Текст книги "Какой была древняя Цивилизация до Катастрофы?"

Исследователей не удивляла уже сама осмысленность этой реакции, для них важно было свидетельство памяти гориллы на события. Через три дня после того, как Коко укусила как-то свою воспитательницу, та показала ей синяк на руке и спросила жестами:

– Что ты сделала мне?

– Укус, – ответила Коко.

– Признаешь?

– Жалею укус царапина.

– Почему укус?

– Рассердилась.

– Почему рассердилась?

– Не знаю.

К Коко можно было обращаться и устно, она знает значение около сотни английских слов.

Подобно тому, как в ребенке всегда удивляет появление чего-то, взявшегося неведомо откуда, того, что он не мог перенять у родителей, также удивительно появление этих «незапрограммированных» черт у гориллы. Никто не учил ее составлять новые слова, когда оказывалось, что ей не хватает запаса. Коко стала делать это сама, подобно Уошо, придумавшей «водяную птицу». Коко не знала, как называется странное полосатое существо, которое она увидела в вольере зоопарка. Но сразу сработала ассоциативная связь, и Коко сложила знаки: «белый тигр». Так окрестила она зебру. Коко не знала слова «маска», но увидев ее, она тут же составила «шляпа на глаза».

И уж, конечно, чему никто не учил гориллу, так это ругаться. Невероятно, но судя по всему, какие-то уничижительные, оскорбительные понятия существовали в ее сознании до и помимо человека. Язык жестов позволил ей лишь выразить это. Как-то, когда воспитательница показала Коко плакат, на котором была изображена горилла, та, по каким-то ей одной понятным причинам пришла в негодование.

– Ты птица, – показала она жестами.

– Я не птица, – возразила воспитательница, удивляясь.

– Нет, ты птица, птица, птица, – зачастила Коко.

Как выяснилось потом, в понимании гориллы «птица» была существом низшего порядка. Назвать человека «птицей», очевидно, все равно, что в человеческом понимании обозвать его «собакой».

В другом случае, когда воспитательница отчитывала Коко за разорванную куклу (как оказалось потом, не совсем справедливо), горилла ответила ей прямым ругательством:

– Ты, – показала она на пальцах, – грязный плохой туалет.

Возможно, мысль выражена и не совсем изящно. Но разве большинство из нас в ответ на несправедливость реагировало бы не подобным образом? Наверное, мы произнесли бы другие слова, но только за счет большего их запаса.

Такие признаки, как черты личности, принято считать присущими только человеку. Наблюдения и контакты с приматами, овладевшими неким запасом человеческих «слов», заставляют усомниться в этом. «Кто она, личность или животное?» – спросил репортер, в течение нескольких дней наблюдавший гориллу. Исследователи перевели этот вопрос Коко:

– Кто ты?

– Я отличное животное горилла, – без колебаний ответила Коко.

Известны случаи как бы спонтанного обучения животных и даже птиц отдельным словам и целым фразам.

Недавно «Правда» рассказала о «говорящем» вороне Карлуше. Вместе со своим хозяином Карлуша часто появляется во время зимней рыбалки на водохранилище близ Минска. Птица важно вышагивает от лунки к лунке, комментируя улов: «Ок-кунь», «Ер-рш». Как и многие его собратья, Карлуша обожает яркие, блестящие предметы, и к концу лова у лунки хозяина собирается целая куча пуговиц, ножей, зажигалок. Потерпевших, которые приходят за своими вещами, он встречает фразой: «Ты х-х-то такой?» Всего в вороньем словаре около шестидесяти слов.

До последнего времени вороны, скворцы и попугаи были единственными, кому удавалась имитация человеческой речи. Недавно, однако, к числу их прибавилось еще одно существо – тюлень. Десятилетний тюлень Гувер, чуть ли не с рождения живущий в городском аквариуме Бостона, приветствует посетителей словами «Хау ду ю ду» («Как поживаете?»), произносимыми густым басом. Хотя словарный запас его весьма ограничен, Гувер нередко болтает сам по себе, без приглашения. По мнению этнопсихологов, тюлень этот – первое млекопитающее, успешно воспроизводящее голос человека.

Первое, но не единственное. «Социалистическая индустрия» и некоторые другие советские газеты рассказали о слоне Батыре из карагандинского зоопарка. Как-то утром заведующая секцией парнокопытных Е. Белоусова, проходя мимо клетки слона, услышала вдруг грубый мужской голос: «Попоите Батыра!» Оглянулась – вокруг никого. И снова голос: «Батыр пить». Это говорил сам слон. Он хотел пить.

