Текст книги "Полонез"

Глава одиннадцатая

В голове вихрем проносится мыслей пятьдесят. Или даже сто пятьдесят. Но среди них главной является самая простая: какого чёрта Гилмор здесь делает?

Одна история – финансировать и направлять подготовку к восстанию исподволь. И совсем другая – заявиться в Комитет на всеобщее обозрение среди белого дня. В высшей степени странно и неосторожно, однако ясно, что в неожиданном появлении разведчика есть свой смысл. Беда лишь в том, что он мне неведом.

Между тем Зых вежливым жестом указывает на стул и представляет нас друг другу. Выясняется, что Гилмор посетил наш эмигрантский приют под именем мсье Фуко. Почему бы и нет? По-французски англичанин говорит безукоризненно.

– Мсье Фуко наш друг и, можно сказать, партнёр, – доверительно сообщает Зых, потирая ладони. – Он принимает участие в реализации плана Заливского. (Гилмор степенно кивает.) И я прошу вас рассказать ему, как проходит набор волонтёров. Сколько успели набрать, что из себя представляют люди, с каким настроением подписывают контракты…

– Могу говорить откровенно? – уточняю с деловым видом.

– Абсолютно. От мсье Фуко у нас тайн нет.

Ещё бы! Раз уж мсье Фуко эти тайны оплачивает…

Начинаю свой рассказ. Гилмор слушает внимательно, кивает, время от времени задаёт уточняющие вопросы. Отвечая на них, не могу отделаться от ощущения, что на моих глазах и с моим участием разыгрывается какой-то спектакль, цель которого я не понимаю. Плохо… Ощущение неясной угрозы острым когтем царапает сознание. И я лишний раз мысленно хвалю себя, что ночью в особняке, вербуя Гилмора, догадался нацепить маску.

Хотя маска, разумеется, не панацея. Лицо-то она скрывает, но голос, рост, фигуру, цвет волос изменить не в состоянии. И внимательный человек, пожалуй, сможет при необходимости опознать собеседника, даже если тот накануне маскировался.

Стоп! Кажется, я нашёл ключевое слово – опознать…

– Ну что ж, – говорит наконец Гилмор-Фуко. – Мне кажется, что вербовка идёт неплохо. Сколько, на ваш взгляд, мы успеем привлечь людей к середине февраля?

– От пятисот до шестисот, – говорю сразу, поскольку сам не раз делал подсчёты. – Сейчас точнее сказать не могу. В иной день приходит человек пять-шесть, а вчера, например, одиннадцать. Не угадаешь.

– И не надо, – журчит Зых, явно чем-то довольный. – Мы видим, что вы работаете не покладая рук. Нет сомнения, что будет сделано всё возможное.

Ненужный, а по сути бессмысленный разговор завершается. Воздав должное моему трудолюбию, новоявленный председатель меня отпускает. Гилмор остаётся в кабинете. А я, выйдя, спускаюсь вниз и на кухне нахожу Агнешку. Украдкой оглянувшись и убедившись, что рядом никого нет, просиявшая девушка бросается на шею.

Не могу сказать, что мне это неприятно, – совсем наоборот, но всему своё время. Получив пылкий поцелуй, мягко отстраняю Агнешку и, обменявшись несколькими дежурными фразами, между прочим рассказываю о разговоре с неким мсье Фуко, который впервые на моей памяти посетил наш особняк.

Выясняется, что Агнешка тоже сегодня видела этого человека впервые, когда относила им с Зыхом наверх кофе. Мсье Фуко, между прочим, сделал комплимент её внешности, – мол, глядя на Агнешку, понимаешь, почему полячки считаются самыми красивыми женщинами Европы.

Вообще же мсье Фуко, по словам девушки, вознамерился пообщаться не только со мной. Она видела, как в кабинет Зыха в разное время заходили ещё два человека. Их имена подтверждают, что моя догадка верна, и слово «опознание» в этой ситуации наиболее верное.

Пообещав Агнешке назавтра встречу, одеваюсь и выхожу на улицу. Путь лежит в расположенное поблизости кафе «Тихая гавань». Мы договорились с Каминским, что каждый день с двенадцати до двух он обедает в этом довольно уютном и действительно тихом месте с хорошей кухней. На всякий случай, чтобы не пришлось его искать по всему Парижу, если понадобится.

Сейчас для пана Войцеха есть срочное поручение…

Гилмора берём вечером.

