Текст книги "Огненное лето"

Глава 31

– Товарищ майор, команда пополнения летного состава из… – голос сбивается и слегка вздрагивает, – бывшего 2-го штурмового авиационного полка, в составе 5 самолетов и 12 пилотов прибыла в ваше распоряжение. Старший по команде – старший лейтенант Столяров.

– Товарищ майор. Команда пополнения наземного, технического и вспомогательного состава из… – голос твердый и бестрепетный, – бывшего 2-го штурмового авиационного полка, в составе 13 автомашин и 52 бойцов и командиров прибыла в ваше распоряжение. Старший по команде – майор Чебатурин.

Нас отдали на доукомплектование 4-го штурмового полка. Большая часть техников, оружейников и наземных служб передана в другие части, а мы теперь здесь. Их тоже потрепало, но, конечно, не так, как нас.

– Вольно, товарищи, – Майор Рейно пожимает нам руки, улыбается, но в глазах у него лед. – Проходите, присаживайтесь. Как я понимаю, – майор смотрит на мои награды, – боевой опыт у вас уже имеется, так?

– Так точно, товарищ майор. Правда, награды эти в основном еще за Финскую…

– За Финскую? – он неожиданно оживляется. – А у кого там летал?

– В 26-м истребительном. У Лиходеева.

– А я – в 7-м… Соседями были… – его взгляд теплеет. – Ну, товарищи, давайте подумаем вместе: кого куда…

Из состава нашего прежнего полка в должностях не понизили только меня и… Чебатурина. Теперь он снова начальник особого отдела. За день до нашего прибытия в 4-м погиб во время вражеского авианалета особист, и майор занял его место. Собственно, меня еще и повысили – в том же 4-м повыбило всех комэсков, кроме одного – старшего лейтенанта Меспанова.

И, когда майор Рейно узнал, что я уже был комэском, он тут же загорелся. А новая эскадрилья вполне ничего себе – ребятки, хоть и зеленые, но цепкие. Так что уже 28-го я вылетаю с ними на поддержку наших в районе Ельни. Километрах в пятидесяти от аэродрома нас принимают под защиту «ишачки».

Первый раз за эти пять дней я вижу краснозвездные истребители, которые сопровождают штурмовики по всем правилам боевого искусства. То есть аккуратно, точно на параде, построившись звеньями выше и правее нас.

Ага, на параде, мать вашу! В одну секунду четкий строй превращается в жуткую вертящуюся карусель – полдесятка «мессеров», вывалившихся из-за низкого облака, накидываются на И-16 сопровождения… Да что ж вы делаете, гады?!

Вместо того чтобы атаковать незваных гостей всем скопом, истребители встают в оборонительный круг – навстречу немцам бросаются только двое наших, но одного из них сразу же поджигают, и он, крутясь осенним листом, сваливается к земле. А второй – молодец! Нападает, уворачивается, кидается из стороны в сторону, из всех своих сил пытаясь не допустить немцев к нам.

А чуть в стороне крутится круг, в который стали его трусливые подонки-однополчане. Э-эх, была б у меня связь с истребителями, я бы им сейчас сказал пару ласковых! Ну, ничего, если вернусь – все в отчете изложу.

– Березы, Березы, я – Береза-один. Идем на цель, на бой не отвлекаться!

Сказать-то я сказал, да только вот сейчас эти гады добьют нашего последнего защитника – и за нас примутся. Успеть бы только, только бы успеть…

Не успели. «Мессеры» врываются в наш строй, как коршуны в курятник. Сразу вспыхивают два Ила. Вижу, как от обоих отделяются черные фигурки и летят вниз. Краем глаза успеваю заметить белый купол, но дальше смотреть некогда. Эскадрилья встает в круг, может еще и удастся отбиться. Ну, где ж вы, «ишачки» родненькие, суки трусливые! Где?! Вам бы сейчас на них кинуться, да в куски и порвать, когда они нами заняты.

