Текст книги "Грамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность"

Однако и такой способ конца 1930-х годов определять средний класс не транслируется напрямую в более поздние образцы нормативной и экспертной речи. Следующим ключевым моментом в конструировании этой универсалии становится ее изъятие из национальной истории прогресса и помещение в синхронную перспективу международных сравнений, центром которой служит стабильность демократического правления. Это происходит в период холодной войны и в значительной мере определяется политическим противостоянием двух систем. Неудивительно, что решающая роль в создании нового нормативного языка международных сравнений на сей раз принадлежит не французским политическим мыслителям, а американским экспертным центрам. Любой список стран, подлежащих сравнению и оценке, исходно разделяется на две категории – демократии и диктатуры – с различным числом промежуточных форм и вариаций. Именно в контексте политической поляризации режимов категория среднего класса обретает смысл, который, среди прочих, наследует российская «переходная» риторика 1990-х годов. По своим функциям в системе официальной речи эта категория, вероятно, представляет собой зеркальный инвариант «научного планирования» – понятия, которое регулярно используется как diferentia specif ca «социализма» в позднесоветской официальной риторике[90]90
  Этой теме посвящена отдельная глава данной книги: «Рождение государства “научно-технического прогресса”» (гл. V).


[Закрыть]. Иными словами, с рядом оговорок, научная организация общества так же отличает социализм от капитализма в советской риторике, как состоятельный средний класс – демократию от диктатуры в риторике американской. Во втором случае лишь воспроизведение образцов «устойчивых демократий», включая их социальную структуру, способно гарантировать развитие и процветание обществ. Определение прогресса XIX в., ассоциируемое с ростом участия в общественных приобретениях, не отменяется здесь окончательно. Новая сетка категорий «просто» превращает его в мировой политический процесс, где демократии вкупе с экономическим ростом присваивается собственная и высшая ценность.

Одним из первых развернутых высказываний, с которым вводится новая категориальная сетка, становится статья о социальных условиях демократии американского политолога и внимательного читателя Токвиля, Сеймура Мартина Липсета (1959)[91]91
  Lipset S. M. Some Social Requisites of Democracy: Economic Development and Political Legitimacy // The American Political Science Review. 1959. No. 1. (С незначительными сокращениями статья переведена на русский язык: Липсет С. М. Некоторые социальные предпосылки демократии: экономическое развитие и политическая легитимность // Концепция модернизации в зарубежной социально-политической теории. 1950–1960 гг. Сб. переводов / сост. и пер. В. Г. Николаев под ред. Д. В. Ефременко, Е. Ю. Мелешкиной. М.: ИНИОН РАН, 2012.) К характеристике Липсета следует прибавить, что в политическом отношении он проделал эволюцию от троцкиста в юности до активного деятеля консервативного крыла Демократической партии США, одного из первых интеллектуалов, кто получил наименование «неоконсерватора» (Martin D. Seymour Martin Lipset, Sociologist, Dies at 84 // New York Times. 2007. 4 January).


[Закрыть]. С момента публикации она удерживается в центре плотного кольца ссылок и интерпретаций, которое распространяется далеко за академические границы и определяет характер международного политического комментария в крупных СМИ. Ее ключевой тезис замыкает мировой успех демократии на устойчивый рост благосостояния и образования, который воплощен в образованном и благополучном среднем классе: «Недавние события, включая свержение ряда диктатур, во многом отражают последствия роста среднего класса, роста благосостояния и образования» (p. 102). Специфика текста состоит в том, что формулы, известные нам по более поздним образцам нормативной риторики, предложены здесь в сопровождении фактических иллюстраций. Именно у Липсета мы находим тезис о стабилизирующей политической роли среднего класса: «Обширный средний класс играет смягчающую роль в обуздании конфликтов, поскольку он способен поощрять умеренные и демократические партии и наказывать [голосованием] экстремистские группы» (p. 83). В духе Токвиля «ценности среднего класса» отождествляются с универсальной национальной культурой, которой противостоит «замкнутая культура низшего класса» (Ibid.). А связь между благосостоянием и демократией вписывается в столь привычную нам сегодня геометрическую образность: «Увеличивающееся благосостояние… связано с демократией причинно-следственным отношением через… политическую роль среднего класса, поскольку меняет формулу социальной стратификации, которая смещается от вытянутой пирамиды, с низшим классом в виде широкого основания, к ромбу с растущим средним классом» (Ibid.)[92]92
  В том, как далеко распространяется влияние этой схемы, можно убедиться, следуя самым свежим российским примерам, например, статье «Социальное неравенство» в русской Википедии. Ее авторы утверждают: «Ромбовидная структура является более предпочтительной по сравнению с пирамидальной, так как в первом случае многочисленный средний класс не позволит кучке бедняков устроить гражданскую войну. А во втором случае громадное большинство, состоящее из бедняков, может легко опрокинуть социальную систему, устроить гражданскую войну и бессмысленную бойню. Задача Российского общества состоит в том, чтобы перейти от треугольной фигуры неравенства, которая существует в России сегодня, к ромбовидной» (, последний доступ 23.05.2013).