Завершив служебный день, он приехал домой и, отпустив карету, собирается войти в подъезд. Выскакиваю из своего экипажа, стоящего рядом, и догнав англичанина прямо у входа, кладу ему руку на плечо.

– Мистер Гилмор, – окликаю негромко.

Моих шагов Гилмор не слышал (ходить бесшумно я умею) и сейчас оборачивается, словно ужаленный. Сегодня я без маски, хотя теперь это значения не имеет. Конечно, британец меня узнаёт. По крайней мере как недавнего собеседника.

– Опять вы!.. – восклицает невольно.

И осекается, поскольку дуло, приставленное к животу, к развёрнутой беседе не располагает. По-свойски взяв Гилмора под руку и продолжая угрожать пистолетом, веду его в поджидающую карету. Там сидят Каминский с Жаком, да и кучер всё тот же. В общем, все свои.

Трогаемся. Наклоняюсь к сидящему напротив англичанину.

– Зачем вы сегодня посетили Комитет, мистер Гилмор? – спрашиваю, испытывая большое желание ударить англичанина.

Тот криво усмехается.

– Странный вопрос, – отвечает напряжённым тоном. – Не вы ли сегодня рассказывали мне, как идёт вербовка волонтёров для участия в восстании?

– Чушь! – говорю грубо. – О подготовке восстания вам постоянно, от буквы до буквы, докладывает Цешковский. С чего бы это официальному дипломату и сотруднику Интеллидженс сервис светиться в эмигрантском Комитете, если Комитет сам по первому свистку прибегает на задних лапках и отчитывается за каждый шаг и франк? Вам больше нечем заняться? Объясните, я жду.

Гилмор пожимает плечами.

– А что я вам должен объяснить? Время от времени приходится инспектировать ситуацию личным порядком, вот и всё.

– И для инспектирования вы пригласили трёх человек, которые похожи друг на друга ростом, цветом волос, возрастом? Что за странное совпадение?

– Кого пригласил Цешковский, тех и расспрашивал, – упрямо говорит Гилмор, помолчав. – Все вопросы к нему. А меня оставьте в покое.

И с независимым видом, откинувшись на спинку сиденья, лезет во внутренний карман пальто. Достаёт коробочку с сигарами, спички и закуривает, выпустив целый клуб ароматного дыма. Разозлённый такой бесцеремонностью, Жак без затей отнимает сигару и выбрасывает в окно. Заодно уж подносит к носу дипломата немаленький кулак.

– Спокойно, мой друг, пока что он нам нужен целым и невредимым, – напоминаю помощнику. – А вам, мистер Гилмор, скажу одно: ваша бравада не просто глупа. Она ещё и опасна, – для вас, естественно. Некоторой гарантией вашей безопасности может быть лишь полная откровенность. Один раз вы уже проявили благоразумие, когда написали расписку о сотрудничестве с французским министерством. В собственных интересах проявите его и сейчас.

Гилмор внимательно смотрит на меня.

– Так это были вы, – произносит он то ли вопросительно, то ли утвердительно.

– Разумеется, я. А без маски вы меня не узнали?

Англичанин, похоже, растерялся, – молчит.

– Чтобы не терять времени, я вам сообщу преамбулу, а вы её дополните, – продолжаю спокойно. – Тем более что из вашего сегодняшнего визита в Комитет преамбула прямо-таки вытекает… Итак, вы завербованы французской секретной службой. И вас, мало сказать, это не радует. За плечами многие годы успешной работы, жизнь течёт размеренно, спокойно и сыто. А теперь всё изменилось. Собственное руководство рано или поздно может уличить в предательстве, после чего – крах карьеры, позор, суровое наказание. Жить на крючке, в ожидании разоблачения, невыносимо.

– Да вы психолог, – бормочет англичанин.

– И тогда вы решаете перевернуть ситуацию, – продолжаю, не обращая внимания на реплику. – Для начала признаётесь руководству в том, что завербованы. Вряд ли за это гладят по головке, но чистосердечное признание облегчает дело. К тому же вы предлагаете способ, который позволит выявить вражеского агента в Комитете и тем самым обезопасить подготовку к восстанию… Пока всё правильно?

