Текст книги "Грамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность"

Вероятно, параллельного описания институциональных и методологических характеристик советской версии социологии достаточно, чтобы дать представление о ее административной сверхопределенности. При этом наиболее интригующим вопросом остается механизм их воспроизводства, не только в позднесоветский, но и в послесоветский период, когда, казалось бы, политические принуждения, которые ранее обеспечивали это постоянство, перестали действовать. В этих условиях биографические обстоятельства образцовых социологических карьер оказываются одним из важных источников объяснения, наряду с описанием ряда институциональных параметров и дисциплинарных рутин, которым будет посвящена следующая глава книги.

Как и в 1960-е, в 1990-е годы политические смыслы и различия, в которых социологи классифицируют себя и друг друга, рассеяны в литературе, предназначенной для внутрипрофессионального использования, начиная с публикаций в социологических журналах, заканчивая словарями социологических персоналий и мемориальными сборниками[627]627
  Наподобие цитированного ранее словаря «Социологи России и СНГ XIX–XX вв.» (1999) и сборника «Социология в России» (1998).


[Закрыть]. Недавняя история научных учреждений не менее, если не более плотно, чем эти публикации, насыщена политически значимыми поворотными точками. Так, раскол Института социологии в самом начале 1990-х и выделение из него самостоятельного Института социально-политических исследований[628]628
  Директорские посты в которых в 1991 г. занимали соответственно упомянутые Владимир Ядов и Геннадий Осипов.


[Закрыть] резюмирует не только внутрицеховую борьбу за власть. Она также в предельно осязаемой форме объективирует политические оппозиции, локализованные, например, в двух параллельных программах работы Института, которые давали различные «научные обоснования» и полярные оценки политическим реформам середины-конца 1980-х годов: как движению к идеалу или как критической угрозе прежним достижениям[629]629
  См., в частн.: Осипов Г. В. Институт социально-политических исследований РАН на службе отечеству и науке.


[Закрыть].

Наиболее полно и явно политические принципы определяют дисциплинарные классификации на вершине профессиональной иерархии, в текстах и карьерах двух академиков, Татьяны Заславской, наиболее известного социолога Перестройки, и Геннадия Осипова, на протяжении 1990-х годов остававшегося единственным действительным членом Академии наук по социологии. Предлагаемые ими с конца 1980-х годов интерпретации социальной структуры, как и их оценки реформ конца 1980-х – начала 1990-х, все больше поляризуются по политическим основаниям, без учета которых, т. е. вне их прагматического контекста, эти интерпретации лишаются смысла, вернее, лишаются той особой ясности, которая гарантирует им смысл помимо собственно социологического.

Если на протяжении 1990-х годов Заславская сохраняет позицию главного социолога реформ, то Осипов занимает позицию главного социолога кризиса. Это политическое различие прямо переводится в типологии, которые оба они предлагают в качестве социологических. Модель социальной структуры, предлагаемая в этот период Заславской, – классификация социальных сил в зависимости от позиции, которую граждане занимают в отношении либеральных реформ. По сути, социальная структура заменяется здесь комбинацией политических различий: «государственные силы», «олигархические силы», «либерально-демократические силы» (включая «независимых профессионалов», «либерально-демократическую часть базового слоя», представителей «бизнес-слоя»), «соци ал-демо кратические силы» (включая часть профессионалов, часть массовой интеллигенции и рабочих), «нацио нал-пат риотические силы» («реакционная верхушка коммуно-патриотов», «консервативная часть директорского корпуса», «не сумевшие адаптироваться рабочие, служащие и крестьяне»), «противоправные силы» («лидеры уголовной экономической преступности», «коррумпированная бюрократия среднего уровня», «рядовые участники организованной преступности»)[630]630
  Заславская Т. И. Социетальная трансформация российского общества. М.: Дело, 2002. С. 525–538 (сборник объединяет работы разных лет с конца 1980-х). Базовая формула этой «социально-трансформационной структуры российского общества», предложенной автором, при явных отличиях призвана утверждать те же классификационные принципы: правящая элита и верхний слой бюрократии, средний слой, рядовые граждане (Заславская Т. И. Социетальная трансформация… С. 499). Парадоксальная взаимозаменяемость несхожих классификаций, за которой скрывается их подразумеваемое тождество, дает образцовый пример работы политического смысла, заложенного в самые основы социологической интерпретации.


