчащую трубу. Ну-ну… Держите подарочек…

Бум! Ба-бах!

Когда дым и пыль от разрыва рассеиваются, от печки ничего не остается. Как и от немцев. На мгновение стрельба с их стороны утихает – похоже, эти еще не сталкивались с КВ-2. Между тем наше чудо-оружие с натугой проворачивает башню чуть в сторону, вновь гремит тяжелый, слышимый даже в грохоте стрельбы наших пушек гром морского 152-миллиметрового орудия. Есть, попали! Снова летят в разные стороны кирпичи и куски дерева…

– «Двойка», продолжайте огонь! Остальные – вперед! Максимальная скорость!

Резкий толчок, наш танк срывается с места, и тут же с ужасом замечаю приближающиеся черные черточки самолетов впереди. Бомбардировщики! Все, вот теперь – только вперед. Чем быстрее смешаемся с врагом, тем меньше вероятность, что немцы будут бомбить – не станут же они сбрасывать бомбы на своих? Тяжелую тушу машины подкидывает на неровностях, по броне весело барабанят осколки и разбрасываемые взрывами камни и кирпичи. Перед нами вырастает покосившийся сарай с торчащим позади массивным пушечным стволом. Ору:

– Дави!

Треск, скрежет, в разные стороны летят обломки строения, которое мы проходим насквозь, даже не замечая препятствия. И, завершающим аккордом нашей короткой симфонии – противный, раздирающий уши скрежет металла по днищу. Нас встряхивает, и танк снова мчится между сожженных домов. Мелькают впереди силуэты бегущих гитлеровцев, гремят оба пулемета, курсовой и башенный. Огненные струи трассеров гаснут в телах фашистов.

– Огонь! Дави их, дави!

Кричим мы вместе с наводчиком. Вот оно, упоение боя! Чужая кровь пьянит, как и чувство безнаказанности. Мы выиграли! «Юнкерсы» же, бессмысленно покружившись в воздухе, уходят, так и не решившись сбросить бомбы, а наши танки уже проходят городок насквозь, оставляя позади себя раздавленные в лепешку орудия, протараненные грузовики, мертвые тела врагов. Мы гоним их к мосту через реку, и в горячке боя четыре машины проскакивают его на другой берег.

С трудом удается докричаться до экипажей и вернуть их назад – ребята не понимают, что в любой момент могут стать добычей бомбардировщиков. А работы нам и в городе хватит – мы же его только прошли, а еще надо зачистить – в Починке полно недобитых фашистов.

Кроме того, на исходе боеприпасы и топливо. Какой-то запас – если дела пойдут не так, как запланировано – необходимо оставить для маневра на случай вражеской контратаки. Не бросать же исправные машины, потому что нет горючего?!

Танки занимают позиции на перекрестках, а пехота прочесывает дома в пределах их видимости. Если натыкаются на сопротивление, мы поддерживаем огнем. Это дает отличные результаты, так что к вечеру мы докладываем о выполнении боевой задачи. Когда темнеет, открываем подарок пехоты, тот самый вещмешок. Ого! Колбаса, сало, даже бутылка коньяка. О том, что это коньяк догадываемся по надписи на бутылке – привыкли, что у нас он обозначается звездочками.

Едва успеваем принять граммов по сто, появляется начальство с подкреплением, но поспать все-таки удается, хотя батальон поднимают в пять утра, приказывая срочно отходить в тыл. Понятно почему: у нас единственные танки, которые немцы не могут подбить, и подставлять их под бомбы – значит, потерять зря.

Наше место занимают танкисты Лукина и пехота с зенитным дивизионом, я же веду колонну назад. А там – приятная неожиданность: оказывается, за ночь саперный батальон оборудовал для наших машин полноценные капониры. Выкопаны убежища и для личного состава, да еще сверху все затянуто маскировочными сетями. Пожалуй, с воздуха нас точно не найти, тем более едва мы въехали в лес, как целая рота солдат тщательно замела все следы гусениц на дороге. Это нечто новое, однако вскоре выясняется, что эти ребята – бывшая команда бронепоезда. Привыкли пути маскировать на своей службе. Молодцы!

