Текст книги "Огненное лето"

Глава 5

…Я стою у края железнодорожной платформы, встречаю. Нет, не девушку – если бы! Новую технику. Уже почти вся бригада перевооружилась новенькими ленинградскими КВ. И вот теперь настал черед моего батальона.

Старые танки уехали неделю назад, а вчера нам объявили о том, что сегодня прибывают новые машины. Весь вечер батальон находился в эйфории от предвкушения долгожданной радости. В конце концов, сколько можно завидовать другим подразделениям бригады, которые уже катаются на новеньких красавцах?

Но теперь и мы пересядем на грозные танки, названные в честь первого рабочего маршала Ворошилова. Чу, вроде гудок! Вскоре появляется мощный «фэдэ», с видимой натугой тянущий тяжеленный эшелон. Но что это?! На платформах стоят все те же Т-28…

Мое горло сжимает обида: за что?! Вся бригада имеет новейшие танки, а моему батальону опять устаревшие «двадцать восьмые»?! На лицах бойцов разочарование, да и сам я едва сдерживаюсь, чтобы не выматериться в голос и не бежать устраивать разборку с командиром корпуса генералом Хацкилевичем. Приказ никто не отменял. А он гласит четко: принять и разгрузить новую технику. И нигде не сказано, что новая техника должна быть именно КВ или Т-34…

Паровоз из последних сил дотаскивает вагоны и замирает, выпуская последние клубы пара. Резкое шипение, и из белого облака появляется сержант НКВД, сопровождающий эшелон:

– Вы капитан Столяров?

– Так точно, я.

– Сержант Иванов. Сопровождаю эшелон. Получите и распишитесь.

Он открывает полевую сумку и извлекает из нее толстенный пакет. Это паспорта и бумаги на танки. Расписываюсь в нужной форме, козыряю на прощание, и «энкэвэдэшник» уводит конвой в здание вокзала. Подаю команду:

– К разгрузке эшелона приступить!

Сам достаю папиросу и закуриваю, надеясь, что горечь табака отобьет горечь обиды. Между тем замечаю, что эти танки чем-то все же отличаются от наших прежних машин: вон и пушки другие, вроде как подлиннее. И броня… Лихорадочно открываю книжку руководства по эксплуатации и обалдеваю: однако! Лоб – восемьдесят мэмэ, борт – сорок, пушка – КТ.

Мое настроение начинает медленно подниматься вверх. Ничего себе: двигатель мощнее старого на целых сто лошадок! Танковое переговорное устройство, система автоматического пожаротушения, установка дымопуска, внутреннее переговорное устройство вместо древнего «Сафара» – теперь все должно быть нормально слышно.

И главное – рация! Антенна – вот она, чуть сзади башни, и даже поручень больше не выдает командирскую машину врагам! Хм… Может, это и хорошо, что нам достались старые машины, но новой модификации. Бойцы освоили их на «отлично», а учитывая новшества, введенные конструкторами и заводом, мы, пожалуй, не станем обузой новым моделям. Ого! У них еще и зенитный пулемет на крыше главной башни установлен! Вот здорово…

Тем временем оживают моторы и громадные трехбашенные танки начинают медленно съезжать с платформ. Похрустывают деревянные настилы грузовых платформ, машут флажками контролеры, отдавая команды механикам-водителям…

Через два часа все «двадцать восьмые» разгружены и выстроены в колонну. Занимаю место в башне первой машины, надеваю шлемофон и подключаюсь к ТПУ:

– Трогай!

Мехвод обрадованно жмет на педали, и тридцатидвухтонная махина плавно трогается с места, быстро наращивая скорость – идем уже километров под тридцать. Внимательно прислушиваюсь, но привычного на старом танке скрежета шестерен и писка фрикционов не слышно. Да и рывки в трансмиссии не ощущаются, плавно идем, как по льду на коньках…

Улыбаетесь? Зря, ребята, ой, зря! Через три дня выезд на учения, вот посмотрим, кто кого! Вы на своих КВ – или мы на верных «двадцать восьмых»… Честное слово, посмотрим! Так что не веселитесь! Нам-то быстрее машины поменяют, чем вам!

Танки первых выпусков еще «детскими болезнями» страдают, а мы – получим уже улучшенные. Сколько ждать? До Нового года максимум, а там и покатаемся…

…Завтра мы с Таней должны ехать на Север, знакомиться с моими родителям. Надо все ж таки показать ее моим старикам!