[Закрыть].

Статья, которая апеллирует к примеру десятков стран, становится одним из первых эталонов той доктрины, которая на протяжении следующих 20 лет доминирует в секторе международной экспертизы – теории модернизации[93]93
  На русском языке обзор и критику теорий модернизации см., напр.: Капустин Б. Г. Современность как предмет политической теории. М.: РОССПЭН, 1998; Ефременко Д. В., Мелешкина Е. Ю. Теория модернизации 1950–1960-х годов: современность классики. Вводная статья // Концепция модернизации в зарубежной социально-политической теории…


[Закрыть]. Операция сравнения в ее интеллектуальном и понятийном поле задает неустранимую связь между ранее независимыми темообразующими категориями: политического прогресса (развития), торжествующей Современности и парламентской демократии. Предлагаемая во множестве версий и вариантов, эта доктрина не ограничивается университетскими журналами и монографиями: она весомо представлена в стенах международных институций, включая финансовые, которые занимаются продвижением демократии в мире. Через серию публичных событий, программ, стипендий они содействуют активному трансферу академических разработок в ведущие СМИ. Вплоть до сегодняшнего дня такие центры влияния могут придерживаться того тезиса, что внешняя политика, направленная на продвижение и поддержание среднего класса в мире, куда более действенна для долговременной безопасности и процветания США, чем масштабное военное присутствие страны на международной сцене[94]94
  López A. R., Weinstein B. Introduction. We Shall Be All: Toward a Transnational History of the Middle Class // The Making of the Middle Class: Toward a Transnational History / ed. by A.R. López, B. Weinstein. Durham; L.: Duke University Press, 2012. P. 2.


[Закрыть].

При этом будет большим преувеличением утверждать, что категория среднего класса служит неизменным центром речи, производимой различными экспертными центрами на протяжении всей этой экспансии. Скорее, можно наблюдать обратное: данная социальная категория относительно легко смещается к периферии «модернизационной» понятийной сетки, никогда не теряя связи с «собственностью» или «рынком», но уступая место нераздельно более абстрактным и символически весомым понятиям экспертного словаря, подобным «легитимности», «устойчивому росту», «политическим элитам» и ряду подобных. Именно они доминируют в схемах демократического транзита, которые впоследствии вводятся международными институциями и местными экспертами в публичный оборот самых разных «переходных» обществ, включая Россию начала 1990-х годов. Так, понятийную структуру своего рода «транзитологической библии» Линца и Степана, которая чуть позже резюмирует успехи и неудачи перехода к демократии в мире, составляют такие категории, как «рынок», «суверенное государство», «государственный аппарат», «бюрократические нормы», «гражданское общество», «свобода мнений», «верховенство закона», «электоральное состязание», даже «территории» и этнически определяемые «нации»[95]95
  Linz J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America and Post-Communist Europe. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1996.


[Закрыть]. «Средний класс» в этом списке параметров попросту отсутствует.

