Текст книги "Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко"

Эмсский барьер, или Страшная тайна украинства

Так называемый Эмсский указ тоже представляет собой своеобразную загадку в истории Малороссии. «Страшным барьером, который залег, как нерушимая скала, на дороге украинской жизни» назвал этот «указ» Михаил Грушевский. Подобные характеристики часто можно встретить у «национально сознательных» авторов. «Варварский запрет языка целого народа», «возмутительное гонение на украинское слово», «ошеломляющий удар по украинской культуре» и т. п.

Принято считать, что упомянутым актом царский режим, стремившийся держать украинцев в темноте и невежестве, почти на 30 лет (с 1876-го и аж до революции 1905 года) фактически поставил вне закона украинскую культуру. Разве это не варварство? Разве не возмутительно? Не ошеломляющий удар?

Но так ли все было на самом деле? Нет, не так! Попробую доказать это, опираясь на факты. А также на свидетельства самих деятелей украинского движения. Цитаты из их признаний будут приведены ниже. Чтобы не повторяться в характеристиках, предварительно поясню для читателей, недостаточно хорошо знакомых с историей украинства: упомянутые ниже Михаил Драгоманов, Павел Чубинский, Дмитрий Дорошенко, Павел Житецкий, Сергей Ефремов, Матвей Яворский, Любовь Яновская, Евгений Чикаленко, Николай Лысенко, Юрий Цветковский, Дмитрий Антонович, Иван Франко, Иван Нечуй-Левицкий, Иван Пулюй, Борис Гринченко, Петр Стебницкий, Гнат Хоткевич, Владимир Науменко – все это видные деятели украинского (поначалу называвшегося украинофильским) движения. Некоторые из них были учеными, некоторые писателями, один – композитором, но главное – они занимались политикой, что их всех и объединяло.

Сделав такое замечание, перейду к сути.

Указ, которого не было

Сразу уточню: никакого «Эмсского указа» как законодательного акта не существовало вообще. 30 (18 по старому стилю) мая 1876 года в немецком курортном городке Эмс император Александр II скрепил своей подписью журнал заседаний «Особого совещания для пресечения украинофильской пропаганды». Выводы, к которым пришло Особое совещание, были изложены по пунктам и представляли собой комплекс мер, предлагаемых для «пресечения опасной в государственном отношении деятельности украинофилов».

Так, в пункте 1 предлагалось усилить контроль за ввозом в Российскую империю книг и брошюр на малорусском наречии из-за рубежа (подразумевалась, прежде всего, австрийская провинция Галиция – заграничная малорусская литература издавалась почти исключительно там). Для импорта таковой печатной продукции теперь оказывалось недостаточным одобрения местных цензоров (которых можно было подкупить, обмануть или привлечь на свою сторону). Требовалось разрешение Главного управления по делам печати.

Пункт 2 запрещал печатание и в самой России сочинений на малорусском наречии, кроме исторических памятников (включая сюда произведения народного творчества – песни, сказки, пословицы) и художественной литературы.

Пункт 3 воспрещал «всякие на том же наречии сценические представления, тексты к нотам и публичные чтения (как имеющие в настоящее время характер украинофильских манифестаций)».

Эти три пункта являлись самыми важными. За их выполнение (как и за выполнение двух следующих пунктов) должно было отвечать Министерство внутренних дел. Остальные имели второстепенное значение. Предлагалось, например, поддержать издававшуюся галицкими русинами газету «Слово» как противостоящую украино-фильству (пункт 4). Запретить газету «Киевский телеграф», которую украинофилы, действуя через подставного редактора, превратили в свой печатный орган (пункт 5).

Министерству народного просвещения рекомендовалось очистить библиотеки низших и средних учебных заведений в малороссийских губерниях от книг, запрещаемых пунктом 2 (пункт 7). Обратить внимание на личный состав преподавателей в учебных округах Малороссии и Новороссии, с тем чтобы педагогов, замеченных в крайнем украинофильстве, – нет не уволить, упаси боже, «кровавый царизм» вовсе не жаждал «крови», а всего лишь перевести на службу в великороссийские губернии и на будущее – внимательнее относиться к подбору преподавателей (пункты 8 и 9). Закрыть Юго-Западный отдел Императорского Русского географического общества (ИРГО), поскольку захватившие его в свои руки украинофилы, вопреки уставу отдела, занимались там политической, а не научной деятельностью (пункт 10).

III отделению собственной его императорского величества канцелярии приказывалось немедленно выслать из Малороссии Михаила Драгоманова и Павла Чубин-ского, «как неисправимых и положительно опасных в крае агитаторов» (пункт 11).