Рапорт командир подписал, билеты купили с пересадкой в Ленинграде, так что в воскресенье, двадцать второго июня, выезжаем. Поезд отправляется со станции в десять утра, а из Гродно – в шесть вечера. Выедем пораньше, чтобы походить по магазинам, купить подарки моим родственникам – их хоть и немного, но все-таки…

А пока будущая супруга мирно посапывает у меня под боком, уткнувшись аккуратным носиком в плечо. Моя рука лежит у нее на голове, слегка поглаживая по непокорной гриве волос, сейчас расплетенных и раскинувшихся веером по подушке. Вообще, волосы у нее – это нечто. Нынче модно носить короткую прическу, а у нее коса почти до пят. Волосы, хоть и крашеные, но густые, блестящие. Когда распускает – никакой ночнушки не нужно! Красота просто неописуемая! Свадьбу будем играть в моей деревне, решили с братом вместе…

Сейчас уже почти полночь, но я не могу заснуть, курю, уж не помню какую по счету папиросу, дым вытягивает в открытое настежь окно. Лето. Июнь. Прохладно только ночью. За окном тихонько попискивает какая-то пичуга. Ярко светит луна. Сегодня она полная, но выглядит жутковато, словно череп. Да и давит меня как-то.

Танюшка здесь ни при чем – как, собственно, и то, что кончается моя холостяцкая жизнь. Другое что-то, не пойму что. На душе как-то муторно и тяжело – такое же состояние у меня было в январе сорокового, когда наши соседи попали в артиллерийскую засаду и потеряли шесть машин вместе с экипажами. Мы когда отбили поле боя, нашли своих ребят, сваленных в кучу: обгорелых, припорошенных снегом – их побросали, словно груду ненужного мусора. Запомнилось это мне на всю жизнь…

Незаметно мои глаза смыкаются, и чудится, что я опять в танке. Снова бой, финны стреляют по нам из крупнокалиберного пулемета, башня звенит под ударами пуль. Странно как-то звенит, словно стучат… стучат? Я открываю глаза – точно, в дверь колотят. Осторожно, чтобы не разбудить невесту, соскакиваю с кровати и шлепаю в коридор:

– Кто?

– Товарищ капитан! Это я, рядовой Сидоров! Тревога!

– Ясно. Возвращайтесь товарищ, рядовой. Бегу…

Как и положено, через сорок секунд уже обмундирован и затянут, ласково целую будущую жену. Она сонно бормочет:

– Ты куда?

– Не волнуйся, милая, скоро вернусь…

И выбегаю из комнаты, закрыв дверь. В коридоре шум: ого! Оказывается, вызывают всех, не только меня. Носятся посыльные, стучат каблуки сапог. Хорошо, что уже светает. На улице аккуратно ползут последние языки ночного тумана, который скоро осядет сладкой росой на ярко-зеленых травинках.

Я бегу к боксам, где находятся танки моего батальона, и возле которых уже суетятся бойцы. Время от времени взрыкивают моторы, с подъехавших грузовиков сгружают положенный по штату боезапас. Ко мне подбегает дежурный по части майор Клочков:

– Слышали, товарищ капитан?

– О чем? Опять внеплановые учения?

– Какие учения?! Война!

– А, война… Что?! Какая война?!!

– Только что звонили из штаба округа: немцы внезапно перешли границу. Бомбили Минск, Гродно, другие приграничные города. Война, товарищ капитан!!!

Подбегает дежурный по штабу, младший сержант:

– Товарищи краскомы, командир бригады собирает всех в красном уголке!

Я подзываю своего заместителя, старшего лейтенанта Иванина, и приказываю загрузить двойной боезапас, долить все баки по пробку, проверить наличие и комплектность ЗИПов, а сам вместе с майором бегу в штаб бригады. Командир полка, полковник Студнев растерян, вместо него выступает заместитель по политической части старший политрук Рабинович. Говорит долго и трескуче, но все ясно и без громких ненужных фраз: враг напал внезапно и коварно, нужно его разбить и к осени закончить войну в Берлине. Бросаю взгляд на часы: мы здесь уже пятнадцать минут, а кроме того, что «товарищ Сталин», «товарищу Сталину», «товарищем Сталиным» я ничего не услышал. Где же постановка боевой задачи подразделениям? Когда поступят распоряжения службам? Куда нам следует выдвигаться? Не выдержав, я поднимаюсь, и, завидев меня, Исидор Моисеевич внезапно замолкает:

– Вы что-то хотите сказать, товарищ капитан?