Схожий принцип определяет структуру экспертных докладов, выпускаемых Центром ОЭСР по сотрудничеству со странами с переходной экономикой. Они могут значительно различаться от региона к региону по своему понятийному словарю, при этом социальные категории в них отнюдь не доминируют, и в большинстве случаев категория «среднего класса» игнорируется. «Экономический обзор» 1995 г. по России вводит такие социально релевантные темы, как экономическая политика, развитие рынков, мобильность рынка труда, уровень жизни и социальная защита[96]96
  Экономические обзоры ОЭСР. Российская федерация. П.; М.: Организация экономического сотрудничества и развития, 1995.


[Закрыть]. Но аналитические и статистические операции производятся здесь над категориями «населения» в целом, «секторами» занятости или географическими «регионами», напоминая этим позднесоветские классификаторы социальной структуры. «Средний класс», который в образцовых высказываниях, подобных работам Липсета, Баррингтона Мура[97]97
  Moore B. Social Origins of Dictatorship and Democracy: Lord and Peasant in the Making of the Modern World. N.Y.: Beacon Press, 1966.


[Закрыть] и ряда более поздних авторов, может признаваться мотором модернизационного сдвига, не упоминается вовсе. Немногочисленные доклады ОЭСР, которые полностью посвящены роли «среднего класса» в экономическом развитии, – это куда более позднее исследование «глобального среднего класса» в развивающихся странах (2010) или отчет о Латинской Америке как «регионе средних классов» (2011)[98]98
  Kharas H. T e Emerging Middle Class in Developing Countries. P.: OECD, 2010; Perspectives économiques de l'Amérique latine 2011. Une région des classes moyennes? Éditions OCDE, 2011.


[Закрыть]. Следует отметить, что именно 2000-е и начало 2010-х становятся периодом активной публичной эксплуатации темы «среднего класса» как глобального феномена международными экспертными центрами: наряду с ОЭСР к их числу относятся Всемирный банк, ООН, Фонд Карнеги и ряд других[99]99
  См., в частн.: Annual World Bank Conference on Development Economics 2000 / ed. by B. Pleskovic, N. Stern. Washington: T e World Bank, 2001; Доклад о росте. Стратегии устойчивого роста и инклюзивного развития. Комиссия по росту и развитию Всемирного банка. М.: Весь Мир, 2009; Senauer B., Goetz L. T e Growing Middle Class in Developing Countries and the Market for High-Value Food Products. Minnesota: T e Food Industry Center, University of Minnesota, 2003; T e Global Middle Class. Views on Democracy, Religion, Values, and Life Satisfaction in Emerging Nations. Washington: Pew Research Center, 2009; Hertova D., Lopez-Calva L.F., Ortiz-Juarez E. Bigger… but Stronger? T e Middle Class in Chile and Mexico in the Last Decade. N.Y.: RBLAC-UNDP, 2010; Dadush U., Ali Sh. In Search of the Global Middle Class. A New Index. Carnegie Endowment for International Peace, 2012; Positioned for Growth. Ernst & Young’s 2012 Attractiveness Survey. Russia. EYGM Limited, 2012.


[Закрыть].

Впрочем, в международной конъюнктуре 1990-х годов имеются заметные исключения. Понятие «средний класс» не занимает здесь центр проектной активности, однако входит в кодифицированную официальную речь межгосударственных соглашений, где наделяется высокой символической ценностью. Важнейшим гравитационным центром, который выполняет одновременно осязаемую экономическую и символическую функцию в российском «переходе» 1990-х, выступают административные структуры «единой Европы». Европейский союз, который сам предстает материализованным понятием-проектом, к началу этого периода далеким от завершенной формы, по мере своей институциональной реализации действует как крайне активный агент влияния. Уже в 1990 г. евроинституции открывают программу поддержки рыночных преобразований в СССР, а в 1991 г. переучреждают ее как TACIS – программу «технической помощи» России и странам бывшего Советского Союза. В рамках программы финансируются институциональные реформы по «укоренению демократии и рыночной экономики»[100]100
  Delcour L. La politique de l'Union Européenne en Russie (1990–2000). De l'assistance au partenariat? P.: L'Harmattan, 2001. P. 100.


