Текст книги "Грамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность"

Рассмотреть, как работает эта механика, переводящая институциональные условия в дисциплинарный здравый смысл, лучше всего на отдельных примерах, позволяющих описать ее в деталях. В ряду интересующих меня примеров можно обнаружить как понятия, составляющие часть методологического инструментария советской социологии, так и классификации, которые позволяют участникам дисциплинарной динамики проводить рефлексивные различия внутри нее, в частности, фиксировать ее хронологические этапы. Действительно, для исследователя не менее выразительными, чем теоретические или методологические различия между отдельными позициями, оказываются хронологические различия, привязанные к поворотным точкам, которые приобретают характер общепризнанных. Более того, одним из косвенных признаков веса и признания того или иного социолога в пространстве дисциплины будет служить как раз появление в его собственных текстах и текстах о нем явных отсылок к таким поворотным точкам.

Так, известность социолога Владимира Ядова[603]603
  Родился в 1929 г., окончил философский факультет и аспирантуру ЛГУ; после XX съезда КПСС в течение двух лет являлся секретарем райкома ВЛКСМ; в конце 1950-х возглавил лабораторию социологических исследований при ЛГУ; в 1963–1964 гг. прошел стажировку в Манчестерском университете и Лондонской школе экономики; в 1950–1960-х годах – руководитель коллектива исследования трудовой мотивации; один из редакторов коллективной монографии «Человек и его работа» (1967), получившей признание в качестве базового текста советской профессиональной социологии; автор известного учебника эмпирической социологии «Социологическое исследование: методология, программа, методы» (1968, переизд. в 1972, 1987); в 1968 г. возглавил ленинградское отделение ИКСИ; в 1988 г. – директор-организатор ИС АН СССР. Эта неизбежно неполная биографическая сноска, где не отражен целый ряд поворотных пунктов социальной траектории, может быть дополнена по указанной словарной статье и интервью в сборнике «Российская социология 60-х годов…».


[Закрыть] определяется не только рядом публикаций, пользовавшихся исключительным читательским вниманием уже в 1960-е годы, но и его присутствие в ряде поворотных точек дисциплины периода ее повторной институциализации, в конце 1980-х – начале 1990-х. Вот яркий по своей политической маркированности фрагмент из словарной статьи, относящейся к моменту, когда Ядов находился на должности директора Института социологии РАН: «В годы перестройки моральный и науч[ный] авторитет Я[дова] сыграл определяющую роль в консолидации либерального крыла профессионального сообщества социол[огов]. Он был активным участником преобразований, участвовал в подготовке новой, так и не принятой Программы КПСС. В 1988 на волне демократизации общественной жизни Я[дов] был избран директором Ин-та социол. АН»[604]604
  Социологи России и СНГ XIX–XX вв. М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 354.


[Закрыть]. Столь же отчетливым хронологическим и политическим маркером становится формулировка, призванная ретроспективно отличить себя от этой позиции, в исполнении другого известного в 1960-е годы социолога, Геннадия Осипова: «Они [социологи] решительно отвергли первоначальную идею Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева о форсированном переходе к коммунистическим принципам распределения и поддержали идею перехода к рыночной экономике… Концепция основывалась на демократически узаконенной идее социальной стабильности и социального порядка»[605]605
  Осипов Г. В. Институт социально-политических исследований РАН на службе отечеству и науке (<www.ispr.ru/10LET/10let.html>, источник на сайте более не доступен, последний доступ 25.03.2005).


[Закрыть]. Эти формулировки демонстрируют поразительное единство оснований, на которых возможно проведение различий. С одной стороны, в них объективирован политический антагонизм между двумя социологами, актуализированный в поворотный для дисциплины момент и сохраняющийся поныне: спустя десятилетие они повторно утверждают границу между «активным участником преобразований» Ядовым и Осиповым, который рассматривает себя (и социологию в целом) как здравую оппозицию радикализму государственных реформ. С другой стороны, эти и подобные формулировки демонстрируют общность господствующих политических (проперестроечных) диспозиций, характерных для дисциплины в конце 1980-х годов. Политические деления этого периода в почти неретушированой форме продолжают сохранять актуальность для социологов и администраторов, которые обязаны своим положением в дисциплине политическим условиям этого периода.