Тем временем на нас накидываются снабженцы, и начинается суматоха: машины заправляют, загружают до отказа боезапасом. Суетятся «чумазые» из рембата, торопливо устраняя мелкие поломки и повреждения. У моего танка меняют несколько держащихся на одном честном слове траков, на соседнем – торопливо регулируют топливный насос. А мы считаем попадания: на башне девять, да еще семь – на корпусе. Итого шестнадцать – именно столько раз смерть смотрела нам в лицо! Будь у них пушки помощнее, мы могли умереть уже шестнадцать раз. Но вчера костлявая к нам явно благоволила, видно, на потом оставила. Что ж, постараемся, чтоб про нас подольше не вспоминали в небесной канцелярии! А что для этого надо? Правильно! Обеспечить их работой так, чтоб не до нас было. То есть побольше фашистов уничтожить…

Нас не трогают целых полдня, до самого обеда. Но в пятнадцать-десять поступает новый приказ: выдвинуться на левый фланг, где идут упорные бои с танками противника, пытающимися окружить освобожденный нами Починок. Становится ясной дальнейшая военная судьба батальона: командование решило использовать нас в качестве эдакой палочки-выручалочки. Что ж, постараемся оправдать доверие…

Глава 20

Наш 4-й полк отведен на переформирование и пополнение. Особенно раздражает последнее: какое, в задницу, пополнение! Из всего полка уцелело десять самолетов, на эскадрилью не хватит.

Но уже в районе Ельни неожиданно приходит приказ: принять матчасть, немедленно пополнить личный состав за счет вновь прибывших курсантов – и в бой! Судя по лицу Гетманова, зачитывающего нам строки предписания, приказ нравится ему не больше, чем всем остальным.

В моей новой эскадрилье – снова верные «Чайки», новенькие, только с завода. И точно такие же, будто с завода, летчики. В свежем невыгоревшем повседневном обмундировании, с «курицами» на предплечьях и наивной верой в глазах…

– Товарищи красвоенлеты. У кого налет на боевом самолете менее сорока часов – выйти из строя.

Хорошенькое дело! Семеро из десяти. Спасибо тебе, товарищ кадровик!

– Замечательно. На «Чайках» летали?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант! – нестройно сообщают они.

Восхитительно… Вот чего мне сейчас еще не хватает для полного счастья, так это грамотно поставленной боевой задачи, и чтобы немедленно на вылет. Интересно, они на незнакомом самолете взлететь-то смогут?

Мама дорогая, неужто напророчил? К нам со всех ног мчится дежурный по эскадрилье, а за ним пылит наша полковая «эмка». Что случилось?

– Товарищ майор! Вторая эскадрилья проводит плановые занятия по освоению материальной части.

– Молодцы, – Гетманов улыбается. – Ну что, товарищ старший лейтенант, тогда сегодня продолжайте, а завтра, – его голос чуть заметно меняется, – завтра – в бой!

Вот так. На освоение нового для мальчишек самолета – один день. Что ж, начнем…

Как ни странно, но за этот день мы даже успеваем сделать два вылета. И, на удивление, не губим и не портим ни одного самолета. Хотя, конечно, ничему серьезному я ребят за эти считанные часы не научил…

Вечером мои новички чинно ужинают в столовой. Я сижу отдельно с единственным «стариком» своей эскадрильи, добродушным великаном-украинцем Сашкой Лисковичем. Бывший шахтер в полку с самого момента его формирования, то есть даже раньше меня. Он с аппетитом уплетает кашу, сдобренную салом и накрошенными в нее маленькими кусочками мяса. Смачно хрустит репчатым луком, каждый раз обмакивая его в насыпанную на блюдце соль. Неожиданно Александр на минуту отвлекается от еды:

– А шо, товарищу комэск, чи вы не чулы, шо воно таке нам назавтра товарищу майор приготовил?

– Откуда, Шуруп?

– Да мени один чоловик казав, що наши, – он хитро подмигивает и понижает голос, – до наступления переходять. А мы их з повитря прикрываты будэм.

Я замираю. В наступление? Давно пора! Значит, собрались наконец с силами и сейчас выметем это сволочь с нашей земли. Впрочем…

– Это кто ж тебе такое сказал, а?

Он подмигивает еще хитрее.

