Текст книги "Обратная случайность. Хроники обывателя с примесью чертовщины. Книга первая. Встречи и знакомства"

– Он заболел.

Заминка вышла с Аллой Фёдоровной, она зло смотрела на Коновалова, но общаться явно не желала. Тот и бровью не повёл,

– Немножко задержимся. Я сейчас звякну участковому, и думаю, что пока будет идти собрание, он за это время допросит подозрительную гражданку и разберётся. Надеюсь, вы не сбежите? Нет, я вам случая не предоставлю, запру в кладовой с любимыми вашими метизами.

Раздосадованный заместитель подошёл к строптивой бухгалтерше, и что-то тихо, но резко ей сказал. Та по лошадиному мотнула головой, в ярости полезла в сумку, вырвала листок из тетради, написала данные и протянула листок Коновалову,

– Тебя это устроит?

– Вполне, Алла Фёдоровна. Благодарю за услугу.

Коновалов приветливо ей улыбнулся, а затем обратился к остальным,

– А теперь к делу.

И начал слушать речь зам управляющего.

Секретарша с красным лицом и остановившимся взглядом, захватив какие-то папки, вышла, и хлопнула дверью в соседнее помещение, очевидно бухгалтерию. Вскоре оттуда донеслись звуки многоголосого здорового хохота.

Пётр Адамович вышел в коридор перекурить, и я вышел вслед за ним с той же целью. К нам присоединилась Елена Павловна и ещё пара членов делегации.

Я сказал,

– Думаю, что наше пребывание здесь крепко повеселит здешний народ.

– В других местах над нами тоже посмеются, – добавила Елена Павловна, и обратилась к Петру Адамовичу,

– Этот ваш Коновалов часто так ваньку валяет?

Тот грустно посмотрел на неё и сказал,

– Вы ничего не поняли Елена Павловна. Он не умеет валять ваньку, он такой и есть. С детства. Родился с урезанным чувством юмора, а может и вовсе без него. А так он ничего, хороший человек, умный, только слишком педантичный. С непривычки он сейчас вам кажется шутом гороховым, но он вполне серьёзен, а так себя ведёт только с начальством. Причём занимает непробиваемую позицию защитника советской власти. Грамотный, зараза; начитался передовиц, и сыпет цитатами, иногда десятилетней давности. А как спорить с лозунгом? Вот и получается, что любое возражение Коновалову становится высказыванием против советской власти. У вас ещё будет возможность это увидеть. Урод продуманный! А в быту и на работе обычный человек.

– Он, что, и с вами так?

– С нами тоже. Чем мы лучше других? Я его как-то в выходной встретил, разговорились.

Нормально так, без его выкрутасов,

– Родион, я ж тебя давно знаю. Раньше ты не выпендривался.

– Я и сейчас этого не умею.

– Да? Вот сейчас мы по–человечески беседуем, а почему с начальством ты демагогию разводишь?

– В данный момент ты мне не начальник, значит с тобой можно на простом русском. А то, что ты называешь демагогией, на самом деле есть стиль общения. Я ему ещё в школе научился.

– У кого?

– У пожарного инспектора Худякова.

– Помню такого. Мог бы и понормальней учителя найти. И в чём смысл этого стиля?

– А в чём смысл того, что с украинцем ты будешь говорить по–украински? Вот и я с начальством говорю на его языке – казённом.

– Ну, ты сравнил, начальство же не национальность.

– Самая настоящая национальность и есть. Со своим языком и культурой.

– Ты Родион загибай, да меру знай.

– Это ты Петя плохо документы знаешь. Перечитай Программу партии, там чёрным по белому написано, что формируется новая общность – советский человек. Новая национальность. Если быть последовательным, то правильнее говорить интернациональность. Да она уже, считай, сформировалась из партийных начальников. Традиция. В девятнадцатом веке была франкоговорящая нация из российской аристократии. Народ в народе. Во время войны с Наполеоном крестьяне поубивали многих дворян, принимая их за французов, так как те не умели говорить по–русски. Я русский человек, и вряд ли стану другим, но от жизни не спрячешься – временами приходится с волками выть по–волчьи.

