Текст книги "Взгляд в «колодец времени»"

Бывая в городе, мы уделяли внимание не только его достопримечательностям, но и посещали кинотеатры, танцплощадки (летом), знакомились с местными девушками, бывали на вечерах в учебных заведениях и на предприятиях. Вспоминается, как в период летней стажировки 1964 г. Гриша Филиппов и Миша Исаков демонстрировали местной молодёжи на городской танцплощадке исполнение твиста, который входил тогда в моду, но не “приветствовался” официально, а уж тем более в публичных местах. Поэтому мы “прикрывали” наших товарищей от возможных нежелательных последствий, образовав вокруг танцующих что-то вроде кольца и по окончании этого “представления” они покинули танцплощадку, окружённые строем своих однокашников и под аплодисменты присутствующих. В нашей памяти впечатления от пребывания на стажировках остались положительными независимо от гарнизонов, в которых они проходили, и вспоминать об этом времени было приятно.

А училищная жизнь продолжалась в твёрдо устоявшемся ритме и распорядке, с которыми мы свыклись и воспринимали как само собой разумеющееся. Изменения произошли в моём, если так можно выразиться, общественно-политическом положении. В декабре 1963 г. был принят кандидатом в члены КПСС, а в январе 1965 г. стал уже полноправным – с правом решающего голоса – членом Коммунистической партии Советского Союза. Никто меня, как говорится, не “тянул за уши“ и уж тем более не “загонял” насильно в члены партии. Это был мой сознательный выбор, которому никогда не изменял. В начале 90-х годов перестал быть в рядах КПСС, но не по собственной воле, а по причине фактического уничтожения партии, к сожалению её же бывшими руководителями, которые (за очень небольшим исключением) ради удовлетворения собственных амбиций променяли коммунистические идеалы на комфортное и несравненно более вольготное существование в новых условиях. Эти люди напрочь забыли, что в своё время сами рвались в ряды КПСС, построили свою карьеру непосредственно в её аппарате или в других сферах деятельности, но благодаря своему членству в партии. По сути дела, они оказались не коммунистами по убеждению, а просто приспособленцами, для которых членство в партии было только средством обеспечить себе “достойное” положение в обществе и получить доступ к материальным благам, уровень которых зависел от достигнутого карьерного статуса. Стоило измениться политическому климату и они, повернувшись, словно флюгер на ветру, постарались “влиться” в новую струю, занять в ней “достойное” место.

На мой взгляд, такое положение сложилось в КПСС со второй половины 70-х годов, когда в погоне за количественным ростом её рядов были снижены требования к пролетарской сущности партии, чистоте партийных рядов, к тем, кого принимали в её члены. Результат подобного состояния дел наиболее ярко проявился не только в развале СССР, но и в тех непростых, а нередко и враждебных отношениях, которые сложились на сегодняшний день между Россией и рядом государств, бывших республиками Советского Союза. А ведь свою независимую историю эти государства начинали под руководством бывших партийных функционеров или крупных хозяйственников советской поры, забывших в националистическом угаре о принципах интернационализма и пролетарской солидарности. Всегда с презрением относился и отношусь к тем, кто в не столь уж давнее время публично и нарочито рвал или жёг свой партийный билет. А мой партийный билет вместе с учётной карточкой члена КПСС, хранится у меня до сих пор.

Учёба в училище подходила к концу. Это время пролетело как один миг, хотя, как казалось в начале учёбы, до её конца было так далеко! Всё чаще задумывался, как сложится предстоящая офицерская служба, в каких местах она начнётся и что ждёт меня на этой дороге? Такие мысли посещали в то время, конечно, не только меня, но и моих товарищей, с некоторыми из которых довелось обмениваться взглядами на предстоящую военную судьбу. Мы более внимательно прислушивались к рассказам наших командиров и преподавателей об их службе, о работе с техникой и взаимоотношениях с подчинёнными. Слушали и, как говорится, “мотали себе на ус”, понимая, что вскоре всё это станет составной частью и нашей повседневной офицерской деятельности.

Весной 1965 г. в составе 96-ти человек нашего курса, с моего согласия, был отобран для направления на политическую работу, т. е. избрал служебную дорогу офицера-политработника. В связи с этим нам предстояло после выпуска, пройти при училище кратковременные трёхнедельные курсы.

