Текст книги "Полонез"

Но нет, пока жив. Он даже не падает. Лишь с мучительным стоном, пошатнувшись, роняет руки вдоль тела и смотрит перед собой мутным, ничего не понимающим взглядом. Довершая разгром, со всего размаха, мощно бью в квадратную челюсть. Вот теперь падает и затихает.

Не теряя времени, хватаю с пола верёвки, разрезанные Агнешкой, и вновь крепко связываю Зыха по рукам и ногам. Подняв нож, сую за пазуху. Наклоняюсь над Каминским и быстро осматриваю. Пан Войцех, слава богу, жив, только без сознания. Дубинка Збигнева крепко оглушила его, однако череп уцелел. Хотя шишка выросла изрядная. А если бы не шляпа?..

Выбегаю в прихожую. Беата сидит на полу, привалившись спиной к стене. Опускаюсь на колени рядом с ней, беру в руки голову в разметавшихся каштановых волосах, смотрю в любимые карие глаза, болезненно блестящие на прекрасном бледном лице.

– Что с вами, Беата? – только и спрашиваю, чуть дыша.

Оказывается, охранник Збигнева, ворвавшись в прихожую, отшвырнул девушку, и она сильно ушиблась о стену, упала. Да ещё Агнешка, пробегая мимо, ударила ногой в бок…

– Но теперь уже ничего… ничего, – говорит Беата, улыбаясь мне сквозь слёзы. – Мне лучше. Что там?

Она указывает рукой в сторону спальни.

– Там всё в порядке, – отвечаю неопределённо. – И ещё… Мне очень нужна ваша помощь, Беата.

– Что я должна сделать? – спрашивает мужественно, хотя губы дрожат.

Помогаю ей подняться.

– Я прошу вас спуститься вниз, – говорю быстро. – Рядом с подъездом стоит карета. Кучер – светловолосый молодой человек с кривоватым носом. Скажите ему, что вы от меня… от Мазура. Пусть срочно поднимется в квартиру. Он мне нужен.

Беата кивает. Подаю ей шубку и возвращаюсь в спальню. Как выясняется, вовремя.

Зых уже пришёл в себя и ворочается на полу, пытаясь ослабить верёвки. Нет худа без добра. Одолеть его было трудно, зато теперь ничто и никто не помешает нам выяснить отношения – окончательно.

Без церемоний сажусь на него. Тяжеловато бедному, но ничего, потерпит.

– Ты меня не убьёшь, – заявляет Зых неожиданно, тяжело дыша.

– А кто может помешать?

Вероятно, в голосе моём звучит детское недоумение, которое заставляет Зыха побледнеть.

– Ты же не дурак, – говорит мрачно. – Я знаю такое, чего нет в документах. Сдашь меня своему начальству – выслужишься…

– Это верно, – соглашаюсь вроде бы. – Не буду я тебя убивать. – Глядя в блеснувшие сумасшедшей надеждой совиные глаза, безжалостно уточняю: – Казню.

– Ты спятил! – кричит Зых, как только до него доходит смысл сказанного. – Почему казнишь? За что?..

– Объясню, объясню…

Наклоняюсь к самому лицу.

– Прошлой весной в городишке Калушин ты убил молодого русского чиновника и его польскую невесту. Убил зверски, а над девушкой ещё и надругался… Следом убил старика – гминного старосту – со всей семьёй. А после этого бежал из Польши. Помнишь?

– Не помню, – быстро говорит Зых.

– Врёшь! – бросаю с отвращением. – Мало того что изверг, так ещё и трус, душонка подлая, признаться боишься… Или вспоминать страшно?

Зых молчит.

– Ну, предположим, вспомнил, – говорит наконец. – И что с того? Раз убил, значит, было за что…

– За то, что русский полюбил польку, а полька русского? За это убивают? А старика-то с малолетними внуками?

– Москалей мы все убивали, – тускло произносит Зых. – На то и «мстители». А чем лучше шлюха, спавшая с москалём? Старик меня и вовсе выдал русским. Из-за него весь мой отряд положили…

– Это да, один ты только и уцелел. Ну, ничего. – Перевожу дыхание. Ненависть душит так, что говорить трудно. – Я это исправлю.

– Да за что?!