[Закрыть]. Сходные политико-моральные основания социальной стратификации затем многократно воспроизводятся в социологических публикациях 1990-х. Так, для многочисленных исследований, которые проводятся в форме массовых опросов, одним из основополагающих служит вопрос «успеха адаптации населения, связанной с формированием продуктивных моделей социально-экономического поведения, адекватных сложившейся хозяйственной ситуации»[631]631
  Авраамова Е. М. Появился ли в России средний класс // Средний класс в современном российском обществе / под общ. ред. А. К. Горшкова, Н. Е. Тихоновой, А. Ю. Чепуренко. М.: РНИСиНП-РОССПЭН, 2000. С. 23.


[Закрыть]. А социальная структура определяется через базовое деление на сумевших или не сумевших успешно приспособиться. Еще более явно политическая маркировка – знак тяготения к господствующей позиции через выражение лояльности к господствующему порядку – обозначена Т. Заславской в своеобразном кредо ангажированного теоретика социальной структуры: «Тип современного общества определяется качеством в первую очередь четырех базовых институтов, а именно: власти, собственности, гражданского общества и прав человека. Говоря более конкретно: а) степени легитимности, демократизма и эффективности власти; б) развитости, легитимности и защищенности частной собственности; в) многообразия и зрелости структур гражданского общества; г) широты и надежности прав и свобод человека»[632]632
  Авраамова Е. М. Появился ли в России средний класс // Средний класс в современном российском обществе / под общ. ред. А. К. Горшкова, Н. Е. Тихоновой, А. Ю. Чепуренко. М.: РНИСиНП-РОССПЭН, 2000. С. 497.


[Закрыть]. Пиком подобного политического (само)освящения социолога становится указание его «естественного места» в государственном порядке, которое прекрасно вписывается в дисциплинарную модель, сформированную еще в 1960-х годах: «Естественной функцией ученых-обществоведов является научное консультирование тех, кто облечен правом так или иначе экспериментировать над обществом»[633]633
  Авраамова Е. М. Появился ли в России средний класс // Средний класс в современном российском обществе / под общ. ред. А. К. Горшкова, Н. Е. Тихоновой, А. Ю. Чепуренко. М.: РНИСиНП-РОССПЭН, 2000. С. 556. (Курсив мой. – А. Б.).


[Закрыть].

В отличие от Татьяны Заславской Геннадий Осипов не предлагает сколько-нибудь исчерпывающей по тем или иным основаниям социальной типологии. Однако в политическом отношении его интерпретации оказываются столь же ясными, тем самым компенсируя собственную социологическую неполноту. Если для Заславской ключевыми в ее одновременно политическом и социологическом самоопределении выступают понятия гражданского общества, либеральных реформ, демократической экономики, то для Осипова главным противовесом «основным идеям как государственно-бюрократического социализма, так и рыночно-потребительского капитализма, а также духовной деиндивидуализации, авторитаризма и прочих могла бы стать новая триада идей: духовность, народовластие и державность»[634]634
  Осипов Г. В. Социология и политика. М.: Институт социально-политических исследований, 1995. С. 17 (Курсив мой. – А. Б.).


[Закрыть]. Тем самым в противовес «рыночно-потребительскому капитализму», создателем которого среди прочих является либерал Заславская, Осипов обозначает свою позицию как консервативно-охранительную, не пренебрегая явственным консонансом с уваровской триадой «самодержавия, православия, народности». Подобно тому, как Заславская обозначает свою социологическую позицию через озабоченность успехом «либерализации и демократизации российского общества»[635]635
  Заславская Т. И. Социетальная трансформация… С. 447.


