Текст книги "Капитан Удача"

Блок 12

Рисунок на потолке был переплетением лицевых узоров мункэ и мууна, волнующим подсознание; он стекал на стены, преображаясь во вьющиеся арабески из тел и цветущих лиан, масок и прозрачных одежд, но ничем не оскорблял стыдливости – неясные, зыбкие образы намекали и дразнили, ничего не открывая. Акиа отметил горелый след в три ногтя, прочертивший стенное покрытие у окна, снаружи скрытого густым плющом. Лайтинг Кермака. Видимо, проводы воров не обошлись без крайностей, и оттого Луи Маколь так нервно выглядел. Одна его прядка слева была косой и неровной, а к ткани на плече пристали срезанные волоски. Оконная фрамуга поднята, плющ вяло шелестит, развевается подобранный к потолку полог любовного ложа. Кое-какие вопросы вызывал и раскрытый кейс с баллоном внутри.

– Не моё, – перехватил его взгляд Кермак. – Это Луи принёс. Кто он такой, кстати?..

– Он негодяй, – Акиа твёрдо знал, что Гото не ограничится угрозами, и Луи отведает-таки хлыста за вопиющее непочтение к высшим. – Именно за это ему хорошо платят. Газ избирательного действия, я полагаю...

Ковёр смят, покрывало сбито и свисает. Сдвинут табурет – по традиции домов свиданий он должен стоять иначе. Что-то здесь происходило, помимо лучевой стрельбы. Неужели столь продувная бестия, как Луи, позволила чужаку заподозрить подвох?.. В любом случае Кермак спохватился вовремя. А имплант? Акиа отчётливо представлял, на что способны те же Харатин и Гото. Противостоять импланту с включённым каскадом могут единицы – тренированные специалисты боевых искусств со стажем, и то если опытным глазом заранее определят, с кем имеют дело. Невредимых в бою с имплантом не бывает. Здесь же – все расходятся на своих ногах, не на носилках! Похоже, открытые сведения об артонах неполны. И газ...

– Ваше самочувствие нормальное? Нет ли головокружения? Если вам плохо, мы отложим разговор. Подышите лёжа, это помогает.

– Да, плохо. Но не от того, о чём вы думаете. Вам приходилось попадать ногой в капкан?.. Вы меня поймали.

– Мы вас нашли, – подчеркнул Акиа, отпуская Вещунью попастись на скатерти. Крыса мигом нашла блюдце со сластями (какая же комната уединения влюблённых без лакомств!) и захрустела зубками, недоверчиво таращась на собеседника хозяина.

– ...и привели с собой роту, чтобы мы случайно не расстались, – холодно усмехнулся Форт.

– Если оперировать вашими терминами – около взвода. И у дверей они не толпятся. Это приличное лицензированное заведение, здесь нельзя нарушать порядок и мешать клиентам.

– Без шума, значит. И что теперь? Я должен тихо выйти и сесть в ваш автомобиль?

– Мы обеспечим катер.

Форт взвешивал в уме свои безрадостные перспективы. Если сравнить человека с кораблём, то его корабль отлетался. Лучший вариант – если его продолжат воспринимать как артона, но как долго продлится обман?.. Где-то на планете (Уле поведал) есть особые тюрьмы для инопланетян. Туанцам, как намекал буклет для приезжих, брезгливо сидеть на одной параше с эйджи. Лишь бы федеральные правозащитники, роясь в списках сограждан, угодивших на нары в иных мирах, не подняли хай: «Наш Протезированный Соотечественник Страдает В Имперских Застенках! Требуем Перевести Его В Нашу Родную Тюрягу!»

«Наши-то скоренько определят, что я за овощ такой, едва выследят, как я сливаю в канализацию питательный раствор для мозга и уклоняюсь от замены псевдокрови. Тюремного врача надо вроде Уле, чтоб ни черта не смыслил в чужих организмах и всем назначал зелёнку и мазь от вшей».

Как пережить неволю, Форт старался не думать, чтобы ум не накренился от тоски.

Но роскошный бесполый пришёл не ради предъявления ордера на арест. Частный разговор, без записи...

– Чему соответствует у нас ваш чин? – поднял голову Кермак.

