Текст книги "Грамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность"

Молчаливое признание автономии потребителя, обладающего досугом, который заново учрежден двойным, декларативным и контекстуальным определением «личности», обнаруживает множество следствий во всей символической системе «социализма». Ряд политических конструкций с коллективным означаемым, используемых в функции экономических понятий, как, например, «народный доход»[379]379
  Сталин И. В. Отчетный доклад XVII съезду партии… С. 308, 336.


[Закрыть], «среднегодовая заработная плата рабочих»[380]380
  Сталин И. В. Отчетный доклад XVII съезду партии… С. 337.


[Закрыть], выходят из употребления, оставаясь единицами иного масштаба при переходе к словарю одновременно более техническому и (или) индивидуализированному: «национальный доход», «реальный доход в среднем на душу населения», «индивидуальная оплата по количеству и качеству труда»[381]381
  Программа КПСС [1961]. С. 567–568.


[Закрыть]. Ряд формально индивидуализирующих понятий, представленных в экономической риторике 1920-1950-х годов, переносится из официального языка высшего уровня в язык профессиональной экономики и управления.

Наиболее ярким примером этого ряда, вероятно, является понятие «личное потребление», которое парадигматический сталинский текст определяет в контексте «товарного производства», «затраченного труда», «обмена товаров» – корпуса хрестоматизированных политэкономических категорий, избавленных от каких-либо качественных характеристик[382]382
  Сталин И. В. Экономические проблемы социализма в СССР.


[Закрыть]. Превратившись в техническую категорию, оно исчезает из более поздних официальных текстов высшего уровня, где «Х»-элементом в формуле «рост благосостояния Х» по-прежнему выступает «народ» или «население»[383]383
  Это верно в отношении ряда ранее цитировавшихся текстов: Доклад товарища Н. С. Хрущева на Внеочередном XXI съезде КПСС; Программа КПСС [1961]; Брежнев Л. И. Отчетный доклад ЦК КПСС XXIV съезду КПСС.


[Закрыть]. Однако представленная в разделах воспитания, образования и культуры «личность» заново включается в экономический контекст опосредованно, через перечисленные ранее новые категории, в частности «научно-технический прогресс», который присутствует одновременно в экономическом и «воспитательном» регистре, выступая и основным условием «экономического роста», и определяющим условием «развития личности»[384]384
  «Научно-технический прогресс», наряду с парной категорией «научно-техническая революция» (характерной, скорее, для языка официозных разделов гуманитарных дисциплин, нежели риторики съездов), служит непосредственным контекстом для понятия «личности» в целом ряде пропагандистских лекций и «идеологических» диссертаций: Дьячкова Н. Н. Научно-технический прогресс и проблема всестороннего развития личности (Киев, 1964); Ладыжинский Я. Технический прогресс и его влияние на всестороннее развитие личности (на материалах социологических исследований в нефтяной промышленности) (М., 1968); Попова Н. В. Влияние научно-технической революции на духовное развитие личности (М., 1971); Киселев Н. Н. Всестороннее развитие личности в социалистическом обществе в условиях научно-технической революции (М., 1973); Актуальные проб лемы социализации личности в условиях научно-технического прогресса. Киев: Знание, 1975; Домбек З. Научно-технический прогресс и проблемы формирования всесторонне и гармонически развитой личности (Минск, 1978); Гакун Т. Научно-техническая революция и формирование объективных и субъективных предпосылок всестороннего развития личности в условиях развитого социализма (М., 1983); и т. д. И даже: Колобков В. В. Формирование личности в развитом социалистическом обществе как научно управляемый процесс (М., 1978). Исторической социологии понятия «научно-технический прогресс» посвящена следующая глава настоящей книги.


[Закрыть]. Тем самым новые категории не только реструктурируют контекст, в котором получает смысл понятие «личность», но и сами выполняют функцию такого контекста, перераспределяя ценностный вес «общества» и «коллектива» в пользу «экономики» и «науки».

Другим понятием, оказывающим непосредственное влияние на контекст «личности», служит лексема «массы». В одном из ранних текстов Сталин ясно определяет политический смысл и ценность этого понятия, которая, в целом, остается высокой во всех перипетиях 1920–1980-х годов: «Краеугольным… камнем марксизма является масса, освобождение которой… является главным условием освобождения личности… Ввиду чего его лозунг: “Все для массы”»[385]385
  Сталин И. В. Анархизм или социализм? // Соч. М.: Госполитиздат, 1946. Т. 1. С. 296.


[Закрыть]. Господствующая в риторике 1920– 1950-х годов категория используется в удивительном разнообразии вариаций: «рабочие и крестьянские массы», «широкие массы», «бедняцко-середняцкие массы», «мелкобуржуазная масса», «огромные массы», «массы советских людей», «угнетенные массы», «революционные массы», «рабочие массы», «партийные массы», «беспартийные массы», «пролетарская масса», «новые массы», «простые и обыкновенные массы», «миллионные массы», «порабощенные массы», «неимущие массы», «кооперативные массы», «наши массы» и т. д. В конце 1930-х – начале 1950-х она надстраивается до связки «гениального вождя» и «широких масс», которая становится парадигматическим определением всего периода «культа личности».