Это был не первый случай направления наших товарищей на политическую работу, причём не только в другие рода Сухопутных войск, но и даже в другие виды Вооруженных Сил. Так, в 1964 г. около ста выпускников училища были направлены на политическую работу в Военно-Морской Флот, где достойно выполняли свои новые обязанности. Как пример, можно привести служебный путь Степанова А. М., который став офицером-политработником ВМФ, достиг высокого воинского звания контр-адмирала и закончил службу в должности помощника командующего Тихоокеанским флотом по воспитательной работе с личным составом.

Разносторонняя подготовка, полученная нами в училище, позволяла быстро и без особого напряжения стать “своим” практически в любом воинском коллективе. Очевидно, это было в основе решения военного руководства, во исполнение постановления ЦК КПСС об улучшении партполитработы в войсках, пополнять ряды политработников низового – первичного – звена, в том числе и за счёт наших выпускников.

В июле начались государственные экзамены, завершавшие учебный процесс. Всего на них выносилось пять дисциплин: спецкурс 2а, стрельба и боевая работа, тактика, история КПСС и физическая подготовка. Четыре экзамена сдал на “отлично”, а вот по физической подготовке с трудом вытянул на общую хорошую оценку. Причиной этому стал острый приступ аппендицита, случившийся у меня где-то за месяц до начала госэкзаменов. В госпитале сделали операцию, последствия которой сказались на том, что из-за определённых ограничений не мог нормально готовиться к экзамену по физподготовке и результатами, естественно, “не блистал”.

Запомнился и госэкзамен по стрельбе и боевой работе. В моём билете среди других вопросов было задание практически провести заправку бака ракеты окислителем. Окислитель АК20К, применявшийся на ракете 20Д, представлял собой жидкость на 73 % состоящую из азотной кислоты, а также из различных добавок, таких как тетраоксид азота, плавиковая кислота и др. Таким образом, он являлся смесью весьма ядовитой и агрессивной по своему воздействию не только на организм человека, но и на технику, и вообще на окружающую среду. Поэтому заправку следовало производить в защитном костюме в виде комбинезона, сапог и перчаток из специальной резины на войлочной подкладке и в противогазе с двойным фильтром. А погода, как нарочно, в день экзамена была безоблачной, с температурой воздуха около +30°. И хотя вместо настоящей заправки бака окислителем была, скажем так, имитация этого процесса (реального окислителя в системе заправки не было), но все действия следовало выполнять, как положено и в чём положено. В общем, после “ответа” на этот вопрос билета стал мокрым от пота с головы до ног.

Остальные государственные экзамены прошли, как ранее обычные по окончанию курсов и ничем особым не запечатлелись в памяти. Но вот они завершились, подведя итоговую черту под процессом нашего обучения. Результаты были утверждены Государственной квалификационной комиссией для присвоения нам профессиональной квалификации. На основании результатов государственных экзаменов в Министерство обороны было направлено представление о присвоении завершившим учёбу первичного офицерского звания – лейтенант. Присваивал это звание Министр обороны СССР своим приказом.

Для нас наступило время ожидания данного приказа, означавшего, что мы действительно окончили училище и вводившего нас, бывших курсантов, в ряды офицерского корпуса Вооружённых Сил СССР. В курсантской среде эти дни назывались “золотым карантином”.

Внешне всё выглядело как обычно, но если присмотреться подробнее, то чувствовалась какая-то всеобщая расслабленность. Обязанности внутренней службы и поддержание порядка в расположении, конечно, соблюдались, но не так строго, как ранее. Зачастую днём не было дневального на своём месте: он или отдыхал, или перекуривал и общался со своими сослуживцами в курилке. Заместитель командира взвода и командиры отделений “не замечали” мелких нарушений с нашей стороны. Командир батареи и командиры взводов тоже лишний раз “не обременяли” своим присутствием. При посещении столовой в строю недоставало изрядного количества личного состава. То же было и на вечерней поверке, которая, по сути, стала простой формальностью и во время которой курсанты, находящиеся в строю, различными способами изображали “присутствие отсутствующих”. Многие отлучались в город не потому, что хотели как-то “скрасить” время ожидания, а по необходимости разного рода: женатые – обсуждали подготовку к предстоящему в скором времени переезду на новое место службы; ещё не женатые, но принявшие решение жениться – решали вопросы подготовки к свадьбе и перспективы дальнейшей семейной жизни. В целом же атмосфера “золотого карантина” была не столько атмосферой всеобщей расслабленности, сколько прикрытого ею напряжённого ожидания с мыслью: “Поскорее бы это всё закончилось!”