[Закрыть]. Формы активности амбициозно разнородны: от корректив модели государственного управления и переподготовки сотрудников Сбербанка до открытия нескольких экспериментальных пекарен вдалеке от столиц. Участие инстанций Европейского союза не ограничивается редизайном государственного аппарата и поддержкой пилотных экономических проектов. Одно из главных направлений – это европейская унификация категориальных систем СНГ: законодательства, национальной статистики, систем измерения. Эффекты влияния распространяются и за национальные границы, охватывая международные классификации и рейтинги. Именно структуры Евросоюза выступают источником признания России страной «с переходной экономикой» (1993)[101]101
  Ibid. P. 58. Ранее Россия имеет статус страны с государственной экономикой, что налагает ряд ограничений на международное политическое признание и экономические преференции.


[Закрыть], как и ряда смежных квалификаций, которые переопределяют место страны в международных иерархиях.

Показателем прямого вклада проектной «единой Европы» в проектный российский «транзит» служит бюджет TACIS. В первые три года существования, с 1991 по 1993 г., он составляет 1,36 млрд экю[102]102
  Экю служил номинальной единицей общеевропейской валюты до смены его евро в 1995 г.


[Закрыть], из них почти 500 млн – российская часть[103]103
  Что такое Тасис? Партнерство и сотрудничество с Новыми независимыми государствами. Брюссель: Информационное бюро Тасис, 1994. С. 4.


[Закрыть]. До 1998 г. на всех территориях бывшего СССР эта цифра вырастает втрое, почти до 3,8 млрд евро, из них на российские проекты в 1991–1998 гг. выделено 1,2 млрд евро[104]104
  Delcour L. Op. cit. P. 143.


[Закрыть]. Чтобы оценить масштаб этих европейских вложений, следует сравнить их с показателями российского государственного бюджета. Так, в кризисном 1998 г. эти расходы, если оценивать их по нижней границе, составляют примерный эквивалент государственного финансирования всего общего образования или государственных трат на железные дороги[105]105
  В 1998 г. расходы TACIS в России составили 140 млн евро, расходы государственного бюджета РФ – 499,95 млрд руб. (О федеральном бюджете на 1998 год. Принят Государственной Думой 4 марта 1998 года (, последний доступ 12.03.2013)), или примерный эквивалент 82 млрд долл. по обменному курсу, действовавшему в первой половине года. Таким образом, в 1998 г. TACIS финансировала в России институциональные проекты в объеме, сопоставимом с 0,1–0,2 % государственных расходов.


[Закрыть].

Каков проектный словарь европейского участия в российских институциональных и категориальных сдвигах? В учредительных документах и информационных брошюрах, выпускаемых под эгидой TACIS, мы снова не обнаруживаем прямого обращения к «среднему классу». В этот период сама модель «единой Европы» операционализируется в универсалиях «граждане», «жители», а также в отдельных профессиональных и образовательных категориях («работники», «студенты», «преподаватели», «свободные профессии» и т. д.), которые вписаны в риторику экономических свобод и кооперации[106]106
  Еереализация сопровождается валом популяризаторских и пропагандистских материалов, которые в первой половине 1990-х годов издаются на основных европейских языках: «Le marché unique européen», «A Portrait of Our Europe», «L'Unif cation européenne», «Notre avenir agricole» и т. д. (издания 1993–1995 гг., осуществленные Бюро официальных публикаций Европейских сообществ). В отдельных случаях они переводятся на русский язык: Фонтен П. Десять уроков Европы. М.: Право, 1994 (оригинальное издание: Fontaine P. Dix leçons sur l'Europe. Bruxelles; Luxembourg: Of ce pour les publications of cielles des Communautés Européennes, 1992); Ноэль Э. Работать сообща – принцип деятельности органов сообщества. М.: Право, 1994 (оригинальное издание: Noёl E. Working Together – the Institutions of the European Community. Brussels; Luxembourg: Of ce for Off cial Publications of the European Communities, 1993). По своему словарю эти тексты отчетливо тематизируют европейское сообщество как экономический проект, в ходе реализации обеспечивающий демократические гарантии и свободы/преимущества для граждан.