Воспроизведение этой категории в сталинской риторике, в сопровождении формул мобилизации против многочисленных внешних и внутренних противников, становится средством непрерывного ритуального возврата к первым годам Советской власти и ресурсом поддержания энергичной патетики «борьбы» против всех возможных «пережитков», «врагов» и т. д.[386]386
  Согласно остроумному наблюдению Карла Мангейма, политические деятели, которые оперируют оппозицией «великий вождь – массы», еще не нашли своего социального места и рассчитывают занять господствующие позиции путем смены прежних элит (Мангейм К. Идеология и утопия / пер. с нем. М. И. Левиной // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.: Юрист, 1994. С. 122). Это оппозиция, маркирующая попытку или начало нового политического правления.


[Закрыть] В схеме «вождь – массы – враги» за «массами» закрепляется не только доминирующий смысл «народного» и «трудового», но также обладающий крайне высокой политической ценностью смысл «подвижного», «готового на подъем», «преобразуемого и преобразующего». Таким образом, через обращение к «массам» регулярно восстанавливается смысл дальнейшего движения к новому и – что принципиально – еще хрупкому, ничем не гарантированному социальному порядку. Иными словами, нехватка места для «личности» в раннесоветских политических классификациях объясняется не только ее официальным «подчинением коллективу», но и настоятельной нуждой в возобновлении ресурса мобилизации, заключенного в понятии «массы».

Критика вождизма конца 1950-х годов, которая предстает исключительным политическим событием, и вытекающий из нее разрыв связи между понятием «массы», сохраняющим положительную ценность, и отчетливо негативным понятием «вождь» на деле хорошо вписываются в формулу «полной и окончательной победы социализма», т. е. уже окончательно найденного места нового правящего слоя в обеспеченном им социальном порядке. Оставаясь в официальном обороте на протяжении 1960–1980-х годов и даже сохраняя количественный и ценностный перевес в сравнении с «личностью»[387]387
  Не только в экономическом контексте. Например, при разъяснении нового политического курса в связи с обострением советско-китайских отношений в 1963 г. понятие «личность» употребляется только в негативном контексте «культ личности», тогда как понятие «массы» активно используется как позитивно нагруженный синоним «советского народа» (см., напр.: Открытое письмо ЦК КПСС партийным организациям, всем коммунистам Советского Союза // Правда. 1963. 14 июля).


[Закрыть], понятие «массы» утрачивает активное свойство, будучи сведено в конце 1950-х почти исключительно к трем полустертым по своему мобилизующему эффекту, взаимозаменяемым и взаимосочетаемым связкам: «народные массы», «массы трудящихся» и «широкие массы». Сокращение вариативности понятия «массы», которое вписано в реформу всей категориальной системы, словно освобождает место для «личности», сразу занимающей место «масс» в том числе в контексте «воспитание Х». Если риторика хрущевских выступлений и докладов с этой точки зрения предстает переходной – понятие «массы» остается одной из ключевых категорий, означающих население Советского Союза, – то в брежневских докладах «массы» почти полностью устраняются или существенно маргинализируются в ряду, составленном понятиями «трудящиеся», «народ», «граждане», «население», «люди»[388]388
  Напр.: Брежнев Л. И. Отчетный доклад ЦК КПСС XXIV съезду КПСС.


[Закрыть].

Наконец, несмотря на то что именно «народ», а не «личность» признается «решающей силой строительства коммунизма»[389]389
  Программа КПСС [1961]. С. 605.


[Закрыть], ряд основополагающих тематических сдвигов, а также прямая конкуренция «Х»-элемента «личности» с «обществом» и «массами» в разделах, посвященных образованию и культуре, представляет собой осязаемый, хотя и не объявленный явно пересмотр понятийного схематизма предшествующего периода. Помимо прочего, серия сдвигов реализуется в таких еретических конструкциях, как «сочетание личных интересов с государственными»[390]390
  История Коммунистической партии Советского Союза. С. 617.


[Закрыть], которая не задает явной иерархии и тем самым снова утверждает автономию «личных интересов» в значении, вписанном в контекст «потребления». Политический смысл «личности» в новом экономически определяемом горизонте социализма состоит, таким образом, не только в частичном замещении «Х»-элемента «общество», но и в разрыве контекстуальных отношений с «государством», заданных в конце 1920-х – 1930-е годы риторикой «подчинения личности». В результате придание ценности «индивиду» и «личности» и их опосредованная связь с «народным благосостоянием» в официальных классификациях сопровождается целым рядом ближайших и отдаленных эффектов, которые на протяжении 1970-х годов складываются в новую смысловую структуру, связывающую уже не «общество», «народ» и «людей», а «общество», «личность» и «человека»: «Достаточная материальная обеспеченность, личная и общественная перспектива способствуют у нас творческому развитию личности, удовлетворению постоянно растущих материальных и духовных потребностей человека»[391]391
  Материалы XXV съезда КПСС. М: Политиздат, 1976. С. 78.


[Закрыть].