– Никак нет. Я хотел бы получить боевую задачу для моего батальона. Куда мне выдвигаться? Какими силами? Кто прикреплен в качестве пехотного сопровождения?

Челюсть Рабиновича от удивления слегка отвисает, затем он наливается кровью и визгливым фальцетом визжит:

– Да как ты смеешь, капитан?!

Спокоен. Я спокоен. Действительно спокоен:

– Во-первых, вы мне не тыкайте, товарищ старший политрук. Во-вторых, пока мы слушаем ваши речи, немцы там, на границе, убивают наших товарищей, которые ждут помощи от танкистов.

Слышу одобрительный гул сидящих сзади офицеров. А чего мне бояться? У меня орден! Мне его лично Калинин вручал в Кремле, и сам товарищ Сталин руку жал. Тем более что я правду говорю. Коммунист верность Родине и Партии должен делом доказывать, а не языком. Николай Петрович растерянно произносит:

– Связи нет. Ни с командованием бригады, ни с округом.

В это время слышу дикий крик на улице:

– Воздух!

Словно спрыснутые кипятком, все выскакивают на улицу, благо красный уголок находится на первом этаже. Высоко в небе проплывают четкие девятки чужих силуэтов. До нас доносится надрывный гул немецких моторов. Кто-то за спиной произносит:

– Ничего, сейчас наши соколы им всыплют…

Я тоже надеюсь на это, очень надеюсь. В этот момент подкатывает броневичок БА-20, и я вижу, как Рабинович заскакивает в него. Машина резко газует и, выскочив за ворота КПП, исчезает в клубах пыли. Студнев удивлен не меньше всех. Затем обращается к нам:

– Товарищи командиры, слушайте боевой приказ: немедленно загрузить и заправить все машины, приступить к погрузке боеприпасов на автотранспорт. Начальникам служб приступить к исполнению своих обязанностей. Выдать бойцам сухой паек на три дня. Товарищ начсвязи, попытайтесь связаться с кем-нибудь, кто может прояснить обстановку.

– А что с семьями делать?

– Начальнику автослужбы выделить два грузовика для эвакуации женщин и детей. Пусть вывезут на станцию и отправят в Гродно первым же эшелоном. Приступайте, товарищи.

Да… Бегство Рабиновича явно вывело полковника из растерянности. Вспомнил, что все-таки он красный командир! Не зря про нашего политрука темные слухи ходили, что он быструю карьеру доносами делал, ой, не зря…

Рассуждая подобным образом, я бегу к нашему дому. Взбежав на второй этаж, открываю дверь и бужу Таню. Она открывает глаза и тянется ко мне, но сейчас, увы, не до этого.

– Одевайся, милая. Сейчас будет машина.

– Куда одеваться? А ты разве не едешь?

– Солнышко! Милая! Война началась! С немцами.

Она ойкает и зажимает руками рот, чтобы не кричать. Машинально смотрю на ее обнажившуюся грудь, показавшуюся из-под свалившейся простыни.

– К… как война?

– Война. Я не шучу. Но ты не беспокойся, месяц, самое большее – два, и она кончится. Не успеешь до замужества родить, не беспокойся. Обещаю.

Танюша начинает суетливо одеваться, а я тем временем торопливо пишу родителям несколько строк, запечатываю конверт и надписываю на нем адрес. Моя половина уже готова. Одной рукой я подхватываю чемодан, второй – невесту, и мы спешим к зданию штаба полка, где уже стоят грузовики, выделенные для эвакуации.

– Доберешься до Мурманска, обратишься в порт. Скажешь, что необходимо в «Тарму» попасть. Тебя посадят на судно. Наши баркасы почти каждый день ходят, рыбу сдают. Так что не засидишься, ну а в деревне любого спросишь, покажут…

Она крепко-крепко целует меня на прощание, а я глажу ее по голове.