[Закрыть]. Точно так же программа, обращенная к обществам бывшего Советского Союза, оперирует понятиями-проектами, которые редко нарушают тематические границы экономики: «экономический рост», «рыночная экономика», «развитие торговли и инвестиций», «приватизация», «сотрудничество в области экономики», «партнерство», «[транспортная и энергетическая] инфраструктура», «благоприятный климат», «экономическая модернизация», «политическая стабильность»[107]107
  Ключевые понятия цитированной брошюры «Что такое Тасис?».


[Закрыть]. Однако в 1997 г. российское и европейское правительства ратифицируют Соглашение о партнерстве и сотрудничестве, подписанное уже в 1994 г., за которым следует очень интересная по своей терминологии европейская резолюция о будущих отношениях с Россией (1998). В ней мы находим красноречивую артикуляцию связи между политической стабильностью, свободами и рынком: «Стабильность на европейском континенте может быть достигнута в силу успеха экономических и демократических реформ в Российской Федерации, вместе с установлением в ней верховенства права и социальной сплоченности» или «Европейский Союз может сыграть позитивную роль в России, открывая ее рынки и поддерживая свободы». Наряду с этим, среди приоритетов деятельности Европейского союза в России, в документе названа «консолидация процесса демократизации в российском обществе посредством стимулирования центральной роли гражданского общества и появления среднего класса с целью предоставления прочной основы для демократии, верховенства права и уважения прав человека»[108]108
  Résolution sur la communication de la Commission «L'avenir des relations entre l'Union européenne et la Russie» et le plan d'action «L'Union européenne et la Russie: les relations futures» (COM(95)0223 – C4-0217/95 – 6440/96 – C4-0415/96) // Journal of ciel de l'Union Européenne. С 138. 04.05.1998. Перевод английской версии документа А. С. Бугаевой, в системе КонсультантПлюс.


[Закрыть]. Проектная роль, на которую здесь претендует европейская администрация, по своей амбиции сравнима с перспективными планами советского правительства, куда еще накануне исчезновения СССР включается «сбалансированное развитие процессов социальной интеграции и социальной дифференциации в обществе»[109]109
  Комплексная программа научно-технического прогресса СССР на 1991–2010 годы (по пятилетиям). Концепция проблемного раздела 3.2. Социальные проблемы, повышение народного благосостояния и развитие культуры. М.: АН СССР, ГКНТ, 1986. С. 3.


[Закрыть]. Европейская резолюция становится, по сути, возвратом к понятийной модели Липсета на законодательном уровне.

Подобный пример – не единственный в официальном европейском корпусе речи. Двумя годами ранее, в записке о сотрудничестве Евросоюза с ЮАР, мы обнаруживаем схожую схему в контексте «открытия рынков» и «преодоления последствий дискриминации»: «Сотрудничество с малыми и средними предприятиями… открывает, при поддержке правительства, новые, простые и быстрые возможности для создания рабочих мест. Такое сотрудничество, помимо прочего, способствует созданию чернокожего среднего класса»[110]110
  Avis sur les relations entre l'Union européenne et l'Afrique du Sud (96/C 82/10) // Journal of ciel de l'Union Européenne. С 82. 19.03.1996.


[Закрыть]. Озабоченность последствиями экономического удара конца 1990-х годов по «городскому среднему классу» в контексте «устойчивого развития», «стабильности страны» и «укрепления демократии» выражена в другом европейском документе, на сей раз описывающем ситуацию в Индонезии (2000)[111]111
  Communication de la Commission au Conseil et au Parlement européen «Développement de relations plus étroites entre l'Indonésie et l'Union européenne» (COM/2000/0050 f nal).


[Закрыть]. Вопрос о том, получает ли эта серия официальных высказываний, и в особенности помощь в «появлении среднего класса» в России, программное и финансовое воплощение, нуждается в отдельном исследовании. Однако уже само присутствие проектной категории в эпицентре институционального транзита указывает нам на ее высокую языковую и социальную ценность, характерную для этого периода.