Способность к коммуникации с человеком во многом зависит от «словарного запаса», от того, насколько сложные символы и какое их число может различать животное. Судя по этому, приматы – далеко не единственные, с кем человек сможет со временем установить диалог. Польский исследователь Дембовский, изучая крыс, обнаружил, что они без особого труда научаются распознавать довольно сложные графические символы. Некоторые из таких символов трудно запомнить даже человеку.

Итак, одни исследователи пытаются овладеть «языком животных», другие – научить самих животных языку.

Познавая язык животных, систему сигналов, которыми они обмениваются, мы приближаемся к пониманию их проблем и круга их ситуаций. Обучая иные существа нашим, человеческим словам, понятиям и знакам, мы приближаем их к пониманию нашего человеческого мира. Человек и животное движутся навстречу друг другу.

Раз, два, три, четыре…

Детей обучают считать. Но никто не учил этому птиц, живущих на воле. Никто не учил этому муравьев. В одном из экспериментов этологи разрезали приманку на три неравные части и расположили их на муравьиной тропе. Обнаружив их, муравей-разведчик тщательно обнюхал кусочки один за другим, и вскоре каждым из кусков занималась своя группа – 25, 44 и 89 муравьев. Числа эти строго соответствовали размерам приманки. Значит ли это, задаются вопросом этологи, что разведчик, вызывая «рабочие команды», исходил из неких количественных или даже арифметических расчетов? Каким образом передается этот сигнал?

Наблюдая за муравьями, можно видеть, как один быстро ощупывает своего сотоварища усиками. «Ощупанный», в свою очередь, проделывает это с другим муравьем, тот – со следующим и т. д. Сверхскоростная фотосъемка позволила увидеть этот процесс более подробно, стало возможным различить отдельные черты муравьиных жестов. Как пишет О. Жемайтис, «выяснились важные обстоятельства пантомимы: все муравьи передавали друг другу один и тот же сигнал, разговаривали между собой на еще не ясном для энтомологов языке»[11]11
  Не исключено, что «муравьиная цивилизация» сложнее и содержательнее, чем мы об этом порой думаем. Как выяснили румынские исследователи, у муравьев есть «воспитатели», которые пестуют маленьких в «яслях» и даже регулярно выводят их погулять из муравейника. Есть «медики» – они ежедневно проводят «профилактический осмотр» обитателей и, если нужно, «госпитализируют» и даже оперируют пациентов – ампутируют поврежденные или больные конечности. Есть даже «кладбища», куда могильщики относят умерших собратьев и зарывают их. Но самое интересное – некоторые виды южноамериканских муравьев делают то, что в применении к человеку мы назвали бы «земледелием». Они заполняют землей большие трещины в стволах деревьев и «засевают» эти плантации. Когда урожай созревает, семена идут в пищу, а соломки – на строительство.


[Закрыть].

Вопрос, подвластен ли представителям животного мира счет, может быть повторен и в отношении птиц. Если у птицы, сидящей на яйцах, вынуть из гнезда одно яйцо, она тут же обнаружит пропажу. Компенсируя потерю, она снесет новое. Если опять вынуть яйцо, все повторится сначала. Неужели птицам доступно понятие числа, хотя бы в самой начальной форме? То, с какой легкостью удается обучить их счету, говорит в пользу этого.

Голубя научили клевать 5 зерен. Не больше и не меньше. Перед ним 3 зерна и куча зерен в стороне. Он склевывает эти 3, подходит к куче, берет из нее 2 (только два!) зерна и вопросительно смотрит на экспериментатора: «Я правильно сделал?»

Обучению счету поддаются даже курицы, которых принято считать эталоном глупости в пернатом мире. Что же касается соек, то они просто изумили исследователей. На стенде расставлены десятки разноцветных коробок. Между ними прохаживается птица, время от времени поднимая длинным клювом то одну крышку, то другую и заглядывая внутрь. Она будет делать так, пока не выполнит задание: из коробок с черными крышками она должна съесть 2 зерна (и ни одним больше!), из зеленых – 3, из красных – 4, из белых – 5 зерен. Перепробовав несколько коробок с черными крышками и найдя в них одно зерно, а потом, наконец, второе, она переходит к зеленым и так вплоть до последних. В другом эксперименте немецкого исследователя А. Келера сойка должна была открыть коробку с тем же числом точек, что и на «предъявленной» ей карточке. При этом размеры и расположение точек разнились весьма значительно. Важно было уловить именно числовое соответствие. В другом случае эту же задачу, но в усложненном варианте решал ворон Якоб. Стрелка на рисунке указывает на ту единственную коробку, которую ворон должен был выбрать. «Такое поведение, – заключает исследователь, – можно объяснить только тем, что птицы действительно умеют считать».