– Тот русский чиновник был моим младшим братом. А ты ему вбил в сердце железный штырь… Теперь понял, за что?

Зых смотрит на меня безумным взглядом.

– То есть как это брат? Ты же польский шляхтич!

– Ошибаешься. Я российский офицер. И я тебя приговорил.

– Значит, ты всё-таки русский шпион?

– А ты думал, французский?

С этими словами достаю из-за пазухи нож. Я уже почти успокоился.

– Ты врёшь, – бормочет Зых посеревшими губами. – Ты поляк. Не может русский так говорить по-нашему…

– Может. Отец у меня русский дворянин. А мать – полька из хорошего шляхетского рода. Мы с братом оба и родились-то в Варшаве, и жили там долго, и говорить учились одновременно по-русски и по-польски… Понял теперь?

С лёгким щелчком выскакивает лезвие ножа. Кинжал маленький, но для Зыха хватит с лихвой. По щекам человека-совы катятся бусинки слёз. Он наконец понял, что надеяться не на что.

– Дай хоть помолиться, – шепчет умоляюще.

– Зачем молитва нелюдю? – возражаю холодно. – Ты и напоследок-то отличился. – Киваю на труп Агнешки. – Она тебя спасала, а ты её под пулю подставил…

С этими словами глубоко всаживаю нож в совиное сердце.

Быстро поднимаюсь и делаю шаг назад. Не хочу, чтобы на мне была хоть капля крови Зыха. Она мне столь же омерзительна, как и он сам. Вижу связанное тело, в последней судороге изогнувшееся дугой, слышу предсмертный хрип…

– За тебя, брат, – говорю по-русски и, перекрестившись, склоняю голову.

Потом оборачиваюсь и вижу у себя за спиной Беату и кучера. Не слышал, как они подошли, – не до того было. От кучера мне скрывать нечего, а вот Беата… поймёт ли? И как она теперь ко мне должна относиться?

– Я всё слышала, – негромко произносит смертельно бледная девушка. На Зыха она не смотрит.

– И… что вы мне теперь скажете?

– Не мне судить. Бог вам судья… Но – неужели вы действительно русский?

Спасибо, что обошлась без слова «москаль»…

– Да, Беата, я русский. Но что это меняет?

Опустив голову, девушка проводит рукой по высокому лбу.

– Не знаю, не спрашивайте… Это всё слишком неожиданно… – Смотрит на меня так, словно видит впервые. – И как вас теперь называть?

– Меня зовут Алексей. Алексей Костин. А брата звали Юрий.

Кучер деликатно кашляет, словно хочет напомнить, что сейчас не до выяснения отношений.

– Там, в прихожей, остался Жак, – произносит хмуро.

Я лишь молча киваю. Нашему смелому, бесшабашному и такому надёжному сотоварищу повезло меньше, чем Каминскому. Тряхнув головой, начинаю командовать.

– Саша! – обращаюсь к кучеру по-русски. – Сейчас мы с тобой подхватываем пана Войцеха и вместе спускаемся в карету. Едем в посольство, там я с ним и останусь. А тебе потом ещё придётся доехать до министерства внутренних дел, чтобы передать записку для мсье Андре. Знаю, что ты устал за троих, но надо…

– Сделаю, – коротко говорит кучер.

Повернувшись к девушке, перехожу на польский язык.

– А вас, Беата, хочу попросить… Минут через десять после нашего отъезда спуститесь вниз. Там, в своей комнате, лежит связанный консьерж с кляпом во рту…

– Почему связанный? – удивлённо спрашивает девушка.

– А он пускать не хотел. Чего, мол, заявились ни свет ни заря, да ещё толпой… Неважно. Вы его развяжете, и пусть бежит за полицией. А полицейским объясните, что вломились неизвестные люди и напали на мужа. Потом ещё двое набежали, в том числе женщина. Между собой начали драться… Вы здесь ни при чём, ничего не знаете, это всё дела покойного супруга. Описывайте нас, как есть. Збигнев жив, всё равно даст показания… В общем, пусть разбираются.

При словах о покойном супруге Беата глубоко вздыхает. Боюсь ошибиться, – с облегчением.

– А если вас найдут… Алексей? – спрашивает с беспокойством.

Заставляю себя улыбнуться.