На следующем хронологическом шаге, в конце 2000-х годов, мы снова обнаруживаем понятие «средний класс» в европейском официальном корпусе речи, обращенном к России. Но здесь оно утрачивает прежнюю доктринальную связь с «демократией». В документе, пересматривающем отношения Европейского союза с Россией десятью годами позже (2008), словарь экономической прибыли доминирует над всеми прочими, а понятие «демократии» не употребляется вовсе[112]112
  Communication de la Commission au Conseil – Réexamen des relations entre l'Union européenne et la Russie SEC(2008) 2786.


[Закрыть]. В этом контексте российский «средний класс» означает уже не залог политических преобразований, а разновидность коммерческого ресурса для европейских производителей: «Хотя энергия представляет собой наиболее значимый фактор [в российской экономике], но впечатляющие темпы роста наблюдаются также в секторе услуг. При своем сильном и непрерывном росте и своем новом среднем классе Россия представляет собой важный развивающийся рынок прямо по соседству с нами, который открывает возможности для предприятий Европейского союза» (Ibid.). Превращение «среднего класса» в сугубо экономическую категорию потребителей прослеживается также по документам, относящимся к Индии (2006), Китаю (2006) и даже международной миграции (2007)[113]113
  В этом контексте российский «средний класс» означает уже не залог политических преобразований, а разновидность коммерческого ресурса для европейских производителей: «Хотя энергия представляет собой наиболее значимый фактор [в российской экономике], но впечатляющие темпы роста наблюдаются также в секторе услуг. При своем сильном и непрерывном росте и своем новом среднем классе Россия представляет собой важный развивающийся рынок прямо по соседству с нами, который открывает возможности для предприятий Европейского союза» (Ibid.). Превращение «среднего класса» в сугубо экономическую категорию потребителей прослеживается также по документам, относящимся к Индии (2006), Китаю (2006) и даже международной миграции (2007)[788]788
  В этом контексте российский «средний класс» означает уже не залог политических преобразований, а разновидность коммерческого ресурса для европейских производителей: «Хотя энергия представляет собой наиболее значимый фактор [в российской экономике], но впечатляющие темпы роста наблюдаются также в секторе услуг. При своем сильном и непрерывном росте и своем новом среднем классе Россия представляет собой важный развивающийся рынок прямо по соседству с нами, который открывает возможности для предприятий Европейского союза» (Ibid.). Превращение «среднего класса» в сугубо экономическую категорию потребителей прослеживается также по документам, относящимся к Индии (2006), Китаю (2006) и даже международной миграции (2007).


[Закрыть]. В этом контексте российский «средний класс» означает уже не залог политических преобразований, а разновидность коммерческого ресурса для европейских производителей: «Хотя энергия представляет собой наиболее значимый фактор [в российской экономике], но впечатляющие темпы роста наблюдаются также в секторе услуг. При своем сильном и непрерывном росте и своем новом среднем классе Россия представляет собой важный развивающийся рынок прямо по соседству с нами, который открывает возможности для предприятий Европейского союза» (Ibid.). Превращение «среднего класса» в сугубо экономическую категорию потребителей прослеживается также по документам, относящимся к Индии (2006), Китаю (2006) и даже международной миграции (2007)


[Закрыть]. В этом контексте российский «средний класс» означает уже не залог политических преобразований, а разновидность коммерческого ресурса для европейских производителей: «Хотя энергия представляет собой наиболее значимый фактор [в российской экономике], но впечатляющие темпы роста наблюдаются также в секторе услуг. При своем сильном и непрерывном росте и своем новом среднем классе Россия представляет собой важный развивающийся рынок прямо по соседству с нами, который открывает возможности для предприятий Европейского союза» (Ibid.). Превращение «среднего класса» в сугубо экономическую категорию потребителей прослеживается также по документам, относящимся к Индии (2006), Китаю (2006) и даже международной миграции (2007)[114]114
  Соответственно: Résolution du Parlement européen sur les relations entre l'Union Européenne et l'Inde: un partenariat stratégique (2004/2169(INI)) // Journal of ciel de l'Union Européenne. С 227E. 21.09.2006; Communication de la Commission au Conseil et au Parlement européen – UE – Chine: Rapprochement des partenaires, accroissement des responsabilités (COM(2006) 632 f nal) COM/2006/0631 f nal. Bruxelles, 24.10.2006; Avis du Comité économique et social européen sur le thème Migration et développement: opportunités et déf s // Journal of ciel de l'Union Européenne. С 120. 16.05.2008.