Те же условия проясняют принцип периодизации дисциплины, предложенный самими участниками этих поворотных моментов, в частности Ядовым. В соответствии с ним «точку в истории советского периода отечественной социологии» ставит не что иное, как публикация доклада Татьяны Заславской на Западе в 1983 г., после чего Россия начинает входить в «глобальное научное сообщество… освобождаясь от давления “единственно правильной и всеобъемлющей” теоретической парадигмы»[606]606
  Ядов В. А. Предисловие // Социология в России. М.: Издательство Института социологии РАН, 1998. С. 12.


[Закрыть]. Устанавливая явную связь между политическим смыслом «реформаторского» доклада и поворотом во внутренней истории дисциплины, Ядов тем самым объективирует собственную позицию, сближающуюся с позицией Заславской. Столь явные политические (само)определения обнаруживаются в текстах прежде всего тех социологов, чьи траектории в конце 1980-х – начале 1990-х годов меняются вместе со всей социологией, «вдруг» получившей официальное признание и роль инструмента Нового порядка.

Безусловно, ретроспективные (само)характеристики ключевых участников институциализации дисциплины в поворотных точках не исчерпывают признаков, которые указывали бы на единство политических оснований социологической практики в исполнении самых разных ее участников. Куда более убедительным в этом отношении становится набор методологических и пропедевтических предписаний о том, как следует заниматься социологией. В явном виде мы обнаруживаем подобные предписания в учебниках и учебных курсах, в неявном – в последовательности шагов социологического исследования, формулировках гипотез, предлагаемых авторами статей типологиях, декларациях о назначении социологии и ее месте в системе знания. Если во всем этом разнообразии можно проследить некоторые общие принципы, а в реализации этих принципов – прямую связь с системой политических категорий, мы существенно продвигаемся в понимании того, как устроена советская социология, а также те элементы актуальной дисциплины, в которых унаследована исходная конструкция.

Таким образом, вопрос о наличии общей системы политических координат и языка, объективирующего прагматику дисцип лины, указывает дальнейшее направление анализа. Возможно, если открытая политическая дифференциация позиций в дисциплине датируется концом 1980-х годов, то прежде профессиональное мышление характеризовал относительно однородный набор базовых очевидностей, на основе которого эта дифференциация и стала возможной.

Как я указывал ранее, советская академическая социология на протяжении 1960-1980-х годов утверждалась прежде всего через рецепцию американской профессиональной социологии, которая выступала для нее референтной системой: плоскостью одновременного ценностного притяжения («западный опыт») и отталкивания («критика буржуазных теорий»). При этом официальное определение дисциплины в качестве набора «теорий среднего уровня и конкретных эмпирических исследований», которое в условиях прямого надзора со стороны официальной доктрины истмата и ее носителей функционировало как реальный практический регулятив, превращало методы и результаты эмпирической работы в центральные темы реферативных и собственно социологических текстов[607]607
  См., напр.: Социологические исследования. Список литературы. Л.: Библиотека АН СССР, 1971. В двух основных разделах, «Методика социо логических исследований» и «Социологические исследования в НИИ и на промышленных предприятиях», количественно преобладают работы по следующим темам: математика и статистика в социологии, методы и методики социологических исследований, социальное управление и прогнозирование (первый раздел); оптимизация и организация труда, социальное развитие и прогнозирование коллективов, планирование и прогнозирование производства и трудовых ресурсов на предприятиях и в НИИ, отношение к труду (второй раздел).


[Закрыть]. Собственно, наряду с овладением текстами Толкотта Парсонса и помимо этого, ключевая ставка социологической профессионализации непрофессионалов и состояла в освоении ими методов эмпирических исследований, которые в системе политических координат этого периода являлись главным аргументом в пользу существования дисциплины.

Эта гипотеза находит целый ряд подтверждений. Еще в конце 1960-х годов публикуются обширные пропедевтические тексты, которые обходят стороной чистую «буржуазную теорию» и полностью посвящены техникам эмпирического исследования[608]608
  См., напр.: Монина М. Л. Критический очерк методов и техники социологических исследований за рубежом // Информационный бюллетень: материалы и сообщения. 1967. № 1.