В исходном виде эти сдвиги, происходящие в понятийной сетке «социализма», которая подвергается стремительной демилитаризации и индивидуализирующему переопределению в терминах «благоустройства быта» и «удовлетворения запросов», намечены уже в конце 1950-х – начале 1960-х годов. Не столько в рамках темы «воспитания», сколько в горизонте «потребностей» и «потребления» рождается «новая личность», стремительно и наперекор политическим императивам приобретающая (мелко)буржуазные черты в условиях «мирного сосуществования». Что в конечном счете становится одной из основ для приговора этому политическому курсу с позиций революционной ортодоксии: «Американский империализм и его пособник – советский современный ревизионизм»[392]392
  Мао Цзэдун. Народная армия непобедима (Передовая статья газеты «Жэньминь жибао» от 1 августа 1969 г.). Пекин: Издательство литературы на иностранных языках, 1969.


[Закрыть].

Превращаясь в 1960-е годы из вспомогательного и периферийного термина в одну из категорий государственного воображаемого, понятие «личность» становится структурирующим основанием для целого ряда типологических высказываний, не исключая гражданское и уголовное право. «Всестороннее развитие человеческой личности в условиях коллектива» как определяющая характеристика социализма из речи Никиты Хрущева[393]393
  Доклад товарища Н. С. Хрущева на Внеочередном XXI съезде Коммунистической партии Советского Союза // Правда. 1959. 28 января. С. 5.


[Закрыть] профилируется в разнообразии контекстов, от «типологических особенностей личности рабочего» из первых обширных исследований по социологии[394]394
  Человек и его работа / под ред. А. Г. Здравомыслова, В. П. Рожина, В. А. Ядова. М.: Мысль, 1967.


[Закрыть] до «уважения к личности осужденных» в учебнике по уголовному праву[395]395
  Исправительно-трудовое право: учебник для юридических факультетов. М.: Издательство юридической литературы, 1966.


[Закрыть]. При этом в отличие от понятия «технический прогресс», которое на рубеже 1950-1960-х годов также претерпевает осязаемый смысловой сдвиг, будучи переведено в совершенно новую категорию «научно-технический прогресс» (также превращенную в строку государственного бюджета), понятие «личность» не попадает в основание категориальной сетки государственной статистики. В складывающейся системе разделения символического труда это понятие очерчивает сферу компетенции новых наук – социологии и психологии, во многом оставаясь знаком их повторного рождения и особого положения в пространстве академических дисциплин.

Этот знак так же ясно маркирует новизну ряда научных направлений, как их генетическую связь с обширным разрывом в политических классификациях по отношению к предшествующему периоду. В ходе философских и научных столкновений конца 1920-х годов статусом субъекта – в противовес «идеалистическому» (и буржуазному) индивидуалистическому пониманию – наделяется коллектив. Исход этих символических битв на территории социальных/гуманитарных наук особенно явствен в психологии, где условием сохранения «личности» как дисциплинообразующего понятия становится уход от подозрений в «идеализме» через ее переподчинение коллективу и социальному окружению[396]396
  Реконструкцию отдельных моментов психологической полемики см.: Graham L. Science, Philosophy, and Human Behavior in the Soviet Union. N.Y.: Columbia University Press, 1987.


[Закрыть].

В Психологическом институте, созданном при Московском университете в 1912 г. под знаком «субъективной психологии», первый год работы прямо определяется темой «личности»[397]397
  Вот список 15 теоретических семинаров первого года: «Учение Вундта о личности», «Единство сознания по Гартману», «Учение Липпса о личности», «Липпс о личности», «О личности по Липпсу», «Учение Шуппе о личности и единстве сознания», «Личность по Риккерту», «Изменение личности по Бине», «Личность по Жане», «О подсознательности», «“Я” по Остеррайху», «О подсознательном по Фрейду», два семинара «Учение Бергсона о личности», «О Бергсоне». Данный список приводился в ранней версии страницы истории сайта Психологического института РАН (<www.pirao.ru/strukt/istoria/histor_b.html>, последний доступ 20.04.2006). В актуальной версии страницы эти сведения отсутствуют (<www.pirao.ru/ru/ob-institute/istoriya-instituta>, последний доступ 19.03.2013).


[Закрыть]. Уже в 1921–1924 гг. итогом реорганизаций становится институциализация направлений, среди которых «личность» остается скрытым тематическим основанием лишь в последнем: общая психология, психопатология, социальная психология, психотехника, зоопсихология, детская психология (где изучается «личность ребенка»), – а приоритетным проектом выступает подготовка сборника работ «Психология и марксизм»[398]398
  Вахромов Е. Е. Разработка теории личности в отечественной науке первой трети XX века (к 90-летию Психологического института) (, последний доступ 19.03.2013).