– Та вы, товарищу комэск, хиба не знаете, хто у нас тут командуэть? Генерал армии Жуков.

Жуков? Это какой Жуков? Тот, что начальник Генерального штаба? Победитель на Халхин-Голе? Тогда, пожалуй, дела и в самом деле должны пойти на лад. Он наверняка немцев побьет.

– Откуда такие данные? – я невольно сам понижаю голос, словно не могу поверить в нашу удачу. – Сорока на хвосте принесла?

– Та ни, – он широко улыбается, – дружка свого встретил. Земляка. У штаби. От вин и казав, що сам Жукова бачив, лично. А вин його знаэ, бо ще ранише, на Халхин-Голе тож бачив…

Что ж, солдатский телеграф – самый надежный вид связи, не доверять которому у меня нет ни малейшего повода. Значит, так и есть. А Лискович продолжает совсем тихо:

– За такэ не грех, – он заговорщицки трогает пальцем кадык, – зовсем трошечки…

Я вытаскиваю фляжку, Александр с готовностью подставляет стакан, залпом смахивает сто граммов коньяку и довольно морщится:

– Ф-ф-фух… О, це дило. Перед боем треба здоровья поправити та нервы трошки заспокоить…

– Давай-давай, успокаивай, только смотри, чтоб завтра ты у меня был как огурчик! Учти, товарищ лейтенант, ты завтра пойдешь со своим звеном замыкающим. Так что ответственности на тебе – будь здоров.

…Следующий день начинается с нелетной погоды. И хорошо, будет хоть время позаниматься с новичками. Под мелким моросящим дождиком я лишний раз гоняю мальчишек по приборам и оформлению кабины «Чайки». Хотя, конечно, кто на «ишачке» летал, на любом другом самолете летать сможет…

Погода устаканивается уже к вечеру. Наши самолеты еще со вчера стоят в полной готовности, с подвешенными 200-килограммовыми бомбами. Бомбометание, конечно, на практике не отработано, но посмотрим. Первый бой все покажет.

На следующий день вылетаем всем полком с нового аэродрома под Вязьмой на поддержку наступающих на Ельню войск. Сейчас мы покажем этим тевтонам, как князь Александр на этом… как его… Чудном озере, что ли? Ладно, потом вспомню.

Гетманов качает крыльями: «Внимание. Приготовиться!» Значит, начинаем. Внизу еле-еле видны черточки окопов, а чуть дальше… Дальше явно видны дымки артиллерийских выстрелов. Главная цель.

Командир тоже заметил вражескую артиллерию, и полк заходит на цель разворотом от солнца. Все шесть десятков самолетов разом устремляются вниз, где спустя секунду встают первые столбы разрывов.

Новички, разумеется, кладут бомбы в божий свет, как в копеечку. Ладно, все равно нас слишком много, так что из ста двадцати бомб хоть с полдесятка-то наверняка попадет! Да этой батарее, впрочем, даже и трех «двухсоток» с лихвой хватит…

Несмотря на надсадный гул моторов грохот разрывов прекрасно слышен, под нами бушует огненный ад, однако ничего еще не закончилось. Гетманов разворачивает нас обратно, и мы проходим по расположению батареи пулеметным огнем. Я вижу, как по низкорослому кустарнику разбегаются уцелевшие гитлеровцы. Бегите, вражины, бегите – от пули не уйдете.

Комполка пытается собрать всех, но тщетно. Мальчишки уже почувствовали свою силу и безнаказанность, поэтому не собираются оставлять немцев. Ну, чистые котята, которым мама-кошка впервые принесла мышь – гоняются чуть не за каждым солдатом.

Рядом ко мне пристраивается Гетманов, рукой показывает влево-вверх. Ну да, так и есть. Пришла расплата за нахальство: с запада к нам медленно, но неумолимо приближаются десятка два темных точек. Ох, сейчас нам достанется на орехи!

Чуть сбоку пристроился Лобов и еще несколько «стариков», мы идем лоб в лоб на эту ораву, оставляя за спиной резвящихся мальчишек…

И вдруг… нет, я просто не верю своим глазам! Неужели нам все-таки повезло?! Приближающиеся к нам самолеты оказываются не истребителями, а идущими на штурмовку наших наступающих дивизий «юнкерсами»…

Глава 21

Уже третья декада августа, а мы все торчим на одном месте, все в том же проклятом лесу! Уж не знаю, о чем и каким местом там наши начальники думают, но сидит у меня это все, знаете где? Вот-вот, именно там и сидит, правильно угадали! Ну, сколько можно на одни грабли наступать?!