– Не плачь, милая. До осени разобьем фашистов и поженимся. Не плачь…

Сколько могу – смотрю вслед уезжающим машинам, моя будущая жена сидит сзади и машет мне рукой. Но прощаться долго некогда, и вот уже я в парке.

Иванин – молодец! Все машины уже выведены из боксов и выстроены в походную колонну, заканчивается погрузка боеприпасов – дополнительный боекомплект, согласно приказа комполка. Я торопливо натягиваю комбинезон и лезу в свой танк. Включаю рацию и начинаю проводить перекличку. Вот это номер: еще ни один экипаж не включил средства связи! Твою ж мать!!! Высовываюсь из башни и ору во всю глотку, стараясь перекрыть шум работающих моторов:

– Рации включить!

Они что, совсем, что ли, с ума сошли?! Учил-учил, а все без толку. Что же будет, когда бой начнется?! Ага, слышу. Дошло. Начинают отзываться. Вот и меня вызывают:

– Тайга два, Тайга два, ответьте седьмому.

– Слышу вас, седьмой.

– Погрузку прекратить, немедленно выдвигаемся в район Августова. Как поняли?

– Понял вас хорошо. Августов.

– Выступайте, Тайга два…

Высовываюсь опять из машины и кричу:

– Прекратить погрузку! Выступаем немедленно! По машинам!

Экипажи торопливо занимают свои места, а я рычу уже по внутренней связи:

– Вперед!

Слышу знакомые звуки включаемой передачи, и наша махина плавно трогается с места. Даю направление механику, а сам высовываюсь из люка и оглядываюсь назад: вроде все.

Форсированным маршем движемся в сторону Гродно…

Танки моего батальона вытягиваются в длинную колонну. Поднимаемая гусеницами пыль заметна издалека, и это меня беспокоит. Сильно беспокоит, и я даю команду усилить наблюдение. Эх, будто накаркал! Буквально через пару минут раздается «воздух» – с запада надвигается целая туча хищного вида одномоторных машин с характерно расставленными неубирающимися шасси в уродливых обтекателях: Ю-87, она же «штука»! Грозный символ польской кампании и «люфтваффе»…

– Зенитчики, приготовиться к отражению воздушной атаки!

Стрелки занимают места за пулеметами, установленными на главных башнях машин. Шевелятся стволы ДТ, отслеживая движение врага.

– Рассредоточиться!

Невдалеке виднеется лес, и я приказываю двигаться туда. Танки съезжают с дороги и устремляются к деревьям. Кто успеет первый? Мы или они? Они… Ведущий самолет почти минует нас… и вдруг переворачивается в воздухе, устремляясь вниз. Я одновременно ору и в рацию, и в ТПУ:

– Огонь! Не стоять, маневрировать! К лесу!

Доносится захлебывающееся стаккато «дягтерева», затем раздается жуткой силы грохот, и танк начинает швырять из стороны в сторону. Осколки и камни с жалобным воем барабанят по броне. Я приникаю к перископу, но практически ничего не вижу: все вокруг заволокло пылью и дымом. Командую в танкофон: «включить систему дымопуска»! Попробуем обмануть гадов…

Спустя несколько мгновений из шести круглых отверстий в бортах машины начинает валить густой черный дым. Сработало! «Юнкерсы» отваливают в сторону и уходят обратно. То ли потому, что посчитали нашу колонну уничтоженной, то ли у них просто кончился боезапас. Но, как бы ни было, нужно торопиться. Провожу перекличку и… не отзываются девять машин. Что за чушь, я же вижу, что один из молчащих стоит прямо рядом со мной, вроде целый? И в этот момент он с чудовищным грохотом взрывается. Медленно-медленно парит в воздухе массивная главная башня с бессильно болтающимся хоботом пушки…

Наскоро похоронив погибших, выдвигаемся дальше, но буквально через час на нас опять налетают пикирующие бомбардировщики немцев. И еще раз, и еще… Каждый раз мы несем потери: пять, семь, девять машин. Если так пойдет и дальше, то до Гродно не доберется никто! Между тем в наушниках слышны звуки какого-то боя: мат, проклятия, вопли о помощи на всех языках; какой-то грохот и треск. Судя по всему – километрах в десяти-пятнадцати от нас идет большая драка. И кому-то очень сильно достается! Хоть бы немцам, хоть бы… Внезапно башенный стрелок, сидящий за зенитным пулеметом трясет меня за плечо:

– Товарищ капитан! Товарищ капитан!