[Закрыть]. Подобная реорганизация становится залогом сохранения дисциплины в условиях возобладавшего «классового подхода», который расширяет зону негативной ценности «индивидуализма»: «Эмпирическая психология есть идеологический сколок с породившей ее эпохи индивидуализма»[399]399
  Цит. по ранней версии страницы истории сайта Психологического института РАН. Озвученная в ходе борьбы между сторонниками «эмпирической» и «марксистской» психологии, сходная позиция была представлена в целом ряде иных внутри– и междисциплинарных столкновений 1920–1930-х годов, выступая структурным инвариантом кардинальной оппозиции, противопоставляющей «классовую» и «партийную», т. е. революционную и пролетарскую науку негативно маркированной «чистой», т. е. буржуазной. Анализ этой кардинальной коллизии в советской науке продолжен в следующей главе настоящей книги.


[Закрыть]. У Льва Выготского, Сергея Рубинштейна, Алексея Леонтьева, Бориса Ананьева и ряда других авторов, активных уже в 1930–1950-е годы и впоследствии зачисленных в основатели одновременно «деятельностного подхода» и «психологии личности», определения «деятельности» и «личности» формулируются в политически прозрачных терминах «общественных отношений», «влияния среды» и т. д. В первом номере «Вопросов психологии» (1955), который призван дать панораму основных направлений в СССР, в оглавлении статей еще ни разу не упоминается термин «личность», а основным тематическим горизонтом по-прежнему выступает «высшая нервная деятельность»[400]400
  Вот список статей этого номера: С. Л. Рубинштейн «Вопросы психологической теории»; Г. С. Костюк «К вопросу о психологических закономерностях»; А. Н. Леонтьев «Природа и формирование психических свойств и процессов человека»; Б. М. Теплов «Учение о типах высшей нервной деятельности и психология»; А. В. Запорожец «Развитие произвольных движений»; Э. А. Асратян «Переключение в условно-рефлекторной деятельности как особая форма ее изменчивости»; Е. Н. Соколов «Высшая нервная деятельность и проблема восприятия»; Б. Г. Ананьев «Труд как важнейшее условие развития чувствительности»; А. Р. Лурия «Роль слова в формировании временных связей у человека»; Н. А. Менчинская «Некоторые вопросы психологии применения учащимися знаний на практике»; Л. И. Божович «Особенности самосознания у подростков».


[Закрыть].

Хронологическим рубежом превращения «личности» в учреждающее понятие новых дисциплин становится именно конец 1950-х – начало 1960-х годов, поначалу при посредстве переводных работ и рефератов по «западной» социологии и психологии[401]401
  Свидетели и непосредственные участники этого понятийного трансфера упоминают, в частности, переводные работы рубежа 1950– 1960-х годов: Морено Дж. Социометрия: Экспериментальный метод и наука об обществе (переведена на рус. яз. в 1958 г.); Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория в ее преемственности и изменении (переведена в 1961 г.).


[Закрыть], затем – в текстах советских авторов, популяризирующих «западные» методы и во внутрисоветских дискуссиях[402]402
  Включая знаменитую «Социологию личности» Игоря Кона (1967).


[Закрыть]. В свою очередь, конструкция «всестороннее развитие личности» напрямую переносится в научные программы и планы. Такова, например, программа 15-летнего развития Психологического института, поданная в Президиум Академии педагогических наук в 1960 г., где «Психологические проблемы всестороннего развития личности» фигурируют в качестве первого направления, вслед за которым корректируются и тематические рамки ранее господствовавшей «объективной психологии» – «Физиологические основы психических процессов и психических свойств личности»[403]403
  Список направлений приводился в ранней версии страницы истории Института, более не доступной (<www.pirao.ru/strukt/istoria/ histor_b.html>, последний доступ 20.04.2006).


[Закрыть]. С конца 1950-х, прежде всего у недавно вошедших в профессиональную науку исследователей, понятие «личности» прямо появляется в заглавиях текстов[404]404
  См., напр.: Фортунатов Г. А., Петровский А. В. Проблема потребностей в психологии личности // Вопросы философии. 1956. № 4; Чхартишвили Ш. Н. Место потребности и воли в психологии личности // Вопросы психологии. 1958. № 2; Вопросы психологии личности / под ред. Е. И. Игнатьева. М.: Изд-во МГУ, 1960; Социология в СССР / под ред. Г. В. Осипова. М.: Мысль, 1965. Т. 1 (статьи раздела «Группа и личность»); Кряжев П. Е. О диалектике общения и обособлении личности в обществе // Диалектика материальной и духовной жизни общества. М.: Наука, 1966; Кон И. С. Социология личности. М.: Политиздат, 1967; Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М.: Просвещение, 1968; Замошкин Ю. А., Жилина Л. Н., Фролова И. Т. Сдвиги в массовом потреблении и личность // Вопросы философии. 1969. № 6.


[Закрыть], а в самих текстах имплицитная модель «личности» – индивид, определяющийся в поведении из собственных потребностей.

Иными словами, во вновь формирующемся дисциплинарном пространстве психологии и социологии за «личностью» признается та же частичная автономия, которая неявно закрепляется за «потребителем» в политических классификациях. Эти работы, в частности «Социология личности» Игоря Кона, получают наиболее обширный публичный резонанс, поскольку именно их воспринимают как продолжение символической революции «оттепели»: «С подачи… Игоря Семеновича Кона мы узнали о существовании науки социологии и о том, что личность важнее государства. Это было началом нашего интеллектуального повзросления»[405]405
  Игорь Кон: «…Так я оказался заложником собственной темы» (беседа с Николаем Крыщуком) // 1 сентября. Газета для учителей, публикация не датирована (, последний доступ 19.03.2013). Подобные свидетельства достаточно многочисленны.