[Закрыть]. Однако уже в 1968 г., а большими тиражами – с начала 1970-х появляются отечественные пособия, которые не просто предлагают перечень технических приемов для воспроизведения, но через нормативную риторику, наделенную статусом теории (методологии), локализуют его в советском академическом контексте и вместе с тем перемещают прежде отчетливо «западные методы» в универсальную перспективу социологии как таковой. Речь идет о таких учебных пособиях, как «Социологическое исследование: методология, программа, методы» (Владимир Ядов, 2-е изд. 1972[609]609
  Первое ротапринтное издание – 1968 г., в издательстве Тартуского университета.


[Закрыть]); тогда же – «Лекции по методике конкретных социальных исследований» (под ред. Галины Андреевой, 1972); несколько позже – «Рабочая книга социолога» (под ред. Геннадия Осипова, 1977), – которые в форме исчерпывающего списка и уже от лица советской социологии восполняют постоянный спрос на практические руководства. Все три издания получают широкое признание, два из них (ядовское и осиповское) вновь издаются на протяжении советского периода, а представленный в них репертуар методов, набор понятий и определений составляют парадигму профессиональной социологии в СССР.

Что объединяет эти руководства, признанные и канонизированные целыми поколениями советских социологов? Прежде всего «методологическая часть», несколько варьирующаяся от текста к тексту[610]610
  Так, «Рабочая книга социолога», продукт Академии наук, в части изложения принципов исследования – усложненное выражение логики, которая более прозрачно представлена в университетских «Лекциях» (под ред. Г. М. Андреевой), выпущенных пятью годами ранее. Вместе с тем в «Рабочей книге» изложение бюрократических принципов исследования, практически значимых для социолога из академического института, менее эвфемизировано (см. далее).


[Закрыть], составлена неизменным рядом понятийных пар: «объекта и предмета», «целей и задач», «абстрактного и конкретного», «данных и гипотез», «социальной ситуации и проблемы исследования», – которые определяют нормативную схему исследования, ее имплицитную теорию и практическую последовательность шагов. Помимо социологического в современном понимании, у используемых в руководствах понятий имеется политический и административный смысл. Чтобы реконструировать его сегодня, следует помнить, что в структуре советской научной политики социология исходно удовлетворяет двум основным задачам: доказательство преимуществ социалистического образа жизни в международном состязании (с этой целью создавалась Советская социологическая ассоциация) и «оптимизация управления научно-техническим прогрессом», прежде всего в сфере трудовых отношений: решение проблем текучести кадров, использования рабочего времени, сплоченности коллективов и т. д. На это указывает как библиография первых социологических публикаций, так и специализация первых социологических лабораторий. В исследованиях конца 1950-х – первой половины 1960-х годов особое место принадлежит таким техническим или сугубо описательным темам, как «самофотография рабочего дня», «научная организация труда на предприятии» и «проблема текучести кадров»[611]611
  Социологические исследования. Список литературы. Л., 1971.


[Закрыть]. Даже знаменитое коллективное исследование «Человек и его работа» (1967), первая версия которого публикуется в 1965 г. под заглавием «Труд и развитие личности», помещается в библиографическом указателе в раздел «Социологические исследования в НИИ и на промышленных предприятиях», а не в раздел «Общие работы»[612]612
  Место социологии в «устранении проблемы текучести кадров», «организации труда на предприятии» и, более широко, в «научном управлении обществом», которое легитимирует ее в системе позднесоветской администрации, схожим образом представлено в одной из ранних попыток послесоветского анализа: Альберг Г. Реабилитация социологии в СССР. Постановление Политбюро ЦК КПСС по социологии и его значение // Социология как предмет специального научного исследования. М.: Институт социологии АН, 1992. С. 88–92. Даже в рубежный 1990 г., в единственном на тот момент академическом издании дисциплины, журнале «Социологические исследования» (учрежден в 1974 г.), регулярно публикуются статьи по этой тематике, нередко первыми позициями номера. Представление о неизменности «проблем» позволяют составить заголовки: «В ожидании перемен (рабочие о ситуации на промышленных предприятиях)», «Почему рабочие ограничивают выработку?», «Старение рабочей силы и его влияние на занятость», «Индустриальный отряд трудящихся», «Социальная сфера предприятия», «Что привело к забастовке», «Распределение труда в СССР», «Социально-психологический климат коллектива предприятия», «Оптимальный уровень безработицы в СССР» и ряд подобных.


