Текст книги "Грамматика порядка. Историческая социология понятий, которые меняют нашу реальность"

Во всей российской и советской истории центральное государственное научное ведомство насчитывает немногим более 60 лет существования. На протяжении своей относительно краткой истории оно неоднократно меняет функции вместе с названием, несколько раз упраздняется, создается заново и подвергается реструктуризации. В этом смысле послесоветское Министерство науки, которое в 1990–2010-х годах выступает объектом регулярных реорганизаций, сливается с министерствами промышленности и образования, чтобы снова от них отделиться, не представляет собой заметного исключения. Исходно мерцающий статус ведомства во многом объясняется существованием относительно обособленной (и сопротивляющейся) Академии наук, а также ощутимой дисперсией прикладных научных центров в структуре других производств, прежде всего крупной промышленности. В таких условиях ряд функций по научной координации распределен между действующими сильными ведомствами, в частности, Госпланом и Министерством тяжелой промышленности[460]460
  В отличие от 1940–1960-х годов особенно частые реорганизации Министерства науки в 1990-х обязаны иным обстоятельствам и в первую очередь связаны с неопределенностью его места в структуре политического режима. Подобную нестабильность функций можно было наблюдать и у иных ведомств, в чьем распоряжении находились экономически нерентабельные отрасли.


[Закрыть].

Созданию в 1948 г. специализированного комитета по науке и технике в составе федерального правительства предшествуют многочисленные попытки централизовать научное руководство и монополизировать контроль над ним, ослабив власть локальных научных руководителей и коллективов. Они предпринимаются с 1918 г. и ведутся как на республиканском уровне, в рамках Наркомпроса и лишь при формальном участии Академии наук[461]461
  Эти сведения любезно сообщены Константином Ивановым в личной беседе. Более подробно на примере астрономии эти перипетии прослеживаются в его книге: Иванов К. Небо в земном отражении… О сме не структуры государственного управления наукой в 1910–1930-е на федеральном уровне см.: Лахтин Г. А. Организация советской науки: история и современность. М.: Наука, 1990. С. 15–28.


[Закрыть], так и на правительственном уровне, уже с участием Академии, принимая форму активного противостояния[462]462
  Грэхэм Л. Очерки истории российской и советской науки / пер. с англ. В. Геровича. М.: Янус-К, 1998. С. 206.


[Закрыть]. Все они завершаются компромиссами. Строго говоря, первое центральное ведомство, Государственный комитет Совета министров по внедрению передовой техники в народное хозяйство (Гостехника) также не является органом научной политики в собственном смысле этого слова. Его функции ограничиваются интенсификацией производства за счет нового оборудования и технологий, стандартизацией оборудования и патентным делом[463]463
  50 лет. Гостехника. ГКНТ. Миннауки. С. 10–14. Уже в реформенный период Гостехника получает обозначение Госкомитета по координации научно-технических работ и встраивается в децентрализованную систему совнархозов (Грэхэм Л. Указ. соч. С. 206).


[Закрыть]. Можно сказать, что успешная централизация государственного управления наукой становится косвенным следствием более жесткой координации производств, критических прежде всего в военном отношении: машиностроения, транспорта, горных разработок, атомной энергетики. О стратегической позиции нового ведомства в государственной иерархии свидетельствует одновременное назначение председателя Гостехники заместителем председателя Совета министров.

В 1951 г. Гостехника упразднена, ее функции возвращены Госплану и другим ведомствам, но в начале реформенного периода, в 1955 г., она снова восстановлена. В 1961 г. Гостехника повторно переучреждается как специализированное ведомство планирования прикладных исследований и опытно-конструкторских разработок, в противоположность Академии, которая официально становится ведомством фундаментальных теоретических исследований[464]464
  Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов Л. К. Академия наук СССР. М.: Наука, 1974. С. 426.


[Закрыть]. Таким образом, оставаясь частью высших органов управления плановой экономикой, техническое ведомство обладает пока ограниченной властью в научном пространстве, конфигурация которого определяется Академией наук, реформированной в пользу большей «фундаментальности»[465]465
  Подробнее о ходе этой реформы, в частности, о выведении из подчинения Академии целого ряда прикладных исследовательских институтов см.: Иванов К. В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954–1961 гг. // Науковедение. 2000. № 1.


