Текст книги "Взгляд в «колодец времени»"

Той же весной через городской военкомат подал заявление о поступлении в Оренбургское зенитное артиллерийское училище им. Г. К. Орджоникидзе и прошёл необходимую медицинскую комиссию. Поэтому после окончания техникума мне предстояло поступление в училище, а не направление на определённое по распределению место последующей работы по полученной специальности. Распрощался с товарищами по учёбе. Со многими – на долгие годы, другими, кто остался в Сызрани – продолжал встречаться и общаться во время приездов в свои отпуска к родителям.

Во второй половине июля вместе со своим земляком Славой Салеевым, выехал в областной город Куйбышев (теперь Самара) в военный комиссариат области, из которого нас, группу абитуриентов, в сопровождении офицера отправили в город Оренбург для сдачи вступительных экзаменов в училище. Сызрань, как место моего детства и юности, в качестве постоянного жителя этого города покинул, как оказалось, навсегда. Но связи со своей малой родиной не прерывал и всю последующую жизнь, приезжая туда почти ежегодно, но уже как гость.

Итак, впереди был Оренбург, где началась новая – военная – полоса моей жизни. Жизни на службе Советскому Союзу.

Общий вид города Сызрани.

Современный вид улицы Ульяновское шоссе. Белое пятно в правом нижнем углу фото – место нашего дома на улице Красильникова.

Мой отец. Гольцов Пётр Васильевич (фото 1938 г.)

Моя мать Гольцова (Бурдыкина) Мария Сергеевна (фото 1938 г.)

Автор в детском саду. 1947 г.

На первомайской демонстрации 1952 г. Автор в центре с флажком в руках. Справа от меня двоюродная сестра Гольцова Е. А. Отец (стоит) в первом ряду четвёртый слева (полотнище флажка как раз на его груди).

Дома у новогодней ёлки с сёстрами Татьяной (в центре) и Валентиной. 31 декабря 1953 г.

На берегу Воложки с моим лучшим другом Сашей Хотеевым (слева). Июнь 1955 г.

После окончания 4-го класса с нашей учительницей Исаковой Валентиной Георгиевной (стоит за ученицами справа). Автор в первом ряду 3-й справа. Май 1954 г.

Автор в заводской больнице после перелома ноги во время прыжка с трамплина. С соседями по палате и медработницами хирургического отделения. Рядом со мной младшая сестра Татьяна. Апрель 1958 г.

Школа № 13. После окончания 6-го класса. Июнь 1956 г. Первый ряд (слева направо): 2-й – Юра Епифанов; 4-й – Боря Елашин; наша классная руководительница, учительница географии – Люлина А. И.; Тома Нестеренко; крайняя в первом ряду – Люда Девикина. Второй ряд (слева направо) – автор; учительница математики – Ящерицына К. П.; 4-й слева – директор школы и учитель истории Шимко Н. Д.; 6-я слева – учительница английского языка Стойкович М. П. Третий ряд (слева направо): Володя Ковтун; Лариса Яковец; Галина Васянина; 7-й слева – Эдик Гусак.

Здание семилетней школы № 13, которую закончил в 1957 г. В 1913 г., когда был построен военный городок, это было здание Офицерского собрания 179 Усть-Двинского пехотного полка.

А такими встретились одноклассники по школе № 13 через 58 лет. Слева направо – Володя Суровцев, Лариса Чугунова (Яковец), Саша Гольцов. В верхней части снимка – такими мы были. В нижней части снимка – такими мы стали.

Москва, станция метро “Коньково”. 2015 г.

Август 1957 г. Вид на улицу Гоголя. Сама улица ещё не заасфальтирована. Стоят внизу: наш сосед Я. З. Раппопорт и моя бабушка Бурдыкина П. А.

Автор на склоне Усинского оврага. Здесь мы любили скатываться с крутых склонов.

Автор с Сашей Хотеевым. Лето 1959 г.