[Закрыть].

В этой прагматике контекстуальное определение, которое получают такие понятия, как «проблема» или «задача», тесно связывает их социологический смысл с административным:

Непосредственным поводом к проведению практически ориентированного социологического исследования служит реально возникшее противоречие в развитии социального организма. Так, речь может идти о противоречии между социальной и профессиональной ориентацией молодежи, закончившей среднюю школу, и потребностями общества, в том числе конкретными потребностями данного населенного пункта, предприятия… Проблемная социальная ситуация более или менее точно отображается в научной проблеме, в которой фиксируется противоречие между знанием о потребностях общества и его организаций в определенных практических действиях и незнанием путей и средств реализации этих действий[613]613
  Рабочая книга социолога. М.: Наука, 1977. С. 127 (Курсив мой. – А. Б.).


[Закрыть].

Более того, в административно-политической логике исследования «Рабочая книга социолога» предлагает подробные инструкции к процедуре административного согласования теоретической программы исследования: «В разработке теоретической программы принимает участие широкий круг социологов в сотрудничестве с административными органами и общественностью тех предприятий и учреждений, где предполагается проведение социологического исследования» и т. д.[614]614
  Рабочая книга социолога. М.: Наука, 1977. С. 124 (Курсив мой. – А. Б.).


[Закрыть]

Далее, модель социологической практики, представленная во всех трех пособиях, основана на неизменном репертуаре техник исследования и способах их представления, мало отличающих эти советские публикации от рефератов по «зарубежным исследованиям». Такие техники: анкетирование, интервьюирование, наблюдение, анализ документов, социальный эксперимент. Этот репертуар представлен в виде готового набора, элементы которого социолог может выбирать в зависимости от поставленных перед ним задач. Наконец, содержательные деления в исследовательской практике подчиняются преимущественно отраслевому, т. е. снова административному принципу: социология труда, социология молодежи, исследования социальной структуры и т. д.

Сходство структуры всех трех пособий указывает не только на то, что они явным образом представляют, но и на то, о чем они умалчивают, маскируя одну из искомых базовых очевидностей. В логике всегда полного и заранее готового к употреблению набора оказывается невозможной постановка вопросов о смысле и направленности самой исследовательской практики, а сами техники исследования оказываются полностью нейтральны к любым теоретическим различиям. Иными словами, действительный методологический посыл всех этих пособий заключается в том, что структура социологической практики неподвижна. Об этом же свидетельствует алгоритмическое изложение этапов исследования, на которых я остановлюсь подробнее, поскольку именно оно своим рутинным порядком определяет порог формирования собственных социологических понятий и различений.

В советской социологической методологии исходные задачи напрямую определяют выбор техники анализа из имеющегося репертуара, а эти задачи непосредственно задаются в самом начале алгоритма, который вводится как чистая логическая схема. В противовес интеллектуальной самоцензуре, отметающей все слишком простое[615]615
  Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. Гл. 4.


[Закрыть], административная самоцензура социологических пособий предписывает исследованию утилитарную прозрачность и доступность, превращая в парадоксальный импульс неподвижного исследования ту самую социальную проблему. Способы ее тематизации принципиально схожи во всех трех пособиях. «Поставленная самой жизнью», она прямо отождествляется с проблемой социологического исследования, которое призвано ее разрешить. В университетском учебнике (под ред. Г. М. Андреевой) это отождествление усиливается императивом гражданской ответственности, которая, помимо ответственности научной, необходима для формулировки проблем. Принцип ответственности подкрепляется еще одним требованием: видеть и понимать большие, «магистральные проблемы общества и соотносить с ними те частные проблемы, которые должны быть решены в отдельном конкретном исследовании»[616]616
  Лекции по методике конкретных социальных исследований / под ред. Г. М. Андреевой. М.: Издательство МГУ, 1972. С. 7.