[Закрыть]. Та же инверсия производится в программных работах по психологии, где «личность» и «личностное» определяется как автономный источник социальной динамики: «Не только ролевой комплекс оказывает воздействие на личностные качества индивида, но есть и обратный процесс: психологические особенности человека существенно влияют на его статус, на выбор его социальных ролей и на их реализацию»[406]406
  Кузьмин Е. С. Основы социальной психологии. Л.: Издательство ЛГУ, 1967. C. 144.


[Закрыть].

В 1960-х – начале 1970-х годов производится более общая и обширная институциализация нового тематического направления: проводятся специализированные психологические симпозиумы («Вопросы психологии личности и деятельности», 1966; «Проблемы личности», 1968, 1970), в форме университетских кафедр институциализируется парадоксальное направление «психология личности», а не менее парадоксальное «социология личности» превращается в категорию библиографического классификатора и подразделение академического Института конкретных социальных исследований[407]407
  В форме сектора социологических проблем личности.


[Закрыть]. Институциализация этих направлений происходит параллельно с «социальной психологией», которая также тематизирует «личность» – на сей раз «личность в группе»[408]408
  Андреева Г. Социальная психология // Социология в России. С. 381.


[Закрыть]. В целом «личность» становится доминирующим понятием целого ряда научных отраслей. А оппозиция «личность – коллектив», организующая профессиональные психологические классификации в СССР, в конечном счете обнаруживает удачный компромисс в понятии «малая группа», равно как в определении предмета новой дисциплины 1960-х – социальной психологии как «науки, изучающей и массовые психические процессы, и положение личности в группе»[409]409
  Андреева Г. Социальная психология // Социология в России. С. 380.


[Закрыть].

При благоприятной политической конъюнктуре, с ослаблением междисциплинарных позиций консервативного крыла исторического материализма, эти конструкты не только реактивируют и обеспечивают «верное» политическое прочтение понятия «личность». На содержательном уровне за ними тянется целая сеть новых понятий, таких как продвигаемые реформистсоциологами «общественное мнение», «индивидуальные потребности» или «склонности» и «мотивация» социальных психологов. Здесь мы имеем дело уже не только с изменением иерархического ранга отдельного понятия и группы вспомогательных терминов, но с изменением всей картины социальной реальности, создаваемой конкурирующими направлениями в социальных и гуманитарных науках.

В рамках новых дисциплин понятие «личность» получает официально подтвержденное существование как полюс, «чисто» методологически, но одновременно латентно политически противостоящий «коллективу». Сама эта оппозиция «личность – коллектив», снова приняв форму открытого вопроса, на протяжении 1960–1970-х годов остается местом непрерывного столкновения между реформистскими и консервативными позициями в пространстве социальных дисциплин, где ее политический смысл подкрепляется борьбой прореформистских и консервативных сил в государственной администрации (отделах идеологии и науки ЦК), напрямую воздействующей на положение дел в науке. Чтобы понять, что в социологии и психологии, получающих бурное развитие в 1960-х годах, сохраняется политический смысл «личности», прямо производный от инверсии ряда истин конца 1930-х – 1940-х годов, следует учитывать, что та же оппозиция «личность – коллектив» упорядочивает высказывания широкого спектра культур-либеральных позиций, вплоть до диссидентских, в которых реактивируется содержание еще более ранних дискуссий конца 1920-х – 1930-х о коллективизме и индивидуализме в условиях советского общества[410]410
  В ходе последующих сдвигов, вероятно, в 1970-е годы, устойчивый политический смысл приобретает оппозиция «личность – система», которая используется уже в критике советского режима и лозунгах периода середины-конца 1980-х годов.


[Закрыть].

Это возобновившееся с новой силой противостояние сторонников «классового подхода» и мягкой либеральной оппозиции выражается в междисциплинарных дискуссиях, например, в борьбе 1960–1970-х годов между представителями институциализированной социологии (нередко с философским образованием) и исторического материализма (кадровых философов) за право на разработку общей социологической теории. Те же отношения упорядочивают пространство публикаций, которое формируется вокруг понятия «личность». Раздел литературы по «социологии личности», закрепленный с конца 1960-х годов в том числе в библиографических классификаторах, по числу работ оказывается далеко не так обширен в сравнении с разделом «воспитание коммунистической личности». Однако авторы, разрабатывающие темы «структуры личности» или «личностных свойств» в рамках эмпирических исследований или при популяризации «западных» разработок, в научном пространстве нередко прямо противостоят авторам работ по «воспитанию коммунистической личности». Открытая трансляция «западного опыта», попытки интегрироваться в международную научную коммуникацию, претензия на профессиональное ведение исследований – признаки научной позиции, легитимность которой восстанавливается символической революцией конца 1950-х годов, в противовес фракции сторонников «классового подхода», одержавших очередную крупную победу в конце 1940-х.