Как бы не так! «Ишачки», похоже, струсили окончательно. Вертясь в смертельной карусели, я вижу, что истребители так и не сломали свой круг. Боятся, гаденыши, а нас сейчас…

Кажется, нам повезло. То ли у них бензин кончается, то ли поняли, что просто так мы не дадимся, но немцы неожиданно разворачиваются и отбывают восвояси. Так, а где там наш эскорт? Удрали, герои…

Мы снова собираемся в строй и на предельно малой высоте подходим к Несвижу. Я четко различаю тоненькую неровную линию траншей и пятнышки ячеек, возле которых расцветают и мгновенно увядают черные цветы артиллерийских разрывов. Вот это мы сейчас и будем прекращать, благо цель уже видна – вон они, артиллерийские батареи, что ведут огонь по нашим бойцам. Ну, теперь держись, немчура, возмездие, как в Библии сказано, «грядет с небес»…

Четко, как на учениях, заходим на штурм. На 150 метрах – сброс. Освободившийся от смертоносного груза самолет ощутимо вздрагивает и, словно норовистая лошадь, рывком ускоряется. Я не вижу, но чувствую, как там, внизу, аккуратные металлические коконы бомб превращаются в маленькие огненные смерчи, несущие смерть и хаос всем, кто оказался вблизи.

С разворотом набираю высоту, и смотрю на дело своих рук… то есть бомб. Ага, хорошо положили – расстреливать уже и нечего, и некого. А кто это у нас такой смелый колонной по дороге идет?

– Березы! Я – Береза-один. Цель – колонна на дороге. Атака!

Илы валятся на крыло и, будто с горы, скользят вниз. А командир колонны-то – дурак! Или подготовка у немцев стала совсем аховая. Ну кто же при команде «воздух» на дороге залегает? Нет, спасибо, конечно, мы негордые…

К залегшим тянутся хищные огненные пунктиры трасс. Пошла потеха. Пускаю самолет на предельно малой, до земли – всего метров восемь-десять. Прямо передо мной возникают бегущие люди в серо-зеленом обмундировании. Один из них оборачивается, и я на мгновение вижу его распяленный в немом крике рот и безумные, выскакивающие из орбит глаза. Ну, привет вам на Русской земле, гости дорогие!..

Мы прорабатываем залегших пруссаков, потом я разворачиваю эскадрилью, и идем на второй круг. С десяток темных фигурок все еще бестолково мечется в разные стороны, но большая часть уже лежит вдоль дороги. Спокойно так лежат, ничего уже не боятся…

Ах ты наглец! Ты еще в меня из своего дробовика целить будешь? Ну, лови… Черная точка укладывается в прицел. Н-на!

Так, вроде все.

– Березы, Березы, кончаем работу. Уходим. Домой, ребята.

Моя эскадрилья в хорошем темпе собирается, и мы идем почти ровным строем. Хорошо проработали, теперь бы еще до дома спокойно добраться…

Ага, сейчас!

– Внимание всем! На одиннадцать часов – противник, всем приготовиться…

Все-таки немцы – наглый народ! Вчетвером на десятерых – нахалы! А чего это мы будем в оборону вставать? А ну-ка…

Все второе звено вместе со мной резко лезет вверх, а остальные, под командой нашего комиссара эскадрильи политрука Петровского, крадутся понизу. Что, гансы, страшно?

Немцы попались какие-то непуганые. Прут в наглую, даже не понимая, чем для них чревато влезть в такие вот «ножницы». Ай, молодцы! Ну еще чуть-чуть, ну еще капельку… Есть!

– Всем! Атака!

Мы валимся сверху, разгоняясь на снижении, а Петровский резко поднимает своих. Ага, похоже, теперь они задергались – двое кидаются к нам, двое остаются разбираться с нижними. Хорошая это идея, господа фашисты, только пришла она к вам в головы не вовремя. Я легко проскакиваю немцев, идущих мне наперерез, и устремляюсь к той паре, что осталась внизу – они-то меня не видят! Один из них сразу же попадает в прицел…

«Мессершмитт» исчезает в облаке взрыва. Куда я там ему попал – не знаю, но получилось здорово. Второй немец, ошалев от увиденного, пытается увернуться от меня и вываливается прямо на Ил Петровского. Политрук не промахивается, и «мессер», оставляя за собой дымный след, битой влет уткой валится вниз.