[Закрыть], Осипов задается столь же отчетливо политическим вопросом: «Каковы средства возвращения на естественно-исторический путь строительства социализма?»[636]636
  Осипов Г. В. Социология и политика. С. 35.


[Закрыть] Безболезненное совмещение социализма и державности следует той же логике, что и в работах Заславской: сцепление разнородных элементов происходит в пространстве политического здравого смысла. Но здесь допустимость и устойчивость сцепления гарантирована не правительственным курсом реформ, а охранительно-революционной идеологией КПРФ, т. е. другим крупным центром политической гравитации первой половины 1990-х годов. Наличие в социологии Осипова столь же реального, как и у Заславской, политического адресата для социологических консультаций хорошо объясняет наивное сближение диагноза от лица науки со здравым смыслом политической оппозиции: «Современная ситуация в России характеризуется тяжелейшим кризисом, охватившим все сферы жизнедеятельности общества… Попытки выйти из кризиса с помощью радикально-либеральных реформ закончились провалом, который сегодня очевиден всем…»[637]637
  Осипов Г. В. Социология и политика. С. 6 (Курсив мой. – А. Б.). Попытка доказать от лица социологии истинность лозунгов, находящихся в текущем политическом обороте, одинаково характеризует стратегии обоих академиков, с поправкой на различие позиций в политическом спектре. Если Заславская обосновывает истину реформ, то Осипов обес печивает социологической риторикой их несостоятельность: «Из анализа материалов и статистических данных 1989 года следует вывод о глубоком социальном кризисе, поразившем тогдашнее общество» (с. 6). Как и в случае Заславской, подобные утверждения не нуждаются во внешних референтах (самих цифрах): предполагается, что статистический анализ и расхожее политическое ощущение ведут к одному и тому же результату, а потому высокоученый текст является лишь подтверждением политических интуиций в их наиболее простых и доступных формах.


[Закрыть].

Заняв идеологически полярные позиции, оба автора при этом не просто пользуются одной и той же сеткой политических категорий; они остаются в одном смысловом горизонте, каковой производит не история дисциплины и не правила метода, но политические структуры Перехода конца 1980-х – начала 1990-х. Столь полный и явный перевод политических делений в социологические на вершине академического признания обязан механике функционирования социологических институтов и построения профессиональных карьер, укорененной в советском периоде. Как я уже указывал, восхождение к вершинам академической иерархии, которая встраивалась в иерархию государственной службы, предполагало наличие существенного административного капитала у социологов, претендовавших на право теоретического суждения. Соединение политического здравого смысла с научной легитимностью в классификациях, предлагаемых от лица социологии, результировало игру как по правилам научного признания (работа с западной литературой, поездки на международные конгрессы, эмпирические исследования), так и по правилам государственной карьеры: исследования по административно значимым «социальным проблемам», идеологическое представительство на тех же международных конгрессах, аналитическая работа для отделов ЦК и Госплана.

Так, решающую роль в социологическом обращении для правоведа и философа по образованию Осипова и экономиста Заславской сыграли международные конгрессы: конференция по мирному сосуществованию двух политических систем в конце 1950-х для первого[638]638
  «Все началось с конференции Международного института социологии по проблемам мирного сосуществования, которая проходила здесь, в Москве (практически я организовывал эту конференцию)!» (Интервью с Г. В. Осиповым // Российская социология 60-х годов…).


[Закрыть] и VI международный социологический конгресс в 1966 г. для второй[639]639
  «Не могу сказать про других, но на мои научные ориентации это событие оказало громадное влияние. Перед нами, по существу, предстал новый “социологический мир” – огромный, пестрый, невероятно интересный, увлекательный, к тому же до тех пор нам мало известный» (Заславская Т. И. Истоки новосибирской социологии (1959–1966 гг.), последний доступ 17.01.2013).