В число новых авторов, занявших «международную» позицию и публикующих на протяжении 1960–1970-х работы по теме «личность», попадают ключевые фигуры, вошедшие в социологию в конце 1950-х – 1960-х годов и во многом определившие не только ее канон, но и ее умеренно либеральную политическую позицию: Владимир Ядов, Андрей Здравомыслов, Игорь Кон. К тому же кругу авторов принадлежат психологи, в свою очередь, внесшие вклад в новый облик своей дисциплины и порой активно сотрудничавшие с социологами, такие как Борис Ананьев, Алексей Бодалев, Галина Андреева, Артур Петровский. Рассматривая эту ситуацию постфактум, т. е. принимая в расчет сохранение всеми этими учеными ведущих (в том числе административных) позиций на протяжении длительного времени, можно констатировать, что направления в социологии и психологии, в 1960–1970-е годы открыто тематизирующие «личность», как и авторы, предлагающие наиболее разработанные способы тематизации, попадают в своих дисциплинах в число доминирующих. Это означает также и то, что понятие «личность» маркирует в позднесоветский период не только новые, но и в собственном смысле дисциплинообразующие направления.

Политический разрыв по линии «личности», который противопоставляет консервативные и реформистские фракции в государственной администрации и социальных науках, не менее ясно обозначен в философии. Если в 1920-1950-е годы «классовый подход» в форме диалектического и исторического материализма составляет прямую и доминирующую оппозицию «идеализму», в свою очередь, доминировавшему в русской философии конца XIX – начала XX в., то с начала 1960-х внутри официальных философских институций (Институт философии АН, философский факультет МГУ) возникает новая позиция, постепенно изменяющая структуру всей дисциплины – «история философии». На протяжении 1960-1980-х годов в сосуществовании и конкуренции на определение предмета философии между историческим материализмом и историей философии (как прежде всего «западной философии») последняя превращается в привилегированную инстанцию собственно философского профессионализма, тем самым негласно, но оттого не менее явно оттесняя исторический материализм с его устаревающими моральными и политическими принципами в область дилетантизма, который при этом оснащен неоспоримыми административными гарантиями и привилегиями.

Легитимность данного направления поначалу обосновывается нуждой в реферативной работе и компетентной «критике буржуазных теорий» – подготовительной фазы к участию советских философских инстанций в международных конгрессах и конференциях[411]411
  Подробнее см. в гл. VII наст. изд.


[Закрыть]. В результате в легитимном спектре философских позиций растущее направление «история философии» оказывается наиболее явным результатом политических реформ. Именно оно является отправной плоскостью для построения «новой» философии в стенах советских институций. Неудивительно, что от лица того же исторического материализма, который блокирует разработку общей теории общества в социологии, в адрес подобных инициатив, балансирующих на тонкой грани между техническим комментарием к текстам «западной философии» и «дальнейшим развитием» основ марксисткой ортодоксии, систематически звучат обвинения в «идеализме».

В свою очередь, реформистские позиции, представленные, с одной стороны, новыми авторами в новых дисциплинах – социологии и психологии, с другой – новыми авторами на новой позиции в дисциплинарной структуре философии, находятся если не всегда в отношениях взаимного признания и открытого союзничества[412]412
  Так, в стенах философского факультета еще в конце 1950-х годов один из неформальных студенческих «клубов» объединял Александра Зиновьева, Георгия Щедровицкого, Мераба Мамардашвили, Владимира Швырева и впоследствии социолога Бориса Грушина (Грушин Б. А. Горький вкус невостребованности // Российская социология 60-х годов в воспоминаниях и документах / под ред. Г. С. Батыгина. СПб.: Издательство РХГИ, 1999. С. 207). Официальный семинар сектора теории в Институте конкретных социальных исследований в конце 1960-х, который был продолжен как неофициальный с начала 1970-х, наряду с социологами посещали философы Мамардашвили, Александр Пятигорский и Щедровицкий, историки и филологи Сергей Аверинцев, Арон Гуревич, Леонид Баткин, Вячеслав Иванов (Левада Ю. А. «Научная жизнь – была семинарская жизнь» // Российская социология 60-х годов. С. 85, 93).


[Закрыть], то в ситуации политически определенной структурной близости.

Одним из наиболее заметных проявлений этой близости становится перевод ряда психологических и отчасти социологических смыслов «личности» в возвышенный теоретический регистр, т. е. работа по приданию понятию окончательной интеллектуальной, но также социальной ценности. Пик этой работы приходится на вторую половину 1970-х годов, когда за пределами официально лицензированного и полуанонимного оборота исторического материализма «личность» превращается в предмет публикаций и выступлений «молодых» философов, к тому времени приобретших не только реноме «настоящих» теоретиков в среде коллег, но и вполне официальное признание – в том числе в виде должностей на кафедрах и в секторах диалектического и исторического материализма. Впоследствии часто цитируемый сборник «С чего начинается личность»[413]413
  С чего начинается личность / под ред. Р. И. Косолапова. М.: Политиздат, 1979 (2-е изд. – 1984).