Ребята нашего двора. Слева направо – Таня Жоголева, Наташа Грозберг, Люда Борискина, Тома Пучкова, Юра Полубанов, Валера Макаров. Лето 1959 г.

Встреча друзей детства в 2011 г. Прошедшие годы, конечно, нас изменили. Слева направо: Саша Хотеев, Люда Постельник (Якунина), Наташа Гребенщикова (Грозберг), Мила Орлова (Маяксина), автор.

Наша группа (33 РМПО, Сызранского машиностроительного техникума) во время уборки огурцов в колхозе села Репьёвка. Осень 1960 г.

Автор с товарищем по техникуму Веней Беляковым (справа). 1960 г.

С бывшими однокурсниками по Сызранскому машиностроительному техникуму. Лето 2012 г. Прошло 50 лет после окончания этого учебного заведения. Слева направо: Володя Серебряков, автор, Слава Кулагин, Борис Елашин.

Часть II
На службе Советскому Союзу

Глава I. Оренбургское зенитное артиллерийское

Оренбург встретил нас – группу абитуриентов из Куйбышевской области – солнечным и жарким днём. Небо над городом было безоблачным, но по цвету не голубым, а подёрнутым какой-то белесоватой мглой. Над одноэтажными, в основной массе, домами Форштадта возвышалась чёрно-жёлтая колонна телевизионной вышки, напоминавшая поднятый жезл регулировщика. Почему-то первым и наиболее ярким впечатлением от встречи с новым городом остался этот день – безоблачный и жаркий. Он накрепко врезался в память и до сих пор, стоит только немного её напрячь, зримо встаёт перед глазами, хотя прошло с тех пор более 58 лет. Мы шли с вокзала по Форштадту в район Пороховых (в прошлом это место занимали бывшие пороховые склады), где располагался первый курс Оренбургского зенитного артиллерийского училища им. Г. К. Орджоникидзе. Форштадт – исторический район Оренбурга. Раньше на его месте располагалась казачья слободка, а за ней крепостные стены города. Вот эту слободку в народе и стали называть нарицательным именем “форштадт”, что в переводе с немецкого означает “предместье”. В официальных документах того времени слободка именовалась Оренбургской станицей. В XX веке предместье стало районом города, за которым сохранилось наименование, данное народом. Теперь нам предстояло сдавать здесь вступительные экзамены, чтобы стать курсантами ОЗАУ.

Но, думаю, будет правильным сначала – пусть и очень коротко – ознакомить читателя с городом Оренбургом и его историей. Он расположен на Южном Урале и является административным центром Оренбургской области. Исторически Оренбург называют “трижды зачатым и однажды рождённым”. Дело в том, что город трижды основывался на разных местах, из которых только третье стало местом его настоящего рождения. Основание Оренбурга и создаваемая Оренбургская линия должны были защищать присоединившихся к России казахов от набегов джунгаров и нестабильных отношений с правителями Средней Азии. Первоначально город было решено основать у места впадения в Яик (ныне река Урал) реки Орь и ещё до закладки императрица Анна Иоанновна 7 июня 1734 г. утвердила его будущее название – Оренбург – крепость на реке Ори. В 1735 г. состоялась закладка города, но это место, как впоследствии оказалась, затапливалось весной и в 1739 г. его решили перенести в район Красной горы ниже по течению Яика (Урала). Однако и это место было признано неудачным. Наконец, в 1743 году, город заложили в третий – окончательный – раз на месте бывшей Бердской крепости у впадения в Яик (Урал) реки Сакмары. Но название, изначально данное городу императрицей Анной Иоанновной, осталось неизменным и он до сих пор носит имя Оренбург.