[Закрыть]. Участие в подобных мероприятиях, которые придали решающий импульс социологической карьере обоих, в свою очередь, было возможно лишь в рамках карьеры научных администраторов, часть которой проходила в стенах комсомольских органов, обкомов КПСС и отделов ЦК.

Принципиальные расхождения, которые к середине 1990-х годов приводят двух академиков на полярные позиции в рамках одной и той же системы политических координат, также об условлены спецификой их карьер в этом нераздельно социологическом и бюрократическом пространстве. И Осипов, и Заславская в разное время занимают должности заведующих отделом в исследовательских институтах, посты председателей Советской социологической ассоциации (ССА), становятся членами-корреспондентами Академии наук СССР. Но именно специфика ритма профессиональной карьеры решающим образом влияет на различие их позднейших политических позиций.

Определяющей карьеру наиболее известного социолога Перестройки Заславской является, как ни удивительно, вторичность социологического признания по отношению к ее деятельности в качестве экономиста и научного администратора. Окончив экономический факультет МГУ (1950), она поступает в аспирантуру и работает в Институте экономики АН СССР (1950–1963), переезжает в формирующийся Новосибирский Академгородок (1963–1988), где работает в Институте экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения АН, защищает докторскую диссертацию по экономике (1965), возглавляет отдел социальных проблем Института (1967) и избирается сначала членом-корреспондентом АН СССР (1968), а затем академиком (1981) по отделению экономики. В 1984 г. она возглавляет журнал «Известия СО АН: серия экономики и прикладной социологии»; с 1972 по 1986 г. является вице-президентом Советской социологической ассоциации, а в 1986 г. становится ее президентом и переезжает в Москву (1988)[640]640
  Отдельные биографические сведения см.: Научная элита. Кто есть кто в РАН. М.: Гласность, 1993; Социологи России и СНГ XIX–XX вв. М.: Эдиториал УРСС, 1999; Интервью с Т. И. Заславской // Российская социология 60-х годов…; а также на сайте УрО РАН (<www.uran.ru/sobitia/presid/laureatzaslavska2000.htm>, последний доступ 19.03.2013); на сайте НЭСШ (, последний доступ 19.03.2013); Шабанова М. А. Татьяна Ивановна Заславская. Творческая биография: Российское общество сквозь призму социологии (<www.msses.ru/tiz>, к моменту написания текста материал недоступен, последний доступ 14.02.2005).


[Закрыть]. В Москве она занимает пост директора ВЦИОМа[641]641
  Всесоюзный центр общественного мнения.


[Закрыть], сообщающего рейтинг президента СССР лично Михаилу Горбачеву; депутатское кресло на либеральном фланге Верховного Совета СССР; кресло в комиссии Верховного Совета СССР по труду, ценам и социальным вопросам; в Высшем консультативно-координационном совете при Президенте РФ (1990–1992); а также публикует несколько монографий и многочисленные тексты в научных и популярных изданиях (в том числе в Англии и США), разъясняющих смысл реформ в России.

Наиболее успешная социологическая карьера в условиях Перехода оказывается образцовым примером успеха экономиста, конвертировавшего приобретенное в советский период научно-административное положение в позицию эксперта высшего уровня при Новом порядке. Удачное размещение на престижной периферии (Новосибирск), смягчающее жесткость междисциплинарных и одновременно политических императивов, действующих в центре (Москва, Ленинград); использование социологии как профилирующего дополнения к экономической специальности; редкое (в особенности для женщины) и относительно раннее избрание в Академию наук как экономиста, способствующее ее признанию как социолога; наконец, удачное обращение академических регалий в околополитические посты – признаки восходящей полицентричной карьеры, отнюдь не исключающей систематических усилий и напряженной борьбы, но доказывающей, что место главного социолога Перехода, т. е. наиболее известного социолога конца 1980-х и начала 1990-х годов, является продуктом самого этого Перехода и во многом независимо от собственно социологических намерений и практик его обладателя.