[Закрыть] представляет собой попытку окончательного закрепления в дисциплинарном горизонте понятия, соединяющего – на новом уровне и в форме, облагороженной обращением к «классике западной философии», – элементы официального политического словаря (в рамках очередного возврата к теме «всесторонне и гармонически развитой личности») и тематики новых социальных дисциплин. Так, статья одного из самых известных, одновременно марксистских и реформистских философов, Эвальда Ильенкова, помещенная в этом сборнике, прямо отсылает к риторике постановлений съезда КПСС:

Ответ на этот вопрос непосредственно связан с проблемой формирования в массовом масштабе личности нового, коммунистического типа, личности целостной, всесторонне, гармонически развитой, которое стало ныне практической задачей и прямой целью общественных преобразований в странах социализма[414]414
  Ильенков Э. В. Что же такое личность? // С чего начинается личность.


[Закрыть].

Однако основное определение «личность» получает в связи с вопросом о возможности материалистически ориентированной психологии. Как и в более ранней работе, где «личность» определяется как «гармоническое сочетание» способностей – в ряду психологических понятий, соединенных с возвышенными эпитетами: «остроаналитический интеллект, ясное сознание, упорнейшая воля, завидное воображение и критическое самосознание»[415]415
  Он же. Становление личности: к итогам научного эксперимента // Коммунист. 1977. № 2. С. 71. На психологический генезис исходных понятий указывает сам автор, когда воспроизводит их в составе «всей совокупности высших психических функций (сознания, воли, интеллекта), увязанной в единство личности» (Там же. С. 78).


[Закрыть].

Не менее известный «молодой» философ Мераб Мамардашвили столь же решительно размещает понятие «личности» в высших разделах системы философских категорий, хотя и не возводя его напрямую к психологической систематике, но при этом прямо реагируя на вызов со стороны психологии. В своем докладе (прочитанном в Институте психологии) он производит целую серию облагораживающих сближений: «философия… и личность… [вытекают из особенностей этого] режима, в каком сложилась наша сознательная жизнь, и в каком она только и может воспроизводиться»; «понятие свободы имеет прямое отношение к личности»; «личностное действие» – это действие, для которого «нет никаких условных оснований»; «личностное – это всегда трансцендирующее» и т. д.[416]416
  Мамардашвили М. К. Философия и личность (Выступление на Методологическом семинаре сектора философских проблем психологии Института психологии РАН 3 марта 1977 г.) // Человек. 1994. № 5. Часть этих сближений вполне совпадает с выдвинутыми Ильенковым утверждениями, например, «личность и есть лишь там, где есть свобода» (Ильенков Э. В. Что же такое личность? С. 357).


[Закрыть] В данном случае традиционная философская игра на повышение ценности «чисто» теоретического прочтения понятия также сопровождается прямыми отсылками к психологическим и социологическим исследованиям, в которых «личность» и «я» получает эмпирическое определение. Таким образом, вслед за использованием «личности» в официальной политической риторике конца 1950-х – 1960-х годах как маркера реформистской ориентации, в психологии и социологии 1960–1970-х как дисциплинообразующего понятия, во второй половине 1970-х годов «личность» попадает в словарь новой философии – этой попытки интеллектуально респектабельного преодоления политической догматики предшествующего периода и вместе с тем попытки утверждения новых правил философского профессионализма, который соединяет владение «историей западной философии» с ответом на политический и интеллектуальный успех психологии и (в меньшей степени) социологии.

О том, что понятие «личность» попадает в зону максимального напряжения между философским консерватизмом и реформизмом, реактивируя «вечные» политические оппозиции, свидетельствует один из авторов и инициаторов сборника «С чего начинается личность», впоследствии отмечающий, что «проблема личности» размещается «между двумя культурами, настоянными на “коллективизме” и “индивидуализме”»[417]417
  Толстых В. И. Ильенков – формула личности // Драма советской философии. Эвальд Васильевич Ильенков (книга-диалог). М.: ИФРАН, 1997. С. 114.


[Закрыть]. Однако не менее явно к внутри– и междисциплинарным напряжениям отсылает базовое противопоставление, которое присутствует в самих текстах Эвальда Ильенкова или Мераба Мамардашвили. В одном из своих вариантов оно формулируется как прямой вызов историческому материализму, исходящему из ранее официальной павловской психологии: «Сведение… проблемы личности к проблеме исследования морфологии мозга и его функций – это не материализм… а только его неуклюжий эрзац, псевдоматериализм, под маской которого скрывается физиологический идеализм»[418]418
  Ильенков Э. В. Что же такое личность? С. 326. В тексте присутствует и прямая критика павловского подхода (с. 350).


[Закрыть]. В противовес физиологизму сталинского периода Ильенков определяет «личность» как продукт социальных связей, реальности sui generis: «Личность… рождается, возникает (а не проявляется!) в пространстве реального взаимодействия по меньшей мере, двух индивидов, связанных между собой через вещи и вещественно-телесные действия с ними»[419]419
  Ильенков Э. В. Что же такое личность? С. 345.


[Закрыть].