[Закрыть]. Именно в этот момент (и не ранее), с целью разделения ведомственных компетенций, утверждается категориальная оппозиция фундаментальных и прикладных исследований, которая становится неотъемлемой частью научной политики и академической практики вплоть до настоящего дня.

Разделение фундаментальной и прикладной науки, отныне воплощенное в двух ведомствах, Академии наук и Гостехнике (с 1966 г. – ГКНТ[466]466
  ГКНТ – Государственный комитет Совета министров СССР по науке и технике. В 1965 г. ведомство снова фактически переучреждается в связи с повторной централизацией государственного управления, возврата от территориального принципа организации совнархозов к ведомственному, на базе министерств (Грэхэм Л. Указ. соч. С. 206).


[Закрыть]), ведет не к семантическому разрыву между понятиями «науки» и «техники», но к их сближению, вплоть до полного слияния в новом понятии «научно-технического прогресса». Усиление административных позиций Академии наук в пространстве государственной власти в середине 1960-х годов приходится на период возврата от хрущевского регионального принципа управления к ведомственному. К разработке реформ управления экономикой привлекаются академические эксперты, и ГКНТ совместно с Академией наук впервые разрабатывают так и не реализованный, впрочем, план особо приоритетных научных программ[467]467
  Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве. М.: Республика, 1993. С. 110–113.


[Закрыть]. В ведении ГКНТ находятся внедрение научных разработок, создание высокоэкономичного оборудования, отраслевые исследования, планирование качества промышленной продукции, т. е. технические компоненты «научного прогресса». Но их реализация зависит от успеха «наиболее перспективных» фундаментальных исследований, которые должны передаваться на отраслевую доработку и «использоваться в народном хозяйстве»[468]468
  Этот понятийный ряд воспроизводится в целой серии документов и публикаций, цитировать которые по отдельности не имеет смысла.


[Закрыть]. Эта схема предусматривает межведомственную координацию работ, которая реализуется в форме комитетов, комиссий и совместных совещаний ГКНТ и Академии наук. Впервые план внедрения научных работ Академии составляется уже в 1950 г. Однако именно в ходе реформы 1961–1963 гг. определяются научные направления, необходимые для «непрерывного научно-технического прогресса», которые разрабатываются Академией совместно с ГКНТ[469]469
  Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов Л. К. Указ. соч. С. 390, 426; Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР от 11 апреля 1963 г. № 436 «О мерах по улучшению деятельности Академии наук СССР и Академий наук союзных республик».


[Закрыть]. Образцовый пример этой схемы дает текст положения 1966 г. о ГКНТ[470]470
  Положение о Государственном комитете Совета министров СССР по науке и технике утверждено Постановлением Совета министров СССР от 1 октября 1966 г. № 797.


[Закрыть], где в 10 пунктах из 30, определяющих функции ведомства, фигурирует формула «совместно с Академией наук» или «на основе предложений» АН.

Совокупная продукция Академии, которая отныне производится крупным государственным предприятием, ее руководство, официально исполняющее функции специализированного ведомства фундаментальных исследований, встраиваются в рутинное функционирование государственного аппарата. Разделение фундаментальной и прикладной науки не является, таким образом, простым рассечением сфер компетенции. Оно подчиняется той же сложной рекурсивной схеме, согласно которой функционирует сама Академия, «фундаментализированная» за счет выведения из нее институтов прикладных исследований, но при этом набирающая вес в управлении «народным хозяйством», т. е. национальной экономикой.

Другим и еще более наглядным показателем, раскрывающим смысл понятия «научно-технический прогресс», является траектория руководящего состава Гостехники. В самом деле, чтобы точнее определить место науки в государственных иерархиях, а значит, локализовать тот эмпирический референт, который придает устойчивость политическим определениям социализма через «науку», «научное управление» и «предвидение», следует обратить внимание на элементарный факт профессиональной принадлежности высшего руководства научного ведомства и сопутствующие ей позиции в государственном аппарате. Еще точнее, чем в практической политике, где прежняя сфера деятельности позволяет строить предположения о ближайших шагах нового назначенца, аккумулированные чиновником карьерные ресурсы позволяют судить об относительной ценности его следующего назначения в действующем государственном режиме. Как можно видеть по смене базовой модели карьеры в 1960-х, на вершину научного ведомства ведут две альтернативные траектории: из высшей производственной (военно-производственной) администрации и из руководства Академии наук. Это вносит свой вклад в растущую социальную и политическую ценность конструкта «науки и техники». Не менее показательной для характеристики места ведомства в государственных иерархиях может служить административная карьера руководителей после прекращения полномочий. Но этот показатель я оставлю за рамками настоящего рассмотрения.