– Не думаю…

Проверяю, на месте ли бесценный пакет с документами. Всё в порядке. Подняв Каминского, мы с кучером ведём его с двух сторон к выходу. Пан Войцех едва волочит ноги, что-то бормочет и вообще похож на пьяного. Вот и хорошо. Перебрал человек, с кем не бывает, даром что ещё утро… Ещё только утро? Господи, до чего сегодня спрессовано время…

На пороге, обернувшись, пристально смотрю на Беату.

– Мы ещё увидимся? – спрашиваю, замирая сердцем.

Вместо ответа девушка, закрыв лицо, отворачивается. Плечи её вздрагивают.

Вместо эпилога

Из сообщения газеты «Фигаро» от 1 марта 1833 года:

«По достоверным данным, второго дня столичная полиция провела многочисленные аресты. Префектура Парижа на эту тему пока хранит молчание, но вот что нам удалось выяснить, используя собственные источники сведений.

Арестованы примерно пятнадцать человек – подданные Италии, Франции, Бельгии, некоторых немецких княжеств и королевств. Эти люди известны как руководители национальных вент[34]34
  Вента (фр. vente) – организация и место собраний карбонариев.


[Закрыть] карбонариев. Что же подвигло революционных вожаков отложить все дела и собраться в Париже?

Насколько известно, речь шла о подготовке общего крупного выступления. О его целях и задачах сейчас можно лишь гадать. Не исключено, что международный подпольный союз карбонариев вознамерился свергнуть наконец власть французского монарха Луи-Филиппа, который годом раньше жёстко подавил революционное восстание в Париже. По другим сведениям, заговорщики обсуждали проект мятежа против прусского короля Фридриха Вильгельма Третьего, известного непреклонной борьбой с бунтовщиками. Вероятны также иные причины, побудившие революционеров съехаться в Париж.

С полной уверенностью можно сказать лишь одно. Каковы бы ни были планы карбонариев, энергичные действия французской полиции поставили на них крест. В сущности, европейское революционное подполье теперь обезглавлено и, видимо, надолго. Не вызывает сомнения, что на каждом из вождей национальных вент лежит немало преступлений против закона и порядка. Пришло время за них ответить…»

Из сообщения наместника Царства Польского фельдмаршала И. Ф. Паскевича начальнику Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфу от 31 мая 1833 года:

«Благодаря своевременно полученным сведениям, удалось предпринять ряд мер, направленных на пресечение восстания в Царстве Польском.

Прилагаю копию подробного отчёта о действиях наместничества, составленного моей канцелярией для Его Императорского Величества. В письме же скажу о главном.

К восстанию мы были готовы. Располагая списком точек, намеченных для перехода границы, казачьи разъезды перехватили большую часть польских отрядов. А те немногие, кто всё же смогли пробраться на территорию Царства, оказались без оружия и продовольствия. Шляхетские усадьбы, призванные служить опорными пунктами для мятежников, мы заблаговременно взяли под контроль по имеющемуся перечню. Мятежников ждали…

Кроме того, чиновники наместничества плодотворно поработали с местным духовенством. Вы знаете, насколько авторитетны и влиятельны среди поляков католические ксендзы. Немалый расчёт мятежники возлагали на то, что проповеди священников в канун восстания вздыбят крестьян и побудят их присоединиться к партизанским отрядам. Скажу откровенно: мои люди сбились с ног, объезжая воеводства и встречаясь с ксендзами. Каждому напоминали о необходимости сохранять лояльность российской короне. Говорили о недопустимости проповедей, зовущих людей к участию в кровопролитии. Разъясняли последствия нелояльных действий… В результате подавляющая часть духовенства заняла нейтральную позицию, что и требовалось.

Не меньшую работу провели и с населением. По всему Царству прошли гминные сходы, собранные моими чиновниками и начальниками войсковых частей. Поляков (прежде всего крестьян) предупреждали о предполагаемых попытках мятежа и предостерегали от участия в нём. Опуская детали, скажу, что население в конечном счёте повстанцев почти не поддержало. Более того, – во всех воеводствах крестьяне активно устраивали облавы для поимки засевших в лесах волонтёров. Подобная лояльность не может не радовать, хотя очевидно, что вызвана она отнюдь не любовью к России (чего нет, того нет). Речь скорее о страхе сурового наказания за поддержку нового мятежа и свежей памятью о разгроме мятежа предыдущего с его кровопролитием.