Исключение составило время с 1938 по 1957 годы, когда город носил имя Чкалов. После гибели в 1938 г. знаменитого советского лётчика-испытателя, Героя Советского Союза В. П. Чкалова, было принято решение об увековечении его памяти и город Оренбург переименовали в город Чкалов. Сам Валерий Павлович не только не родился и не жил в Оренбурге, но никогда в нём не бывал. Единственным событием в жизни В. П. Чкалова, которое, пусть и косвенно, но хоть как-то связывало его с Оренбургом, была учёба в 1923–1924 годах в Серпуховской высшей военной авиационной школе воздушной стрельбы и бомбометания. В 1927 г. она была передислоцирована в Оренбург и стала основой создания в городе военного авиационного училища лётчиков, оказавшегося преемником истории этой авиационной школы, частью которой являлась и учёба в ней В. П. Чкалова.

Тогда же, в 1938 г., было решено установить в городе памятник В. П. Чкалову, но по ряду причин это удалось осуществить только в 1953 г. Величественный памятник – шестиметровая фигура лётчика на пьедестале высотой в семь метров – был установлен на полукруглой площадке бульвара недалеко от авиационного училища. Вместе с установкой памятника было решено реконструировать спуск к реке Урал, который начинался за памятником. К концу 1954 г. эта работа была завершена. С того времени вид на спуск и памятник являются своеобразной – и красивой – “визитной карточкой” города.

В 1962 г., когда поступал в зенитное артиллерийское училище, город населяло 288 тысяч жителей. Климат в Оренбурге и окрестностях, как и на всём Южном Урале, умеренно континентальный, переходящий в резко континентальный. Летние месяцы жаркие, с максимумом температуры до +40°; зимы – холодные, с минимумом температуры до – 40°. Нередки сильные ветры. Помню, по этому поводу мы, уже став курсантами, шутили: “Лучше Северный Кавказ, чем Южный Урал”. Интересной особенностью Оренбурга было также то, что он – как было принято считать в то время – стоял на границе Европы и Азии. Тогда граница между этими частями света проходила по водоразделу Уральского хребта, реке Урал и водоразделу Кавказского хребта. Таким образом, основная часть города, стоявшая на правом берегу реки Урал, была в Европе, а на левом берегу была Азия. Знаки границы между Европой и Азией были на пешеходном и автомобильном мостах через Урал. Они находятся на своих бывших местах и в настоящее время. Выезжая на занятия или совершая пеший переход в учебный центр училища Нижняя Павловка, бывший на левом берегу Урала, то есть в Азии, мы при пересечении этой воображаемой границы – по традиции – громко провозглашали: ”Прощай Европа! Здравствуй Азия!” По возвращении в Оренбург всё повторялось в обратном порядке: “Прощай Азия! Здравствуй Европа!”

По современному взгляду на границу между Европой и Азией уже не только Оренбург, но и основная часть области (за исключением ряда восточных районов) находится в Европе. Но тогда, в 1962 г., в тонкости пролегания этой воображаемой линии мы не вникали. Нам был интересен сам факт того, что мы будем находиться на разделе между Европой и Азией, чем, конечно, могли похвастать далеко не все города Советского Союза.

Яркой достопримечательностью Оренбурга являлась тогда, находившаяся в городе и существующая в нём до сих пор, детская железная дорога. Она была открыта в июле 1953 г. и проходила вдоль берега реки Урал (со стороны города), имея протяжённость 5,8 км. Оренбург был одним из 15 российских городов (имеется в виду РСФСР в составе СССР), где к 1962 г. были детские железные дороги. Также надо отметить, что с декабря 1941 г. по январь 1958 г. в Оренбурге располагался штаб Южно-Уральского военного округа. Память об этом оставалась, например, в том, что ещё длительное время жители города – я это хорошо помню – называли гарнизонный Дом офицеров по-прежнему – ОДО (окружной Дом офицеров).

В городе в то время дислоцировались два военно-учебных заведения: Оренбургское высшее военное авиационное училище лётчиков, ОВВАУЛ (с 1927 г.), которое в 1957 г. окончил первый космонавт планеты – Юрий Алексеевич Гагарин и Оренбургское зенитное артиллерийское училище им. Г. К. Орджоникидзе, ОЗАУ (с 1936 г.). К сожалению, оба училища прекратили своё существование: ОВВАУЛ ликвидировано в 1993 г., а ОВЗРКУ (бывшее ОЗАУ) – в 2008 г. На территории, которую раньше занимала оренбургская “зенитка”, сейчас находится президентское кадетское училище.