С 1948 до 1965 г. председателями Гостехники назначаются высшие администраторы промышленного и оборонного сектора. В этот период по своим функциям, равно как по исходной сфере компетенции председателя, Гостехника функционирует в качестве технического ведомства par excellence, в составе индустриального и готового к новой масштабной войне государства. Ключевым понятием, определяющим связь науки с политическим режимом, здесь служит «усовершенствование техники». Следующий период отмечает превращение Гостехники-ГКНТ из инструмента оптимизации промышленности в орган «науки как непосредственной производительной силы». В 1965 г. председателем ведомства впервые назначен академик-естественник, вице-президент Академии наук СССР Владимир Кириллин. Эта модель ведомственной карьеры действует вплоть до 1991 г. Здесь связь социализма и науки кристаллизована в синтетическом понятии «научно-технического прогресса». За хронологическим порогом советского режима можно выделить еще два периода, отмеченных новым поворотом в государственном признании ценности фундаментальной или прикладной науки. Третий период (1991–1998) характеризуется очередным синхронным разрывом в системе политических категорий и в структуре государственной администрации, – отказом правительства от полного базового финансирования научных институций, при господствующей риторике «сохранения научно-технического потенциала». За этим ключевым понятием скрывается компромиссный тип траекторий высшего руководства Министерства науки: между Академией наук и вновь создающимися структурами, такими как эксцентрические (по отношению к традиционной академической карьере) аналитические центры и государственные научные фонды. Наконец, в четвертый период (с 1998 г. по настоящий день) связь между государственным режимом и наукой определяется в синонимичных терминах «инновационной экономики» и «научных инноваций». В этот период высшие руководители научного ведомства, за одним исключением, вновь теряют прямую связь с Академией наук и рекрутируются из экономических секторов, обязанных своей рентабельностью прежде всего коммерческим разработкам и технологиям, высокоемким, как коммуникации, или не столь передовым, как тяжелое автомобилестроение[471]471
  Детали карьер руководителей ведомства см. в приводимой далее таблице.


[Закрыть].

Чтобы запечатлеть эти колебания в рамках полного цикла, следует отмерить еще один хронологический интервал в прошлое. В напряженной политической и организационной борьбе 1930-х годов между двумя ключевыми принципами: автономной науки и науки «на службе практики» – стратегическая победа остается за вторым принципом и его сторонниками[472]472
  Одновременно с борьбой этих двух принципов, вернее, академических фракций, которые выступают их носителями, в 1930-х имеет место масштабный ряд гомологичных символических столкновений, включая те, которые рассматриваются в предшествующих разделах книги: эпический поход «коллективного» против «индивидуального» и «личного» или перекодирование «гуманизма» и «справедливости» в терминах классовой войны и ненависти. Точно так же в 1960-е годы сдвиги категориальной сетки носят не локальный характер, но затрагивают всю политическую семантику и все пространство административных инстанций. Подробнее перипетии борьбы автономной науки и науки «на службе практики» см.: Бикбов А. Т. Институциональная и смысловая структуры российской государственной научной политики 1990-х гг. Разд. 2.1.


[Закрыть]. Масштабная реорганизация 1960-х восстанавливает относительное равновесие между этими двумя полюсами, инкорпорируя академическую науку в структуры государственной власти и восстанавливая за понятием науки паритетную языковую ценность в понятиях «научно-технического прогресса», «науки как непосредственной производительной силы» и ряде с ними связанных. Этот сдвиг сопровождает «академизацию» государственного научного ведомства и частичное восстановление привилегий «чистой» науки, которые, помимо прочего, обязаны кооптации академического истеблишмента в высшее государственное руководство. В отличие от этого 2000-е годы отмечены обратной тенденцией: отрицанием ценности автономной науки и возвратом к определению науки через ее «пользу» и производственные функции, на сей раз в их коммерческом изводе[473]473
  Более подробно понятийные и институциональные сдвиги в понятийном узле «науки» послесоветского периода будут описаны в этой главе далее.