– Погоди Родион. А как же ты раньше? В армии, например?

– В отличие от вас, армия ценила мой стиль. Не скажу, что меня там горячо любили, но когда я увольнялся, то чуть ли не со слезами просили остаться на сверхсрочную.

Вот так товарищи. С точки зрения Коновалова мы все являемся представителями некоей партийно–канцелярской национальности, которую он не любит, а потому не упустит случая раскатать всех по брёвнышку. А он это умеет.

– Так он ещё себя проявит? – спросил тщедушного вида пожилой очкарик.

– Несомненно, дело-то ещё не закончилось.

– Вот как. А нам говорили, что это формальная процедура.

– В других местах так оно и есть, но не у нас. Мы же пытались объяснить Крылову, что формализм у Коновалова не пройдёт, потому что он сам редкий формалист. Но он не понял. Теперь пусть не обижается. Если уж Коновалов укатал самого Фелюгина, то Крылов для него мелкая сошка.

– Фелюгин знаком с Коноваловым?

– Знаком. Он и сейчас, наверное, вздрагивает, когда слышит эту фамилию.

Фелюгина я знал, а потому стало очень интересно то, каким образом укатали этого умудрённого функционера, и я спросил,

– А что это была за история?

Ответить он не успел, потому что раздался громкий голос Коновалова,

– Товарищи! Общую суть вашего проекта я уловил, но определённо ответить сейчас не готов. Маловато данных для анализа. Сделаем так – на собрании выступят специалисты с примерами и цифрами, а я выступлю в конце, и подведу итог. Там и услышите моё решение.

Надо было видеть постные лица присутствующих, но командовать они уже не могли. Тут появился хитрый директор и сообщил, что люди собрались.

Елену Павловну, очевидно, сильно заинтересовала личность Коновалова, и весь путь до цеха, а также рутинную часть выступлений она расспрашивала о нём Петра Адамовича. Мне тоже было интересно. Примыкал к нашей маленькой компании и тщедушный мужчина в очках. Пётр Адамович не был скрытным человеком, а возможно это был эффект общения со свежими людьми, но он поведал кое-что любопытное,

– Честно говоря, я думал, что Коновалов сдаст Крылова в КГБ, всё шло к тому, но он видно что-то другое вам приготовил.

– Вы это серьёзно? Насчёт КГБ?

– Вполне. И заметьте – если позвоните вы или я, то отреагируют вяло, и скорее всего на звонившего. А если позвонит он, то через полчаса к вам приедут и вежливо заберут с собой. Или грубо.

– Так он этот? Сотрудник?

– Боже упаси! Они ведь не сумасшедшие, таких сотрудников держать. Он же им всех парторгов пересажает. Тут видно та же история, что и с милицией – когда-то нарвались на него, получили, а теперь не хотят конфликтовать. Человек он скрытный, но как-то проговорился, что были у него дела с конторой, однако отношения не сложились. Хотел бы я посмотреть на те органы, у которых сложатся хорошие отношения с Коноваловым.

– Вот вы говорите о непростых отношениях Коновалова с милицией, он, что, туда часто попадает?

– Тут ситуация скорее обратная. Сама милиция по мере возможности старается избегать с ним контактов. Это, можно сказать, у него с детства. Коновалов вообще человек загадочный. Многому, что о нём говорят, я не верю. Но с другой стороны, я и сам был свидетелем некоторых вещей, в которые трудно верить.

– Как интересно! Похоже, вы знали его и раньше, расскажите.

– Ну, он помоложе возрастом, я уже старшеклассником был, а он ещё малым пацаном. Обычный подросток с виду, спокойный и бесхитростный, но вот что-то такое в нём присутствовало. Ему лет десять было, когда его случайно, а может и за дело в отделение замели, Но видимо крепко обожглись. Что он им там сделал, неизвестно никому по сей день. Что-то было, это точно. Я пытался у него выведать, но Коновалов тайны хранить умеет. И менты не рассказывают, хотя много лет прошло. Многие думают, что это легенда, но это не так. В тот же день они его и выпустили, но с той поры ближе ста метров к зданию милиции не подпускают. Да это что? Начальник милиции, здоровенный дядька, банально боялся этого шибздика. И это не шутка.