Я высовываюсь наружу и замираю от удивления: навстречу нам движется беспорядочная колонна людей. Бойцы, гражданские, до отказа забитые барахлом грузовики, легковушки… Самое удивительное, что большинство солдат без оружия. Они что, дезертировали, что ли?! К нам бросается какой-то лейтенант и кричит:

– Танки! Немцы прорвались!

– Колонна, стой!

Мой Т-28 замирает на месте, я соскакиваю с брони и хватаю труса за грудки:

– Какие немцы? Где, сколько?

– Там! Много!

Его губы дрожат, парнишка явно не владеет собой. Грязный подворотничок, выступившая щетина на щеках… паникер! Отшвыриваю его от себя и забираюсь на броню. Так, впереди какое-то движение: вижу мотоциклиста, похожего на делегата связи. Тем не менее он, не обращая внимания на мои сигналы, проскакивает мимо нас вместе с беженцами. Что же делать? Впрочем, приказ есть, нужно его выполнять. К тому же до места назначения осталось не так уж и далеко…

На всякий случай командую усилить бдительность и мы трогаемся…

Над Августовым густой дым, с небес пикируют бомбардировщики и высыпают на городок свои бомбы. Множество пожаров, улицы сплошь завалены обломками. Пожары никто не тушит, руины – не разбирает, но на въезде в город нас останавливают:

– Кто такие?

– Капитан Столяров. Двадцать девятая дивизия, батальон средних танков. Прибыл согласно распоряжению командира полка.

– Извините, товарищ капитан, не разобрал ваше звание! Сейчас доложу!

Старшина-пехотинец крутит ручку полевого телефона и докладывает срывающимся голосом. Через минуту зовет меня к трубке, в которой рокочет густой начальственный бас:

– Столяров?

– Слушаю.

– А где остальные?

– Сзади должны идти. А кто говорит? Представьтесь, пожалуйста.

– Это Мостовенко. Давай, быстро ко мне!..

Старшина любезно предоставляет мотоцикл, и через пятнадцать минут я в штабе, который размещается в подвале бывшего Дома культуры. После краткого доклада генерал ставит задачу моему батальону: нанести встречный удар по частям противника, остановить и уничтожить врага. Сведений о силах немцев у него нет, впрочем, как и карт местности. Зато имеется целая кипа листов с территорией Польши.

Кое-как выясняю у заместителя, где могут быть наши части – вроде бы севернее города. Попутно интересуюсь насчет бензина, но в ответ получаю только унылое «не знаю, товарищ капитан, бомбят нас»…

Конечно, на один бой горючего и боеприпасов хватит, а дальше-то что? Но большому начальству на это, по большому счету, наплевать, и меня быстро выпроваживают прочь, так и не дав ни карты, ни топлива, ни снарядов, ни патронов. Делать нечего, нужно возвращаться. Пешком, конечно, ведь мотоцикл уже уехал, а улицы завалены вывернутыми с корнем деревьями, разбитым стеклом и кирпичами, кое-где попадаются трупы лошадей и людей… Война…

Глава 6

Вся суббота прошла в беготне по магазинам, поскольку завтра утром едем домой. Ходили вчетвером – я с Катей, Сашка, понятно, с Татьяной. Билеты взяли на поезд до Гродно, а оттуда уже на Ленинград и Мурманск. Дорога некороткая, так что надо и продукты на дорогу купить, и, само собой, подарки родителям.

Отцу достали в комиссионке настоящую немецкую бритву марки «Золинген», матушке нашей – на шикарную кружевную шаль с братом скинулись. Ну, а для сестренки уж девушки расстарались, какие-то духи и отрез на платье приобрели. Надеюсь, понравится.

Все мы взволнованы предстоящим путешествием, особенно Таня. Впрочем, понятно, почему: Сашка шепнул, что она в положении, так что надо будет за ней присматривать. Вот что значит, старший брат – и тут опередил!