Особое совещание предлагало также не допускать в начальных училищах преподавания учебных предметов на малорусском наречии (пункт 6), но император счел эту меру излишней.

На основании первых трех пунктов составили ведомственную инструкцию, разосланную в цензурные комитеты. Оттуда информация пошла дальше, и первоначально не предназначенный для широкой публики документ быстро стал достоянием гласности. Эту-то инструкцию, как правило, и имеют в виду, рассказывая об «Эмсском указе». А иногда под ним понимают весь комплекс мер, выработанный Особым совещанием для пресечения украинофильской пропаганды.

Данный термин вошел в научную литературу и публицистику, стал привычным. Потому будет употребляться он и в этой книге, только в закавыченном виде. Однако читателю стоит помнить сказанное выше: «Эмсский указ» – указом не являлся.

Такова формальная сторона вопроса. Теперь о стороне фактической.

Запрет, которого не было

Как это ни банально, а меры, предложенные Особым совещанием для пресечения украинофильской пропаганды, оказались направлены… именно против украинофильской пропаганды. Ни народного языка (разговорной малорусской речи), ни литературы на этом языке, ни вообще малорусской культуры «Эмсский указ» не запрещал.

Естественной сферой распространения малорусского наречия являлся сельский быт Малороссии. Запретить это наречие здесь не представлялось возможным. Да никто и не пытался. «Эмсский указ» данную сферу не затрагивал.

Точно так же литература на малорусском наречии ограничивалась произведениями народного творчества, поэзией, повестями и рассказами из простонародного быта. Ни на что из перечисленного «варварский запрет» не распространялся.

Запрет налагался на издание научных книг. Но таких книг просто не существовало. И не могло существовать. Словарный запас сельских говоров был слишком беден для написания монографий.

Не существовало и периодических изданий на малорусском наречии (кстати, на великорусском наречии их тоже не имелось). Единственная попытка, сделанная украинофилами в этом направлении, закончилась конфузом в 1862 году (о чем уже шла речь). Повторять эксперимент никто не решался.

Часто у «национально сознательных» украинских авторов можно прочитать, что «Эмсским указом» запрещался украинский театр. Но эти утверждения действительности не соответствуют по очень простой причине: запрещать оказывалось нечего. «До 1876 года постоянного украинского театра не было, а только ставились в разных местах любительские спектакли, – отмечал Дмитрий Дорошенко. – Репертуар был слишком примитивный и ограниченный, и об основании специальной украинской труппы никто, наверное, не думал».

Эти-то любительские спектакли украинофилы додумались использовать для своих политических демонстраций. Что и вызвало их запрещение. Запрещались демонстрации, а не театр. О том же, как это сказалось на становлении малорусского театра, будет сказано ниже.

То же самое можно сказать об издаваемых украинофилами «культурно-просветительных» брошюрах на малорусском наречии. В соответствии с «указом» их нельзя было печатать. Только вот брошюры те выпускались украинофилами не с культурно-просветительской, а исключительно с пропагандистской целью. Следовательно, запрещалась не культурно-просветительная работа, а пропаганда.

А еще «Эмсский указ» запретил подписи на малорусском наречии к нотам. Это правда. Вот только народные музыканты (кобзари, лирники, бандуристы и т. п.) нотами не пользовались. Соответственно, их запрет не касался, народной культуры никак не стеснял.

Справедливости ради следует признать, что сам по себе запрет подписей к нотам являлся, конечно, совершенно бесполезным перегибом. Потому его достаточно быстро отменили. Хотя и данный запрет, и его последующую отмену мало кто заметил.

Так кого же стеснял и преследовал «Эмсский указ»?

Язык, которого не было

А преследовал он тех, кого в общем-то и должны были преследовать власти, обязанные поддерживать порядок в государстве.

Стратегической целью украинофильского движения являлось расчленение России, отрыв Малороссии от Великороссии. Понятно, что совершить подобное возможно было лишь при условии серьезного потрясения государства Российского в случае революции или иностранной интервенции. Собственно, на это украинофилы и рассчитывали, налаживая сотрудничество с российскими революционерами и пытаясь найти поддержку за рубежом.

Однако самих по себе потрясений было, конечно, недостаточно. Ни вторжение Наполеона, ни Крымская война не привели к всплеску сепаратистских настроений. Как не привели к нему путч декабристов, крестьянские волнения начала 1860-х годов или польский мятеж 1863 года.