[Закрыть].

Четыре периода, ранее выделенные на интервале 1948–2014 гг., представлены в сводной таблице, отражающей административные траектории высших руководителей государственного научного ведомства[474]474
  Биографические данные о руководителях советского периода собраны по различным источникам: энциклопедиям, справочникам, тематическим сборникам (в том числе цитируемым в этой главе). Данные о руководителях с 1990-х годов собраны и сверены с использованием различных интернет-источников.


[Закрыть]. Как можно видеть, изменения эмпирического референта (типов высших административных карьер) соответствуют колебаниям между категориальными полюсами: автономией и «практической пользой» науки – оппозиции, институциализированной в 1920–1930-х годах; а также более позднего административного разделения 1960-х между прикладной и фундаментальной наукой. Вплоть до сегодняшнего дня символические и административные перемещения от одного полюса этих оппозиций к другому, со всеми коллизиями и перипетиями, сопровождающими работу и само существование профильного ведомства, определяют смысл политической «встречи» науки с государственным режимом на циклах средней длительности.

ТАБЛИЦА 1. Траектории высших руководителей государственного научного ведомства и периодизация по ключевым понятиям, определяющим связь науки с политическим режимом

Как явствует из сказанного ранее, превращение Гостехники (ГКНТ) из сугубо технического ведомства в научно-техническое происходит в рамках обширной смены политических классификаций – трансформации всей категориальной сетки политического режима и государственной администрации. Данные социальной истории советских понятий свидетельствуют об одновременном протекании в ключевые периоды 1930-х, 1960-х и 1990-х годов множества отраслевых семантических «мутаций», которые ставят под вопрос ценность и иерархические позиции связанных между собой понятий-посредников универсалии «социализм». Суть необъявленной революции в поле научной политики по мере его становления в 1960-е годы как обособленной сферы государственного управления – в нейтрализации принципа партийности науки (1920-1930-е) за счет признания собственной ценности науки и техники в рамках новой, все более ориентированной на «личность» телеологии народного благосостояния, а также внешнеполитического курса на мирное состязание между странами с различным общественным устройством[475]475
  См. гл. IV наст. изд. Здесь уместно вспомнить о резолюциях XVI съезда ВКП(б) 1930 г., где присутствует формула «улучшение материального положения и быта рабочих» (Хрестоматия по истории КПСС. Т. 2. С. 161). В 1956 г. ее замещает более общая, одновременно универсальная и «буржуазная» формула: «рост благосостояния советского народа» (Там же. С. 401). Принятая в 1961 г. новая Программа КПСС официально утверждает парадигму мирного сосуществования двух систем. Прежде «мирное сосуществование» становится лейтмотивом совместных международных деклараций ряда коммунистических партий, см.: Декларации Совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран (1957), Совещание представителей коммунистических и рабочих партий (1960).


[Закрыть].

Официальное назначение науки в системе общественных производств покидает узкие рамки создания и использования промышленного оборудования, которые образуют понятийную сетку начального периода административных реформ на рубеже 1950-1960-х[476]476
  См. показательный с точки зрения используемых понятий сборник под редакцией председателя Гостехники: Технический прогресс в СССР, 1959–1965 гг. / под общ. ред. Ю. Е. Максарева. М.: Госпланиздат, 1960. Здесь «технический прогресс» все еще определяется через усовершенствование техники (см. «Предисловие»), что объективирует позицию ведомства, локализованного на полюсе производства, а не академической науки.


[Закрыть]. Исходная формула согласуется со сталинским «основным законом социализма», заявленным в 1952 г. и буквально воспроизведенным в Программе КПСС 1961 г. в качестве «цели социализма»: «Обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники»[477]477
  Сталин И. В. Экономические проблемы социализма в СССР. М.: Госполитиздат, 1952. С. 8. Воспроизведение этой формулы в последующих редакциях можно проследить по тексту Конституции 1977 г.: «Высшая цель общественного производства при социализме – наиболее полное удовлетворение растущих материальных и духовных потребностей людей» (ст. 15).