[Закрыть]. Подобный разрыв в понятийной сетке хорошо иллюстрирует изменения, происходящие в структуре самого органа, Европейской комиссии, которая полутора десятилетиями ранее выступала одним из источников радикального сдвига в системе российских политических категорий. Новые отношения между понятиями в официальной речи второй половины 2000-х годов объективируют новую силовую асимметрию, возникающую как между центрами политической и экономической власти в Европейском союзе, так и между европейским и российским государственными аппаратами, все чаще захваченными неолиберальным словарем коммерции, который приносят с собой профессионалы международной экспертизы.

Таким образом, французских политических мыслителей и американские экспертные центры в последние десятилетия дополняет еще один кардинальный источник речи о среднем классе – институты евробюрократии и, более широко, надгосударственные проектные центры. Именно в их стенах понятие «средний класс» парадоксальным образом поначалу усиливает, а затем теряет проектную связь с «демократией». Они редко производят смысловой разрыв сами, чаще заимствуя готовые наработки у коммерчески ориентированных экспертных центров и групп. При этом именно они выступают кардинально значимым местом институциализации нового смысла. Этот момент становится очередным сдвигом в сетке политических категорий по отношению к той конструкции XIX в., которая делала умеренность добродетелью общественного прогресса. Смещение не окончательно, поскольку даже простой рост покупательной способности по-прежнему фигурирует в одних и тех же текстах с экономическим процветанием обществ, европейской культурой и правами человека[115]115
  Примеры цитированных ранее документов Европейского союза.


[Закрыть]. При этом контекстуальное сведение с середины 2000-х годов политической свободы к емкости рынков и платежеспособному спросу фиксирует новый смысловой полюс в исторически растянутом и неоднородном континууме понятия. Сегодня любому способу думать и говорить о среднем классе оказывается предпослан ряд альтернатив – предпонятий, которые используются и комбинируются высказывающимися в зависимости от их культурных ресурсов и политической чувствительности. Я не останавливался специально на негативных смыслах «среднего класса», которые также присутствуют в публичной дискуссии по меньшей мере с 1970-х годов, в частности, в анализе успеха гитлеровского проекта[116]116
  Краткий обзор таких оценок, производимых в первую очередь историками, предлагает в начале своей статьи Дэвид Блэкберн: Blackbourn D. T e Mittelstand in German Society and Politics, 1871–1914 // Social History. 1977. No. 4. На русском языке один из первых текстов об этой двойственности см.: Опенгеймер П. Политическая роль среднего класса // Средний класс в России. Проблемы и перспективы. М.: ИЭПП, 1998. См. также «Введение» в: Дилигенский Г. Г. Люди среднего класса. М.: Институт фонда «Общественное мнение», 2002.


[Закрыть]. Но, если нас интересует позитивный проектный смысл, эти альтернативы простираются от полюса в понимании среднего класса как ареволюционной, но прогрессивной силы, сдерживающей опасные крайности и властные асимметрии – т. е. как фактора цивилизации; до полюса, на котором средний класс определяется как политически индифферентный сегмент потребительских рынков, где показателем общественной силы служит не более чем покупательная способность.