[Закрыть].

При сходстве с миллсовским принципом социологического воображения, сформулированным с критически левых позиций в конце 1950-х годов[617]617
  Миллс Ч. Социологическое воображение / пер. с англ. О. А. Оберемко под ред. Г. С. Батыгина. М.: Стратегия, 1998. Гл. 1 (амер. изд.: 1959).


[Закрыть], в советском обороте оппозиция общего – частного в контексте исследовательской практики задается политико-административным образом или даже открыто отсылает к социальному заказу, в соответствии с которым должно вестись исследование[618]618
  Рабочая книга социолога. С. 129.


[Закрыть]. Именно «невозможность решения социальной проблемы имеющимися средствами создает прецедент обращения к науке»[619]619
  Рабочая книга социолога. С. 127.


[Закрыть].

Социологическая практика не способна доказать своей – пользуясь терминами эпохи – прямой народнохозяйственной пользы, которая обосновывала бы относительную неприкосновенность ее внутренней структуры от вмешательства административного интереса, актом которого она и была учреждена. В этих условиях социальная проблема оказывается одновременно главным обоснованием возможности социологии и местом ее невозможного выхода за рамки административно предписанной функции. Более того, «естественным образом» исследование завершается там же, где оно было инициировано: социолог докладывает о результатах своей работы в административную инстанцию, которая исходно формулирует проблему и запрос на исследование. Тем самым картография социологических объектов и логика исследования оказываются плотно вписаны в телеологию административного акта: исследование служит лучшему пониманию социальной системы на уровне организации, отрасли, региона, и далее – комплексному социальному планированию; оно выявляет закономерности социальной подсистемы ввиду управления социально-экономическими процессами или решения управленческих проблем[620]620
  Рабочая книга социолога. С. 129. Здесь, в частности, приводится схема, предполагающая обязательную выработку рекомендаций.


[Закрыть]. Управленческий успех мыслится здесь неотрывно от исследовательских задач и предпослан им в качестве ожидаемого эффекта. Именно здесь укоренено фундаментальное для советской социологии отождествление социальной проблемы и проблемы социологической, которое вплоть до настоящего времени составляет основу профессионального высказывания и кочует из одного «учебника нового поколения» для студентов-социологов в другой[621]621
  Список учебников, изданных в 1990-е годы и продолжающих пополнять полки книжных магазинов и университетских библиотек, где явным образом проводится это отождествление, слишком велик, чтобы пытаться его воспроизвести. Такое отождествление, равно как неизменный список исследовательских техник, требование отделять объект от предмета и далее, по модели пособий 1960–1970-х, во многом остаются общим местом в российской образовательной социологии. Точно так же объект, который в иной логике должен конструироваться в ходе исследования, с той же легкостью, что и проблема или гипотеза, которую советская методология предписывает сформулировать до исследования, дедуцируется из административных интересов и обыденного опыта. И объект, и предмет как специально выделенный «аспект» объекта, и «проблема» полагаются не только уже существующими «вещами», но «вещами», знание о которых студент-социолог разделяет с несоциологами.


[Закрыть].

Между заранее заданными пунктами исходной проблемы и предполагаемого практического эффекта (в согласии с рекомендациями социологов) развертывается весь алгоритм исследования, направляемый имманентным ему смыслом административной реальности, в котором избыточна или невозможна критика понятий и проблематизация отношения к объекту. Вопрос, объект, исходные гипотезы уже присутствуют «в реальности»: осмыслив уже осмысленное, социолог должен лишь пустить в ход один из инструментов своего арсенала методик. Административная сверхопределенность и репертуарная незыблемость социологической практики в конечном счете приводят к парадоксальному для эмпирической дисциплины дедуктивизму: «Обычно в конкретном социологическом исследовании проверяются некоторые частные положения общей теории. Посредством логических операций из гипотезы получают следствия, доступные эмпирической проверке»[622]622
  Рабочая книга социолога. С. 141 (Курсив мой. – А. Б.).


[Закрыть].