– Затрудняюсь сказать. Воинские звания лазутчиков издревле отличались от армейских. Приблизительно – комбриг, бригадный генерал.

– Неплохо я удостоился. За что такой почёт?

– По значимости персоны.

– И как только отдам самописец, значимость сойдёт на ноль.

«Точно ли наш разговорчик не пишется?.. средства подслушивания нынче так миниатюризованы, что без микроскопа и не отыщешь», – Форт легонько просканировал одежду и причёску комбрига. Любая блёстка могла оказаться микрофоном. Затем повернул сканер на крысу – не искусственная ли? Сегодняшние игрушки запросто имитируют живность. Словно желая снять с себя обвинение в рукотворности, Вещунья немедленно набезобразничала на столе.

– Ворам «чёрный ящик» нужен, чтобы никто не узнал, получал ли «Холтон Дрейг» предупреждение, – загнул Форт палец. – Вам – думаю, не ошибусь – чтобы никто не узнал о втором прицельном выстреле по гражданскому судну...

Акиа прикрыл веки. Кермак не просто прятался и скрывал обличье. Он постарался разобраться в том противоборстве интересов, которое кипело вокруг исчезнувшего самописца, и сделал верные выводы.

– Да. Вы совершенно правы.

«Не записывают, скорее всего. Под запись такие признания не делаются».

– ...и станете предлагать мне какую-нибудь выгодную сделку. Только никак не соображу, чем вы будете соблазнять меня. Вы не воры, обещать улёт с планеты и полное прощение не можете.

– К моему огорчению, Кермак, я в самом деле не правомочен предложить амнистию в обмен на самописец. Мы вынуждены маневрировать в пространстве юридической реальности. Если мы придём к взаимопониманию, на процессе вас будут защищать военюристы наилучшей квалификации, чтобы предельно смягчить приговор. Это я заявляю вам, ручаясь своей личной честью, – Акиа сделал незнакомый Форту жест.

– А если ваши меня не прикроют?

– Я публично сложу с себя звание и за нарушение слова чести лишусь прав земельного владения. Боюсь, вам не понять, сколь это унизительно, но я буду обязан пройти через это. Законы манаа непреложны.

– Похоже, слово держать вы умеете.

– Тогда я жду вашего решения.

– Раз вы изучили мои приключения, – помолчав, заговорил Форт, – то должны быть в курсе относительно того, как произошла стычка со стражником. Есть очевидец, который подтвердит, что я стрелял вторым – замечу, это человек, не зависящий от меня...

– ...хотя непредвзятым его назвать трудно, – Акиа подавил улыбку.

– Почему? Он не мой родственник, не мой подчинённый, не должен мне денег, я не скрываю его преступлений, наконец, мы с ним – из разных цивилизаций.

– Узы дружбы подчас возникают и между противниками. Впрочем, дружбу документами не подтверждают, это душевное. Продолжайте.

– Кроме того, у меня цел лингвоук, из-за которого Началась перестрелка. Его паршивая программа перевела мои слова так, что вышло оскорбление. Я собираюсь подать в суд на тех, кто его изготовил и бросил в продажу.

– Нам этот факт известен; ваши претензии обоснованны и справедливы. Иск будет принят. Дальше.

– Теперь о главном, – Форт пытался прочесть смену тепловых тонов под маской Акиа. – Я точно знаю, что вы стреляли дважды. Первый раз – да, случайно. Но второй раз – намеренно. И в том, что на борту живой экипаж, у вас сомнений не было. Вы убили Мариана Йонаша. Сознательно.

Лицо Акиа начало остывать; в режиме термоскопии это выглядело как медленное превращение человека в труп. Крыса тыкалась в его ладони, лежащие на краю стола.

– Корабль падал на густонаселённые районы. У артиллеристов не было выбора.

– Ложь.

Акиа стал накаляться; мертвенная маска пошла пятнами нагрева.

– Вы обвиняете меня во лжи?

– В убийстве, господин эксперт-лазутчик. Я не стажёр, а профессиональный пилот. Ваша космическая техника – не чета нашей, она может куда больше. Согласен, операция спасения была бы крайне сложной – подлёт, вход на корабль, вынос пострадавших – и всё за минуты, но своих бы вы спасли, хотя бы сделали попытку. Это правда, попробуйте-ка отрицать.