Второй пары можно не опасаться: оценив бесславный и скорый конец своих напарников, они разворачиваются и удирают со всей возможной скоростью. Скатертью дорожка, все равно преследовать не будем! А теперь – домой…

До аэродрома добираемся быстро и спокойно. Молодежь радуется и, заходя на посадку, каждый из них считает своим долгом покачать крыльями и выполнить небольшую горку в знак удачного вылета. Вот же дети…

Я сажусь последним. Штурмовик легко бежит по полю. Фонарь отъезжает назад, и я тяжело вываливаюсь из самолета. Мой технарь протягивает мне зажженную папиросу:

– Как леталось, товарищ старший лейтенант?

Как леталось? Минус два самолета, плюс сотни две гитлеровцев и гаубичная батарея в придачу. А летчики-то наши, тю-тю – выпрыгнули.

– Хорошо леталось, товарищ младший сержант.

Паренек расцветает от услышанного. Он подхватывает ведро с водой и сливает мне, пока я умываюсь и отфыркиваюсь.

Что новенького слышно?

Паренек сразу же серьезнеет. Улыбка сбегает с его широкого лица, и он, понизив голос до шепота, сообщает:

– Товарищ комэск, говорят, немцы Киев взяли…

Как, Киев взяли?! Да нет, не может быть, это ошибка! Провокация!

Я хватаю техника за грудки:

– Ах ты, шкура, провокатор! Ты что, сукин сын, панику разводишь! Да тебя за это под трибунал! Кто тебе сказал?! Я спрашиваю: кто тебе сказал, что Киев, мать городов русских, сдали?!

Сержант мотается у меня в руках, точно тряпичная кукла. Его глаза стекленеют, губы трясутся, из уголка рта тянется тоненькая струйка слюны…

– Ты что, не понимаешь: это ж сами немцы, через агентуру, панику распространяют! Говори, сволочь, кто нашептал?!

– Товарищ старший лейтенант! – окрик, резкий, как выстрел. – Что здесь происходит?

Прямо передо мной стоит Чебатурин с двумя бойцами. Он подходит ко мне, разжимает мои пальцы, и техник мешком оседает на землю. Затем майор протягивает руку:

– Отдайте.

Что «отдайте»? А-а… Совершенно не помню, откуда у меня в руках оказался пистолет. Но надо ж объяснить.

– Товарищ майор. Ему какая-то сволочь сказала, что наши Киев сдали. А он не говорит, кто.

– Понятно… – Чебатурин буровит меня тяжелым взглядом. – Товарищи бойцы, свободны, – особист снова поворачивается ко мне. Он ничего не говорит, просто смотрит на меня каким-то особенным взглядом. И я понимаю, что это – не провокация, что немцы и в самом деле в Киеве. Ему, наверное, очень горько, так горько, что он ничего не может сказать.

– Товарищ майор, как же это?

Он вдруг крепко берет меня за плечо и тихо произносит:

– А вот так! Так! Мы не доработали. Я не доработал, не доглядел. Видел сам, как наши бегут? А почему? Потому, что командиров таких, которые вместо того, чтобы бойцов готовить, водку жрали в три горла да по бабам шлялись, стрелять надо было, сук продажных! А с ними миндальничали, отпускали, оправдывали… Вон наш Лобов, к примеру. До сих пор меня врагом считает, что его в свое время посадили. И что? Сам-то он летчик – будь-будь, а чего ж он полк-то не натаскал? Что ж вас в первом же бою порвали, как кутят? Эх, вы…

Круто развернувшись, он тяжело идет прочь. Его плечи опустились, спина ссутулилась. Я смотрю ему вслед. Теперь я, кажется, знаю, как выглядит человек, убитый горем…

Глава 32

Немецкий самолет всегда можно отличить от нашего, даже вовсе не разбираясь в силуэтах. Как? Да по звуку. Когда наш идет – мотор ровно работает, словно жук огромный гудит: «У-у-у-у». А немец – прерывисто как-то, со стоном, будто жалуется мотор, не хочет свое черное дело делать.