Наконец этот невыносимо длинный день подходит к концу, и мы, навьюченные, словно саамские олени, разбегаемся по своим домам. Утомленная и взбудораженная завтрашними событиями Катя проваливается в сон, едва коснувшись подушки, а мне отчего-то не спится, ворочаюсь, наверное, уже часа три. И покурить на кухню пару раз ходил, и крутился, а сна ни в одном глазу, да еще и на душе как-то муторно, плохо…

Ведь завтра… то есть нет, уже СЕГОДНЯ, начнется война!!! А может, в Москве все-таки ошиблись? Может, ложные сведения? Эх, поскорей бы утро! Если ничего не случится – в вагоне отосплюсь. Глубоко вздохнув, прикрываю внезапно отяжелевшие веки и незаметно для себя начинаю дремать…

…Рахметкулов тянет в сторону наших войск. Его «Чайка» болтается из стороны в сторону, словно пьяная, но мотор работает, изо всех стараясь спасти летчика. Но что это? Финский ас вновь вываливается из-за низких зимних туч, пикируя на краснозвездную машину с явным намерением добить раненого противника. Ах, ты сволочь!

Увлекшийся атакой враг меня или не замечает (что, в принципе, вряд ли), или игнорирует. Гад! Ну, я сейчас… Я жму на гашетку, но пулеметы молчат. Что же теперь делать?! А если так? Сорвав предохранительный колпачок, изо всех сил утапливаю кнопку пуска: с подкрыльевых «флейт» срывается пара реактивных снарядов РС-82 со шрапнельными боеголовками! Оставляя за собой струи белого от мороза дыма, они несутся к «фоккеру» и попадают точно в цель! Вспыхивает огненный шар разрыва, в разные стороны летят обломки металла и дерева, мимо головы проносится, чудом не врезавшись в мою машину, колесо шасси, болтающееся на остатках стойки… Готов!

А где же Рахим?! Вон он! Из последних сил его машина переваливает через аккуратную линейку окопов и плюхается немного дальше, прямо в расположении четких коробочек танков. Взметается в разные стороны снежная пыль, «Чайка», подпрыгивая на незаметных под белым покровом буграх, несется дальше и исчезает под заснеженными шатрами огромных елей. Секунда – и одна из них вздрагивает, обрушивая вниз целую гору снега – видимо, самолет столкнулся с деревом. Ну, это ничего, зато пожара гарантированно не будет. Но что делать мне?

Заваливаю вираж, торопливо крутя головой «на все триста шестьдесят» – никого! Похоже, финны, увидев с земли кончину своего аса, предупредили остальных пилотов. Ладно, тогда вниз… Высмотрев подходящую полянку, я перевожу машину в плавное скольжение, сбрасываю обороты двигателя и захожу на посадку. Толчок, короткая тряска… и я с трудом уворачиваюсь от выкрашенного в белый цвет незнакомого огромного двухбашенного танка! Влево! Что есть силы заваливаю ручку управления в сторону… Мать!!! Еще один…

В облаке снежной пыли машина крутится практически на месте, пока я не выключаю зажигание… Секунду сижу неподвижно, осознавая факт удачного приземления, затем отстегиваюсь и неуклюже вылезаю из кабины. От опушки к самолету бегут, глубоко увязая в снегу, обмундированные в короткие полушубки танкисты. Хорошо еще, что поляна укатана танковыми траками.

– Твою мать, летун! Мы уж думали хана тебе!

– Сашка?!

– Вовка, ты?!

Мы обнимаемся. Родной брат! Как в армию ушли, так, почитай три года и не виделись! Тискаем друг друга так, что трещат кости.

– Погоди, дай отдышаться. Рахим жив?

– Живехонек твой друг! Уже в санбат отправили, пока ты петли тут выписывал!

– А что с ним?

Сашка суровеет.

– Плохо. Пуля в живот, и осколками ноги посекло. Как машину приземлил – непонятно. Когда мы его вытаскивали, он уже без сознания был. Но врач сказал, надежда есть.

– Врач? Санбат? Откуда?! Шикарно живете!

– У нас тут все есть. Видишь, новые машины испытываем, так что сам понимаешь…

Я пытаюсь рассмотреть технику, но солнце слепит глаза. В это время над головой рассерженным тюленем шипит крупнокалиберный снаряд и взрывается метрах в ста от нас. Сашка отпихивает меня и рычит:

– Лейтенант Столяров! Приказываю, немедленно на взлет! – и уже обычным голосом добавляет:

– Давай скорее, Вальдар, сейчас здесь жарко будет!

Вальдар… Так меня называла мать, а его – Свен…

– Подержите мне хвост!