До последнего времени принято было полагать, что птицы способны считать до 7, не больше. Попугай Жако перешел этот птичий предел, научившись считать до 8. Когда загорается 3, 6, 8 лампочек, Жако важно подходит к коробке, в которой насыпаны зерна, и съедает из нее ровно столько зерен, сколько горит лампочек. Но вот лампочки гаснут. Вместо них раздаются подряд несколько звуков флейты. Никто не обучал Жако, не объяснял ему, что должен делать он в этом случае. После секундной паузы он снова подходит к коробке и берет столько зерен, сколько раз прозвучала флейта. Тогда опыт усложняют еще больше. Зерна убирают. Вместо них на стенде коробки с разным числом точек на них. Снова звучит флейта – два раза. Жако ходит между коробок, пока не находит ту, на крышке которой две точки. Как и в предыдущем случае, попугая этому никто не учил. Он «угадал», «догадался», «сообразил сам» – связать два следующих друг за другом звука и две точки, расположенные рядом. По словам Реми Шовена, «такие решения близки к человеческим».

Близки к человеческим и некоторые реакции шимпанзе, связанные со счетом. Обученный счету шимпанзе вынимает из коробки столько соломинок, сколько его попросят, – 4, 2, 3. Но вот, когда у него осталось всего 4 соломинки, экспериментатор просит дать ему 5. После секундного замешательства обезьяна ломает одну соломинку пополам и, торжествуя, протягивает требуемые 5 соломинок.

Как и в опытах с попугаем Жако или другими шимпанзе, Сарой и Уошо, ситуация эта из тех, с которыми они не могли бы встретиться вне контакта с человеком. Контакты эти оставляют свои следы в мире живого. Пусть на уровне отдельных особей, они содействуют их «поумнению».

Спасающие других

Нам все галки, вороны или воробьи кажутся «на одно лицо» (как, возможно, и мы им). Сами же они весьма точно распознают членов своей стаи и друг друга в отдельности. Иногда молодые галки, еще не уразумевшие, как важно в жизни иметь свою стаю и держаться своей стаи, случайно прибиваются к чужим сообществам. Взрослые галки, усмотрев своих в чужой компании, особыми криками тотчас отзывают их обратно. Птицы без особого труда отыскивают своего брачного партнера и детей даже в огромной, двухтысячной стае.

У некоторых животных и птиц, живущих сообществами, встречается феномен, обозначить который скорее всего можно было бы человеческим словом «дружба». «Дружить» может пара птиц, пара животных. Поскольку они – представители одного пола, их предпочтение и интерес друг к другу не носит характера брачного интереса или брачного предпочтения. Так, две «подружившиеся» в неволе гориллы, когда их рассадили в разные клетки, «угощали» одна другую, протягивая друг другу лакомства через прутья клетки. Пара ворон, которые «дружат», при встрече выполняют своего рода приветственный ритуал, сопровождая его определенным набором звуков. Эти звуки они адресуют только друг к другу. Именно эти звуки, которыми они не обращаются ни к какой другой птице, издают вороны, когда хотят подозвать друг друга. Что это, неужели начало индивидуального обозначения, зарождение «имени» или «клички»? Этот же удивительный феномен «индивидуального обозначения» обнаружен у другой птицы семейства вороновых – малабарской сорочьей славки.

Но если эмоциональные привязанности присущи птицам, то тем более они свойственны высшим животным. Об устойчивых «дружеских узах», возникающих, в частности, у шимпанзе, рассказывает Е. Н. Панов.

Трогательную деталь упоминает чешский исследователь Б. Гржимек: шимпанзе, увидев на плакате изображение другого шимпанзе, старается обычно поцеловать своего сородича.

В какой мере животные действительно способны сопереживать, сострадать друг другу? Был поставлен эксперимент на существах, казалось бы, меньше всего предрасположенных к этому чувству.