Крыса побежала по рукаву платья Акиа ему на плечо.

– И вы не хотите, чтобы это появилось в СМИ. Мало ли, почему – может, кого-то разжалуют, понизят в чине. Но как бы ни повернулась вся история, для меня вы останетесь виновны. Разница в цивилизациях тут ничего не значит – Мариан был таким же живым человеком, как вы со своей честью, ничем не ниже и не хуже вас.

Акиа решительно встал; Вещунья плотнее вцепилась коготками в ткань.

«Так, – вздохнул про себя Форт, – сейчас свистнет, и влетит десяток здоровяков, чтобы поучить меня вежливости. Положим, если взяться с умом, я уделаю их всех, кроме крысы, – и добьюсь смертного приговора. А мне это надо?.. Но смолчать о Мариане – никогда!»

Однако эксперт-лазутчик повёл себя иначе. Одним движением отлепив от лица маску, похожую на желатиновый лоскут, и выпрямив руки вдоль туловища, он плавно склонился, так что великолепные волосы коснулись крышки стола.

– Иката Каннавела Лоа Одалиа, наследный директор Северного водоканала. Приношу вам глубочайшие извинения от воинского собрания державы Дома Гилаут за смерть вашего товарища, которая останется и нашим горем, покуда живы все причастные к ней. Обязуюсь передать ваше негодование этим причастным.

Никто ещё не сдирал масок перед Фортом. Наверняка для Акиа это был решительный поступок – и, похоже, он назвал своё полное имя, а Сихо уверяла, что никакой господин важнее льеша без чрезвычайной надобности имён не объявит, зато псевдонимы здесь в самом широком ходу. Важность момента требовала ответить как следует. Поднявшись, Форт тоже поклонился:

– Фортунат Кермак, капитан и пилот компании «Филипсен». Принимаю ваши извинения как искренние.

– Благодарю. Я воспользуюсь вашим зеркалом и туалетным столиком.

Пока Акиа приклеивал маску на место – нужные подмазки и притирания, судя по всему, прилагались к комнате наряду со сластями в блюдце, – Форт пытался приманить крысу, но у той имелась своя честь, она к чужим не шла, фыркала и топорщилась.

– Вернёмся к предмету нашей беседы. К самописцу.

– Я его потерял.

– Как?!.. – заморгал Акиа. – Будьте добры, объяснитесь!

– Когда летел из Буолиа в Гигуэлэ. Дверь закрыть толком не смог, машина управлялась плохо, поскольку незнакомая... случился крен – и шар выпал наружу. В море.

– Вы шутите?..

– Нисколько. Так уж получается, – развёл руками Форт. – что его не заполучите ни вы, ни воры. С точки зрения Судьбы оно и правильно – никто такого приза не заслужил. А уцелей самописец, я все равно бы никому его не отдал. Полезно иметь козырь в рукаве, чтобы все строго придерживались взятых на себя обязательств.

«Перерыть весь район его посадки и пути к побережью, – подумал Акиа. – Нет, вздор. Трасса движения в точности не известна. Под любым камнем... почти восемь тысяч квадратных лиг. Он закопал его. Умница! Хорошая месть нам за бортинженера... А память его насекомого робота?..»

– Удивляюсь, как вы вели катер неизвестной системы.

– Внаглую, по наитию. Новичкам везёт.

– Насколько я понял, вы пользовались картой на экране. Смогли бы вы указать по ней место потери?

– Не запомнил.

– Так, так... С вами был автомат. Что с ним произошло?

– Пришлось бросить. Очень уж заметен.

– Где вы его оставили?

– У меня зарисовано, чтоб не забыть. Правда, для верности я спалил лайтингом часть его начинки – центральный процессор, блоки памяти...

«Предусмотрительный!»

– Прискорбно, что самописец утрачен. В море... хотя бы приблизительно можете назвать район падения?

– Было мне время запоминать! Я думал о погоне. И море не земля – примет нет, одни волны.

– Значит, он не найдётся.

– Разве что чудом.

– Давайте исключим чудеса из наших планов. Самописца нет, однако есть вы. О чём вы будете свидетельствовать на процессе против «Вела Акин»?