– Интересный полёт фантазии…

– Я знал, что вам понравится. Ночью в особняке мадемуазель Аглаи я был в маске, и лица моего вы не видели. Однако общие приметы – рост, цвет волос и так далее, – разумеется, зафиксировали. По согласованию со своим руководством и Цешковским вы приезжаете в Комитет. Там Цешковский под разными предлогами вызывает на беседу с вами трёх человек, внешность которых приблизительно соответствует вашему описанию. (Щека Гилмора невольно дёргается.) Цель – опознать ночного визитёра. Для этого, и только для этого вы появились у нас в особняке, а вовсе не для расспросов о ходе вербовки волонтёров и тому подобных вещах. – Перевожу дух после небольшого монолога и заканчиваю жёстко: – Вот как всё было, мистер Гилмор. Считайте, что вы схвачены за руку. И попробуйте предложить иную версию, – только более правдоподобную, чем личная инспекция подготовки к восстанию. Вранья не потерплю.

Между тем карета останавливается. Выглянув в окно, убеждаюсь, что кучер со своей задачей справился, – мы приехали на обширный пустырь, заваленный мусором. Судя по грязному пейзажу, это глухая окраина Парижа.

– Предположим, что вы правы, – говорит Гилмор после паузы. – Я говорю, предположим… И что вы теперь хотите делать?

Развожу руками.

– Зависит исключительно от вашего благоразумия. Двойную… хотя, вернее, уже тройную игру вы фактически признали. Шаг в правильном направлении. А сейчас подробно сообщите, что сказали Цешковскому по итогам опознания. И что он в этой связи намерен предпринять.

Англичанин качает головой.

– Что бы я вам ни сказал, вы мне теперь всё равно не поверите, – произносит он севшим голосом. – Так какой смысл тратить слова?

– Выгляньте в окно, – говорю Гилмору, и тот невольно следует моему совету. – Бьюсь об заклад, что на этом пустыре, если покопаться, можно среди мусора найти добрый десяток трупов. Уж такое место. Прибавится ещё один – только и всего.

– Вы мне угрожаете?..

– А что с вами ещё делать? Чтобы избежать худшего, вы должны сказать всё, как на духу. Откровенно говоря, вас спасёт только полная искренность. И вам предстоит очень… слышите меня, очень… постараться, чтобы я поверил. Ясно?

– И не воображайте, что ваш дипломатический статус нас остановит, – неожиданно вступает в разговор Каминский. – Париж – город опасный. Разве британский дипломат не может оказаться жертвой преступников? Тем более, что войны между Англией и Францией из-за помощника посла не случится. Вы, в сущности, сошка мелкая. Маленький дипломатический скандал, вялое полицейское расследование, умеренный шум в прессе – вот и вся цена вашей жизни.

Пан Войцех, как всегда, на высоте. Сказано ёмко и убедительно.

Гилмор слабо кивает.

– Могу я наконец закурить? – спрашивает он подавленным тоном.

– Курите, чёрт с вами, – разрешаю нетерпеливо.

Гилмор понуро лезет во внутренний карман, возится. И вдруг выхватывает пистолет.

Дальнейшее происходит почти мгновенно.

Каминский не раздумывая перехватывает руку англичанина, молниеносно выламывает кисть. В итоге дуло оказывается устремлённым в грудь Гилмора. И не понять, кто в итоге спускает курок, – Гилмор ли машинально, или же помогает пан Войцех…

Так или иначе, звучит выстрел. Дёрнувшись, как от удара, англичанин с хриплым возгласом мешком сползает с сиденья. На груди расплывается багровое пятно.

Жак наклоняется к сидящему на полу Гилмору, заглядывает в широко раскрытые глаза и трогает кисть в районе пульса.

– Наповал, – констатирует с завидным хладнокровием, которое вполне объяснимо. Дитя парижского дна, Жак насмотрелся в жизни и не такого.

Каминский потрясённо трёт руки.

– Неужели это я его… – тихо спрашивает сам себя.

– Вы нас спасли, – говорю от души. – Во всяком случае, меня. А этот… не вздумайте переживать. Пулю он заслужил давно и сполна.

Не дожидаясь указаний, Жак выскакивает из кареты. Он проворно вытаскивает Гилмора, кладёт на землю и быстро очищает карманы, в которых не должно остаться ничего, указывающего на личность покойника. Вдвоём с кучером они уносят труп в глубину мусорного поля.

– Спасибо, пан Войцех, – говорю мрачному Каминскому, чтобы его подбодрить. – Если бы не вы, на месте Гилмора сейчас был бы я. Он же аккурат напротив меня сидел. Как вы ему успели руку перехватить, ума не приложу.