О наказаниях. Ряд повстанцев (прежде всего командиры отрядов) по приговорам военно-полевых судов были расстреляны или повешены. Остальные отделались шпицрутенами[35]35
  Шпицру́тен – длинный, гибкий и толстый прут из лозняка либо штатный металлический шомпол к дульнозарядному огнестрельному оружию, применявшийся для телесных наказаний (наказание шпицрутенами) в XVII–XIX веках в Европе.


[Закрыть] и ссылкой на каторгу в Сибирь. Главный же зачинщик, полковник Заливский со своим штабом, видя провал дела, позорно бежал в Галицию. Там между этими людьми начались громкие междоусобные склоки. Заливский объявил о подготовке к новому восстанию. Чаша терпения австрийских властей была переполнена, и безумца арестовали во Львове. Сейчас он находится под следствием и, полагаю, его ждёт суровый приговор[36]36
  В 1833 году Юзеф Заливский был приговорён к смертной казни, которую ему заменили на 20 лет тюрьмы в крепости Куфштайн. В 1848 году был амнистирован и выехал во Францию, где принял активное участие в польском демократическом обществе. В 1855 году Юзеф Заливский скончался в Париже.


[Закрыть]…»

Из доклада начальника Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфа императору Николаю Первому от 15 июня 1833 года:

«Таким образом, при исполнении специального поручения особой важности капитан Костин А. В., неоднократно рискуя жизнью, проявил мужество, самоотверженность и незаурядные способности к разведывательному делу. Фактически во многом именно его усилиями сорван англо-польский план взбунтовать крупнейшую западную провинцию Российской империи. Ввиду этого ходатайствую перед Вашим Императорским Величеством о поощрении офицера следующим образом:

1. Присвоить очередное воинское звание майор.

2. Выдать единовременное вознаграждение в размере шести месячных окладов денежного содержания.

3. Предоставить внеочередной отпуск для устройства личных дел сроком на два месяца…»

(Резолюция Николая Первого: «Согласен. Заслужил витязь».)

Из письма Алексея Костина Войцеху Каминскому 30 июня 1833 года:

«…И вышло, что перед моим отъездом из Франции мы почти не общались. Вы лежали в больнице с сотрясением мозга, а я в силу понятных причин спешил покинуть страну. Короткая встреча в больничной палате – и всё. К счастью, Вы дали адрес в Царстве Польском, куда можно писать, из чего я понял, что и Вы не собираетесь здесь засиживаться.

И вот пишу.

О событиях, в которых мы оба принимали участие, Вы знаете многое, почти всё. Тем не менее считаю, что наши дружеские отношения требуют уточнить некоторые важные подробности.

В разное время я говорил Вам о своём шляхетстве, о польском патриотизме… Обманывал ли я Вас? Скорее, недоговаривал. О многом, учитывая ситуацию, приходилось умалчивать. По матери я безусловно шляхтич, хотя по отцу являюсь русским дворянином. Что касается патриотизма, то я был и остаюсь патриотом Польши – в том смысле, что всегда желал моей второй родине счастья. Другими словами, добра, мира и процветания. И, полагаю, мы с Вами посильную лепту в этот мир внесли, предотвратив новое кровопролитное восстание. А вот что касается главного…

Уверен, что счастье Польши возможно лишь вместе с Россией. Будет ли это, как сейчас, общая жизнь в составе империи или же (со временем) создание отдельного польского государства с той или иной польско-российской унией, – не знаю, не суть. По мне, так оба варианта вполне уместны.

Беда лишь в том, что безмерный национализм, присущий большинству поляков, не оставляет шансов на искреннее сближение с моей страной и, напротив, как магнит, притягивает врагов России. Поэтому, надеясь на лучшее, предвижу множество проблем и бед, ожидающих отношения между Россией и Польшей в будущем. Дай бог ошибиться…

Не могу не сказать, что в моём понимании Вы совсем иной. Вы принадлежите к здравомыслящему меньшинству поляков. Я никогда не замечал в Вас проявления ненависти к моим соотечественникам и к моей родине. И если бы судьбу Польши решали такие, как Вы, наши нации не враждовали бы.