Из этого времени не только мне, но и всему нашему выпускному курсу, надолго запомнился случай, произошедший с одним из наших товарищей. Сам по себе не представлявший чего-то из ряда вон выходящего, он запомнился совпадением названия праздника, отмечавшегося в тот день, фамилии курсанта, участника этого события и наименования места, где оно произошло. Короче: в День рыбака курсант Рыбак Н. Л. подрался с кем-то из местных на улице Рыбаковской. Это происшествие сразу стало этаким “отличительным знаком” нашего выпуска и сделало Колю Рыбака частью его истории. Много позднее – в 2015 г. – на встрече с однокашниками в Оренбурге по поводу 50-летия со дня окончания училища, все присутствовавшие вспоминали этот случай как наиболее запомнившийся о последних днях пребывания в стенах родной “зенитки”, конечно, как комичное происшествие из времени “золотого карантина”. Крепко он засел в памяти!

Как и любое другое, наше ожидание подписания приказа о присвоении офицерского звания, подошло к концу. Вечером 30 июля проходя мимо тумбочки, у которой должен был стоять дневальный (конечно, его там не было), услышал звонок телефона. Снял трубку и ещё не успел представиться, как меня прервал восторженный крик: “Приказ пришёл!” Положил трубку и примерно таким же радостным криком сообщил эту новость тем, кто был в казарме. Полученное известие всколыхнуло всех. Нашлись добровольные “посыльные”, побежавшие в город сообщить эту долгожданную новость тем, кто был в сквере на берегу Урала на танцплощадке, на пляже и в других местах, о которых знали оставшиеся в расположении товарищи.

Вскоре появились командир батареи и командиры взводов. Несмотря на позднее время, перевалившее уже за 23 часа, открылся вещевой склад и мы стали получать мешки со своим личным офицерским обмундированием и снаряжением. Мешки были большими по размеру, и когда получивший своё имущество уходил от склада, неся его на спине, в бледном свете фонарей освещения фигура человека почти не различалась и казалось, что у мешка появились “ноги” и он идёт самостоятельно. Командиры предупреждали уходящих, что построение утром в 9.00 на плацу в парадной форме.

Володя Дмитриенко сбегал домой и вернулся со своим отцом на машине грузового такси, водителем которой был Александр Фёдорович. Володя, Юра Соколов, Саша Зуев и я загрузили свои мешки и все вместе поехали домой к Володе. Там мы отметили, но в меру и несколько опередив события, окончание учёбы и получение офицерского звания. Затем привели в порядок парадную форму, в которой предстояло идти в училище на торжественное построение. Осталось немного времени и на отдых.

Парадный строй выпускников на плацу утром следующего дня выглядел внушительно и торжественно. Такой вид придавали ему и наша новенькая офицерская форма с яркими полосами парадных ремней и блестящим золотом погон на кителях, “золотых” шнуров и кокард на фуражках и, конечно, лица молодых офицеров, выражавшие одновременно и радость и напряжённое ожидание личного участия в событии, ставящем – официально – заключительную точку в их курсантской жизни.

Зачитали приказ Министра обороны СССР о присвоении нам первого офицерского звания – лейтенант – и началась церемония вручения дипломов и нагрудных знаков об окончании училища. Получил и я свой диплом и знак. В дипломе указывалось, что Гольцов Александр Петрович “в 1962 году поступил в Оренбургское Зенитное Артиллерийское училище им. Г. К. Орджоникидзе и в 1965 году окончил полный курс названного училища по специальности “Эксплуатация и ремонт оборудования летательных аппаратов, их электронной автоматики”. Решением Государственной квалификационной комиссии мне, как и другим моим товарищам, была присвоена квалификация техника-электромеханика. Такая запись была в дипломе тех, кто учился по стартовому профилю. У “радиотехников” были свои названия специальности и квалификации. Кроме того, поскольку наш выпуск состоялся в году 20-летия Победы советского народа над фашистской Германией, каждому из нас вручили юбилейную медаль “Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.” Кроме участников Великой Отечественной войны и лиц, к ним приравненных, ею награждался и весь личный состав Вооружённых Сил.