Теперь, когда читатель вкратце познакомился с Оренбургом, вернёмся к вступительным экзаменам. За давностью лет в памяти осталось не так много событий той поры, но что-то, конечно, запомнилось.

Расположили нас, абитуриентов, в здании склада, естественно освобождённого от содержимого и подготовленного к нашему размещению. Запомнились “трёхэтажные” нары, на которых мы отдыхали. Умывальник и туалет были во дворе. Условия проживания были, прямо скажем, спартанскими, но это никого не расстраивало. Все понимали, что такие условия – явление временное, только на период сдачи экзаменов, а потом все станет гораздо лучше. Впоследствии так и оказалось. Хотя все абитуриенты располагались в одном месте и отношения между ними были нормальными, всё-таки более сплочённо выглядели группы “земляков” по местам, из которых эти ребята прибыли (Москва, Куйбышевская и Саратовская области, Северный Кавказ и др.). Отдельную группу составляли солдаты и сержанты срочной службы, поступавшие в училище из Вооружённых Сил.

Руководил вступительными сборами полковник Наумов, которому предстояло стать командиром дивизиона курсантов первого курса. В эту “администрацию” входили также наши будущие командиры батарей и взводов, из которых запомнился только старший лейтенант Б. Майстренко, ставший впоследствии моим (и моих товарищей по взводу) командиром.

Молодость брала своё и во время экзаменов, по вечерам потихоньку (не все сразу, конечно) мы бегали в самовольные отлучки, в основном на танцы в Летнем саду или на городской пляж реки Урал, где народ в поисках прохлады находился практически всю ночь, поскольку погода в конце июля и в августе 1962 г. в Оренбурге была очень жаркой. Экзамены я сдавал на “отлично” и вот остался последний – физика. В ночь перед этим со знакомыми ребятами был в “самоволке” почти до утра. О нашем отсутствии руководство сборов не узнало, но вот лично для меня эта, с позволения сказать, прогулка обернулась неприятным эпизодом. Пришёл на экзамен, взял билет и начал готовиться к ответу. И тут-то меня “застопорило”: смотрю в билет и ничего не могу вспомнить. Как ни старался, ничего не получалось. Короче говоря, экзамен я, что называется, “провалил”. Дело дошло до того, что преподаватель, принимавший экзамен, пытаясь просто понять, что к чему, спросил меня: “В чём измеряется сила тока и его напряжение?”. Я не смог ответить даже на этот элементарный вопрос. Конечно, преподаватель поставил мне “неуд”. Ну а я, выйдя из аудитории, так и не смог определить, что же со мной произошло. Думаю, что главное тут – бурно и весело проведённая с товарищами ночь в самовольной отлучке. Смирился с мыслью, что придётся возвращаться домой, устраиваться работать, а осенью быть призванным на действительную военную службу в Вооружённые Силы СССР.

Но реальные события повернулись по-другому. Во второй половине дня меня вызвали к председателю приёмной комиссии полковнику К. Г. Орехову, который спросил меня – почему, сдав предыдущие экзамены на “отлично”, последний провалил, причём с явными признаками преднамеренности, т. к. не отвечал на самые простейшие вопросы? И, исходя из этого, не было-ли моей целью “прокатиться” в Оренбург за казённый счёт и вернуться обратно? На это ответил, что приехал именно поступать в училище, а не просто “прокатиться”. Почему так прошёл мой последний экзамен – не могу объяснить и для меня это “затмение” непонятно (о самовольной отлучке и бессонной ночи, конечно, промолчал). После дальнейшего разговора, убедившись, что я действительно хочу стать курсантом училища, полковник К. Г. Орехов, в виде исключения, принял решение о допуске меня к переэкзаменовке. Экзамен на следующий день сдал успешно, но, естественно, отличную оценку мне не поставили. Итогом стало зачисление курсантом училища.