Социологическая карьера Геннадия Осипова, несмотря на ее стремительный старт и восходящий характер, в сравнении с траекторией Т. Заславской содержит несколько ощутимых сбоев – в особенности если соотносить ее со значительными личными инвестициями, вложенными им в административную структуру социологии, центральное место в которой он рассчитывал занимать[642]642
  Отдельные биографические данные, зачастую более лаконичные или расплывчатые, чем в случае Т. И. Заславской, см.: Научная элита. Кто есть кто в РАН; Социологи России и СНГ XIX–XX вв.; Интервью с Г. В. Осиповым // Российская социология 60-х годов…; Пугачева М. Г. История создания Советской социологической ассоциации (, в настоящее время материал недоступен, последний доступ 14.02.2005); на страницах Института социально-политических исследований (www.isprras.ru/pages_34/index.html; http: //www.isprras. ru/pages_14/index.html#1 [более не доступные версии этих страниц сообщали больше подробностей: <www.ispr.ru/osipov.html; www.ispr. ru/10LET/10let.html>, последний доступ 14.02.2005]).


[Закрыть]. Окончив МГИМО со специализацией по международному праву (1952), Осипов поступает в аспирантуру Института философии (ИФ АН), в стенах которого (1953–1968) восходит по ступеням административной и социологической карьеры: становится ученым секретарем и секретарем комсомольской организации института, участвует в организации Международной конференции социологов в Москве по вопросам мирного сосуществования (1958), занимает должность заместителя директора института, возглавляет сектор исследований новых форм труда и быта (1960–1968), защищает докторскую диссертацию по философии (1964). Как администратор Института философии АН и руководитель социологического отдела он участвует в подготовке проекта Советской социологической ассоциации, становится сначала ее вице-президентом (1958–1966), а затем президентом (1966–1972)[643]643
  В 1966 г. на том же собрании ССА, на котором Г. Осипов избран ее президентом, сектор исследований новых форм труда и быта было предложено преобразовать в отдел конкретных социологических исследований ввиду его дальнейшей реорганизации в самостоятельный институт. Предложение было принято Президиумом АН СССР, тогда же был создан Научный совет по проблемам конкретных социальных исследований при Президиуме АН, заместителем которого также стал Осипов.


[Закрыть]. В 1966 г. под редакцией Осипова выходит двухтомный титульный сборник «Социология в СССР», приуроченный к проведению VI международного конгресса[644]644
  Сборник распространяется в том числе среди зарубежных социологов, участвовавших в этом конгрессе, а впоследствии переиздается в Англии, в расширенном виде.


[Закрыть], который содержит представление основных отраслей советских исследований и критико-реферативную часть.

Административная карьера замедляется в 1968 г., когда при активной подготовительной работе Осипова создается ИКСИ АН[645]645
  Институт конкретных социальных исследований.


[Закрыть], где он рассчитывает занять директорский пост, но получает пост заместителя директора, наряду с извне назначенным замдиректора, спичрайтером Никиты Хрущева и политическим публицистом Федором Бурлацким[646]646
  Интервью с И. В. Бестужевым-Ладой // Российская социология 1960-х годов… С. 166.


[Закрыть]. В 1970 г. официальной критике подвергнут вышедший под редакцией Осипова сборник «Моделирование социальных процессов» (1968). Смена руководства ССА в 1972 г. также сопровождается административной дисквалификацией: Осипов обвиняется в финансовых нарушениях. Однако он сохраняет пост заместителя директора Института, который занимает до 1991 г. Если до середины 1980-х препятствием в административной карьере служит весомость ставки на институциализацию социологии и вытекающая из нее нехватка политической ортодоксии, впоследствии сбой происходит по схожей схеме, но под действием прямо противоположного политического принципа: в 1988 г. отдел науки ЦК КПСС отменяет выборы директора Института, пост которого по-прежнему рассчитывает занять Осипов, и назначает директором-организатором Института либерально настроенного ленинградца Ядова, поддерживаемого Заславской. Отсрочка в занятии директорского кресла истекает в 1991 г., когда бывший замдиректора создает собственный институт и уходит в него с частью сотрудников. Несмотря на далеко не полную согласованность с требованиями Нового порядка, политический поворот разблокирует для Осипова отрезок пути, остававшийся до высших позиций в академической иерархии: в 1987 г. он избирается членом-корреспондентом, а в 1991 г., став директором ИСПИ[647]647
  Институт социально-политических исследований АН.