После завершения торжественных мероприятий мы строем прошли, на прощание, по улицам города. Наш строй выглядел не только красиво, но и несколько необычно: все в строю были с медалями. Такое жители города видели впервые за последние годы, что вызвало определённые пересуды и предположения, впрочем, быстро выяснившие истинное положение дел.

Закончились мероприятия этого насыщенного событиями дня праздничным обедом (плавно перешедшим в ужин). Столы накрыли в нашей курсантской столовой, размеры которой позволяли всем расположиться просторно, не стесняя друг друга. Присутствовали представители руководства училища и офицеры нашего выпускного дивизиона. В обеде принял участие и командующий войсками Приволжского военного округа генерал-полковник Лященко Н. Г. Звучали тосты с поздравлениями по случаю окончания училища, добрыми пожеланиями, выражениями надежды, что все мы будем достойно выполнять свой офицерский долг. Николай Григорьевич Лященко в своём поздравительном тосте назвал нас орлами. В ответ со стороны “орлов” раздался одобрительный шум, переросший в громогласное троекратное: “Ура!”

От впечатлений этого дня в памяти осталось ещё и то, что находившийся за штабом участок забора, отделявший нашу танцплощадку от территории училища, был разобран, и когда официальная часть обеда закончилась, можно было пройти на танцы (музыку исполнял оркестр училища) не выходя за территорию.

На следующий день после торжеств наступили будни (уже офицерские) со своими заботами. Нам вручали удостоверения личности и жетоны с личными номерами, которые присваивались каждому офицеру Вооружённых Сил. Он представлял собой металлическую пластинку из специального тугоплавкого сплава, на лицевой стороне которой располагалась аббревиатура “ВС СССР”, а ниже, под горизонтальной чертой, был пробит сам номер. Пластинка имела отверстия для ношения её на цепочке или шнурке. Жетон полагалось всегда иметь при себе. Получали мы и первое в жизни офицерское денежное довольствие. Каждому также вручили служебное предписание с направлением (после отпуска) в определённый разнарядкой или личным выбором военный округ для последующего назначения в конкретную часть и на конкретную должность, а также соответствующие проездные документы. И, конечно, все готовились к убытию в отпуск, означавшему одновременно и окончательное убытие из училища. Тем же, кто изъявил желание перейти на политическую работу, предстояло ещё три недели посещать занятия по программе краткосрочных курсов подготовки политсостава.

Итак, настало время расставания с училищем и товарищами, с которыми бок о бок шёл все три года нелёгкого курсантского пути. Обменивались адресами родителей или других близких, через которые обещались (с по-настоящему искренним намерением) установить связь друг с другом, когда у каждого определится конкретный адрес на новом, пока ещё не известном месте службы.

О курсантских годах остались добрые, тёплые воспоминания. Потом, по прошествии лет, они становились менее отчётливыми, а многие детали скрывались в глубине “колодца времени”. Однако, возвращаясь в мыслях туда, в курсантскую молодость, всегда испытывал несбыточное желание хотя бы ненадолго вернуться назад, к своим друзьям, вновь окунуться в повседневную училищную жизнь, в сложную, но интересную атмосферу учебного процесса.

Время учёбы пролетело незаметно, как всегда бывает, когда оглядываешься назад, и теперь передо мной открывалась новая дорога – дорога офицерской службы. Какой она окажется? Ответ на этот вопрос был впереди. Но была и уверенность, что с багажом знаний, полученных в училище, смогу смело шагнуть на неё и достойно пройти предстоящий путь.

Глава II. Из ПВО в военную разведку

Наконец, занятия на курсах переподготовки закончились, и я уже окончательно убыл из родного училища. Как, наверное, и любой другой выпускник военного или гражданского учебного заведения, искренне надеялся ещё не раз побывать в родной “alma mater”, встретиться со своими командирами, преподавателями и однокашниками.