Более точно, парадоксальная схема дедуктивного конструирования гипотез в эмпирическом исследовании оказывается проекцией двух основных социальных условий: места социологического исследования в структуре государственного управления и иерархического положения социологии в официальном реестре советских дисциплин, где историческому материализму принадлежит официально подтвержденная монополия на теорию высшего уровня: «Она [гипотеза] должна соответствовать исходным принципам исторического материализма… Это требование играет роль критерия отбора научных гипотез и отсева ненаучных, исключает из науки безусловно несостоятельные гипотезы, построенные на основе ложных философских идей и общесоциологических теорий»[623]623
  Рабочая книга социолога. С. 139.


[Закрыть]. Здесь уместно снова вспомнить о последовательности создания Советской социологической ассоциации и Института конкретных социальных исследований: учреждение сначала пустой титульной институции, а только затем исследовательского института и центров переподготовки. Та же самая «дедуктивная схема» находит полное соответствие в алгоритме эмпирического исследования.

Описывая административные условия функционирования дисциплины, можно смело отказаться от расплывчатого языка влияния: эти условия не «влияют» на социологическую практику, но прямо объективируются в правилах метода. Формальное выражение структуры исследовательской практики, лишь незначительно деформирующей механику и логику административного акта, который присваивает себе имя социологии, и есть дедуктивизм и неподвижность технического репертуара исследования. Представление о гипотезе как о логической конструкции, проверяемой на истинность или ложность посылок, которая при этом может быть и описательной, и объяснительной (в зависимости от характера исследования), хорошо согласуется с предписанием «комбинировать» в пространстве одного исследования «различные методы научного познания»: формальной логики, исторического и логического, аналитического и синтетического, индуктивного и дедуктивного и т. д.[624]624
  Рабочая книга социолога. С. 150.


[Закрыть] Лишенная собственно теоретического центра, роль которого выполняет центр административный, советская версия «твердого» каузального позитивизма на деле оказывается смысловым бриколажем, который без каких-либо предварительных условий и оговорок сплавляет метафизику социальных законов с неокантианскими (Вильгельм Виндельбанд, Генрих Риккерт) противоположностями истории и логики, истины разума и истины факта. Исследование, первоначально заявленное как процесс, сводится к точке, поскольку от предпосланных административных делений все многообразие путей (методов и гипотез) ведет обратно к тем же делениям, и проделанная работа, словно в системе классической механики, оказывается равной нулю.

В тексте советского социологического пособия проблемы метода, в смысле анализа собственных предпосылок, оказываются нелегитимны, и их заменяют вопросы личных ошибок исследователя, недостаточно творческого или, наоборот, недостаточно строгого подхода к проблеме, корректности проведения границ объективного – субъективного и т. п. Реальность, которой принадлежит процедура административного акта, предполагает специфическую бдительность и ответственность, рождая требование реалистического взгляда на «социальную ситуацию» и указания на опасность «псевдопроблем» или «мнимых проб лем», нигде ясно не обозначенных, но оттого не менее грозных[625]625
  Лекции по методике конкретных социальных исследований. С. 7; Рабочая книга социолога. С. 128.


[Закрыть].

Одновременно обыденные категории употребляются наряду с риторикой «проблем управления» и лишь отчасти переопределяются на языке «науки об обществе»: «Для части молодежи жизненные планы не соответствуют той реальной сфере, где молодой человек применил свои силы»[626]626
  Рабочая книга социолога. С. 128. Соседство легитимной социологической и одновременно административной категории «молодежь» с категорией «молодой человек» в ее обыденном понимании («применил свои силы») маскирует разрыв: общепонятная категория словно бы поясняет специальную и вместе с тем между ними устанавливается неявное тождество.


[Закрыть]. Место, которое занимает социологическая практика в решении административных проблем под именем социальных, определяет смещение от собственно дисциплинарных и даже политических смысловых различий в сторону бюрократически понимаемой компетенции и ответственности. А критика и переопределение заимствованных проблем и внешнего языка, на котором они сформулированы, не могут быть включены в текст, поскольку среди всех социальных сил, в нем отображенных, наиболее слабой оказывается сам познавательный интерес социологии, который мог бы служить источником критической интенции, спроецированной в текст и преобразующей влияние всех прочих сил.