[Закрыть], – академиком РАН. С конца 1980-х он участвует в разработке программ социальной политики, готовит докладные записки в ЦК КПСС, Верховный Совет, однако прямой кооптации в экспертный (и, тем более, управленческий) корпус нового государственного руководства, в отличие от Заславской, не происходит, что приводит к поляризации политической линии его публикаций по отношению к официальной социологии Перехода: с начала 1990-х годов Осипов осваивает нишу радикальной критики радикального правительственного курса, которую освящает престижем высшей академической позиции[648]648
  Как и Заславская, он пишет многочисленные публицистические тексты, но не объясняет смысл реформ, а предлагает альтернативные модели политических преобразований. Темы его публикаций: человеческая цена реформ, демографическое вырождение, социальный и экономический кризис России, поспешность и корыстность реформ и т. д. При этом в газетных интервью и публикациях его имя сопровождается непременным указанием «академик».


[Закрыть]. С задержкой, потребовавшейся на переопределение позиции, он находит свое место в Новом порядке, но уже в том его секторе, который, в отличие от правого либерализма Заславской, примыкает к правому консерватизму КПРФ и «патриотического» блока.

Эти образцовые научно-административные карьеры, где замедление одной приходится на моменты ускорения другой и совпадает с изменениями господствующего политического курса, позволяют увидеть, насколько различие между позициями двух академиков задано особенностями их административного продвижения в советский период, начиная с самых ранних этапов. Нужно также увидеть, что карьеры этих социологов, равно как производимые в рамках этих карьер научные классификации, не являются «чисто» научными или «чисто» политическими, – это социологически выраженное различие административных траекторий, развертываемых в общем силовом поле дисциплины, которое и есть механизм порождения всех частных случаев.

Административное предопределение социологического исследования, отождествление социологической и социальной проблемы и наличие готового репертуара исследовательских техник служат условиями того внутрисоциологического консенсуса, на основе которого происходит позднейшая политическая и тематическая дифференциация дисциплины. Из пионерских работ и пособий конца 1960-х – начала 1970-х годов схема объекта и предмета, способ определения проблемы, принцип дедуктивного конструирования гипотез, типология методов исследования без существенных корректив переносятся в многочисленные эмпирические труды и пособия. Относительная устойчивость организации дисциплины, помимо прочего, запечатленная в биографиях социологов, обеспечивает воспроизводство дисциплинарных классификаций. В конце 1980-х годов серия сдвигов в структуре политического режима затрагивает порядок профессионального производства. Изменение прежде всего экономических условий – базового финансирования, расходов на исследования, заработной платы, характера заказа и заказчиков – de jure сохраняя за научными предприятиями статус государственной службы, de facto сближает их со свободными профессиями. Однако этот решающий сдвиг, который происходит одновременно с политической поляризацией социологии, существенным образом не переопределяет заложенных еще в 1960-х годах базовых понятий и смысловых различий.

С одной стороны, преемственность обеспечивается господствующими позициями в законсервированной, несмотря на реформы, академической структуре у тех социологов, которые вошли в нее еще в 1960-е и начали покидать административные посты лишь в начале 2000-х, сохраняя значительные связи и влияние, а также нередко оставаясь авторами наиболее часто используемых (и переиздаваемых) пособий по методологии исследования[649]649
  Так, с некоторыми изменениями учебник В. А. Ядова переиздается в 1995, 1998, 2000 гг. «Рабочая книга социолога» без сколько-нибудь существенных изменений переиздается в 1983 и 2003 гг.