Группу крыс обучили: чтобы получить пищу, надо нажать на рычаг. Когда они освоили это, опыт был усложнен: нажимая на рычаг, крыса всякий раз причиняла другой крысе сильную физическую боль, она слышала ее писк и видела, как другая корчится от боли.

Едва крысам стала понятна эта связь, как большинство из них тут же перестали нажимать на рычаг. Другая, тоже многочисленная группа, перестала нажимать на рычаг после того только, как сама побывала в положении тех, кому причиняется боль. И лишь небольшая часть продолжала нажимать на рычаг, чтобы получать пищу ценою страданий других. Поведение последних – жестокость исследователи квалифицировали как отклонение от нормы. Нормой же было поведение большинства – крысы готовы были терпеть голод, но не причинять боли собратьям.

Выводы эти получили подтверждение в экспериментах на крысах, проведенных в Институте высшей нервной деятельности АН СССР.

Фактов, свидетельствующих о дружбе животных, об их способности «сострадать» друг другу, слишком много, чтобы исследователи могли их не заметить. Такие поведенческие акты описываются некоторыми из них как «проявления альтруизма». Как констатирует английский исследователь У. Томпсон, «эта способность, требующая высокоразвитого интеллекта и являющаяся одной из особенностей психики человека, может в то же время встречаться, конечно, в значительно менее развитой форме, и у животных».

Об «альтруистическом поведении», наблюдаемом у птиц и зверей, писал и известный советский исследователь член-корреспондент АН СССР Л. В. Крушинский. Подчеркивая внимание и нежность, которыми окружают своих детенышей павианы, он пояснял это следующими словами: «Думаю, не будет сильной натяжкой сказать, что они ощущают то чувство к детенышам, которое можно охарактеризовать словом «любовь».

Множество наблюдений свидетельствуют о том, что животные и птицы с готовностью приходят на помощь друг другу. Вороны и сороки с криком летят выручать своих раненых. Сурки никогда не бросают своих раненых, а, рискуя собой, стараются затащить их в норы. Всегда помогают своим раненым и больным дельфины и обезьяны. Убегая от хищника или охотника, обезьяны несут на себе своих раненых, хотя это увеличивает их собственный риск. Так же поступают в минуту опасности и слоны. Во время бегства они поддерживают с двух сторон раненых и больных, помогая им скрыться.

Безусловно, можно сказать, что здесь действует механизм инстинкта. Сурок не думает: «Вот какой хороший сурок ранен. Спасу-ка я его, чтобы нас, сурков, было много». Как не думаем мы, когда бросаемся спасать человека, хороший ли это человек. А может, он растратчик, браконьер или морально неустойчив? Как и вороны, дельфины или слоны, мы не задаемся таким вопросом. Мы видим представителя нашего вида в беде и бросаемся ему на помощь.

Известны случаи, и их много, когда звери и птицы приходят на помощь существам совершенно иного рода и племени, в том числе человеку. Чайки, например, оказывали помощь даже своим бывшим врагам: они спасали ворон. Дело в том, что воронам тоже нравится ловить рыбу. Единственное, чего не хватает им, это ловкости и профессионализма, которые есть у чаек. Как-то на Волге чайки, носясь над самой водой, ловили рыбу. Одна из ворон попробовала повторить их маневр и с высоты тоже спикировала было на рыбу, но волна захлестнула ее, и ворона стала тонуть. Чайки тут же прекратили свою охоту и бросились ей на помощь. Одна за другой они подныривали под нее, выталкивая птицу из воды. Наконец вороне удалось взлететь.

Другой, подобный же случай: «Рейдовый катер «Измаильский пионер» возвращался в порт. Стоявшие на палубе пассажиры и моряки стали свидетелями необычайного зрелища. Над самой гладью Дуная стремительно пронеслась ворона. Не рассчитав, по-видимому, траекторию своего полета, она ударилась о фальшборт идущего судна и камнем упала в воду. Крылья ее намокли, ворона не могла взлететь.

На крики вороны прилетела стая чаек, которых «сигналы бедствия» не оставили равнодушными. Чайки начали «пикировать», хватая клювами утопающую птицу. Первые их попытки не увенчались успехом. Но вот одна из сильных белокрылых «морячек» изловчилась, схватила ворону клювом и стрелой вылетела с ней на берег». Очевидно, подобные действия не такое уж исключение в мире живого.