Если ему нужно было побывать в школе по какому-нибудь поводу – утренник, или ещё что, то он предварительно звонил директору, либо завучу и справлялся насчёт Коновалова – на занятиях ли он. Если да, то Коновалова выводили из здания подальше, даже во время урока, и только тогда начальник заходил в помещение. Лично мне доводилось конвоировать Коновалова во время таких удалений, и был приказ не подпускать его к школе до тех пор, пока не уйдёт начальник. Мало того, обычные милиционеры – участковый, или ещё кто, при нужде зайти в школу, тоже первым делом справлялись о Коновалове, и если он присутствовал, то заметно нервничали. И при этом, надо сказать, все остальные ни капли Коновалова не боялись, так как он был совершенно неагрессивен. Однажды случилось серьёзное происшествие – пожар, и среди прочих Коновалов оказался там замешанным. Но его немедленно вычеркнули из списка свидетелей. Я своими ушами слышал ответ дознавателя на удивлённый вопрос завуча,

– Товарищ майор сказал, что пока он начальник милиции, это исчадие ада ни под каким предлогом не переступит милицейского порога.

Много бы я дал, чтобы узнать, как там было дело. Какой год любопытство мучает. Вот как не заладилось у него с милицией с самого начала, так с тех пор и идёт. До сих пор они его ненавидят, да и вряд ли уже когда полюбят.

– Вы знаете, Пётр Адамович, после того как я увидела его сегодня в деле, то в чём-то солидарна с тем начальником милиции. Если уж вы его знали, то зачем на работу приняли?

Так ведь поначалу он таким не был. Приняли его рядовым столяром пятого разряда. Образцовым рабочим оказался – не пил, не прогуливал, дисциплинированный, и никогда не выступал. Отличался только умением в работе, но этим не кичился. Всякий спецзаказ, двери фигурные или рамы особенные – к нему. Так бы всё и шло, но бригадир Филимонов вышел на пенсию. Встал вопрос о новом бригадире. Директор настоял на Коновалове, мол, универсал, и разметку знает, и все станки умеет настраивать. Коновалов, между прочим, отказывался, объяснял, что ему противопоказано руководить людьми, что об этом ему ещё в школе говорил секретарь комсомола. Директор в недоумении спрашивает,

– А что именно противопоказано?

– Характер. Я действую либо по правилам, либо никак. Людям это не нравится, и отношения с ними не складываются, но иначе я не могу.

– Извини, Коновалов. У нас производство, а ты развёл психологию – характер, нравится. Тебе, что? Целоваться с ними? Сам подумай, кого ставить, если кроме тебя никто толком не может разметку делать?

– Ну, раз вы так настаиваете, то пойду вам навстречу, но есть условие. Я не уверен, что всё пойдет гладко, поэтому назначьте меня на три месяца, временно, а потом, что скажет бригада. За этот срок вы сможете подобрать кого-нибудь, а разметке я его научу.

Директор согласился, не подозревая, что разбудил лихо.

Поначалу у него не клеилось. Народ ведь у нас, какой? Пока не укроешь хорошенько и пенделя не дашь, за человека считать не будут. Подчиняются авторитету, а не уму. А откуда у Коновалова авторитет возьмётся, если он со всеми на вы, через слово «пожалуйста», и ни на кого не кричит. Мол, здесь не зона, и надо жить цивилизованными правилами. Вот и стали держать его за придурка. А он цивилизованно стал воспитывать их рублём. За всякие нарушения лишал премий. И невиданное дело – откопал положение, согласно которому за брак делали начёт. И жестоко применял. Получили мужики получку – прослезились. И решили набить Коновалову морду. Тут по пути есть продмаг на отшибе, а рядом с ним рощица – идеальное место для распития. В народе зовётся кафе «Рваные паруса». Мужики там скучковались, и хорошо приняли, а тут и Коновалов мимо идёт. Зазвали. Он не дурак, понял, что бить будут, но не стал убегать. Они его ругают, наливаются злобой и подступают, а он молчит и ждёт действий, напрягся только. Тут раздался пьяный рёв, и с другого конца рощи на Коновалова двинулся известный в станице хулиган по кличке Кабан. Этот жирный шкаф весом полтора центнера своему прозвищу соответствовал. Он был посторонним, но у него видно были давние счёты к Коновалову. В руке его была «розочка», горлышко бутылки, и, приближаясь, он приговаривал,