[Закрыть]. С другой стороны, при институциализации новых исследовательских и образовательных позиций, прежде всего существующих преимущественно или исключительно на зарубежные гранты, позиция академической и институциализированной в 1989 г. образовательной социологии в административных иерархиях радикально не изменилась. Миновав краткий период высшего политического признания в 1988–1990 гг., когда наиболее успешные социологи получили политическое подтверждение «своего участия в трансформации России»[650]650
  Заславская Т. И. Социетальная трансформация… С. 547.


[Закрыть], социология уступила место экономике как главной кузнице экспертных кадров. С начала 1990-х годов социологи по-прежнему выступают в роли экспертов второго эшелона в государственных учреждениях, а также предлагают свои консультационные услуги за границами административного рынка. Но изменение рамочных политических условий воспроизводства дисциплины не затронули ту сторону ее прагматики, которая составляла основу ее методологии, среди прочего оправдывая отождествление между социальной и социологической проблемой или предлагая формулировать гипотезу до всякого исследования.

В этом отношении показателен фрагмент из обновленного учебника В. Ядова, который воспроизводит схематику первых советских изданий с поправкой на новые реалии: для разработки программы как «теоретико-прикладного», так и «прикладного исследования» центральной задачей он называет решение социальных проблем, а задачу социолога усматривает в том, чтобы помочь довести социальную проблему до сознания ее общественной значимости и до формулировки «социального запроса» на ее исследование[651]651
  Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. Описание, объяснение, понимание социальной реальности. М.: Добросвет, 1998. С. 69–72.


[Закрыть]. Отвечая на вызов «духа времени», это определение вносит такие коррективы в модель 1960-х годов, которые не разрывают исходной связи между социологией как интеллектуальной дисциплиной и учредительным административным актом. Более того, они усиливают эту реальность, превращая социолога из простого ремесленника в решении социальной проблемы в ее ангажированного (рынком) производителя. То же самое, что прежде являлось профессиональным долгом социолога, в новых условиях оказывается его профессиональным интересом, вытекающим из нужды в оплаченном заказе на профессиональные услуги. Через призму такого взгляда весь социальный мир в пределе приближается к сумме официально признанных симптомов общественной дисфункции, которую социолог оперирует готовыми инструментами из имеющегося у него арсенала.

Такими же показательными образцами преемственности схем мышления, произведенных в рамках советского научно-административного порядка, являются коллективные монографии, которые представляют результаты работы академических институтов за несколько лет[652]652
  См., напр.: Россия: трансформирующееся общество / под ред. В. А. Ядова. М.: Канон-Пресс-Ц, 2001. Текст всего сборника содержит ряд сквозных тем, которые в начале 2000-х отсылают к той же мало изменившейся дисциплинарной прагматике: устойчивость демократических изменений и их научное обоснование, диагностика болевых точек и выработка управленческих решений, особенности и мировая роль российской цивилизации. Более подробно этот пример см.: Бикбов А., Гавриленко С. Российская социология: автономия под вопросом. Ч. 2 // Логос. 2003. № 2. С. 59–66.


[Закрыть], или тематическая структура Всероссийских социологических конгрессов. Так, на Всероссийском социологическом конгрессе 2000 г. уже в заглавиях текстов-выступлений присутствует отсылка к социальным проб лемам, обозначенная явно или выраженная через использование «проблемных» категорий. Как парадигматический образец социологии на добровольной политической службе можно рассматривать секцию «Социология и управление современным российским обществом»: вслед за советским государственным определением дисциплины здесь возрождается тематика «научных основ управления современным обществом» и «выбора методологической базы» для такого управления. Однако и в удаленных от прямого политического заказа, формально «чисто» научных секциях, таких как «социологическая классика» или «современные теории», обнаруживаются столь же мало соответствующие императивам научной автономии категории и конструкции: «мировоззренческое значение социологии для современной России», «изучение трансформационного общества», «изменчивость и устойчивость в развитии общества», «устойчивое развитие общества».