С авиации Новое Бородинское сражение и началось. Вначале «юнкерсы» пожаловали – рубеж-то толком не успели замаскировать. Хоть все в землю-матушку глубоко зарылись, да сверху-то все видно. Ну и начали нас железным дождиком поливать…

Правда, дали им по зубам неплохо! У нас там двадцать четыре зенитки стояло, по 85 мэмэ каждая, так что устроили им ласковую встречу! Гансы, правда, не отступили, а вызвали подмогу – «мессеры», на подавление. Ну и этих тоже встретили – и бойцы из винтовок палили, и счетверенные «максимы» трассерами тучи в клочья рвали, и прочие не отставали. Наши ребята, например, ДТ с танков поснимали и тоже давай гвоздить! Так что немцам не особо развернуться удалось…

А когда стервятники убрались, мощный взрыв раздался – это саперы под самым носом у фрицев мост рванули. Молодцы ребята! Мотоциклисты, человек пятьдесят, правда, успели проскочить, но танки – нет. Три штуки сразу на мины напоролись, еще около десяти – обойти решили и стали разворачиваться по обе стороны дороги. А мы только этого и ждали – как только они борта на развороте подставили, так в них и ударили! Еще четыре «тридцать пятых» черным дымом на небеса изошли. Хороший такой затор получился… Правда, сам-то я этого не видел, в резерве стоял, но мне один лейтенант саперный рассказывал…

А четырнадцатого с утра все по-новой началось. В этот день я впервые и увидел, как «катюши» работают…

Мы проснулись от жуткого грохота – немцы начали артподготовку. Столбы огня и дыма взлетали выше деревьев, под которыми наши танки стояли. Казалось, что секундная стрелка стоит на месте, и время замерло. Но вскоре огонь начал смещаться в сторону. И как только стрельба перешла на другой квадрат, я выбрался наружу и осмотрелся. Повезло. Ни один танк не пострадал, разве что осколками попятнало. Можно сказать, отделались легким испугом.

Правда, потом авиация пошла, но это уже как-то спокойней было, поскольку вчера им от души наваляли, и сегодня фашисты остерегались, вывалив бомбы, как на душу положило… И – подальше от зениток.

В итоге почти все на нейтральную полосу и улетело…

– Танки!!! – крик донесся до меня с расположенной неподалеку гаубичной батареи. Артиллеристы засуетились, забегали расчеты, зашевелили хоботами гаубицы. А буквально через минуту уже рявкнул первый залп, больно ударивший по ушам.

– Майор! Давай вперед! К пехоте! Немец жмет – жуть!..

Рядом со мной стоял связной, неслышно подобравшийся за грохотом пушек. Приказ был по всей форме, за размашистой подписью командарма. Ясно… Выбежав перед линией своих танков – рации по-прежнему были не у всех – я подал сигнал и, когда мой командирский КВ двинулся, заскочил на броню.

Вот в этот самый момент над головой что-то и проскрежетало, перекрывая даже звук танкового дизеля и грохот артиллерийской батареи. Вскинув голову, я успел заметить, как над нами, изрыгая огненные хвосты, пронеслось в сторону немецких позиций нечто. А секунду спустя впереди, на поле, по которому ползли немецкие танки, вспыхнули багрово-рыжие клубы разрывов…

Да, такого я еще никогда не видел! Это были не просто взрывы – гигантские клубы огня! Уцелевшие немцы бросились в разные стороны, даже не обращая внимания, куда бегут – кое-кто выскочил прямо на пехотные пулеметы, которые сразу же открыли огонь в упор.

Скользнув в башню, я поймал в визир прицела граненую башню ближайшей «тройки».

– Бронебойный!

– Есть, бронебойный!

По звуку сочного клацанья затвора мехвод остановился:

– Короткая!

БАХ! И одновременно – Дзинь! – кто-то всадил в нас болванку. Х-ха, молодцы, немцы, не теряются! Но куда вам…

Вперед! Клац! Короткая! БАХ! Осколочный! Осколочный, твою мать! БАХ! Горишь, сволочь! Бронебойный! Сидорчук, бронебойный давай! Что ж ты, раскудрыть твою через коромысло… угорел! Ох ты ж, нашел время… Клац! Короткая! БАХ!