Чтобы развалить Россию, требовалась долговременная подготовительная работа в разных сферах общественной жизни. Ею и занимались украинофилы. В том числе с помощью «филологических» ухищрений. Они пытались как можно сильнее обособить малорусов от великорусов, посеять рознь между двумя ветвями русского народа. Для чего, помимо прочего, настойчиво трудились над созданием самостоятельного малороссийского (позднее переименованного в украинский) литературного языка.

Трудились не потому, что в этом языке нуждалась малорусская культура. Культурные потребности малорусы (как и великорусы) удовлетворяли с помощью русского литературного языка, являвшегося в Малороссии таким же своим, как и в Великороссии. Но общность литературного языка малорусов и великорусов противоречила политическим планам украинофилов. Что и обусловило их языкотворческие потуги.

Придумывались новые (или заимствовались из иностранных языков) слова. Не потому, что в этих словах существовала потребность, а чтобы вытеснить из малорусской речи слова русские. Сочинялся новый алфавит. Не для того, чтобы лучше выражать на письме звуки речи, а чтобы иметь самостоятельную форму письменности, отличную от той, которой пользуются великорусы. Вся печатная продукция, выпускаемая украинофилами, издавалась прежде всего не с просветительской целью, а чтобы приучить читательскую публику к нововведениям.

По-иному это называлось подрывной деятельностью. Ее и запретил «Эмсский указ».

Повторю еще раз: под запретом оказалась не литература на малорусском наречии. И уж конечно, не само это наречие. Запрещение налагалось на попытки сочинить новый язык. Язык, которого еще не было, но который старательно создавали, руководствуясь политическими (и враждебными России) соображениями.

«Правительство не хочет и не может посягать ни на язык, ни на литературу малорусскую, а восстает только против той розни, какую в последнее время малорусская литература вносит в малорусскую письменность по отношению к Великороссии», – пояснял в связи с «Эмс-ским указом» начальник Главного управления по делам печати Василий Григорьев.

Разумеется, сегодня, в начале XXI века, такая мера может действительно показаться варварской. Но нельзя забывать, что цензурные запреты и ограничения, которые в современном цивилизованном обществе воспринимаются как покушение на основные права и свободы, во второй половине века XIX считались вполне в порядке вещей. И не только в России, а и в большинстве других европейских государств.

Были основания у тогдашних властей для указанного запрета? Да, были. На сей счет имеются весьма компетентные свидетельства участников украинского движения. Не кто иной, как Михаил Грушевский, в мемуарах отмечал, что замыслы украинофилов (а они, напомню, сводились к расчленению России) были «разбиты и спутаны зловещим указом 1876 года».

Павел Житецкий позднее признавал, что как раз в середине 1870-х годов украинофилы сомкнулись с социалистами, готовившими социальный переворот. И те и другие стремились к разрушению России. Уже в XX веке Матвей Яворский констатировал, что революционеры составили «проект использования украинских этнографично-культурнических форм для революционной деятельности». По словам Яворского, при содействии украинофилов «этот проект имел все данные на свою реализацию».

Тот же Яворский отмечал, что инициатор созыва Особого совещания для противодействия украинофильской пропаганде Михаил Юзефович подозревал украинофилов в стремлении настроить малорусов против Российского государства путем извращенной подачи русской истории (метод, и сегодня энергично применяемый на Украине). В этом, соглашался Яворский, «Юзефович не ошибался».

Думается, весьма показателен и перенос в 1870-х годах центра украинофильского движения в австрийскую Галицию. Спустя десятилетия украинские деятели тужились пояснить сей перенос именно «Эмсским указом». Дескать, «варварский запрет» не оставил им иного выбора. Между тем перенос был задуман и начал осуществляться еще в первой половине 1870-х годов. То есть в то время, когда, даже по признанию «национально сознательных» украинских исследователей, обстановка в России «была относительно благоприятной для украинской литературы и вообще для культурной жизни».

Михаил Драгоманов свидетельствовал, что цензура в тот период была настроена по отношению к украинофилам весьма лояльно, дозволяла к печати иногда даже «откровенную нелегальщину».

Зачем же понадобилось переносить центр деятельности за границу?

Все объяснялось просто. Каким бы мягким ни являлся режим императора Александра II, откровенно разрушительной деятельности он дозволить не мог. Украинофилы же, стоит подчеркнуть это вновь, стремились к разрушению России. Покушались на ее территориальную целостность. «Мы сепаратисты с деда-прадеда», – откровенничал в узком кругу Павел Житецкий.

Очевидно, что с точки зрения соблюдения государственных интересов «Эмсский указ» был оправдан. По понятным причинам он вызывал недовольство в украинофильских кругах. Но ни малороссийским образованным обществом, ни широкими народными массами это недовольство поддержано не было.