Другая ключевая разновидность производства дисциплинарных смыслов, которая строится на тех же принципах, – это списки тематических приоритетов, принимаемые основными социологическими институциями. В списке Института социологии РАН, сформированном после сентября 2001 г., из шести добровольно присвоенных приоритетов четыре явным образом отсылают к официально лицензированному «проблемному» взгляду на социальный мир: «адаптация к трансформационным процессам», «региональная специфика социальных процессов», «толерантность и предупреждение экстремизма», «девиантное поведение». Из четырех определяющих направлений другого академического учреждения, Института социально-политических исследований РАН, по крайней мере два в еще менее эвфемизированной форме определяются интересами политического господства: «социальная стабильность и социальная безопасность», «демографические процессы в контексте социальных перемен». Те же категории, лежащие в основе этих академических самоопределений, обнаруживаются в основе списка тем, рекомендованных социологическим факультетом МГУ для кандидатских диссертаций (в первой половине 2000-х) и в подавляющем большинстве производных от официально одобренного «проблемного» взгляда: «устойчивость и безопасность социальных систем», «экстремизм и терроризм», «война как социальное явление», «социальная экология», «толерантность», «информационное общество», «социальная безопасность», «социальные конфликты», «Россия в контексте глобализации».

Предъявляя себя вовне и одновременно вводя эти административные смыслы в качестве внутридисциплинарных критериев, в соответствии с которыми формируется или дооформляется тематический репертуар социологии, социологические институции в поисках постоянной политической, но также и рыночной ниши вновь и вновь располагают профессиональное мышление в неподвижном горизонте более не существующего политического порядка. Используя в качестве технических (эпистемологических) критериев административные принципы – до-определяя социальный мир на основе официально пред-определеннных «социальных проблем», – они по-прежнему утверждают (или предвосхищают) решающую роль административной санкции в учреждении социологического знания. Говоря о французском случае, Пьер Бурдье отмечал, что «значительная часть социологических ортодоксальных работ обязаны своим непосредственным социальным успехом тому, что они отвечали господствующему заказу на инструменты рационализации управления и доминирования или заказу на “научную” легитимацию спонтанной социологии господствующих»[653]653
  Бурдье П. Ориентиры // Бурдье П. Начала / пер. с фр. Н. А. Шматко. М.: Socio-Logos, 1994. С. 82.


[Закрыть]. Сохраняющееся в российской социологии институциональное господство этой позиции делает подобное определение не просто одним из четко маркированных полюсов в профессиональном ландшафте, но слабо рефлексируемой и социологически почти не тематизируемой инстанцией здравого смысла, столь же диффузной, сколь неустранимой.

В этом смысле попытка «показать непрерывность российской социологической традиции», организующая вокруг себя еще один интегральный, одновременно мемориальный и нормативный текст дисциплинарного самоопределения[654]654
  Социология в России / под науч. ред. В. А. Ядова. М.: Институт социологии РАН, 1998. С. 24–25.


[Закрыть], содержит больше истины о российской социологии, чем можно предположить, имея в виду перформативный характер такой формулировки. Утверждая мифическую преемственность между дореволюционной российской социологией, новой советской социологией 1960-х и либерализованной социологией 1990-х, этот макротекст фактически опровергает и вытесняет вытеснение, произведенное либеральным Поворотом конца 1980-х – начала 1990-х годов по отношению к тому, что с 1960-х продолжало оставаться порождающим принципом профессиональной практики. Речь идет об акте административного и политического учреждения дисциплины, воспроизводящемся в новых и новых исследованиях и текстах. Гарантированный институционально, он все еще удерживает центр социологического здравого смысла в изменившихся условиях и располагает российскую социологию к тому, чтобы служить прежде всего формой объективации официальных институтов, согласованной с их самопредставлением.