[Закрыть]. В противовес этой формуле к середине 1960-х годов официальное определение науки и техники приобретает все более выраженный цивилизационный характер, вводя его в семантическое ядро социализма: научно-технические новшества, как «непосредственная производительная сила», обретают место в основании социального порядка. Наука по-прежнему подчинена принципу общественной пользы и служит победе социалистического строя в мировом соревновании. Эта победа, однако, зависит уже не только от прогресса политически нейтральной техники, но и от облагораживающей интеграции научных знаний и самой науки в общественное устройство. Благодаря этому советский политический режим приобретает новое качество, сближающее его с европейским «государством благоденствия», в той мере, в какой успех обоих обеспечивается не простым ростом экономических показателей, но всеобщим научным просвещением, так необходимым для осведомленного согласия управляемых[478]478
  Одну из объемных иллюстраций смены риторики предоставляют сборники официальных документов: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 9, 10. М.: Политиздат, 1972; 1986.


[Закрыть].

Так, если в 1959 или в 1962 гг. при характеристике отдельных предприятий «научно-технический прогресс» определяется как усовершенствование машин, введение новой техники и ускорение темпов производства[479]479
  КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1956–1960. Т. 9. М.: Политиздат, 1986. С. 438–443; Там же. С. 380; а также: Технический прогресс в СССР, 1959–1965 гг.


[Закрыть], то в 1969 г. технический контекст уже явственно нагружен цивилизационными мотивами социального прогресса: «Иркутский обком партии… проводит… работу по мобилизации трудящихся на ускорение технического прогресса и повышение эффективности общественного производства. На отдельных предприятиях достигнут высокий уровень технической оснащенности, культуры и организации производства, освоен выпуск технически совершенных изделий»[480]480
  КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1969–1971. Т. 10. М.: Политиздат, 1972. С. 92.


[Закрыть]. Подобных примеров множество. «Усовершенствование техники» покидает прежние границы, образуя новые связи с «культурой производства» и «совершенством изделий»: при социализме нейтральная наука-техника оптимизирует социальные отношения. Этот сдвиг отражается в разнообразии контекстов категории «научно-технического прогресса» и в риторике «научного управления обществом», эксплуатация которой с конца 1960-х до середины 1980-х годов сопровождается неизменным ростом библиографического списка[481]481
  Примеры заглавий, вписывающихся в эту тенденцию, предложены в начале главы.


[Закрыть].

Датировать категориальный сдвиг можно и по партийным программным заявлениям, хотя поначалу он представлен здесь в менее отчетливой форме. В одном из официальных выступлений 1964 г., в разделе, посвященном научно-техническому прогрессу, можно обнаружить следующее высказывание: «Воздействие науки на производство и влияние ее на все стороны жизни народа неизмеримо возрастают»[482]482
  О государственном плане развития народного хозяйства СССР на 1965 год. Доклад А. Н. Косыгина на пятой сессии Верховного Совета СССР… С. 702. Примечательно, что это выступление принадлежит Косыгину: именно он вводит при правительстве институт академических экспертов, участвующих в разработке программы экономических реформ.


[Закрыть]. Между тем в упомянутой Программе КПСС 1961 г., гораздо менее новаторской в ее понятийном измерении, «научно-технический прогресс» по-прежнему определяется через «проектирование новых технических средств и освоение их в производстве», «технические усовершенствования», «развитие производительных сил», «совершенствование технологий»[483]483
  О государственном плане развития народного хозяйства СССР на 1965 год. Доклад А. Н. Косыгина на пятой сессии Верховного Совета СССР… С. 553–555.


[Закрыть]. Более плотный семантический поиск, вероятно, позволит локализовать этот сдвиг с еще большей точностью. Однако для наших целей вполне достаточно найденного интервала. Смысловой разрыв в определении науки и ее переопределение в качестве цивилизационного фактора социализма можно датировать хронологическим отрезком 1961–1964 гг.