Вот, например, очередной приказ: «Вперед, отбить Починок у немцев обратно»! Так честное слово, еле сдерживаюсь, чтобы до танка дойти и уже внутри высказаться! Враг прет со всей дури, забрасывает нас бомбами и снарядами, а мы стоим, насмерть стоим! Или, наоборот – ломимся в лоб, бессмысленно теряя людей, танки и орудия. Вот так второй месяц и воюем, пора бы хоть чему-нибудь научиться. Эх, одно слово – Жуков… Только и умеет, что солдатской кровью немцев заливать…

В расстроенных чувствах выхожу из землянки и смотрю на небо. Ясная сегодня погода будет. Солнышко поднимается, роса густая на траве так и серебрится, туман между деревьев потихоньку ползет. Красиво… Эх, сейчас бы на залив, треску закидушкой потягать или окушка пучеглазого выудить, «золотаря» в локоть длиной. Завялить его, да с пивом! М-м-м, вкуснятина… Да, мечты-мечты, где ваша сладость?

Вместо пива и вяленого окуня передо мной появляется посыльный из штаба полка, только какой-то он пришибленный, словно бочку соленой рыбы на себе пер.

– Товарищ капитан! Вас срочно в штаб вызывают!

Я с досадой сплевываю на траву:

– Опять наступать на Починок?

Тот секунду молчит, затем оглядывается и шепчет:

– Товарищ капитан, нас… окружили!

Не понял…

– Чего, чего?!

– Окружили нас, фашисты Рославль захватили! Что делать будем?

– Заткнись и молчи, нечего панику разводить! Если наши не прорвут кольцо, сами выберемся, вон у нас какая сила!

Я показываю ему на торчащую из-под земли башню КВ-2 и грубо толкаю его:

– Веди, Сусанин!..

Не врал лейтенант насчет окружения – проломил-таки Гудериан наши порядки! Слишком мы лобовыми атаками увлеклись, совсем про фланги позабыли. Вот они и натянулись, как та струна, а он по этой жилке своим танковым ножиком и чикнул. Со звоном все и лопнуло, ох, с каким звоном! На целых двенадцать дивизий полного состава звенело-грохотало, вместе со всеми нашими танками, артиллерией, складами…

Не ожидало, видите ли, наше командование такого коварства со стороны немцев! Думали, они – как на предвоенных учениях – тоже будут в лоб бить, своих людей и технику терять. А у нас народу больше, так что шапками их и закидаем…

Думаете, забыл я про того комиссара Рабиновича? Он ведь мог тогда людей в атаке не класть, а просто с рубежа расстрелять всех гансов из пушек! Так нет, им атаку вынь да положь! А что та атака никому, кроме Смерти с косой, и не нужна была – на это им плевать…

Ну за что нам это, за что?! Ведь сказал же когда-то один мудрый человек своим солдатам: «Ваша задача – не умереть за Родину! Ваша задача – заставить мерзавцев с той стороны умереть за свою Родину!»…

Вот как надо делать, а не класть людей тысячами в бесполезных боях. Силен враг? Так измотать его, выбить танки, посечь пехоту, заставить припасы зря израсходовать. А уже потом, когда фашист выдохнется, устанет – в лоб ему да поленом, да со всего маху…

– Батальон! Ста-а-ановись!

Дежурный докладывает. Я киваю, выхожу вперед и начинаю толкать речь. Сначала, конечно, не забываю восхвалить вождей, отцов-командиров и мудрость основателей (политрук удовлетворенно кивает), затем перехожу к главному, ради чего и построил ребят. Объясняю им ситуацию, но уныния в ответ, как ни странно, не наблюдаю.