Позже не раз задумывался над этим решением полковника К. Г. Орехова. Что “подвигло” его на такой шаг? Ведь проще было утвердить результаты экзамена и отправить меня, как не выдержавшего испытания, домой. Претендентов на поступление хватало и без меня. Но, очевидно, он считал, что как председатель приёмной комиссии, отвечает за качество очередного набора курсантов и внимательно отслеживал ход вступительных экзаменов. Думаю, что такой подход к моей проблеме с его стороны явился проявлением чувства настоящей ответственности за порученное дело. Естественно, мой неудовлетворительный результат на последнем экзамене после отличной сдачи предыдущих, привлёк его внимание и он решил в личном разговоре убедиться, что я действительно хочу быть курсантом училища, а неудовлетворительный результат – просто случайность, неблагоприятное стечение обстоятельств, которое может случиться у каждого. Для меня этот случай стал примером для подражания, который впоследствии не раз вспоминал и по которому сверял свои действия.

До начала занятий – 1 сентября – оставалось ещё, насколько помню, недели две. Всех нас – поступивших – привлекли к различного рода работам, проводившимся в училище. Я с группой ребят был отправлен в составе рабочей команды в летний лагерь училища в Нижней Павловке, где нас разместили, переодели в обмундирование х/б, б/у (хлопчатобумажное, бывшее в употреблении), конечно выстиранное и чистое, но без погон и знаков различия. Потом наше “подразделение” получило задачу на завершающую подготовку инженерного оборудования стартовой позиции зенитной ракетной батареи, предназначавшейся для практических занятий и тренировок. Мы приводили в готовый вид вырытые бульдозером окопы под пусковые установки: ровняли стенки и брустверы, дно, съезды и площадки для ТЗМ (транспортно-заряжающих машин). Кстати там же некоторые из нас (и я в том числе) впервые увидели начальника нашего училища генерал-майора И. В. Ставцева. Нас привлекли для каких-то работ на стрелковой директрисе, где в это время проводил занятия с офицерами Иван Васильевич. Какого-то общения не было, но первая встреча, пусть и короткая, состоялась.

Время пребывания в Нижней Павловке использовалось и для нашего начального “вхождения” в армейскую жизнь. Теперь каждый день шёл по определённому распорядку: подъём, зарядка, утренний туалет, завтрак, работа, обед, послеобеденный отдых, опять работа, ужин, свободное время, вечерняя поверка и отбой. Конечно, всё это было не так строго, как в настоящем армейском коллективе т. к. мы, по сути, были ещё гражданскими, но уже давало некое представление о нашем будущем армейском житье. Учителями этих новых для нас военных “премудростей” стали наши временные командиры отделений, назначенные из числа поступивших в училище солдат и сержантов. Наиболее сложным из всего этого было наматывание портянки, представлявшей собой прямоугольный кусок хлопчатобумажной материи (летом), а зимой к ним полагались – для тепла – ещё и байковые.

Использовались портянки вместо носков в основной обуви солдата – сапогах. В наших Вооружённых Силах (царской армии, советской, а затем и в российской) портянки просуществовали дольше, чем в других армиях мира – до 2010-х годов, когда сапоги заменили на берцы – высокие армейские ботинки на шнурках. До этого носки, как предмет армейской формы одежды использовались только для ботинок или туфель к брюкам навыпуск. Интересно, что портянки тесно связывали именно с Россией, хотя исторически они использовались многими народами и в армиях ряда стран мира (германской, финской и др.). Во французском языке портянка даже называется “chaussette russe” (“русский чулок”). Ею следовало обматывать ногу так, чтобы она сидела плотно, однако не слишком стягивала подошву и чтобы не сбивалась в сапоге, приводя к травмам в виде кровавых мозолей. Не сразу, но мы научились этому немаловажному навыку, позволявшему комфортно чувствовать себя в сапогах. Подсказали нам наши опытные товарищи и как подбирать размер сапог, учитывая, что зимой нужно будет наворачивать на ноги и вторые – зимние – портянки, кстати, более толстые, чем летние. То же относилось и к обмундированию, которое также надо было подбирать с учётом того, что с осени вместо маек и трусов, выдавалось хлопчатобумажное бельё, а зимой поверх него одевалось ещё и зимнее, байковое. Учились мы и другим нужным мелочам повседневной армейской жизни.