Реально же обстоятельства сложились так, что снова переступить порог казармы нашего третьего курса, которую мы покинули уже офицерами, смог только в 1990 году – через 25 лет после выпуска.

А пока что прибыл домой во всём “блеске” своего первого офицерского звания и положения офицера Вооружённых Сил. Чувства родителей, конечно, были радостными. Их сын, ещё недавно (для них, конечно) бегавший на занятия в школу и техникум, доставлявший временами немало хлопот, переживаний и огорчений, три года учившийся в другом городе, вдали от родительских глаз, наконец-то предстал перед ними как взрослый мужчина, офицер, защитник своей Родины.

Первая неделя пребывания в отпуске была этаким калейдоскопом встреч с друзьями детства и юности, одноклассниками, а также с теми из однокурсников по техникуму, кто после окончания учёбы остался в Сызрани и уже работал на местных предприятиях. Конечно, атмосфера этих встреч была уже не такой как в прежние годы. Куда-то делась бьющая через край, безоглядная восторженность прежних встреч. И хотя радости от нового свидания с друзьями это не умаляло, но чувствовалась не присущая прежним встречам некоторая “солидность” (так нам казалось), критичность, а порой и “обтекаемость” формулировок в оценке текущих событий, а также поступков некоторых общих друзей и знакомых. Незаметно, но мы повзрослели, стали смотреть на окружающую действительность, да и на самих себя и своих друзей, уже с позиций пусть пока и небольшого, но собственного жизненного опыта.

Во время отпуска в очередной раз съездил с родителями на их малую родину – город Людиново – где проживало ещё множество родственников отца и матери. В этой поездке я был в военной форме, понимая, что таково желание родителей, которые “наглядно” могли представить родственникам сына-офицера.

В общем, время отпуска на фоне встреч с друзьями и поездок к родственникам, пролетело незаметно. И теперь передо мной во всей полноте встал предстоящий путь к новому месту службы. В последние дни, перед отъездом из дома, часто задумывался: в каком городе начну свою офицерскую деятельность, кем и в какой конкретно части? То, что это будет Западная Украина, я уже знал. Перед завершением учёбы мне, как претендовавшему на окончание училища с отличием, было предоставлено право самому выбрать военный округ для дальнейшего прохождения службы. Всего в 1965 году в СССР было 15 военных округов и 3 группы войск за рубежом (Группа Советских войск в Германии, ГСВГ; Северная группа войск, СГВ, в Польше и Южная группа войск, ЮГВ, в Венгрии). Выбрал Прикарпатский военный округ. Почему именно этот округ? Точно сейчас не помню. Наверное, сыграло свою роль то обстоятельство, что ПрикВО был у нас “на слуху” по, якобы, утвердившимся там высоким стандартам службы, как с военно-профессиональной, так и с бытовой точек зрения. А ещё мне лично хотелось ознакомиться с Украиной, особенно Западной.

Итак, после окончания отпуска, выехал в город Львов, где располагался штаб Прикарпатского военного округа. По пути мне предстояла пересадка в Харькове. Там планировал встретиться с моим другом детства Борей Юрчаком. После увольнения его отца с военной службы в Сызранском авиационном училище лётчиков их семья переехала на жительство в Харьков. С Борей мы состояли в переписке и договорились в письмах о предстоящей встрече.

С поездки во Львов началось моё настоящее знакомство с нашей Родиной. За время службы довелось – поездом, самолётом, автотранспортом – проехать огромные расстояния, побывать от Львова до Владивостока и от Норильска до Ташкента (и даже ещё южнее – до Кабула, столицы Афганистана). Моя страна уже воочию, а не со страниц учебника географии, предстала во всей своей пространственной громадности, разнообразии пейзажей, климатических условий, архитектуры городов и сёл.

Восхищение размерами Родины, её многообразием пришли позже и одним из любимых занятий в поездках по железной дороге – а именно она даёт, с моей точки зрения, наибольшее количество впечатлений – было стоять в коридоре купейного вагона у окна и созерцать “проплывающие” перед взором пейзажи, а иногда и отдельные кратковременные сценки повседневной жизни. Правда, полностью предаваться такой “созерцательности” мог позволить себе, когда ехал один. При поездках с семьёй или с сослуживцами в командировки хватало и других забот. Но и в таких поездках использовал малейшую возможность понаблюдать за теми местами, где проходил маршрут.