Это радует. Нет, я серьезно – правда, радует: значит, они мне действительно верят. Отлично! Приказываю зампотылу срочно разжиться горючим и боезапасом, причем как можно больше, а экипажам – немедленно приступить к профилактическим работам, поскольку, когда станем прорываться, будет уже не до того. И малейшая поломка приведет к гибели боевой единицы. Вместе с экипажем, естественно…

Короче говоря, поскольку противоречащих моему решению приказов не поступает, мы спешно, но основательно готовимся к прорыву. А ночью небо на востоке вдруг взрывается грохотом и заревом. Полыхает так, что на случайных ночных облаках отсвечивают зарницы разрывов.

Похоже, наши пошли на прорыв… В следующий миг до меня доходит: без нас?! Забыли или сознательно бросили?! Ну, ничего себе! Такого даже я, уже много чего повидавший на этой сумасшедшей войне, не ожидал…

Прибегает взбудораженный старший лейтенант, командир нашего охранения:

– Товарищ танкист, товарищ танкист! А как же мы? А что же нас?

Он бессмысленно бормочет еще какие-то ненужные слова, а я чувствую, как внутри меня черным пологом поднимается злоба. На весь этот дурацкий мир, на эту проклятую войну, на то, что мне пришлось родиться в это проклятое время перемен…

Губы мальчишки-лейтенанта трясутся, и я сильно подозреваю (гм… очень сильно подозреваю), что он прямо сейчас разрыдается от обиды.

– Успокойтесь, товарищ лейтенант! Вы же командир Красной Армии! Какой пример подаете подчиненным?!

Бесполезно. Помнится, кто-то говорил, что в такой ситуации надо дать пощечину, но сейчас я ощущаю тянущиеся ко мне из темноты взгляды сотен глаз. Ну и что подумают мои, да и его бойцы? Будто мы начинаем сводить счеты между собой? Всем же не объяснишь, в чем дело…

В итоге я просто ору изо всех сил:

– Смирно! Как стоите перед старшим по званию?!

В набрякших слезами глазах появляются проблески мысли. Трясущиеся руки начинают лихорадочно ощупывать воротник, голова поднимается, ладонь рефлекторно проверяет правильность расположения пилотки.

– Простите, товарищ капитан! Растерялся, поддался панике.

– То-то же, лейтенант. Даю вам тридцать минут, сверим часы.

Мы демонстративно подводим стрелки у всех на глазах.

– В два часа тридцать минут предоставьте мне списочный состав своего подразделения с полным списком вооружения. Вам ясно, товарищ лейтенант?

– Так точно, товарищ капитан! Разрешите выполнять поставленную задачу?

– Выполняйте, товарищ лейтенант!..

Вот так. А между прочим, из мальчишки будет толк, если не убьют раньше срока, например, прямо сегодня ночью. Молодец, сразу меня понял! Не зря мы с ним орали во все глотки: поставленная задача, подразделение… пусть теперь все думают, что отцы-командиры заранее знали, что оставлены мы здесь не просто так, а с каким-то заданием. И будем делать то, что нам поручено вышестоящим командованием…

Общий сбор офицеров в моей землянке. Мы планируем прорыв. Времени у нас не так много, по сути – ровно столько, сколько понадобится немцам на зачистку окрестностей. Они-то ведь знают, что где-то здесь находится подразделение русских тяжелых танков, и станут искать батальон в первую очередь.

Значит, нужно срочно организовать разведку, выяснить, где находится наиболее уязвимое для прорыва место, и ударить именно там. Причем выходить желательно прямо сейчас, пока еще темно. Фашисты-то ведь наверняка читали довоенные наставления РККА, где категорически запрещается передвижение в ночное время…

Сколько у нас там до рассвета? Два часа? Три? Будем считать, что два. Как раз успеем проскочить до леса, там станем на дневку, а разведка пока пошарит в округе. Все, выполнять, товарищи офицеры!