Время работ в Нижней Павловке пролетело быстро, да и было его немного. И вот перед началом учебного года мы вернулись в Оренбург, где и состоялось – пока внешне – наше “превращение” в курсантов. После санпропускника и бани, мы получили по полному комплекту новенького обмундирования со всеми полагающимися к нему знаками различия и атрибутами: курсантскими погонами с артиллерийскими эмблемами, звёздочкой на пилотке, кожаным поясным ремнём, на латунной пряжке которого помещалось выдавленное изображение пятиконечной звезды с серпом и молотом (на военном сленге она называлась бляхой).

Уже переодетые, мы с моим товарищем и земляком Славой Салеевым, лежали на траве – пока было свободное время – и беседовали о том, что нам предстоит, как сложатся жизнь и учёба в училище. Предстоящие три года жизни и учёбы казались такими длинными, а окончание – таким далёким! Сложилось так, что учиться мы стали на разные специальности: Слава – на радиотехническую, я – на стартовую. Ему предстояло изучать ту технику, которая обнаруживала цель, определяла её параметры, вырабатывала команды для пуска и управления ракетой, выпущенной на поражение цели. К ней относились: СРЦ – станция разведки и целеуказания; СНР – станция наведения ракет, включавшая в себя антенный пост (кабина “П”) и кабины аппаратную и управления (кабины “А” и ”У”). Мне же предстояло изучать технику зенитной ракетной батареи, включавшую пусковые установки, сами ракеты и транспортно-заряжающие машины, а также всё то, что входило в состав технического дивизиона, основной задачей которого было снабжение батарей готовыми к пуску ракетами. Это были заправщики горючим, окислителем и воздухом, электростанции питания всех систем комплекса, компрессоры, тягачи, погрузчики, КИПС (контрольно-испытательная передвижная станция) и др. Сами мы выбрали эти специальности или это получилось по распределению, независимо от нас? Сейчас, за давностью лет, не помню. Скорее всего, это произошло без нашего желания решением руководства училища, потому что сами бы мы, конечно, предпочли быть в одном коллективе. Кстати, такая же ситуация сложилась и у моего товарища по взводу Олега Щербакова. Его друг и одноклассник Миша Синчин, с которым они вместе приехали поступать в училище, тоже оказался в другой батарее и обучался на радиотехническую специальность. Поэтому все три года учёбы были вроде и рядом – в соседних батареях – но в разных коллективах. Конечно, мы продолжали общаться в свободное время, но тесной связи между собой, как нам желалось, уже не было.

По-моему, первого сентября нас – первокурсников – привели на основную территорию училища, где располагались второй и третий курсы. Там, на площадке учебной технической позиции был развёрнут комплекс С-75 “Волхов”, который нам предстояло изучать. Зрелище, конечно, было очень впечатляющим. Впервые мы наглядно, воочию увидали, что такое зенитный ракетный комплекс и как много включает он в себя разнообразной техники, вся работа которой подчинена одной цели – обнаружить и уничтожить воздушного противника.