– О том, что на «Холтон Дрейге» не было никакого аппарата Лакут.

– И второго выстрела – тоже.

Форт несколько помедлил с ответом.

– Да, на том и кончим. Точка.

– В таком случае... – Акиа изящно, не желая потревожить Вещунью, извлёк откуда-то из-под складок одеяния пластинку телефона. – Акиа. Соедините с командармом. Господин Месхандор, с новым днём вас. Я нашёл свидетеля, он согласен работать в нашу пользу. Да. Несомненно. Вылетаем в ближайшее время. До встречи.

Второй его телефонный разговор звучал в ином ключе.

– Эрита, именем Правителя арестуйте «Феланд-44» и «Гвардеро», вышвырните всех с кораблей и поставьте нашу охрану. Балкеры опечатать. Сотрудников «Вела Акин» на Иколе-2 – взять под стражу. Шаблон приказа у вас есть. Отметьте сегодняшнее число, время нашей связи – и на подпись командарму. Основания я представлю судейской палате Патрициев через два часа. Выполняйте.

И третий был совсем краток:

– Гото, ко мне. Пишущий аппарат и двух доверителей, хоть охранников борделя. Я жду пять минут.

– Луи-то вы схватили? – Форту сильно хотелось, чтобы этот звёздный вор получил все, что положено. Если не по закону, отпечатанному в кодексах, то хотя бы по справедливости.

– Увы, в мирное время нам хватать не позволено. Во избежание шумихи пришлось его выдворить.

– Ха! А этих, на Иколе-2?!

– Кермак, правила писаны не мной. Икола-2 приравнена к военным объектам категории Хо, и если на космодроме находятся лица, подозреваемые в создании угрозы полётам армейских кораблей, тут у нас руки свободны. Сейчас для подозрения есть прямой и законный повод. Точнее, он появится, когда вы подпишете свои показания... Знаете ли, вы заставили меня поволноваться.

– А уж вы меня!..

Гото не появлялся. Вещунья зарылась в воротник Акиа.

– Как будет выглядеть мой арест в пространстве юридической реальности?

– Какой арест?! Оформим добровольную явку к военным властям любой ближайшей базы и просьбу о защите от посягательств контуанцев. Державная армия в состоянии вас уберечь.

Гото не спешил вломиться в дверь.

– Пока не начались процедуры... Кермак, что вы сделали с имплантом Луи, раз она решила задержаться в комнате?

– Я? ничего не сделал, – буркнул Форт, озабоченный своими мыслями. – И ей это понравилось. Но раз пошло о личном, у меня тоже есть вопрос – какой у вас индекс генов? Ну, 200 на 400, 300 на 800, или как там... А то я не могу угадать ваш пол.

– О, пусть это останется моей маленькой тайной, – улыбнулся комбриг очами сказочной принцессы.

Ночной порой, ближе к десятому часу, поток машин редеет даже в увеселительных кварталах, поэтому большой катер с гербами автономии и военно-медицинской службы беспрепятственно сел на улицу близ Вешнего Сада. Как только опоры коснулись мостовой, двери отсека распахнулись, и бригада начала выгружаться – блоки передвижной операционной катили к подъезду, а там они сами взбирались по ступеням.

– Мы вынуждены просить у вас для операции свободную комнату с входом из широкого коридора. Возможно, мы будем немного мешать; возьмите сверх тарифа доплату за чинимые неудобства.

– Комната 16, второй этаж, – распорядитель передал военврачу ключи.

К двери 16 приставили блок-прямоугольник, который раздвинулся на весь проём, чмокнул герметизацией окантовки, и в комнату стал выпучиваться мутный гигантский пузырь, заполняя пространство от пола до потолка, пока не прилёг к стенам и не обтянул мебель. К шлюзу снаружи присоединили кабину предоперационной подготовки. Медики один за другим поспешно входили в наружный шлюз – голова вставляется в шлем, тело охватывает стерильный плёнчатый скафандр и, сомкнувшись на спине, вспыхивает огоньком готовности ранец-кондиционер. В комнате-пузыре сами собой разворачивались автоблоки оборудования, как рождающиеся из яиц плоские жуки, обтекаемые и отблёскивающие металлом – стол, наборы инструментов, комплекты вспомогательного назначения. Штанги упёрли в потолок осветитель и втянулись в него, а сверху спустились стебли с лампами.