– Попался козёл водолейный! Дружка сегодня с тобой нету? Кишки-то сейчас тебе и выпущу. Давно мечтал.

Все оцепенели – морду набить одно, а это уже чересчур. Коновалов рыскнул взглядом, слегка отступил, подхватил ногой поломанный водочный ящик и ловко запустил им в Кабана. Тот на секунду отвлёкся, а Коновалов шагнул к нему, перехватил руку с розочкой, правой рукой обхватил Кабана за шею, подвернулся под него, напрягся, и сделал бросок через спину. Бросок до конца не удался, туша-то не маленькая, и Кабан упал головой на небольшой пенёк, а потом тяжело шлёпнулся на спину. Шею не свернул, но почти оторвал ухо, которое повисло на клочке кожи. Коновалов наступил ему ногой на руку с бутылкой, а другой ногой с размаху её выбил. Затем нагнулся, приподнял окровавленную голову Кабана за волосы, и что-то сказал ему в уцелевшее ухо. Слов не расслышали, но с тех пор Кабан старательно избегает Коновалова. Ухо ему потом пришили, но как-то криво, и теперь, из-за этого уха его кличут Пельменем.

А Коновалов повернулся к мужикам и выдал, мол, сейчас не на рабочем месте – можно. Очень художественно крыл их матом минуты две без передышки, а потом плюнул сразу на всех и ушёл. Мне про это рассказал один наш рабочий, бывший зек. Говорил, что такого и на зоне не часто слышал. Впечатлил крепко. И где набрался?

Со следующего дня в бригаде всё пошло по–другому. Теперь на Коновалова никто не смел даже пикнуть. Его вежливые распоряжения выполнялись с лёту и беспрекословно, как приказы генерала, а обращение на «вы» стало обычным даже между рабочими. И в короткое время он сделал из бригады игрушечку – выжил всех алкашей, несунов, лодырей и неумех.

– В милицию всех сдал? – с сарказмом спросила Елена Павловна.

– Не угадали. Рабочих он не сдаёт, они ж не конторской национальности. Не то, что в милицию, директору ни разу не стукнул. Сам управился. Тут вот история была. Есть у нас два мужичка – ребята умелые, но пьяницы. Коновалов поставил им вопрос ребром, или – или. Они в колени, мол, пить бросим, вылечимся, а бросим. А он им говорит,

– Врёте, наверное, да и в больничное лечение я не верю. Но если вы и в самом деле решили завязать, то я могу вам помочь. Только есть условие – лечить от пьянства буду сам. Знаю один хороший метод. Дней за семь–восемь управимся. Ну как?

Те и согласились. Что он с ними делал, одному богу известно, они не признаются, но с тех пор не пьют. Злые на Коновалова как собаки, видно метод какой-то жутковатый. Попросились на пилораму, чтобы реже его видеть. Глядя на них, другие сами пить побросали.

– А несунов как он отучил?

– Уж лучше бы он этого не делал. Сам как-то раз выписал полкуба доски по цене дров за три рубля двадцать копеек, и остальных научил. Теперь тащат материала в десять раз больше, чем раньше, но на законных основаниях. А на того, кто хочет просто слямзить брусок–другой, смотрят как на полоумного. Вот и не любят его, девушки не в счёт, а уйдёт, и все о нём будут жалеть, потому что зарабатывают больше всех.

– И начальство?