Мы переходили от одного учебного места к другому, где преподаватели вкратце рассказывали о находящейся там технике и демонстрировали её в работе. Пусковые установки с ракетами вращались в горизонтальной плоскости и поднимали балки своих направляющих, меняя угол их наклона по вертикали. Крутились антенные блоки станций разведки и целеуказания, наведения ракет, готовые найти в воздушном пространстве свою цель и, в процессе боевой работы, передавать на борт ракеты управляющие сигналы. Внутри кабин управления светились круглые и квадратные экраны локаторов, показывающих отметки от цели и её параметры, границы зоны поражения, подрагивали стрелками многочисленные измерительные приборы, контролирующие настройку отдельных блоков и систем. Радиолокационные станции, кабины управления, пусковые установки и электростанция были связаны между собой кабелями, подающими электропитание и передающими сигналы управления. На площадке технического дивизиона стучал компрессор, слышалось шипение сжатого воздуха, которым заправлялись воздухозаправщики, а от них шар-баллоны на ракетах. Выделялись фигуры солдат в защитных костюмах и противогазах с заправочными “пистолетами” шлангов заправщиков топливом и окислителем в руках. От всего увиденного в голове образовался некий калейдоскоп, ещё не слагавшийся тогда в стройную картину работы комплекса, которая пришла позже.

Впечатление, повторяю, было очень сильным. В голове вертелась одна мысль: “Неужели всё это мы изучим? Неужели будем не только знать, но и самостоятельно эксплуатировать эту технику в процессе будущей службы?” Ну и, конечно, становилось понятно, что учёба будет напряжённой. Ведь учить нужно будет не только технику, но и дисциплины, составляющие её теоретическую основу, да ещё предметы военные и общеобразовательные. И тут предстоящие три года учёбы не казались таким уж достаточным сроком для полноценного учебного процесса. Но таково было первое впечатление, навеянное увиденным. Впоследствии, в процессе учёбы и практических занятий, всё встало на свои места и мы, как и наши предшественники, смогли не только изучить технику по специальности, но и овладеть начальными навыками её эксплуатации.

Итак, учёба началась. Теперь я стал курсантом 1-го взвода 3-ей батареи 1-го дивизиона. Всего во взводе было 30 человек, из которых четверо до поступления в училище служили в армии и, по мере своих сил, помогали нам становиться военными людьми. Ну и, конечно же, коллектив взвода, как и любой другой коллектив нашей страны, был многонациональным и насчитывал семь или восемь национальностей. Постепенно ребята более тесно знакомились друг с другом, и взвод становился нашей настоящей семьёй на все три года учёбы.

Здесь необходимо пояснить, что учёба в военном училище, а соответственно и память об этом времени, сильно отличается от учёбы в школе, техникуме или ВУЗе. Там класс или группу объединяет, в основном, учебный процесс, практика, выезды в колхоз на уборку картофеля или овощей (это в советское время), какие-то совместные спортивные соревнования или культурные мероприятия. Ну а в обычные дни, после занятий, кто домой, кто в общежитие, кто куда-то с товарищами. В общем, каждый сам или с друзьями планировал и проводил своё свободное от учёбы время.

Совсем не то в военном училище. Здесь мы находились вместе круглые сутки, подчиняясь строго определённому внутреннему распорядку обязательному для всех. Подъём, физзарядка, утренний туалет и осмотр, завтрак, занятия, обед, самоподготовка, личное время, ужин, вечерняя поверка, сон. И так каждый день, в одном и том же составе. Замечу, что и одеты мы были одинаково, не считая знаков отличия младших командиров на погонах. Так что и здесь всё было однообразно и похвастаться перед своими друзьями какой-то новой вещью или новым фасоном брюк, рубашки, пиджака, обуви и т. д., как на “гражданке”, мы не могли. Оставались только определённые изменения в форме и особое щегольство в её ношении, что давалось далеко не всем. Такая повседневная общность приводит к тому, что вскоре начинаешь воспринимать окружающих тебя сокурсников не просто близкими друзьями, но и в какой-то мере “родственниками” и чувствуешь себя как в большой, дружной семье.