В Замбии у одного хозяина жили собака и ворона. Однажды собака пропала. Между тем с вороной происходило что-то странное. Птица стала прожорлива необычайно. Схватив кусок, она улетала с ним, а вернувшись, громким карканьем требовала еще. Хозяину пришло в голову проследить, куда же летает ворона. Он сделал это и нашел свою собаку, которая попала в капкан. Собака была жива и даже весела, особенно при виде хозяина. Рядом сидела ворона и смотрела, как собака ела очередной принесенный ею кусок.

Другой случай. Как-то в Средней Азии на турбазе заприметили, что большой белый пес постоянно выпрашивает хлеб и носит его куда-то по дороге, ведущей в горы. Оказалось, пес носил хлеб на пастбище теленку, с которым подружился.

«Видел, как остался один теленок без матери, – пояснил знавший историю сторож местной турбазы Абдукаримака, – затосковал малыш, а когда покормили хлебом – повеселел. Шарик понял все, и теперь каждый день бегает в соседний кишлак, добывает хлеб маленькому другу».

О собаках, спасающих людей, писалось много. О дельфинах, приходивших на помощь человеку в открытом море, упоминали еще древние. Правда, долгое время к сообщениям этим относились скептически.

Сейчас нам известно, сейчас мы должны признать: да, дельфины спасают людей. Об одном таком случае рассказали многие газеты мира. Каирский инженер Махмуд Вали оказался в открытом море на надувном матраце. Волны и течение уносили его все дальше от берега, и он несомненно погиб бы, не приди ему на помощь дельфины. Почти сутки, несколько десятков километров толкали они матрац к берегу, пока инженер не был наконец спасен. Корреспондент «Известий», побывавший у Махмуда, рассказал этот случай читателям своей газеты.

Корреспондент «Известий» в Эфиопии сообщал о подобном же случае. В нескольких километрах от берега, в открытом море рыбаки заметили человека – он держался на плаву, хотя не подавал никаких признаков жизни. Но самое странное – хотя был отлив и его должно было бы относить в океан, человек двигался к берегу. «Рыбаки, – писал корреспондент, – отчетливо видели: человека кто-то подталкивал к спасительным рифам, до которых было уже рукой подать. Тогда и они поплыли к выступавшим из воды скалам». На берегу, придя в себя, спасенный рассказал, что во время подводной охоты ему стало плохо, он потерял сознание и, наверное, погиб бы, если бы не дельфины, которые пришли на помощь.

Первый случай (с египтянином) произошел в Средиземном море. Другой – у побережья Африки, в Индийском океане. Нечто подобное случилось недавно у берега Австралии. Одиннадцатилетнего Ника Кристидиса штормовая волна смыла с борта большой лодки, на которой он рискнул выйти со своими друзьями в океан. Когда спасатели обнаружили мальчика, они были поражены – вокруг Ника кружило несколько акул, а крупный дельфин, державшийся рядом, не давал им напасть на него. Ник рассказал потом, что дельфин подплыл к нему сразу же, как он упал в воду, и не оставлял его затем ни на секунду.

Все три эпизода произошли в местах, разделенных между собой тысячами километров. Похоже, перед нами некая устойчивая черта в поведении дельфинов – спасать людей, приходить им на помощь. Число таких случаев, считают некоторые, возросло в последнее время, когда охота на дельфинов была запрещена почти повсеместно.

То, что человек не исключен из великого круга участия, радостно и утешительно. Природа, мир живого, породившие нас, не отступились от человека. К страдающему, гибнущему человеку другие существа приходят на помощь так же, как они приходят порою друг к другу.

Исследователь, работавший с шимпанзе, взял стул, чтобы придвинуть его к клетке, и сильно занозил руку. Он стал было пытаться вынуть занозу, когда заметил, что шимпанзе, придвинувшись к самим прутьям, с состраданием наблюдает за его усилиями.

«В следующее мгновение, – рассказывает он, – я сам не мог понять, как это произошло, я протянул ей мою руку, она схватила ее и сунула мой палец в рот. Потом, нажимая ногтем большого пальца, она умело выдавила занозу».

В другом случае, когда исследователь никак не мог заставить шимпанзе слезть с дерева, он притворился, будто ушиб руку. Обезьяна тут же соскочила вниз и принялась сочувственно поглаживать его по руке.

Отдельные случаи эти, будучи рассыпаны в памяти, скоро исчезают и забываются. Собранные воедино, они заставляют о многом задуматься. Что стоит за действиями живых существ, приходящих на помощь друг к другу и человеку? Разум? Инстинкт? Благоговение перед жизнью, о котором писал Альберт Швейцер?