Характеристика «личности» как «общечеловеческого» в отличие от узкосоциального также составляет пункт согласия обоих авторов: «Мы употребляем понятие личности только для того, что составляет в человеке нечто субстанциальное, принадлежащее к человеческому роду, а не к возможностям воспитания, культур и нравов»[420]420
  Мамардашвили М. К. Указ. соч.


[Закрыть]; «Личность есть единичное выражение той по необходимости ограниченной совокупности… отношений (не всех), которыми она непосредственно связана с другими (с некоторыми, а не со всеми) индивидами – “органами” этого коллективного “тела”, тела рода человеческого»[421]421
  Ильенков Э. В. Что же такое личность? С. 330.


[Закрыть]. Следует принимать в расчет, что критика неизменной сущности человека из раннего текста Карла Маркса[422]422
  Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.


[Закрыть] используется в 1970-е годы как базовая самохарактеристика официального советского марксизма, который «отверг отвлечённую, внеисторическую трактовку “природы человека”… и утвердил её научное конкретно-историческое понимание»[423]423
  Келле В. Ж. Гуманизм // Большая советская энциклопедия. 2-е изд.


[Закрыть]. Таким образом, отсылка новых философов к «человеческому роду» также является вызовом или, по меньшей мере, поводом для подозрений в ситуации политически однозначного приговора «родовой сущности человека» с позиций «классового подхода».

Наконец, еще одной отличительной чертой новой философской позиции становится теоретическое обоснование автономии «личности», изоморфное той контекстуальной автономизации «потребления» и «личности», которое ранее происходит в официальной политической риторике и социальных науках. За рамками базовой для позднесоветской философии методологической оппозиции гегельянства и кантианства авторы сходятся в понимании «личности» и «личного» как самоотнесения. В одном случае это автономия, обеспеченная (скорее гегельянски) новым социальным порядком: «Подлинная личность, утверждающая себя со всей присущей ей энергией и волей, и становится возможной лишь там… где возникают и утверждают себя новые формы отношений человека к человеку, человека к самому себе»[424]424
  Ильенков Э. В. Что же такое личность? С. 355.


[Закрыть]. В другом – это моральная автономия, близкая к кантовской свободной причинности: «Самые большие проблемы, перед которыми стоит человек, – это те загадки, которые он сам-собой-себе-задан… Личностным вопросом является прежде всего тот, который адресует к себе человек»[425]425
  Мамардашвили М. К. Указ. соч.


[Закрыть]. Даже в статье «Личность» из Философской энциклопедии содержится прямое утверждение автономии: «Выполняя множество различных ролей и принадлежа одновременно к различным группам, Л[ичность] не растворяется ни в одной из них, но сохраняет известную автономию»[426]426
  Личность // Философская энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1970. Т. 3.


[Закрыть]. Подобные «субстанциалистские» положения и способы выражения невообразимы в ряду вариантов, официально допущенных к публичному озвучению в 1930-е или 1950-е годы. Между тем далекие от единичных попытки подобным образом продолжить политические реформы в философском выражении свидетельствуют не только об изменившейся к 1970-м годам официальной политической линии, но и о завершении того – несомненно, более существенного со структурной точки зрения – процесса, который приводит к окончательному превращению всех академических ученых в государственных служащих (наделенных целым рядом символических привилегий) и одновременно – к обособлению внутри этого нераздельно политического и научного пространства новых позиций, через тематику «личности» выражающих свою претензию на существенную символическую автономию.

В определении «личности» через обращенность «к себе» завершается работа по ее выведению из четкой обусловленности «коллективом» – от лица той же официально лицензированной философии, которой она была приговорена к «подчинению коллективу» в 1930-е годы. В конце 1970-х, в противовес теме «подчинения», пунктом схождения новых философских определений «личности» становится «свобода»[427]427
  Образцы суждений из работ Э. Ильенкова и М. Мамардашвили см. выше.


[Закрыть]. Один из решающих эффектов такой тематизации состоит в том, что «личность» локализуется в распахнутом и экспансивном горизонте, который принципиально не сводится к коллективу или социальному классу. Это проявляется в разнообразии тематических контекстов, в частности, в теме «расширения»: «Личность не только возникает, но и сохраняет себя лишь в постоянном расширении своей активности, в расширении сферы своих взаимоотношений с другими людьми и вещами»[428]428
  Ильенков Э. В. Что же такое личность? С. 357.


[Закрыть]. Или в теме «искусственности и безосновности в природном смысле слова феномена человека»[429]429
  Мамардашвили М. К. Указ. соч.


[Закрыть]. Повторный перенос тем субстанциальности, необусловленности и т. п. из горизонта западноевропейской философии в советскую предстает «естественным» шагом в попытках «молодых философов» сконструировать профессиональные дисциплинарные образцы. Но этот же «естественный» для внутридисциплинарного состязания шаг не утрачивает хотя и интеллектуально переформулированной, но вполне осязаемой связи с ходом политической игры: утверждение автономной личности противостоит как официальному историческому материализму, так и консервативной политической риторике, которые сохраняют доктринальное преимущество в административной конъюнктуре «зрелого социализма».