– Отмечали аллергию на медикаменты? Располагаете информацией о своих вставках? Как раньше переносили наркоз? – младший торопливо допрашивал Баркутэ, пока её омывали дезинфицирующим раствором и прокалывали кожу иглами лимфатического введения. Она крепилась, чтобы от страха не включился каскад – иначе в ужасе недолго разнести всё высокоточное хозяйство медиков.

– Какие бывают трудности при неизвлекаемости? – спросила она военврача как можно твёрже.

– Тошнота после операции, – мимоходом отозвался тот. – Улго, в позицию четыре.

Она легла животом на гладкий узкий стол; бусины в теле недовольно защипались, когда их – вдоль позвоночника – пересчитал потусторонний свет сканера.

– Пять центров коммутации. Главный – третий.

– Глубже. Нет ли хвостов во внутренних органах?

– Хвост у сердца, – голоса становились гулкими, громадными, уходили в глубокую тьму. Кто-то возился у Баркутэ в спине, под кожей, но боли и страха не было. – Лаикэна, по шестому межреберью. Дептес, отсечь главный узел. Улго, она слышит?.. Сильная, как подъёмный кран.

Здесь Баркутэ перестала слышать; одновременно с этим Форт, прочитав свой текст как на линго, так и на великом языке, скрепил оба листа подписью. Сам не ведая о том, он подписал Луи путёвку на Атлар.

Туанский прямой угол насчитывает 80 делений, называемых метами. При наклоне экватора к плоскости орбиты в 5 и 6/20 меты до широты 55 зима – не более чем пасмурный «сезон небесных слёз», да и тот недолог. Но имперская база, где армия Дома Гилаут хранила Форта, стояла на 69-й мете, и в месяце малан здесь выпадал настоящий снег.

Невысокие однообразные корпуса жилой части были соединены крытыми галереями, которые не отапливались, и туанцы пробегали их рысцой или набрасывали пальто, похожие на ватный халат, в котором удирает от служебных псов условный «преступник» на тренировке. Сперва охрана удивлялась, как легко одетый Форт спокойно прогуливается на холодке, потом перестала.

Понизив теплоотдачу тела, он подставил ладонь падающим снежинкам. Влажные хлопья налипали на кожу и рукав, лениво расплываясь крошечными лужицами. Низкое серое небо прорвалось голубой солнечной трещиной, косой сноп золотых лучей заблистал, лаская мерный снегопад и высвечивая пологие бугры охристых гор у горизонта. С мачт базы сонно сочились трескучие сигналы, где-то прогудел электрокар, тянущий череду контейнеров на колёсах, донёсся звонкий окрик – но Форт не воспринимал звуков, кроме шелеста снега.

– Э-хэ, – предупредил голос сзади: «Ты не один».

Баркутэ тщательно застегнула на себе долгополое пальто, завязала башлык и спрятала руки в рукава, как в муфту. К лицу её возвращалась природная, не намалёванная белизна.

– Как жутко холодно, – промолвила она, желая завязать беседу. Обычно она не выжимала из себя больше двух слов подряд.

– Средне. Всё тает.

– Я раньше не видела зиму. Первый раз.

Прежде Форт не замечал, чтобы она пользовалась пальто и выходила из здания. По совести сказать, он и саму её встречал с десяток раз, не больше.

– И как впечатление?

– Неприятно. Я немного болела от холода. На меня кашлянул инструктор, и я заразилась, а ему хоть бы что. А ты совсем не болеешь?

Форт пропустил вопрос мимо ушей. Ему вспомнился недавний разговор с военюристом. На экране тот был в лёгкой светло-синей рубашке, за спиной его золотом и зеленью светилось окно, затканное какими-то вьюнками. Непринуждённый и раскованный, изысканный и витиеватый в речах. Ни тени озабоченности на лице, служба ему не в тягость. Наверняка на откровенность о том, что сидеть в квадрате стен и ждать судебного решения, означающего переход из неволи в неволю, для нормального человека равносильно пытке, юрист ответил бы дежурным утешением. Поэтому Форт не стал выкладываться перед ним. С имплантом он тоже не собирался толковать о гнетущем душу. Хоть ненадолго отрешиться и читать причудливые пути снежинок в воздухе – такие разные, так щедро насыщающие скудный мир ощущений робота... Даже насморка не схватишь! Здоров, как надмогильный камень. Порой становится как-то неловко морочить медиков базы, регулярно выдающих ему пищу киборгов и ёмкости подзарядки жидкостной системы.