– Начальство спит и видит, как бы его задвинуть обратно. А увольнение Коновалова стало бы праздником для всей конторы. Я не буду говорить о вымотанных нервах бухгалтеров, нарядчицы и экономиста. Скажу только об инженере по ТБ. Вы знаете, что на всех производствах это тихая синекура. Но у нас это самая опасная должность. И всё из-за того, что Коновалов считает эту должность самой главной после директора. Он помешан на пожаробезопасности, все правила и положения изучил. Начал наседать на инженера, требуя устранить недостатки. Тот из гордости начал игнорировать Коновалова, а зря. Видя такое отношение, Коновалов начал писать докладные в пожарнадзор, а там и рады. Посыпались выговора и штрафы. Всех лихорадит. Кое-как пожарные недостатки устранили, даже почётную грамоту от пожарнадзора цех получил, но инженер уволился, сказал, что до пенсии хочет дотянуть. Поступил другой, помоложе и покрепче, но с ним ещё хлеще вышло. Конфликт случился по поводу хранения растворителей и кислот. Вообще-то Коновалов был прав, но того возмутило, что бригадир лезет не в своё дело. Поругались. Коновалов обозвал инженера вредителем, а тот обещал написать докладную за оскорбление. Коновалов сказал, что в ответ тоже напишет донос, а там, мол, чья возьмёт. Через два дня инженера забрали в КГБ, обвинив во вредительстве.

– Так сейчас такой статьи уже нет!

– Ну да. Вот поэтому его на Колыму и не отправили, промурыжили немного, да и выпустили. Но работы лишился. Он, наверное, единственный человек в стране, в личном деле которого записано, что ему запрещено работать инженером по ТБ на любом производстве. В любом качестве можно, а на этой должности нет. Пошли нехорошие слухи, и остались мы без инженера по технике безопасности. Хотите, верьте, хотите, нет, но желающих не стало, даже по совместительству.

– И что? До сих пор?

– Вот уж нет! Тут мы этого гада обыграли. Жена директора посоветовала взять на это место женщину, мол, против женщины Коновалов прыть поумерит. Она же и предложила кандидатку, дочь одного председателя колхоза по имени Лиля. Эта Лиля выучилась на архитектора, но нигде её не брали, потому что в работе она, ни бэ, ни мэ, видно диплом за поросят получила, а здесь ей самое место. Всё вышло лучше, чем думали. Вначале он не знал, кто она такая, и, это…, соблазнил её. А когда узнал, то было поздно. Лиля влюбилась, и решила выйти за него замуж Назойливо его преследует, а он старательно её избегает, и о том, чтобы зайти в кабинет инженера по ТБ, даже и речи нет. Прочих кабинетов он тоже опасается. Девушка страдает, но зато всем передышка.

– Разве он не женат?

– Нет ещё. Видно выбирает какую-то особенную стерву. По себе. Хотел бы я посмотреть на ту, которая его зануздает. У Лили не выйдет, у неё для этого слишком мягкий характер. Да вон она стоит среди конторских женщин. Ждут выступления этого демагога. Хазанов позавидует.

Пётр Адамович указал на пухленькую брюнетку.

Недалеко от выхода собралась группа конторских женщин во главе со смешливой Катей. Директор попытался прогнать их с этого места, но они огрызнулись, и он махнул рукой. Было ясно, что они ждали выступления Коновалова, и ни на какие коврижки не променяли бы это зрелище. Собрание шло вяло. Докладчики мямлили и пугливо оглядывались на Коновалова, смирно стоящего в сторонке. Наконец настала его очередь. Коновалов встал на небольшое возвышение впереди членов делегации, и хорошо поставленным голосом начал,

– Дорогие товарищи! Разрешите высказать своё мнение по поводу здесь предложенного. Возможно, оно не совпадёт с мнением большинства, но зато от сердца. Главное, что я увидел в представленном проекте, это мощный идеологический посыл. С душевным трепетом я увидел, насколько высока нравственная планка нашего трестовского руководства. И не побоюсь этого слова – чистота, чистота помыслов. Осознание этого даёт мне право сказать всем, кто хочет укрыть матом инициативу руководства – прикусите язык!