«Я не припоминаю себе, чтоб кто-нибудь говорил про какое-то ошеломление от этого удара», – вспоминал Михаил Грушевский. И комментировал: «Люди редко оценивают или даже чувствуют правильно то, что происходит перед ними».

«Отсутствие хоть какого-то протеста против указа 1876 года, которым запрещено было украинское слово, доказывало полное бессилие украинской интеллигенции и полную темноту народа», – делал вывод другой мемуарист, также выдающийся деятель украинского движения Евгений Чикаленко.

«Запрет украинской умственной жизни во всех сферах деятельности не исторг из интеллигенции украинской даже упрека, ропота: будто так и должно случиться», – негодовал Николай Лысенко в письме к Михаилу Драго-манову.

«О запрете народ, собственно, теперь и не думает и даже мало его чувствует, – сообщал тому же адресату Юрий Цветковский. – Народ еще не дошел до того самосознания, в силу которого он мог бы чувствовать всю тяжесть вышедшего указа».

В сущности, все эти жалобы на «темный», «равнодушный», «недостаточно сознательный» и «неправильно чувствовавший» народ свидетельствовали лишь о том, что сами украинофилы, выражаясь словами Владимира Ленина (сказанными, правда, по другому поводу), были страшно далеки от народа. То, что воспринималось политиканствующими русоненавистниками как «удар», «запрет», «тяжесть», вовсе не являлось таковым для подавляющего большинства населения.

Барьер, которого не было

«Страшный барьер на дороге украинской жизни», о котором разглагольствовал Михаил Грушевский, существовал исключительно в воображении его и его соратников. Чтоб убедиться в этом, достаточно рассмотреть, как реализовывались основные положения «Эмсского указа».

Начнем с пункта 3, о театре. В стране, где более трех четвертей населения являлись неграмотными (а Россия, как и многие другие европейские страны, была тогда таковой), театральные представления пользовались большей популярностью, чем книги.

«Запрет украинских спектаклей указом 1876 года долго оставаться в силе не мог. Фактически он даже не был воплощен в жизнь», – писал Дмитрий Антонович.

Пьесы на малорусском наречии продолжали ставиться на сцене. Только надзор за театральными представлениями со стороны местной администрации усилился, отчего оказалось невозможным устраивать после спектаклей политические манифестации. В 1880 году формальный запрет был смягчен, а спустя год и вовсе отменен.

Правда, не разрешалось ставить спектакли, где в роли говоривших на малорусском наречии выводились представители высшего общества. Репертуар малорусских театров ограничивался пьесами на темы из простонародной жизни. Но практического значения это ограничение не имело.

Как отмечал Дмитрий Антонович, «разрешение исключительно простонародных тем, ограничение сюжетов пьес рамками сельской жизни не только в действительности не стесняли украинских актеров и драматургов, а даже соответствовали направлению их деятельности».

Безусловно, ограничение мешало планам украинофилов, собиравшихся напихать в речь театральных персонажей массу новых слов, чтобы приучать к таким словам публику. Но при чем же здесь искусство театра?

«Пьеса из интеллигентской жизни на украинском языке и просто интеллигенты в европейской одежде, которые заговорили бы на сцене по-украински, вызвали бы смех у зрителей, – замечал все тот же Дмитрий Антонович. – …Сама недоразвитость украинского языка препятствовала тогда интеллигентскому сюжету».

Театровед делал вывод, что «украинский театр вошел в период своего существования, который является периодом бытового театра, не из-за принуждения жестокого, бессмысленного указа, а по совокупности причин, обусловивших развитие украинского театра. В Галиции не было указа 1876 года, галицкому театру никто не ставил ограничений для развития, и галицкий театр действительно не стал бытовым, и галицкий театр не проявил таких талантов ни на поле драматургии, ни на поле актерского дела, и не сыграл в Галиции такой роли, как бытовой театр, основанный Кропивницким для Украины российской».

К этому можно добавить свидетельство Евгения Чи-каленко. Он с гордостью заявлял, что в 1880-х – первой половине 1890-х годов «развился блестяще украинский театр». Возможно ли было сие блестящее развитие в условиях «тяжкого гнета», на который не переставали жаловаться украинофилы? Вопрос явно риторический.

В то время малорусские театральные труппы Марка Кропивницкого, Михаила Старицкого и др. с огромным успехом гастролировали не только в губерниях с преимущественно малорусским населением, а и в других регионах Российской империи. В том числе и в столице, где к их услугам, помимо прочего, была предоставлена сцена Мариинского императорского театра. «Это был первый случай в истории императорского театра, чтобы провинциальная труппа удостоилась играть в нем», – не без удовольствия вспоминал позднее известный украинский актер Николай Садовский.