Мир монотонного коловращения, как маховик в закрытом кожухе. Скрываться с Шуком и Эну было не в пример занятнее. Впору ради разнообразия сбежать и, пока не поймают – ощутить себя подвижным, быстрым, вёртким, выбирающим дорогу в сложно меняющейся ситуации. Где-то там, за землисто-рыжими горами, за безднами перелётов – свобода. Где она живёт, кто скажет?

– Я скоро уезжаю.

– Вот как? И куда?

– Мне разрешили поселиться в землях Дома. Условно, на полтора года. Армейская полиция... – она осмелилась вынуть руку из муфты и поймать снежинку, – ... расследовала, не воруха ли я.

– Спросили бы у душеньки Луи Маколя.

– Он пропал куда-то, вроде как улетел. Я работала у него законно! – с вызовом повысила она голос.

– Без комментариев.

– Я никого не убивала.

– Просто училась, как это делать.

– Ты не знаешь всего... – отвела она взгляд.

«Ты тоже, – подумал Форт. – Может быть, у нас одна история. Ведь и меня обучали, обрубив все выходы».

– Мне предложили готовиться на солдата.

– Значит, сменят узел в голове на свой.

– Удалять нити встанет дороже. А так я почти гожусь.

– В лазутчики?

– Мне не велели говорить, в какие войска.

– Ну прощай, – отпустил Форт от себя родственную душу, чтобы та шла на новый виток подчинения.

– Вот, – положив ему в руку высохший, расплющенный в книге цветок, она повернулась и исчезла в галерее.

Форт прикрыл подарок от снежинок, погладил пальцем – тонок, шелковист, кожа просвечивает сквозь лиловые лепестки.

На южных широтах «сезон небесных слёз» выдался светлым и тёплым; ждали восточных ветров с пылью из Буолиа, но прогноз не сбылся – зимние урожаи не пострадали, цены на продукты питания снизились. Приютская каша шла за полтиота миска, и Шук прямо-таки обжирался, чувствуя, что там, где без проблем прощупывались рёбра, появились вполне человеческие бока из мяса. Он побирался и поворовывал у храмов; кроме того, его подкармливала Эну, устроенная от приюта в квартальную столовку – правда, прочистив лимфу и заметно потеряв краски желания, она стала другой: задирала нос, оттопыривала пальчики и наряжалась как городская, даже говор начала перенимать.

– Не зови меня «ты» при владельцах, понял?

– У! а как – «госпожой посудомойкой», что ли?!

– И при поварах зови на «вы», а то жрать не вынесу. Стой за крыльцом и жди, как все стоят, в положенное время. Не заявляйся мне сюда когда попало.

– Чего это ты важная стала?! – возмутился Шук. – Ты же моя крысочка, Энуну... – полез он с лаской, чтобы вернуть былое, но хлёстко получил тряпкой по лапам.

– Ц! будешь ты мне напоминать! Крысочку ему – а крысеняточек не хошь? – подразнила Эну противной гримасой. – От всяких лишайных мне мальков не надо. Баста, я в просто люди выхожу. Ты тест по алфавиту сдал?

Чтобы не отвечать, Шук стал насвистывать и пританцовывать на месте, по-модному выпятив губу.

– Гольтепа безграмотная, – Эну вдруг понравилось называть вещи своими именами. – Тебя обратно вышлют за пустую голову. Ты по помойным бакам лазить разучился? или больше по карманам шаришь? Ещё и приговор на лоб наклеят.

– Ну, вышлют – и чего такого? – отбивал Шук чечётку. – Нам по зонам жить не привыкать. А-ля-ля, постановление мне зачитали, а-ля-ля. В зону, мама, я поеду, меня поезд повезёт...

– Назад, в седьмую, на Цементные? – всё-таки ей было любопытно, куда отправят милого-постылого.