Однако что-то я расфилософствовался. Вернёмся к недавним событиям. Тем более, что, лёжа на больничной койке, Вы задали мне разные вопросы, и я обещал Вам позже на них ответить.

Каким образом я (именно я) оказался в Комитете Лелевеля? Детали вынужден опустить. Однако Вам и так ясно, что русский офицер мог очутиться в Комитете лишь ради выполнения специального задания. Моё руководство обратило внимание, что погибший в Калушине молодой российский чиновник носил ту же фамилию, что и сотрудник специальной службы. Выяснилось, что мы родные братья. Возникла мысль направить в Париж для продвижения в польское эмигрантское сообщество именно меня как наполовину поляка, выдав за участника недавнего восстания. Ценой немалых усилий и немалого же времени удалось сблизиться с Лелевелем, чтобы войти в его окружение.

Тогда мы с Вами и познакомились. И вдруг выясняется, что Вы и есть тот самый человек, расследовавший убийство моего несчастного брата Юрия. Я чуть с ума не сошёл, когда Вы, ничего не подозревая, рассказывали мне о калушинской трагедии… Следом выяснилось, что кровавый палач Зых, который с изуверской жестокостью убил моего брата и которому я поклялся отомстить, трудится в Комитете помощником Лелевеля. Вот и не верь после этого в судьбу…

С того момента выполнение доверенной мне задачи осложнилось. Я мог бы (и мечтал!) двадцать раз уничтожить Зыха прямо в Комитете, но не мог себе этого позволить. До поры до времени он был нужен живой и деятельный.

В дальнейших событиях Вы принимали большое и важное участие. Без Вас не удалось бы установить связь Лелевеля с англичанами, завербовать Гилмора и много чего ещё. От английской пули в карете меня спасли Вы. Без Вашей помощи я не смог бы получить документы… Что ещё сказать? Вы стали мне другом. И если я опирался на Вашу помощь, не раскрывая все карты, то лишь потому, что ситуация такую возможность исключала. Простите меня за это. К тому же, сдаётся мне, со свойственной Вам проницательностью Вы о многом догадывались и без моих слов…

(Хотя, полагаю, в ночь вербовки Гилмора я Вас очень удивил. Помню, каким взглядом Вы меня одарили, когда в Вашем присутствии я велел англичанину писать расписку о работе на французскую полицию. Но не мог же я представиться сотрудником российской секретной службы! Знать о том Гилмору было совсем не обязательно. И, откровенно говоря, я тогда ещё не знал, как Вы отреагируете, узнав, что сотрудничаете с москалём. Осторожничал, конечно, но…)

Надеюсь, Вы простите меня и за другое. Вы не раз упрямо повторяли, что Зых – ваш, что Вы должны отомстить за невинные жертвы, убитые им собственноручно. Не спорю, мотив серьёзный. Но мой мотив был ещё серьёзнее – месть за брата. И я казнил Зыха без колебаний и жалости.

Вероятно, Вы уже так или иначе знаете, что план полковника Заливского провалился. Благодаря добытым нами сведениям, вторжение пресекли на корню. Большинство мятежников повязали прямо на границе, как баранов. Но Вы наверняка помните – в ночь вербовки Гилмор признался, что к новому восстанию англичане хотят привлечь революционеров-карбонариев, которые многочисленны, воинственны и нацелены на борьбу с европейскими монархиями. И это колоссально усиливает опасность будущего восстания…

Так вот, среди документов Зыха был список революционных вождей, которые в те дни съехались в Париж для получения денег и наставлений. Были в списке и пометки, указывающие на их местонахождение. Этот документ я незамедлительно передал нашему другу мсье Андре. Об этом мы с ним договаривались изначально. Благодаря списку, карбонарии были незамедлительно арестованы. Участие революционеров в мятеже на территории Царства не состоялось, и это намного облегчило его подавление. Парижская полиция продемонстрировала миру свою эффективность. А французская сторона убедительно показала, что Франция в англо-польских играх против Российской империи не участвует…

Так что, если без ложной скромности, поработали мы с Вами, дорогой пан Войцех, неплохо. Есть результат. И как жаль, что в последний день погиб наш сотоварищ Жак. Человек был надёжный, смелый и верный. Мир его праху…