Конечно, этой “семьёй” был не только взвод, но и батарея, имевшая в своём составе четыре учебных взвода и объединявшая нас и общностью учебных задач и общностью расположения, включавшего в себя спальное помещение личного состава, ленинскую комнату, кабинет командира батареи, комнату командиров взводов, каптёрку, где хранилась наша парадная форма и некоторые личные вещи, а также другие служебные и подсобные помещения. Естественно, мы общались и с ребятами из других взводов, а у многих там заводились и свои друзья (как, впрочем, и в других батареях нашего курса). В свободное время в расположении часто проводились совместные спортивные поединки. Общими были и вечерние часы у телевизора в ленинской комнате и своеобразные “собрания” в курилке.

Из ребят нашего взвода сейчас вспоминаются не все одинаково (всё-таки более 58 лет прошло с тех пор) в смысле запечатлевшихся подробностей их характера, темперамента, отношения к сослуживцам. Но кое-кто оставил довольно яркий след в моей памяти.

Одними из самых близких моих друзей стали Юра Соколов и Володя Дмитриенко. Юра – москвич. Помню, при поступлении в училище их группа держалась несколько обособленно, но доброжелательно, без излишней заносчивости. А вот во время учёбы у нас во взводе Юра был единственным москвичом. Высокого роста – где-то метр девяносто два сантиметра – плотного телосложения, он, как и большинство таких же “габаритных” людей, отличался мягким общительным характером, умел поддержать компанию. В общем, это был во всех отношениях “свой парень”.

Володя Дмитриенко – коренной оренбуржец. Дом его родителей располагался в том же районе, что и первый курс училища – на Форштадте. От него мы многое узнали о местных особенностях взаимоотношений в среде оренбургской молодёжи и её обычаях. Не сказать, что он был уж очень яркой личностью, но обращал на себя внимание, а как друг (я это хорошо знаю) являлся, в случае необходимости, надёжной опорой. В его отчем доме, когда мы там бывали, все Володины родственники – его родители и сёстры – относились к нам приветливо и делали всё, чтобы мы чувствовали себя у них как в родной семье и родном доме.

Помню, после окончания первого курса, курсанты нашего взвода по предварительной договорённости приехали из летнего отпуска пораньше, где-то за сутки до истечения срока, и собрались в доме Володи. Столы накрыли во дворе и в дополнение к тому, что там было, выставили и своё – кто что привёз. Обменивались между собой впечатлениями от пребывания в отпуске и атмосфера нашей встречи была весёлой и непринуждённой: всем было что вспомнить и рассказать. Присутствовал при этом и Володин дядя полковник Дмитриенко, окончивший наше училище то ли до войны, то ли в первые послевоенные годы – сейчас не помню. Был он в то время по своей должности начальником штаба зенитной ракетной бригады и зримо воплощал в наших глазах будущее предстоящей офицерской службы. Надо ли говорить, что смотрели мы на него, а тем более слушали, с большим и искренним уважением. После этого хорошего и весёлого общения мы всем взводом отправились в училище, куда и прибыли за час до истечения положенного нам по отпускным удостоверениям срока. Было это около одиннадцати часов вечера и все формальности юридического характера наш поздний приход не нарушал, не считая, конечно, переживаний командира взвода.

На втором курсе Володя был назначен “секретчиком” нашего второго отделения (в первом отделении такие обязанности были возложены на Виктора Шлыка) и оставался им до окончания училища. В его обязанность входило получать, выдавать и в конце учебного дня сдавать чемодан с нашими конспектами по спецкурсам или специальную литературу в секретную часть. Естественно, эта должность накладывала на него серьёзные обязанности (включая и тяжесть самого чемодана) по обеспечению сохранности этого “хозяйства” и обеспечению надлежащего режима его использования, но, одновременно, давало и некоторые преимущества. Заключались они в том, что он зачастую на обед или ужин шёл самостоятельно – вне строя – т. к. мы уже покидали учебный корпус, а Володя ещё сдавал чемодан в секретную часть. Такая же нагрузка в первом отделении была и на Викторе Шлыке.