Еще одной, возможно, даже более наглядной иллюстрацией той же динамики служит возвращение науке ее собственной этической ценности вместе с ценностью социальной – впервые после победы принципа партийности знания, который в 1930-е годы декларативно подчиняет науку требованиям партийной морали и дисциплины. Так, публично отвечая на вопросы газеты по теме «Наука и нравственность» в 1967 г., академик Александр Александров утверждает, что критерии точных и естественных наук «являются одновременно нормами нравственности»[484]484
  Александров А. Д. Ответы на вопрос анкеты «Наука и нравственность» // Литературная газета. 1967. № 13.


[Закрыть]. Апология нравственности науки, предложенная академиком, так же показательна, как сама постановка вопроса редакцией: «В каком отношении находятся между собой рост знаний и моральные факторы?» Как и в случае «личности», чья свобода в тот же период уравновешивает обременительное господство «коллектива», вопрос редакции публично провозглашает возможность паритетных отношений «науки» с «моралью». По сути, это иллюстрация скрытого разрыва с безусловностью классового и партийного подхода, который освобождает место для науки и техники как обособленной – и амбивалентной – социальной силы.

Возросшая неопределенность связей между партийностью (моралью) и политически нейтральным знанием (наукой) отражается в ближайшем контексте понятий одновременно с кон текстуальными смещениями, которые сопровождают изменения смысла и ценности других ключевых универсалий советского режима, таких как «личность», «гуманизм», «право», чья социальная история прослеживается в двух предыдущих главах. В конечном счете вал литературы о социальных последствиях научно-технического прогресса, публикуемый с конца 1960-х годов официальными обществоведами, вызван необходимостью урегулировать новый скачок в неопределенности отношений между базовыми политическими категориями. Доктринальное определение науки в роли цивилизационного фактора, выкованное в течение ряда последующих лет, задействует в новых отношениях не только природу, преобразуемую по мере развития естественных наук. Оно настаивает на возможности «управления всеми общественными процессами», в стороне от которого не могут оставаться социальные дисциплины. Характеризуя науку в роли цивилизационного начала, уместно вспомнить приведенную ранее общую формулу, принадлежащую одному из идеологических виртуозов того периода: «[Наука] не только изменила характер производственных процессов, но и оказывает все возрастающее влияние на совершенствование общественных отношений людей»[485]485
  Трапезников С. Ленинизм и современная научно-техническая революция // Научно-техническая революция и современный прогресс. М.: Политиздат, 1972. С. 11.


[Закрыть].

Вполне возможно, что своей исключительной политической ценностью категория «наука» была исходно обязана эйфориче-ским правительственным прогнозам, которые основывались на быстром (и нередко завышенном в официальной отчетности) росте экономических показателей второй половины 1950-х го-дов[486]486
  Безбородов А. Б. Власть и научно-техническая политика в СССР середины 50-х – середины 70-х гг. М.: Мосгорархив, 1997. С. 41–47.


[Закрыть]. Но даже если первоначально это и было иллюзией, таковая становится основой для масштабной трансформации режима, ведущей далеко за рамки отраслевой организации науки и официальных риторических упражнений по торжественным случаям. Иллюзия превращается в illusio – практическое коллективное верование, которое Пьер Бурдье назвал главным интересом в игре, обеспечивающим ее продолжение[487]487
  Бурдье П. Практический смысл / пер. с фр. А. Т. Бикбова, Е. Д. Вознесенской, С. Н. Зенкина, Н. А. Шматко; под ред. Н. А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001. С. 128–132.


[Закрыть]. «Онаучивание» официальной формулы социализма, наряду с ее смещением в сторону «личности», наделенной «правами», «потребностями» и даже «вкусами», получает выражение в обновлении партийных и академических структур – создании аппарата академической экспертизы административных решений. Эти же изменения отражаются в частичной внутренней эмансипации науки, смягчив императивы «практической целесообразности» и заново легитимировав ее интернациональную ориентацию.

В целом признание цивилизационной роли науки как в гармоническом ключе («совершенствование отношений»), так и в агоническом, т. е. в мирном экономическом состязании социалистического государства с промышленно развитым Западом, становится решающим для частичной победы автономистских научных позиций над партийно ориентированными и изоляционистскими[488]488
  Такая победа находит выражение в общепризнанном структурном повороте рубежа 1950–1960-х годов: институциализации тех академических направлений, которые в предшествующий период подвергались остракизму как сомнительные с точки зрения принципа партийности: математическая экономика, генетика, кибернетика и ряд иных.