II. Российский «средний класс»: энергия разрыва и рассеивания

В корпусе российской публичной речи 1990-х годов, как и в целом ряде политически схожих случаев, хронологическая дистанция, которая отделяет академические спекуляции и исследования от экспертной и журналистской вульгаты, минимальна. Экспансия «модернизационного» типа высказывания охватывает почти мгновенно и одновременно все секторы, и граница, разделяющая типы высказывания, изначально крайне зыбка. Этот эффект можно проследить по массиву публикаций в академической и широкой периодике, где соответствие между характером текста и местом публикации превращается в условность. Исторические исследования и публикации архивов сталинского периода находят место на страницах периодической печати: ежемесячных и еженедельных, вплоть до ежедневных изданий, таких как «Московские новости», «Аргументы и факты», «Комсомольская правда» или даже «Медицинская газета» и «Строительная газета». В библиографических классификаторах и реферативных изданиях Академии наук появляются разделы «Философские проблемы перестройки»[117]117
  Общественные науки в СССР. Философия. Реферативный журнал. Серия 3. 1991. № 2.


[Закрыть]. В социологических публикациях тематический маркер «проблемы перехода» начинает рутинно выполнять функцию подзаголовка в самых разнообразных отраслях исследований, от традиционно позднесоветской «мотивации труда» до снова едва узаконенного «изучения общественного мнения»[118]118
  К середине 1990-х годов такая терминологическая контекстуализация становится доминирующей. См., напр.: Социальные и гуманитарные науки. Указатель литературы 1993–1994 гг. М.: ИНИОН РАН, 1995. В зависимости от тематической рубрики термин «проблемы перехода» сопровождает заглавия до половины списка.


[Закрыть]. В целом тематика «перехода» быстро вписывается в академическую понятийную разметку, которая все еще отсылает к незыблемости прежнего порядка, например, в заглавии раздела «Общество как система»[119]119
  К середине 1990-х годов такая терминологическая контекстуализация становится доминирующей. См., напр.: Социальные и гуманитарные науки. Указатель литературы 1993–1994 гг. М.: ИНИОН РАН, 1995. В зависимости от тематической рубрики термин «проблемы перехода» сопровождает заглавия до половины списка.


[Закрыть].

Однако во всех стилистических вихрях и смешениях некоторые не вполне очевидные деления сохраняются, маркируя различия между старыми и новыми изданиями, научными и публичными институциями. Траектория понятия «средний класс» в пространстве публичного высказывания красноречиво иллюстрирует действие этой неявной социальной механики проекта, которая (и именно она) постепенно придает понятию форму, наделяя его смыслом и ценностью. Исследовательские тексты способны наиболее обоснованно связать эту категорию с реальностью, т. е. указать на соответствие проекта наблюдаемым общественным тенденциям. Однако до первых академических публикаций о «среднем классе» в 1989–1990 гг. понятие появляется на страницах широкой прессы, озвученное публицистами и политиками[120]120
  Зайченко А. Имущественное неравенство // Аргументы и факты. 1989. № 27; Стариков Е. «Угрожает» ли нам появление «среднего класса»? // Знамя. 1990. № 10; Наумова Н. Переходный период: мировой опыт и наши проблемы // Коммунист. 1990. № 8. Эти тексты упоминает в своем обзоре Людмила Беляева (Беляева Л. А. Средний слой российского общества: проблемы обретения социального статуса // Социологические исследования. 1993. № 10).


[Закрыть]. К этим газетным текстам явно или неявно отсылают статьи, публикуемые затем новыми, меж– и внеинституциональными, социальными и гуманитарными журналами, которые учреждаются в 1991–1993 гг.[121]121
  Речь идет о таких периодических изданиях, нередко учрежденных вне стен академических центров, как «Политические исследования» (учрежден в 1991 г.), «Мир России» (1992), «Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены» (1993).


[Закрыть] И лишь затем, с конца 1990-х годов, понятие завоевывает академическую периодику, становится предметом маркетинговой и экспертной работы «деловых» СМИ. Два кризиса, финансовый 1998 г. и политический 2011–2012 гг., сближают проектный «средний класс» с реальностью более осязаемо, чем когда-либо. Но, в отличие от французских 1930-х годов, в каждый из этих моментов на публичной сцене не появляется мобилизованной группы, которая представляла бы «средний класс» политически. Поэтому понятие-проект так и остается медийным ожиданием с неизменно высокой символической ценностью. В этих перипетиях публичной речи имеются своя логика и своя история, которые и определяют структуру российского поля понятия.