– Не, я туда ни ногой. Там теперь хозяин – Муа! Толстого и Канэ распатронили и засадили в колонию с усиленным режимом. Муа меня до верёвки доведёт, начнёт каждый день хлыстать. А-ля-ля! А я им трепет закатил, как настоящий! Себя, сказал, порешу, а в седьмую ни за что. Так и написали – в пятую. Там курорт...

– Говорила тебе – учись! – в Эну напоследок разыгралась сердитая горечь. – Я помогла бы. Здесь неучёных не держат. Ты сам не захотел, а то билет бы дали, чтобы тут жить.

– Подтирка твой билет, – язвительно бросил Шук, пряча досаду. – Не угодишь – и отнимут. Просись тогда ко мне!

– Вот уж куда не собираюсь! Я, – Эну горделиво пригладила хорошо причёсанные волосы, – сдала на должность, па другой неделе перейду в раздатчицы. Позовёшь посудомойку, я не выйду. Ты меня в зоне не дождёшься, я теперь буду гражданка автономии. Могу и в кулинарное училище...

– Это когда ещё! сколько годов пороги обивать, документ выклянчивать...

– Ты-то получил уже! Наверняка в сводку опознания внесли: «крадун карманный».

– Ага, а с тобой рядом записали: «умви-красноверка», – огрызнулся Шук – и тряпка влепилась ему в физиономию.

– Эну, долго милостыню раздаёшь, – выглянул ладный полукровка, повар по салатам, и нахмурился: на щеке побирушки горел свежий удар. – Это еще что?

– Хамло, – дёрнула Эну плечиком. – А ещё ленту приютскую носит!

Не дожидаясь выволочки, Шук пошёл по проулку от столовой, поняв, что больше Эну его не накормит.

Суббота, 7 августа 6242 года

Имперское время – тайхэ, 9 алга 1298 года

Форт ожидал приговора без охраны. У него был пропуск судебного присутствия, с ним он сюда вошёл, с ним мог и выйти в любой момент, но идти ему было некуда – параметры его лица и тела хранились в базе биометрического контроля, и на ближайшем транспортном узле его деликатно задержали бы и передали армейской полиции.

Свобода перемещения в землях Дома, как и в автономиях, на поверку оказалась иллюзией, скрывающей глубоко потаённую службу глобального наблюдения. Как и в Сэнтрал-Сити, учёту и поголовному включению в реестр подлежали честные граждане, которые до такой степени не замечали слежки, что забывали о её существовании, а крадуны и воры ловчились проскользнуть между липких нитей вездесущей паутины телеглаз и датчиков. Отчасти могла выручить маска, но гостям с иных планет – наравне с льешами и умви – масок носить не разрешалось. Никаких сомнений, что где-то уже старательно записано: «Склонен обманно выдавать себя за нидского урода» и приложена сканограмма в трёх проекциях.

Неподконвойный и мнимо свободный, он постоянно ощущал на себе нашивку «Подсудимый» и что-то похожее на кандалы. Судебные приставы, худощавые туа в неяркой униформе, безучастно похаживали по зальчику без мебели, где на стенах красовались щиты с изречениями и портреты выдающихся судей. Маски знаменитых туанских законников напоминали забрала хоккейных вратарей; у ныне здравствующих они скрывали лица, подчёркивая беспристрастность, у воспаривших к Небу лежали рядом на подушечках. Некоторые особо неподкупные выделялись масками с отверстиями только для уст и носа, а вместо глаз – ничего. Форт насчитал семерых местных Фемид обоего пола; меч и весы им заменяли булавовидный жезл и отвес с грузиком и полукруглой градуированной линейкой.

Нестерпимо ждать, зная, что твоя судьба решается за стенкой толщиной меньше ладони, а ты не слышишь ни звука из судьбоносных речей. Форт измерял зальчик шагами, от томительной скуки считая и перемножая одинаковые досочки паркета, затем стал рассчитывать износ древесины по истиранию лакового слоя. Бесплодно, зато отвлекает.

Наконец из высокой двери вышли военюрист и Акиа, ради почтения к суду облачённые в шикарные мундиры с выпушками и кружевами; Форт живо свернул к ним с протоптанного пути.