Товарищи! Вы все видели большой плакат на входе – «Вперёд к победе коммунизма». Верьте, товарищи, в нём заложен глубокий смысл. И этот смысл наше трестовское начальство восприняло как руководство к действию. Если в стране коммунизм наступит в восьмидесятом году, то у нас в тресте он начнётся гораздо раньше. Я рад, что работаю там, где началось это выдающееся движение.

Товарищи! Идеи не рождаются просто так и где попало. Я уверен, что все члены прибывшей к нам делегации давно для себя всё решили, и только ждут удобного момента, чтобы прийти в партком и подать заявление с просьбой урезать им оклад наполовину. Вот посмотрите на главного бухгалтера Аллу Фёдоровну Волкову! Прекрасная женщина, в груди которой бьётся пламенное сердце коммуниста. Она прямо извелась в мечте об этом. Сегодня в доверительной беседе призналась мне, что сама проявила инициативу, для того чтобы стать членом делегации. Ей, безусловно, хочется быть ближе к центру волнующих событий.

Как бы в подтверждение слов о том, что она извелась, Алла Фёдоровна побледнела и начала оседать. Ей подставили крепкий ящик, и подали воды.

– Обратите внимание товарищи! Члены делегации крайне деликатные люди. В деле урезания себе зарплаты они не рвут пальму первенства, чтоб не было упрёков в применении административного ресурса. Честь быть первыми они любезно предоставили нам. Сердечное спасибо за это. Я лично голосую за коммунизм. Поднимаю за него руки и вообще всё, что способно у меня подниматься, но.

Со стороны конторских послышался рыдающий звук, и согнувшуюся от хохота женщину увели за большой станок. На делегацию было жалко смотреть. Судя по всему, они божились про себя, что отныне ни под каким видом, ни в какие делегации.

– Наш трест практически находится в осаде. Он окружён несознательными безыдейными организациями и людьми. В магазинах за товар нагло требуют деньги, не дают на халяву пользоваться транспортом, и, как это ни прискорбно, даже в баню не пускают бесплатно. Из-за этого воплощение планов нашего руководства окажется делом непростым, и материально трудным. Коммунистическое самосознание ещё не у всех на должном уровне.

Обратимся к экономическому аспекту. Здесь есть нюансы, упущенные из виду разработчиками. Главное, это сам характер производства. Всё было бы прекрасно, будь мы землекопы. В ответ на снижение расценок, мы просто стали бы чаще махать лопатой и бегать бегом. Но мы работаем на станках, и это решающий фактор. Можно, конечно, пнуть станок ногой, можно даже огреть его арматуриной, но тупая железяка как давала два и шесть десятых метра в минуту, так и будет давать. Не отреагирует она и на расценки – ни на снижение, ни на повышение. То есть расценки в нашем случае вообще никак, ни прямо, ни косвенно не связаны с производительностью труда. На неё влияют совсем иные факторы. Например, если вместо одного станка поставить два, или же заменить его на более производительный. Именно поэтому я считаю предложенную идею экономическим идиотизмом

Но товарищи! Что для нас приземлённая и бездуховная экономика? Коммунисты всегда побеждали там, где, казалось бы, это и невозможно. Сила духа и стремление к идеалам выше, чем экономические предпосылки и здравый расчёт. Я согласен с инициативой руководства треста организовать почин, но с условием. Я выдвигаю дополнительное предложение – срежем расценки не на предлагаемые пять процентов, а на все пятьдесят. Чего тут мелочиться? Нам придётся нелегко, но во имя светлого будущего стоит пострадать. Думаю – выдюжим. Не можем мы остаться в стороне, если наше уважаемое руководство само срежет себе оклады наполовину. Или я ошибаюсь в вас товарищи из делегации? Может быть, вы готовы только на сорок пять процентов? Хотелось бы услышать мнение товарища Крылова по этому вопросу. Люди собрались, всем интересно.

Крылов вышел вперёд, бешеным взглядом обвел собрание, раскрыл красную папку и прочистил горло перед речью. Но что он хотел сказать, так и осталось неизвестным. После того как он взглянул на содержимое папки, лицо его приняло озадаченное выражение. Быстро пролистав бумаги, он захлопнул папку, повернулся, подошёл к директору, и что-то горячо начал ему говорить. Директор ответил ему, и Крылов припустил через выход в коридор. Из толпы кто-то крикнул,

– Да он смывается! За оклад испугался.