Гильза выскакивает, и я в горячке подхватываю ее руками на лету, чтобы сразу выкинуть в открытый люк… горячая, стерва! Сидорчук, сукин ты кот, давай, поднимайся! Что?!

Металлический удар сотрясает меня до костей. По инерции врезаюсь головой в броню, короткий треск и искры из глаз – что же вы, гады родные, делаете, а?! Да понял, понял я, что таранили! Клац! БАХ! СИДОРЧУК!!! Коля! Давай! Жми! Дави гада! Ракета?!

С трудом выныривая из омута короткого боя, выставляю ствол своего Рдултовского наружу и жму на курок, давая сигнал к отходу. Вовремя! Еще метров пятьдесят – и сами бы выскочили на минное поле, где уже смрадно чадят восемь немецких танков…

Дзинь! Взззиу! Да где же эта сволочь?! Разворачиваю башню назад, но ничего не вижу. Сидит же где-то гад со своей пукалкой! Мне-то не страшно, у меня броня такая, что Гитлеру в самом страшном сне не снилась, а вот легкие машины вспыхнут, как порох… «Сороковка» вообще винтовочной пулей пробивается чуть ли не насквозь…

Все! Прикрываем! Прикрываем, я сказал… Ушли! Топливо! Давай, пехота, помогай, кати сюда бочки. А вы, орлы, на погрузку боезапаса, живо! Мать вашу…

Лихорадочно закидываем снаряды в боеукладку, заливаем солярку в баки. Мехвод что-то бормочет про фильтры, но я посылаю его по известному адресу, и он замолкает. Вот так, и нечего обижаться! Давай, помогу – я выхватываю у него кувалду и сплеча молочу по гусенице, загоняя пальцы назад – вечно с ними на КВ проблемы.

– Проверь фрикцион! Не перегрел? А тормоза?! Нормально? Ну смотри, Онищенко, смотри. А ты, Сидорчук, чего творишь?! Какого ты свалился?! И где запасные рукавицы? Видишь? Нет, видишь? Что это, по-твоему?! Ах, волдыри… А почему они у меня, знаешь?! Я тебе сколько раз говорил – в бой с открытым люком идти! Почему я свой нараспашку держу, а ты свой задраиваешь?! Сколько я тебе говорил?! Да тыщу раз, наверное! Спишу в пехоту и весь разговор! Я выстрелил – ты гильзу сразу вон, наружу! При чем тут «страшно», Сидорчук? Снаряд по прямой летит и в люк никогда, слышишь, ни-ког-да попасть не может!!! Это тебе не миномет! Чего? НЕ СЛЫШУ!..

…Да понимаю я, что у парня первый бой, что растерялся, что жить хочет. Но если сейчас ему слабину дать – все. Капут и ему, и экипажу. А я тоже еще жить хочу, так что пусть он меня больше, чем немцев боится! Чего я так злюсь? Да потому, что он свой люк вообще наглухо задраил, а это значит, случись что – и стрелок-радист сразу покойник, потому что выскочить не успеет…

Между тем все потихоньку двигается. Пока я рычал на своих, нам погрузили снаряды, проверили ходовую, залили под горловины баки. Можно драться и дальше. Кстати, интересно, сколько ж раз в нас сегодня попали? Ну-ка, подсчитаем…

Подсчитываю… Четыре свежие вмятины и две борозды. Отличная машина. Танк. Именно так, с большой буквы…

Что? Что?! По машинам!!!

…Не успели мы отбить первый натиск, как последовала вторая атака. Приказ как никогда конкретен: не просто остановить, но и уничтожить «коробки» врага по максимуму. Всеми силами выбивать у них танки. Как можно больше – вот главная и на сегодня, и на последующие дни задача.