– Кермак, ваше дело закончено, – просиял военюрист. – Фактически суд согласился со всеми нашими доводами. В подобных случаях, когда обвинение уступает оправданию, полагается послать цветы и обвинителю, и защитнику, и судьям.

– Букеты шести оттенков, непременно свежие, не менее двадцати цветков в букете, – пояснил Акиа. – Дизайн вам подскажут в любом флористическом магазине.

– Мне присылать сюда, – военюрист подал визитную ленточку.

– И что в итоге? что решили-то? – переводил Форт глаза с одного на другого.

– Мы приложили все усилия. Приговор очень милостивый, снисходительный.

– Сколько лет мне дали?

– И на линго отпечатано, – кружевной юрист взмахнул листком, вынутым из файл-папки. – Знак уважительного отношения к вам.

– Сколько?

– Два года.

– Без зачёта месяцев, прожитых на базе, – Акиа, поискав на плече отсутствующую крысу, провёл ладонью по воротнику, и без того безупречно лежащему. Волосы его были убраны в четыре пучка, стекающих на спину.

Форт не успел осмыслить срок, как военюрист прибавил:

– Форма отбытия наказания – каторжный труд на рабочем месте с обязательным государственным трудоустройством по основной специальности.

– Что?! – вырвалось у Форта. – Как это?!..

– Нерационально посылать вас, скажем, на каменоломню, – растолковал юрист. – В качестве пилота вы принесёте обществу больше пользы. Опять-таки у пилотов зарплата намного выше, и вам легче будет выплатить штраф за...

Форт лишился дара речи, даже счётную функцию в мозгу вышибло. Работа в роли каторги!!! Круг замкнулся – сбежав из федеральной неволи, он прямым попаданием угодил в кресло пилота-каторжника на туанском корабле. Дьявол, Небо пресвятое, да неужели никак не вырваться из этого кольца рабства?!

Он думал – а порой и опасался, – что чувства его атрофировались. Какое там! все живёхоньки! Такой водоворот в груди образовался – не хватит ни зла, ни ругани на всех известных языках, чтобы его из себя выплеснуть.

– Что за издевательство! – заорал он, наступая на светло-синюю парочку. – Я не согласен!! отменяйте! Лучше камни молотком колоть!

Готовые вмешаться приставы замерли, взявшись за рукояти хлыстов. Судя по накалу страстей, эйджи не менее как собирался швырнуть офицеров на паркет и часа три топтать их бездыханные тела.

– Я не понимаю, – захлопал глазами военюрист. – Вы стремились к минимальному наказанию – но дальнейшее сокращение срока невозможно. По убийству стражника не амнистируют, тем более при ваших обстоятельствах. А каменщики зарабатывают мало!

– Штраф, – остановился Форт. – Что за штраф?

– Я не дочитал приговор, а вы ругаетесь. Возмещение семье стражника.

– Не берите в голову, – вмешался Акиа. – Страховая премия за катастрофу велика, она покроет вам часть компенсации.

– Что, и страховка туда уйдёт?!

– Целиком.

– Выходит, я останусь без гроша?!

– Простите, Кермак, этот вопрос вам следовало задать себе при встрече со стражником, до выстрела.

– Интересно знать, что мне всё-таки перепадёт?.. – Тёмное отчаяние нахлынуло на Форта, смолой заливая все гневные порывы.

– Часть жалованья пилота. Именно поэтому решение суда обязывает принять вас на корабль по специальности.

– А лингвоук? Я должен получить с тех, кто его смастерил!

– Печально, но получать не с кого. Вы не сохранили товарный чек, а автоперевозчик, как выяснилось, изготовлен по-пиратски какой-то – очевидно, контуанской – мастерской. Розыск в этом направлении ничего не дал.

– Каторжный труд, – повторил Форт. – Каторжный труд... Поганое ворьё... чтоб им передохнуть...

– Разделяю ваше пожелание, – уловив момент, Акиа слабо притронулся к его запястью. – Поверьте, в день нашего свидания я сожалел, что не могу в полной мере применить власть к... некоторому известному вам человеку.

– Ладно. Ничего не вернёшь и не изменишь, – Форт вскинул лицо. – Но если я когда-нибудь встречу Луи Маколя, ему придётся долго лечиться.