Взволнованный директор объявил десятиминутный перерыв, позвал Петра Адамовича, и они отправились вслед за Крыловым. Но тот исчез. Механизм этого таинственного исчезновения неясен мне до сих пор. Несмотря на предпринятые поиски, Крылова не обнаружили. Всё повисло в неопределённости, и собрание на перерыве закончилось. Директор сообщил, что у Крылова пропала папка с документами, и по всей вероятности он её ищет. Где и как, никому неизвестно. Оставалось ждать. Опять расселись в приёмной. Наступила тишина. Я вышел в коридор перекурить, а следом вышла Елена Павловна, которая, как городская интеллигентка, оказалась курящей. К нам подошел Петр Адамович, и сообщил, что Крылов пока не объявился. Пользуясь моментом, я опять спросил о Фелюгине. Время было, и он рассказал об этом случае.

– В прошлом году по нашему округу в депутаты Верховного Совета РСФСР баллотировалась местная жительница – мастер пошивочного цеха швейной фабрики Татьяна Обухова. Вы знаете, как это бывает – всё заранее решено, а потому процедура скучная. Но всё должно идти по распорядку. Удобнее всего провести собрание в Доме культуры, но кто туда пойдёт добровольно? Вот они и стали ездить по предприятиям, там народ не надо специально собирать. Вначале на этой фабрике собрание провели, а потом к нам завернули. По местным меркам рабочий коллектив у нас немаленький. Всё чин чином – стол, президиум и толпа рабочих. За столом кандидатка и другие важные лица, организаторы, а среди них Фелюгин, как представитель обкома. Он тогда ещё в инструкторах ходил. И вся эта говорильня была затеяна ради отчёта – такой-то коллектив горячо поддержал выдвижение, и всё такое. Люди это понимали и досадовали, мол, швейники её выдвинули, вот пусть с ней и целуются, а мы причём? Дома дел полно.

Это настроение понимал и ведущий. После того как доверенное лицо пробубнило биографию кандидатки, ведущий спросил,

– Ну, что товарищи? Будем обсуждать, или сразу резолюцию? Может вопросы есть?

Тут наш энтузиаст поднял руку, и крикнул,

– У меня есть!

Протолкался к столу сквозь недовольный ропот, и говорит,

– Моя фамилия Коновалов, и у меня вопрос к товарищу Фелюгину. У вас большой партийный стаж?

Фелюгин от неожиданности вытаращил глаза, но быстро ответил,

– Порядочный. Пятнадцать лет, если вам это так важно.

– Очень важно! В таком случае вы не подскажете то место в бесценном наследии великого Ленина, где анализируется роль железных дорог в общем промышленном развитии?

– При чём здесь это? Простите товарищ, но ваш вопрос не к месту.

– Вот как? Труды Ленина ни при чём? А я считаю, что мысли великого вождя всегда к месту. Любые. У вас другое мнение коммунист Фелюгин?

Коновалов прищурил глаза, нагнулся к Фелюгину, и почти прошептал,

– А может вы ревизионист?

Фелюгин напрягся, тема была скользкой, и он решил не перечить,

– Я изучал труды Ленина. Интересующие вас материалы есть в двенадцатом томе полного собрания сочинений.

Коновалов восторженно взмахнул руками,

– Потрясающе!

Разговор становился нелепым. Ведущий – представитель райкома Иванков, стушевался, и Фелюгин сам попытался вернуть собрание в процедурное русло,

– Товарищ э–э, Коновалов, если у вас есть что сказать по существу, то давайте конкретнее о том, ради чего мы тут собрались. У вас есть мнение о кандидате?

– Конечно! О ней и речь. Кандидатку я помню со школы. Училась она плохо. Во втором классе два года сидела. С общественной работой не справлялась. Ни ума, ни фантазии. Что об этом говорить, если даже в комсомол она умудрилась попасть только со второго захода. Вот товарищ Иванков может подтвердить.