Поспешно собираем имущество, пехоту охранения сажаем на броню – и два часа на максимальной скорости. Но расчет себя оправдывает: немцы не смогли себе даже представить, что советские танкисты пойдут нагло, с включенными фарами, не таясь, словно хозяева! Впрочем, мы и есть хозяева своей земли! И не нам бояться врага…

Меня будят. Разведка вернулась. Удачно сходили ребята, раз все здесь. Но на этом удача и заканчивается – слушая их, мы все мрачнеем. Недалеко от нас дорога, по которой гонят колонны наших пленных. Очень много, тысячи… Почему?! Почему они сдались?! Разве не могли стрелять, убивать врагов, зачем надо было сдаваться, бросая оружие и поднимая руки вверх в жалкой попытке вымолить у врага жизнь? Все, стоп, сейчас не время для подобных размышлений…

А вот это важно: неподалеку расположился штаб какой-то части. Возьмем на заметку… Короткий завтрак сухпаем – и команда «вперед». Точнее, назад, на восток, туда, где светится от яростного огня войны рассветное небо, где сейчас тысячи наших бойцов дерутся насмерть…

Эх, хороши наши разведчики… Какой же это штаб?! Это – рембат, ремонтный батальон! Мы врываемся в деревню с двух сторон. Гулко бухает пушка, превращая в груду обломков застывшую у избы «четверку». В сумраке рассвета хорошо видны нити трассеров, обрывающие жизни мечущихся в панике немцев. Вспыхивает подожженный сарай, и в свете пламени пехота сгоняет на деревенскую площадь уцелевших врагов.

Наши трофеи как никогда богаты – почти двадцать подбитых немецких танков, стащенных сюда со всей округи, плюс несколько ремонтных летучек, кран и две спецмашины. Зову своего лейтенанта, чтобы объясниться с пленными.

Валера Пильков появляется перед нами, словно революционный матрос: его комбинезон крест-накрест перепоясан пулеметными лентами, в руке – ППД. Где он только его выискал? Объясняю задачу, и лейтенант бойко тарахтит по-немецки.

Пленные выталкивают полуодетого верзилу. Ага, вот и старший, хорошо, что уцелел. Выясняем, что к утру вполне возможно запустить две «штуги»[2]2
  Штуги – самоходная артиллерийская установка на базе PzKpfw-III, использовавшаяся вермахтом в качестве истребителя танков.


[Закрыть], одну «троечку», две «четверки». Могли бы три – но как раз третью мы и превратили в металлолом окончательно.

Под присмотром немцы берутся за работу. Перефразируя – не за совесть, а за страх. Достаточно взглянуть на злые лица наших бойцов, чтобы забыть обо всем на свете и пахать не покладая рук. Хотя мастера они действительно классные, работают четко и дело просто горит в их руках. Ничего лишнего, каждое движение отточено, поневоле залюбуешься, забывая, что перед тобой враги.

Впрочем, настоящее умение на Руси испокон веков вызывало только уважение, даже здесь и сейчас. Среди нашего пехотного охранения немало танкистов, оставшихся без техники: наш командир полка подсуетился, чтобы держать под рукой резерв специалистов. И сейчас они нам очень даже пригодились. Под руководством Пилькова и немца-инструктора ребята в срочном порядке осваивают трофейную технику, а мы пока заправляемся. Вот теперь можно пойти и днем! Вперед, в середину и в тыл колонны поставим фашистские машины, а наши пойдут между ними в качестве «трофеев». Проскочим!..

Я смотрю на часы – пора выступать. Немцев решаем пощадить: все-таки они хорошо поработали, действительно на совесть… Правда, под конец все ж таки устроили им пытку при помощи супа, каши и разговоров о пролетарской солидарности. То есть накормили завтраком, после которого Валера попытался их сагитировать. Пусть я по-немецки и не понимаю, зато хорошо вижу, что все наши лекции им, как об стенку горох. То ли они так своим фашизмом оболванены, то ли мы чего-то недопонимаем? Ладно, в конце концов, я вовсе не замполит, чтобы беседами такого рода заниматься… мне только сагитированных фрицев в отряде не хватало…

Пленных загоняем в здоровенный колхозный сарай, на ворота которого вешаем блин поставленной на боевой взвод противотанковой мины, найденной среди захваченного имущества. Честно предупреждаем об этом немцев, предостерегая от попыток раньше времени выйти наружу. Пусть сидят, отдыхают после внепланового трудового утра…

Кстати, спасибо им за карту – теперь мы знаем, что до наших всего двадцать километров. По-хорошему – это час хода. Объявляю об этом ребятам, и к небу взлетает мощное «ура».

Быстро перестроив колонну так, как решили на командирском совете, начинаем движение. Вперед! За Родину! За Сталина!