В дороге иной раз случались разного рода происшествия. Какие-то из них прошли, не оставив следа в памяти, а некоторые запомнились и даже вызвали желание поразмышлять над происшедшим, соотнести его с реалиями собственной жизни, сделать какие-то выводы для своей будущей деятельности. Об одном таком происшествии, случившимся как раз во время моей поездки во Львов, хочу рассказать, поскольку оно позволило ещё с одной стороны взглянуть на моё общественное положение как офицера Советской Армии.

Это произошло незадолго до прибытия поезда в Харьков. Я уже полностью собрался и стоял у окна в коридоре купейного вагона. Вдруг из тамбура донёсся хлопок закрывающейся входной двери в вагон и чей-то сдавленный вскрик. Буквально через несколько секунд в коридоре появился солдат. Он держал на уровне груди левую руку, по ладони которой текла кровь и выделялся безымянный палец, с сорванным с верхней фаланги мясом и торчащей голой костью, отсвечивающей розовато-жёлтым цветом. Очевидно, переходя к своему вагону, в тамбуре нашего он не успел убрать левую руку (правой открывал входную дверь) от захлопывавшейся сзади двери, которая защемила и травмировала ему пальцы руки. В коридоре он сразу бросился ко мне, хотя там были и другие пассажиры. Лицо его было искажено гримасой боли и выражало растерянность. Очутившись передо мной, он только и мог сказать: “Товарищ лейтенант!” и протягивал ко мне окровавленную ладонь. Наскоро перевязал носовым платком травмированный палец, чтобы не текла кровь, и прошёл с солдатом к проводнице, которая отвела нас в “штабной” вагон, где рану обработали и наложили нормальную повязку. О происшествии начальник поезда сообщил в Харьков, откуда ответили, что подошлют к вагону медика, который отведёт пострадавшего в вокзальный медпункт, где им займутся специалисты, поскольку, судя по характеру раны, в данном случае не исключено хирургическое вмешательство. Только после всех этих действий и успокоив на прощание, как мог, солдата, вернулся в свой вагон.

Произошедшее не было каким-то чрезвычайным случаем, однако оно заставило меня задуматься: ведь солдат обратился именно ко мне – офицеру – хотя в коридоре стояли и другие мужчины, причём явно повзрослее и на вид “посолиднее” чем я. Значит в его понятии офицер (по Уставу Внутренней службы являющийся его прямым начальником) был обязан помочь ему, что-то сделать, предпринять какие-то меры. Поэтому для него было естественным обратиться ко мне, а не к другим пассажирам. Так вот на деле получил наглядный урок: офицерская форма, знаки различия воинского звания на погонах – это не только наглядное свидетельство принадлежности к руководящей части личного состава Вооружённых Сил. Это ещё и своеобразный сигнал для тех, кто занимает по отношению ко мне подчинённое положение, о моей личной, пускай и ограниченной, ответственности за них. На примере этого случая хорошо уяснил: я – офицер – отвечаю уже не только за себя, но и за других, которых иногда и знать-то буду, вероятно, очень короткое время, как того солдата в поезде. Сделал всё, что можно было сделать в том случае и в тех условиях, и мы расстались. Считаю, что именно так должен действовать офицер в подобной ситуации.

Через некоторое время наш поезд прибыл в Харьков, где мне предстояло сделать пересадку. Свободного времени было достаточно (почти целый день) для встречи и нормального общения с моим другом детства и юности Борей Юрчаком, который проживал теперь в этом городе. Встреча получилась интересной и насыщенной. Нам было, что рассказать друг другу о себе, поделиться воспоминаниями и новостями о наших общих знакомых. Боря уже учился в институте и рассказывал мне о планах защищать выпускной дипломный проект на английском языке.