Кандидатка побледнела, а Иванков, хорошо знавший Коновалова, что-то злобно пробормотал, и начал перемещаться к выходу. Народ сильно оживился, и люди с большим интересом стали ждать продолжения. Теперь их, пожалуй, было и не разогнать.

Фелюгин начал стучать ладонью по столу, а затем громко сказал,

– Стоп, стоп, стоп. Стоп!

Коновалов сразу подключился,

– Совершенно с вами согласен – стоп! Вы очень точно выразились. Товарищи! Вы слышали, что сам товарищ Фелюгин сказал стоп. И правильно! Зачем нам дура в Верховном Совете? У которой, вдобавок, муж пропойца. Скажем ей стоп.

Кандидатка завизжала,

– Я с ним развелась!

– Не ври! Я вчера его видел, когда он выходил из вашего двора с двумя курочками подмышками. На самогон пошёл менять. На пару, небось, квасите.

Народ развеселился, а Таня Обухова разрыдалась, обозвала Коновалова козлом пожарным, и быстро удалилась. Фелюгин понял, что под маской жизнерадостного идиота находится опытный демагог, который нагло им манипулирует, но что-то предпринять, просто не успевал. А Коновалов, как ни в чём не бывало, продолжал,

– Товарищи! Вы видите перед собой товарища Фелюгина, человека с большой буквы, и на редкость образованного коммуниста. Я впервые в жизни вижу человека, прочитавшего двенадцать томов сочинений великого Ленина. Вот таким людям нужно заседать в Верховном Совете! И я вношу предложение – просить согласия товарища Фелюгина на его выдвижение в кандидаты от нашего трудового коллектива, взамен выбывшей Обуховой. Попросим товарищи! Аплодисменты!

Раздались дружные аплодисменты. Фелюгин понял, что он крепко влип. Ситуация сложилась нелепая и опасная, ведь по всему выходило, что это он скомпрометировал кандидатку, и решил занять её место. Кто поверит, что всё это провернул хитрый местный работяга? И главное – зачем? Нужно было срочно принимать меры к спасению. Фелюгин вскочил из-за стола, подошёл к Коновалову, и зло, вполголоса заговорил,

– Ты с ума сошёл! Какое выдвижение?

– Всё соответствует принципам советской демократии. В речи товарища Суслова на февральском пленуме подчёркивается инициатива трудовых коллективов при выдвижении кандидатов в депутаты. Что здесь не так? Неужели вы не читаете Суслова? Какой ужас!

– Коновалов, ты лезешь в дела, в которых не разбираешься. У Суслова общие положения, а в конкретности это сложный процедурный механизм – территории, решения, назначения, согласования и всё прочее. У меня должность, наконец.

– Так бы сразу и сказали, что должность не позволяет. Тогда сделаем по–другому.

И Коновалов обратился к собравшимся,

– Товарищи! К сожалению, товарищ Фелюгин не может баллотироваться из-за своей должности. Поэтому я вношу другое предложение – принять товарища Фелюгина в нашу бригаду почётным членом. Но тут имеется небольшое препятствие. Насколько мне известно, в почётные члены трудовых коллективов и воинских частей всякие великие люди зачисляются после смерти, а товарищ Фелюгин ещё живой.

Из толпы донёсся голос,

– Так в чём дело? Долго грохнуть?

– Это шутка, товарищ Фелюгин.

– Надеюсь, товарищ Коновалов.

У Фелюгина закружилась голова, и ему стало казаться, что это сон, в котором голос Коновалова продолжал нести ахинею,

– Поэтому предлагаю зачислить товарища Фелюгина кандидатом в почётные члены бригады. Всё в порядке товарищ Фелюгин, можете не переживать – место вам забронировано надёжно. Как только поступите в покойники, так сразу автоматически и в почётные члены. Все согласны? Тогда аплодисменты!

И под восторженный шум Коновалов смешался с толпой рабочих. Члены президиума гуськом тянулись к выходу. Последним шёл директор, который и закрыл собрание, молча махнув рукой.