– Подвох почуял, – тускло говорит Каминский, уставившись в пол кареты. – Я ведь до прокуратуры в полиции служил. Ну, взяли как-то раз одного бандита. Дозвольте, говорит, напоследок табачку покурить. Кури, говорю, не жалко. А он вместо кисета достаёт нож с выкидным лезвием – и на меня. Чудом тогда увернулся…

Возвращается Жак с кучером.

– Нашли небольшую яму, туда и сбросили, – деловито докладывает помощник. – Сверху, понятно, мусором присыпали. Так что теперь не скоро найдут.

Моё пророчество о судьбе Гилмора сбывается, хотя – видит бог – я к этому не стремился…

Утром по моей просьбе Каминский подаёт привратнику Министерства внутренних дел запечатанный конверт с надписью: «Для мсье Андре от мсье Пьера». Внутри записка, в которой я прошу о срочной встрече. Привратник проинструктирован и должен прямиком отнести записку тому, для кого она предназначена.

Вечером мы с мсье Андре встречаемся всё в той же карете, расположенной в тихом переулке неподалёку от «Лихого гусара». После коротких приветствий я рассказываю французу о вчерашнем происшествии.

Слушая меня, мсье Андре мрачнеет на глазах. Полагаю, что менее всего из-за скорби по Гилмору. Однако смерть англичанина создаёт новые проблемы для нашего и без того непростого дела.

– Всё же не надо было его убивать, – ворчит мсье Андре скорее для порядка. – Гибель дипломата – дело скандальное. Теперь будем объясняться с английским министерством иностранных дел. И вообще…

Я пожимаю плечами.

– Убивать его никто не рассчитывал, – говорю французу. – Однако он со своим пистолетом сам не оставил выбора. Если бы не мой помощник, я бы тут сейчас не сидел.

– Ладно, – соглашается мсье Андре со вздохом. – Что сделано, то сделано. В ближайший день-два посольство, надо полагать, подаст в префектуру заявление об исчезновении… Где, говорите, он упокоился?

Я приблизительно объясняю, как найти свалку, где труп Гилмора нашёл временное пристанище.

– Хорошо, разберёмся. Для вида, конечно, дней несколько поищем, чтобы не сразу…

Переходим к нашим делам. Лично я о Гилморе не сожалею – враг есть враг. К тому же он пытался играть свою игру и оттого стал вдвойне опасен. Самое плохое, что он так и не сказал, сумел ли вчера опознать меня в Комитете или нет. И что он в итоге сообщил Зыху? Если опознал, то улыбку человека-совы при утренней встрече впору считать изощрённым лицемерием. Если же Гилмор запутался и среди трёх людей окончательно не разобрался (так тоже может быть), то всё равно плохо – я на подозрении у Зыха.

– Вообще-то по-хорошему вам надо бы исчезнуть, – размышляет вслух мсье Андре с вопросительной ноткой в голосе.

– Исключено, – отвечаю решительно.

– А вы подумайте… Даже если у Цешковского всего лишь подозрения, он может избавиться от вас просто так, на всякий случай. Чтобы под ногами не путались. Человек он опасный, решительный. По нашим сведениям, связан с французским криминалом. Так что для него нанять наёмных убийц – дело не долгое, да и не очень дорогое.

Мсье Андре совершенно прав. Я и сам понимаю, что после предательства Гилмора в Комитете становится горячо. Однако бежать и оставить дело на самотёк не могу. Слишком много усилий позади и слишком важное событие впереди. Поэтому из-за одних лишь опасений покидать Комитет и незавершённую работу нельзя. Обещаю собеседнику отныне удвоить бдительность и постоянно быть настороже – это в моих интересах. А если появятся признаки реальной угрозы, то исчезну, не утруждаясь игрой в героя.

– Ну, хочется верить в ваше благоразумие…

– В ближайшие дни вместо Гилмора наверняка пришлют кого-то на замену, – говорю, возвращаясь к делу. – Нам надо понять, кого именно, где и как часто будут встречаться с Цешковским. И тут я рассчитываю на вашу помощь.

– Какую именно? – спрашивает мсье Андре, хотя, видимо, и сам понимает.

– Мои возможности по сравнению с вашими невелики. Было бы хорошо, если бы ваши люди аккуратно взяли Цешковского под контроль. Где бывает, с кем встречается и так далее.

– Разумно.

– С другой стороны, если сменщик Гилмора приедет во Францию под видом нового посольского дипломата, что вполне естественно, англичане предварительно запросят ваше министерство иностранных дел о разрешении на въезд в страну такого-то. Так мы выясним, кто прибыл на замену. И тоже возьмём его под контроль. Понимаете? Ни Цешковский, ни новый представитель Интеллидженс сервис не должны и шагу ступить, чтобы мы об этом не знали.