С горечью вспоминаю Агнешку. Да, непростая была девушка, с двойным дном. Сумела обвести меня вокруг пальца (говорю со стыдом) и тем самым чуть не разрушила всё наше предприятие. Но всё-таки жаль до слёз… И не вздумайте винить себя в её смерти. Агнешка стала последней жертвой Зыха. Уму непостижимо! Мужчина прикрывается женщиной, словно щитом. Я казнил Зыха, повторяя имя брата. Но вместе с тем я отомстил и за калушинского старосту с его внуками, и за польскую девушку – невесту Юрия, и за Агнешку… И, уверен, за многих других.

Через посредство мсье Андре я смог достойно похоронить Жака с Агнешкой. Родных у обоих не было, так что формальности оказались несложными. Они упокоились на кладбище Монмартр. И если я когда-нибудь снова окажусь в Париже, то навещу их обязательно, – и лихого парня из Сите, и девушку с несчастной судьбой, отношения с которой сложились так причудливо и печально…

А что же наш парижский Комитет? Наверно, Вам будет интересно знать, что с отъездом Лелевеля и Ходзько, а также со смертью Зыха он полностью дезорганизован. Зыха похоронили пышно на центральном парижском кладбище Пер-Лашез. Приехал старый дурак Лафайет и произнёс трогательную речь. Мол, пан Цешковский пал, как солдат, в борьбе за освобождение Польши. Примерно о том же говорили Кремповецкий, Гуровский, Петкевич и другие. Грозились продолжить начатое дело, хотя ясно, что ни сил, ни средств у Комитета в его нынешнем состоянии для этого нет.

Пани Беата на похороны не пришла. Отсутствие вдовы, конечно, заметили и по этому поводу было выдвинуто немало гипотез. Но мы с Вами знаем, что старый негодяй Лелевель выдал племянницу замуж фактически насильно, и ничего кроме отвращения та к Зыху не питала. Поэтому и не стала лицемерить, – надевать траур, оплакивать, горевать…

Что касается Лелевеля, то он уехал из Франции в Бельгию. Звал с собой и пани Беату, однако та отказалась. Теперь у неё другие планы, поэтому она вернулась в Варшаву. Бывший председатель Комитета ныне преподаёт в брюссельском университете и, по моим сведениям, от политики в значительной степени отошёл. Ходзько перебрался в Лондон. Насколько известно, серьёзно занялся наукой – пишет некий исторический труд. Дело мирное, давно бы так.

Однако фактический распад Комитета не означает, что эмиграция в целом стала более разумной и менее воинственной. По-прежнему плодятся различные организации, провозглашающие целью борьбу за свободу и независимость Польши, фонтанирующие ненавистью к России. И лично у меня нет сомнений, что рано или поздно какая-то из них (или несколько) решатся повторить авантюру Заливского при поддержке тех же англичан. А значит, для моей службы работа вновь найдётся. Хотя, в сущности, она и не заканчивается…

А теперь поговорим о Вас, пан Войцех.

Я не знаю Ваших дальнейших планов. Возможно, Вы решите вернуться в прокуратуру или заняться чем-то ещё, зная Вашу энергичную натуру, и мысли не допускаю, что Вы будете сидеть сложа руки, проедая накопления. Не подумать ли в этой связи о службе в наместничестве? Паскевичу нужны (и угодны!) люди надёжные, умные, деятельные. Особенно проверенные делом и обстоятельствами. Такие, как Вы. Я мог бы всё это устроить и поручиться за Вас.

Заканчивая письмо, вижу, что многого не сказал. Да и трудно всё изложить на бумаге… То ли дело живой разговор! Поэтому зову Вас в гости. Приезжайте, пан Войцех. От покойных родителей я унаследовал хороший дом в Санкт-Петербурге, а после гибели брата мне его делить, увы, не с кем. Поэтому Вы меня никоим образом не стесните. Наговоримся вдоволь и, главное, обсудим вариант с Вашей службой в наместничестве.

Так что приезжайте! И обязательно не позднее середины августа. Вы будете желанным гостем на нашей свадьбе с пани Беатой».

Март 2023 года,

Кисловодск – Волгоград