Короткий кивок в ответ, команда, танкисты повисают на оперении. Шипит воздух высокого давления из окрашенного в синий цвет баллона, винт нехотя проворачивается, затем грохот артобстрела перекрывается рассерженным ревом запущенного двигателя. Бешеная воздушная струя бьет в лицо танкистам. Некоторые отворачиваются, и я машу рукой, делая знак отпустить, одновременно двигая сектор газа до упора вперед. Максимальные обороты, короткая пробежка – и машина взмывает в воздух, петляя между вершин. Прощаясь, покачиваю плоскостями из стороны в сторону, но ребята уже разбежались. Аккуратные, словно игрушечные коробочки танков начинают свое движение в сторону фронта, я же кладу самолет на обратный курс…

На аэродроме при моем появлении начинается суматоха. Все носятся, словно очумелые, и показывают руками в мою сторону. Непонятная суета проясняется после посадки – оказывается, кто-то из пехотинцев доложил, что все звено погибло, и меня не ждали… Ну, что ж, значит, не зря говорят, что есть такая примета: коль похоронили ошибочно, то точно уцелеешь! Так и вышло. Даже не поцарапало ни разу…

Опять я чего-то отвлекся… Ой, не к добру это все. Помню, перед Финской, тоже за месяц до начала, всякая хренотень снилась, прямо как сейчас…

Машина приближается издалека, шум нарастает, и вот уже взблеск фар пробегает из угла в угол по беленому мелом потолку. Автомобиль замирает возле нашего подъезда. Осторожно вылезаю и выглядываю в окно: вот это номер! Возле крылечка стоит черная «эмка» особого отдела нашего полка… А вот и шаги. Они гулко бухают по коридору, приближаются, останавливаются перед дверью. Осторожный стук. И тихий голос:

– Товарищ старший лейтенант, товарищ Столяров! Вас начальник особого отдела Забивалов вызывает. Срочно! Товарищ старший лейтенант, это я, водитель!

Открываю дверь – действительно, знакомый шофер. Парень чем-то здорово напуган, но при виде меня торопливо выпаливает:

– Товарищ комэск, вас товарищ старший лейтенант НКВД просит срочно прибыть в полк!

– Зачем?

– Не знаю, товарищ старший лейтенант, приказано вас вызвать, а также товарищей Сидоровича и Ветрова. Приказано, срочно!

И, видимо, прочитав что-то на моем перекошенном лице, торопливо добавляет:

– Товарищ старший лейтенант НКВД сказал, что если все будет нормально, отвезти вас вместе с супругой в Гродно на машине…

Ну, «особняк»! Конспиратор! А вообще-то, правильно, нечего лишнюю панику поднимать… Но это приходит на ум, уже когда я сижу в машине, едва успев оставить Катюше записку, чтобы не волновалась. По дороге «эмка» заезжает за остальными вызванными летчиками, и мы, рассекая лучами фар вязкую ночную тьму, мчимся на аэродром.

Забивалов встречает нас, сидя на крыльце в клубах густого табачного дыма, однако при виде машины он поднимается, с ходу переходя к делу:

– Товарищи командиры, доброе утро. Извините, товарищ Столяров, знаю, что вы в отпуске, но… Товарищ Столяров знает, а вам сообщаю сейчас – существует возможность нападения фашистской Германии на СССР сегодня утром.

Вроде бы знакомая новость – все равно обжигает, будто огонь. Между тем сгорбленный от невыносимой тяжести, висящей на его плечах, Забивалов продолжает своим глухим голосом:

– Я доложил командиру полка, посыльные за личным составом уже разосланы, но пока они соберутся, мы потеряем время. Да и уровень их подготовки вам самим прекрасно известен… Поэтому приказываю: приступить к дежурству до шести часов ноль-ноль минут. Если ничего не произойдет, то после сдачи дежурства вас, товарищ Столяров, и членов вашей семьи машина отвезет прямо в Гродно. Так что на поезд до Ленинграда успеете…

– Есть! И – спасибо…

– К сожалению, пока не за что… – угрюмо отвечает «особняк» и, махнув нам рукой, отворачивается.