– Предположим, взяли их под контроль. Что это даст?

– Прежде всего возможность оперативных действий. К примеру, установим их место встреч – дом или квартиру. Уже можно думать, как прослушивать разговоры. Через стену соседней квартиры или чердак дома, – по ситуации. Далее, важно понять, с кем встречаются, и тех тоже брать на заметку… Всего сейчас не предусмотришь. Ясно лишь то, что Цешковский и сменщик Гилмора – главные люди будущих событий. Они же враги номер один. Чем больше о них будем знать, тем успешнее сориентируемся, как сломать их планы в ваших и наших интересах.

– Ну, это очевидно…

– И, наконец, не будем исключать неких решительных действий. Если возникнет такая необходимость, разумеется.

– Например?

– Предположим, по нашим сведениям, сейчас происходит их встреча. Что мешает официальной полиции войти в это время в квартиру или дом под любым предлогом? Например, по имеющимся данным, здесь прячется грабитель Икс. Или фальшивомонетчик Игрек. А вы кто и что тут делаете? Предъявите документы… Знаете, похожи на поддельные… Цешковского – на сутки в кутузку для выяснения личности, дипломата с рук на руки представителю посольства. Получат очередной скандал, чтобы не заигрывались и дёргались.

Мсье Андре тихо засмеялся.

– Вообще это называется провокация, – заметил он. – Изредка мы такими методами действительно пользуемся… В полиции служить не доводилось?

– Чего не было, того не было. А пример я привёл так, по вдохновению. Хотя в нашей ситуации я бы ни от каких методов не зарекался. Вплоть до силовых.

Мсье Андре внимательно посмотрел на меня.

– Даже так?

– Именно так. Лично я готов к любым действиям.

Ознакомившись со свежим донесением из Парижа, Бенкендорф вздохнул и почесал розовую лысину. Пожаловался Дубельту:

– Всё понимаю, Леонтий Васильевич, в нашем деле без риска нельзя. Но это уже не просто риск, это пахнет своеволием. Взять и самочинно установить связь с французской службой. Или завербовать англичанина… А мы об этом узнаём уже задним числом.

Дубельт аккуратно кашлянул.

– Совершенно с вами согласен, Александр Христофорович, своеволие – дело недопустимое. Однако, с вашего позволения, тут не своеволие, а скорее необходимая и разумная инициатива.

– Хм… Вы так полагаете?

– А вы посудите сами. Ситуация развивается быстро, и как своевременно согласовать с нами те или иные шаги? Посольский курьер доставляет сообщение из Парижа в Санкт-Петербург, дай бог, за четыре-пять дней. Да столько же на обратный путь. Вот вам уже полторы недели. А сколько за это время всего может произойти? Так что ж, плевать в потолок и ждать почту? Вот и приходится действовать на свой страх и риск. Ну, по мере возможности согласовывать свои действия с посольством… – Пригладив усы, Дубельт задумчиво добавил: – Изобрели бы какой-нибудь механизм, чтобы слышать друг друга на расстоянии. Или аппарат, чтобы можно было писать друг другу опять же на расстоянии. Представляете, какая польза была бы в нашем деле?

Бенкендорф искоса посмотрел на Дубельта, – что это генерал размечтался?

– Пользу представляю. Аппарат – нет, – буркнул он.

С утра у Александра Христофоровича болела голова и настроение было брюзгливое. К тому же январская непогода за окном не радовала. Однако брюзжал он больше для вида. На самом деле развитием событий в Париже начальник Третьего отделения был доволен. Теперь настало время сделать некоторые шаги в Санкт-Петербурге и Варшаве.

– Готово ли письмо для графа Паскевича? – спросил Бенкендорф.

Дубельт достал из неизменной папки листы бумаги и, привстав, передал начальнику.

– В проекте все распоряжения и пожелания его императорского величества учтены, – пояснил он.

– Вот и славно, – сказал Бенкендорф, принимая документ. Но прежде чем углубиться в чтение, велел: – Отпишите в посольство, что все предпринятые действия согласовываю.

– Слушаюсь, Александр Христофорович.

– А сверх того, напомните о необходимости тройной осторожности и осмотрительности. – Потёр глаза, утомлённые чтением многочисленных бумаг. – Дело переходит в решающую часть, Леонтий Васильевич, нельзя теперь ошибиться…