Вновь короткий рывок к линии обороны, где идет самая настоящая мясорубка. Не только на земле – в воздухе тоже. Наконец подоспели наши самолеты, в которых я опознаю знакомые Илы, вроде того, на котором воюет мой брат Вовка. Немцы бросили против них свои самолеты, и сейчас в воздухе идет настоящее сражение, ничуть не хуже, чем на земле! И там, и тут мелькают огненные трассы снарядов и пуль, рвутся клубы разрывов, мелькают обломки плоскостей и брони. Беспрерывно крутятся юркие остроносые машины, время от времени из-под крыльев вырываются огненные стрелы реактивных снарядов.

Мы же, не обращая никакого внимания на немецкие самолеты, подползаем к нашим окопам, открывая огонь по наземным частям. И здесь наши легкие танки неожиданно оказываются на высоте! Пусть у них и картонная броня, но зато их пушки вполне хватает даже средним немецким «трешкам». Нет, все-таки хорошо, что в свое время на них поставили сорокапятку! И теперь их снаряды уверенно выводят из строя вражеские машины.

Наконец, немцы не выдерживают и начинают откатываться, взамен вступает их артиллерия, и я торопливо отвожу свои машины назад, за линию их огня. Злосчастный Т-40 остается на месте – близким разрывом ему перебивает узкую гусеницу. Хорошо, хоть экипаж уцелел, а танк… давно я хотел от этого недоразумения избавиться! Мы подхватываем ребят на броню и уходим в лес, пережидать обстрел…

Оббегаю своих, интересуюсь состоянием и наличием боезапаса. Да, хорошо постреляли – осталось около половины положенных по штату снарядов, патронов для пулеметов, правда, побольше. Из ДТ почти не стреляли, так что… Твою мать!!! Над линией окопов взлетает в небо алая ракета. Снова пошли! По машинам! Атака!..

Выбрасывая из выхлопных труб клубы черного дыма, мы мчимся на максимальной скорости к нашим ребятам. Дело плохо! Под прикрытием артобстрела немцы подкрались очень близко, и сейчас идет драка уже в окопах. Панорама выхватывает оскалившего зубы высоченного немца, вытаскивающего нож из распростертого перед ним тела в грязном рваном ватнике. Стереть с лица улыбку фашист не успевает – короткая очередь валит его прямо на тело своей жертвы. Дави их! ДАВИ!

Вздыбившееся на бруствере тело КВ тяжело плюхается прямо на залегших немцев. Сочного хруста раздавливаемых тел за грохотом вентилятора и дизеля, конечно, не слышно, но я ощущаю его подсознательно. Мне видится, как широченные гусеницы рвут в клочья слабые тела и вминают их в мерзлую землю…

Давай!!! Тарань! Крохотный Pz-I пытается увернуться. Бесполезно! Многотонная туша бьет его в борт, тот переворачивается, и мы наползаем на его чахлый корпус. Внезапно наш танк словно бы проваливается вниз, но это просто плющится каркас немца.

Перед оптикой мелькают искры очередного рикошета. А это еще что? Справа возникает пылающее облако, полностью скрывающее танк. Даже корпуса не видно, но по характерной ходовой опознаю один из наших БТ. Сволочи…

Снаряд! БАХ! Клац! Короткая! БАХ! Клац! Короткая… Дави! Не уйдете, гады! Все здесь останетесь! Все до единого!..

Осенью темнеет быстро, и с наступлением сумерек все останавливается. В полутьме мы торопливо готовимся к завтрашнему бою. Я пишу донесение в штаб, сообщаю о своих потерях. Т-40, два БТ, все «двадцать шестые». КВ и пять БТ-7 – вот и все, что у меня осталось. Но размен достойный! Получилось один к трем, так что ребята погибли не зря. Честно разошлись, дорого отдав свои жизни.

Из экипажей подбитых танков уцелело всего пять человек, я уже отправил их в тыл вместе с ранеными. Ну и где же обещанные «тридцатьчетверки»? Наше счастье, что у пехоты хватает пушек… пока хватает.

С тоской вспоминаю грозные ЗИСы, с которыми я познакомился на Украине…

Наконец, в последний раз окинув придирчивым взглядом все свое «хозяйство» и убедившись, что делать больше нечего, лезу под танк. Откидываю пришпиленный к земле брезент, устраиваюсь поудобнее и погружаюсь в короткий и беспокойный военный сон…