[Закрыть]. Требование идеологической чистоты, сопро вождающее международную изоляцию советских исследователей в сталинский период[489]489
  В предшествующий период изоляция советских исследователей (в том числе поездки на зарубежные конференции, переписка и встречи с иностранными коллегами) распространяется не только на контакты с учеными из западных государств, но на коллег из восточных стран, принадлежащих социалистическому блоку (Прозуменщиков М. Ю. ЦК КПСС и советская наука на рубеже эпох (1952–1953) // За «железным занавесом»… С. 398).


[Закрыть], в 1960-х годах сменяется референтной фигурой передовой (западной) науки и официальной переоценкой значения международных научных контактов[490]490
  Иванов К. В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954–1961 гг. // Науковедение. 2000. № 1. С. 196–197.


[Закрыть].

Нужно отметить, что вера в потенциал науки, которая способствовала интернационализации всего советского режима, не становится исключительно советским феноменом. В тот же период или даже немногим ранее мы без труда обнаруживаем мировые аналоги, масштаб которых превращает illusio науки в Zeitgeist. В символических системах политических режимов, которые в 1950–1980-х годах находятся в состязательных отношениях с Советским Союзом, также заметны рост символической ценности «прогресса» и интеграция науки в национальную экономику и международные обмены. В этом отношении особенно показателен случай Франции позднего голлистского периода (1958–1968), в силу политической централизации сближающейся по ряду признаков с СССР. Среди прочего в это сближение вовлечен смысл науки как одной из основ «величия Франции»[491]491
  Сведения из интервью с одним из сотрудников Общего представительства по исследованиям Комиссариата планирования в 1962–1969 гг., взятого совместно с Яном Даре в январе 2003 г. (Париж).


[Закрыть] и «национальной независимости» страны, прежде всего по отношению к США[492]492
  Gilpin R. France in the Age of the Scientifc State. Princeton: Princeton University Press, 1968. P. 3–17.


[Закрыть]. В 1953 г. будущий глава правительства Пьер Мендес Франс объявляет исследования национальным приоритетом[493]493
  Chatriot A., Duclert V. Introduction. Un modèle politique Mendès Francede Gaulle interrogé // Le gouvernement de la recherche. Histoire d’un engagement politique, de Pierre Mendès France au général de Gaulle (1953–1969) / sous la dir. d'A. Chatriot, V. Duclert. P.: La Découverte, 2006.


[Закрыть]. Сама категория «научно-технический прогресс», хотя и не так широко, как впоследствии в СССР, используется во французском ведомственном обороте, куда попадает из международного уже в середине 1950-х годов[494]494
  Один из первых сборников, посвященных этой теме, – представительское издание трудов международной конференции: Mémorial du Congrès international du progrès scientif que et technique. P.: Imprimerie Nationale, 1954.


[Закрыть]. В конце 1950-х Франция и Россия разово обмениваются административно-экспертными делегациями, цель которых – взаимное ознакомление с практиками научного прогнозирования и предвидения[495]495
  Указанное интервью с членом Общего представительства по исследованиям (Франция). В 1970 г. подобная встреча повторяется.


[Закрыть]. В 1958 г. во Франции создается специализированный орган, Общее представительство (délégation générale) научных и технических исследований, которому предписывается координация и планирование научных исследований. Тогда же начинает вестись статистика бюджетных расходов на исследования и разработки (в соответствии с рекомендациями ОЭСР). А с 1961 г. публикуются программы «согласованных действий» научной политики в разных секторах[496]496
  Le Progrès scientif que. Programmes d'actions concertées. P.: La Documentation française, 1961–1981.


[Закрыть].

Таким образом, иллюзия производительной роли науки, включенная в определение социализма, оказывается действенной вдвойне, будучи подкреплена эмпирически не только национальным, но и международным балансом сил. Она сохраняет актуальность вплоть до конца 1980-х, скрепленная альянсом ГКНТ и Академии наук, этой опорой планомерного, предсказуемого и не сулящего никаких катаклизмов развития советского общества.