Большую часть времени мы провели на квартире у Бориной бабушки, где он проживал во время учёбы т. к. она была недалеко от института. Поэтому ознакомиться с городом, хотя бы накоротке, не получилось. Всё мое “знакомство” с Харьковом свелось к наблюдению видов города из окон поезда при подъезде к вокзалу, да к короткой прогулке по его улицам в районе нашей встречи. Так что какого-то определённого представления о городе у меня, естественно, не могло сложиться. Но почему-то в моей памяти Харьков остался в образе этакого серого, хмурого, казённо-казарменного города. Не добавляла светлых оттенков и хмурая, хотя и без дождя, погода. К сожалению, побывать в Харькове мне больше не пришлось, но, судя по фотографиям, это очень красивый город. Если я и упомянул о моих, прямо скажем – мимолётных – впечатлениях о Харькове, то только потому, что они до сих пор и у меня вызывают недоумённые вопросы, но никоим образом не влияют на действительную красоту этого города.

Но пролетело время встречи с моим товарищем и вечером того же дня отбыл из Харькова во Львов. Пейзаж за окном вагона изменился достаточно сильно. Эта перемена оказалась тем более заметной, что до светлого времени, когда этот пейзаж стал хорошо различим, я крепко спал, а поезд проехал порядочное расстояние. И если перед Харьковом пейзаж был практически таким же, как и в Центральной России, то теперь бросались в глаза и белёные хаты, и плетни вместо заборов. Правда, крытых соломой крыш, которые и должны были вроде бы венчать настоящие украинские хаты (прочно сформировали этот образ литература, кино и живопись!), почти не встречалось. Архитектура станционных зданий небольших городков по пути следования, видимая часть их застройки тоже свидетельствовали, что поезд ехал уже по Западной Украине. Но главной приметой, изменявшей внешний вид пейзажа стали, на мой взгляд, пирамидальные тополя. Они то стояли отдельно, выделяясь своей стройностью и высотой, то окаймляли дороги, создавая как бы стены по их сторонам. Не “тоннели”, которые образуют другие деревья, чьи кроны разветвляются вверху, а именно “стены”, поскольку кроны пирамидальных тополей кверху сужаются.

С нетерпением ожидал прибытия во Львов. Кроме того, что он представлял пункт, где должно было определиться начало моей офицерской службы, это был город, который очень хотелось увидеть воочию, прогуляться по его улицам, полюбоваться старинной архитектурой. Ещё до приезда во Львов, ознакомился, насколько позволяли информационные возможности того времени, с его историей, культурными традициями и достопримечательностями и знал, что его исторический центр представлял собой переплетение, своего рода сплав архитектурных традиций Восточной Европы с традициями Италии и Германии. Здесь была возможность, как и в Прибалтике, не выезжая за рубежи Родины, воочию познакомиться с Западом, пусть только в архитектуре. И ещё мне, любителю истории, очень хотелось увидеть Высокий Замок, про который неоднократно слышал в разговорах о Львове. То, что так теперь называлось только место на Замковой горе города, я тогда не знал. Да и возможностей уточнения информации, таких как сейчас, в то время не было. Скоро мне предстояло прибыть во Львов, где и рассчитывал уточнить всё на месте. Однако мысленно не раз представлял себе эту картину: раскинувшийся город с горой, на которой на фоне неба (почему-то бывшего в моих представлениях всегда вечерним) отчетливо вырисовывается силуэт замка, как бы говорящий: “Мне сверху видно всё…” Такая картина складывалась в воображении, очевидно, под влиянием самого названия – Высокий замок. И вот осталось немного времени, чтобы то, что мне грезилось в мечтах, превратилось в реальную картину.

Поезд достиг окрестностей Львова, замелькали и улицы предместья, но всё не было той картины, которую не раз представлял себе мысленно. Передо мной открывалась, частично конечно, панорама города, довольно равнинная если не считать двух возвышенностей, над постройками которого возвышалась какая-то башня. Как оказалось, это была башня, венчавшая центральную часть здания городской ратуши. Разгадку “тайны исчезновения“ Высокого замка временно отложил, поскольку поезд подъезжал к вокзалу и вскоре въехал под один из двух сводов металлически-стеклянного дебаркадера, накрывавшего подъездные пути.

Здание вокзала изнутри и снаружи, особенно когда смотришь на него с привокзальной площади, очень красиво. Но любоваться этой красотой было некогда – шла вторая половина дня субботы – и мне следовало успеть доложить о своём приезде. Да и в командировочном предписании этот день был обозначен как крайний срок прибытия и дальше – понятно – шло уже опоздание, чем, конечно, не хотелось сразу же “отметиться” в округе, где мне предстояло служить.