А мы торопливо бежим надевать летные комбинезоны. В столовой уже готов завтрак, и мы пьем обжигающий какао, заедая его бутербродами с колбасой. Дежурный врач «на комиссии» встревожен, суетливо заполняет журнал, выдает какие-то таблетки, следит, чтобы мы их тут же и приняли. Быстро запиваем лекарство водой и мчимся на стоянку.

Вот это да: наши «Чайки» уже ждут, оружейник и механик торопливо докладывают о готовности машин. Ставлю размашистый автограф в журнале приемки, забираюсь внутрь. Руки слегка подрагивают от избытка адреналина, нервного возбуждения… и отчаянной надежды, что все обойдется.

От снадобья, выданного врачом, слегка шумит в голове, но сна абсолютно нет. Между тем край неба окрашивается багрянцем, потихоньку начинает светать… Над летным полем стоит предрассветная тишина, прерываемая лишь далекими соловьиными трелями; на перкалевые плоскости и вороненые стволы пулеметов выпала роса. Мучительно хочется курить, но нельзя.

Может, все-таки обойдется?..

Вдруг на поле поднимается какая-то суета. Наш замполит строит полк, начинает читать речь, размахивая руками не хуже пропеллера… И что это он? Нашел время… Я отворачиваюсь, разглядывая появившиеся на розовеющем небе разлапистые силуэты далеких пока самолетов. На СБ, вроде не похожи, что-то незнакомое… Вскоре доносится и противный завывающий гул моторов. Немцы?! Розенбаум все машет, до меня доносятся лишь отдельные слова: «Провокации… малой кровью… сталинские соколы… могучим ударом…»

Чего ждем?! Это же немцы, точно, немцы!!! Ю-87!!! Поздно…

Не обращая внимания на вдохновляющего личный состав замполита, ведущий самолет с характерным изломанным крылом и растопыренными шасси в уродливых обтекателях переворачивается в воздухе, пикируя прямо на нас. Миг – и от самолета отрывается стремительная черная капля, с рвущим душу воем несущаяся к земле. Все, ждать больше нельзя!!!

Рука тянется к воздушному крану баллона. Короткий свист и рассерженное шипение сжатого воздуха, начинающего медленно проворачивать винт. Впрочем, ждать я не собираюсь: зажигание! «Г-ррм… Чих!» – возмущенно рычит и чихает мотор, заводясь. Облако сизого дыма на мгновение попадает в кабину и тут же выдувается наружу могучим воздушным потоком. Газ! Полный газ!

И-153, стреляя непрогретым мотором, нехотя начинает движение, и в этот момент прямо посреди строя летчиков взлетает к небу гигантский фонтан огня и земли, разметывая людей в разные стороны… Дроссель до отказа! Давай, родимая! Давай!

Изо всех сил тяну ручку на себя, краем глаза замечая, как с другой стороны поля мчится мне наперерез «ишачок» особиста. Столкнемся! Нет, «шестнадцатый» резко уходит вверх и свечой начинает набирать высоту. Толкаю педаль, уворачиваясь от бегущей ко мне полосы взвихривающих землю пуль. Скорость, скорость! Ну-у-ууу…

Надсаживаемый двигатель наконец отрывает меня от земли. Добираю скорость, одновременно уходя в левый вираж.

На земле творится нечто ужасное: всюду огонь и дым. Взлетают к небу столбы разрывов, вражеские пикировщики по очереди устремляются вниз, освобождаясь от своего смертоносного груза. Воздушные стрелки с бомбардировщиков ведут непрерывную стрельбу по мечущимся в панике людям, а чуть в стороне уже полыхают строгие линейки наших самолетов, так и не сделавших ни одного боевого вылета, не сбросивших ни одной бомбы…

– Гады… – яростно шепчу я, даже не уточняя, кто именно. Торопливо выискиваю взглядом лобастый истребитель Забивалова, и в этот момент слышу далекое татаканье ШКАСов. Он! Перекладываю рули, уходя вверх, сейчас главное – высота.

Немцы пока не обращают на меня ни малейшего внимания, зато в сторону «ишака» уже тянутся первые дымчатые трассы фашистских пулеметов. Но юркая машина уворачивается от них, ведя огонь по ведущему. Есть, попал – взбрызгивают искрами стекла разбитого фонаря, вражеский самолет клюет носом и, кувыркаясь, валится вниз. Вываливается из кабины летчик, спустя несколько секунд скрываясь под куполом раскрывшегося парашюта.