Дважды малорусские представления посещал император Александр III вместе с семьей. После одного из спектаклей актеров пригласили в царскую ложу, где государь лично поблагодарил их за прекрасную игру, назвав «желанными гостями» в Петербурге.

Газеты были переполнены хвалебными рецензиями, спектакли давали полный сбор. О каком угнетении может идти речь?

Другое дело, что блестящие успехи объяснялись не только (и, пожалуй, не столько) гениальностью актеров и драматургов, сколько новизной восприятия публики. В Петербурге, Москве, других великороссийских городах малорусские труппы являлись чем-то экзотическим. Когда к ним попривыкли, популярность пошла на спад. Но не «Эмсский указ» тому виной.

Точно так же, как 3-й пункт «Эмсского указа», весьма недолго оставался в силе пункт 2, ограничивавший книгопечатание. Уже в начале 1880-х годов вновь начинают печататься брошюры на малорусском наречии. И надо сказать, теперь не все они преследовали пропагандистские цели.

В вышедшей в свет в 1884 году монографии Николая Петрова «Очерки истории украинской литературы ХIХ столетия» (как видим, украинская литература не только не запрещалась, а даже изучалась, выходили книги по ее истории) отмечалось, что в 1881–1883 годах «издан был целый ряд переводных и оригинальных малорусских брошюр, сообщающих популярные сведения о небе и земле, земных силах, почве, воздухе, земледелии, громе и молнии, зверях, насекомых, болезнях, мировых судах, воинских повинностях, дифтерии, земле и людях в России и проч.».

Перечень приводимой Петровым малорусской литературы начала 1880-х годов дополнил Сергей Ефремов. Он отмечал, что в тот период появляются в печати уже и учебники, и некое подобие («суррогат») периодических изданий.

Любовь Яновская в написанной уже после революции автобиографии вспоминала, что, приехав в 1883 году в Киев, «увидела на витринах множество украинских книжек». Вот вам и «варварский запрет украинского слова»!

Для полноты картины стоит добавить, что еще в 1880 году по указу Александра II Императорская Академия наук установила специальную премию для составителей словаря малорусского наречия, стимулируя таким образом деятельность малорусских лексикографов. Варварство, не правда ли?

В 1890-х годах в Российской империи уже функционировало четыре издательства, специализирующиеся именно на печатании книг на малорусском наречии. А помимо них такие книги выпускали и другие издательства.

В начале 1900-х годов малорусское книгоиздание расширяется еще больше. Дошло до того, что соответствующую литературу совершенно легально печатали в типографии штаба Особого корпуса жандармов.

«Украинских книжек выходит у нас много», – сообщал в январе 1903 года Иван Нечуй-Левицкий Ивану Пулюю, особо отмечая, что кроме художественной литературы по-украински издается «множество популярных книжечек» (научно-популярных брошюр).

Некоторые брошюры по сельскому хозяйству, напечатанные на малорусском наречии, взялось распространять Министерство земледелия Российской империи. Все было логично: малорусские сельскохозяйственные брошюры действительно приносили пользу, ибо многие термины в этой отрасли (названия растений и т. п.) в разных регионах отличались друг от друга. И рассчитаны такие брошюры были сугубо на крестьян, касались сельского быта. Употребление местных наречий тут оказывалось вполне уместно.

Неизбежно приходится сделать вывод: преследование малорусского (украинского) книгопечатания в Российской империи конкретно из-за того, что оно малорусское (украинское), – это русофобский миф и не более.

Миф, который, кстати сказать, сами украинофилы поневоле и опровергали. Так, Дмитрий Дорошенко, составивший библиографический указатель произведений «народной украинской литературы» за 1894–1904 годы, вынужден был констатировать, что в указанный период «вышло довольно значительное количество украинских книг».

Это, конечно, не значит, что малорусские писатели не сталкивались со своеволием цензоров, что порой имели место ненужные строгости и запреты. Но с теми же трудностями сталкивались и авторы, пишущие на русском литературном языке.

Тут, между прочим, стоит сослаться на Бориса Гринченко. В одном из частных писем он жаловался, что цензура не пропускает в печать написанное им по-украински произведение об Иване Котляревском. Но далее из того же письма следует, что та же цензура запрещала то же произведение и переведенное на русский. Очевидно, что причиной запрета являлось содержание, а не язык. И что любопытно, в конце концов автору удалось добиться цензурного позволения. Произведение вышло в свет, и именно в украиноязычном варианте.

У «национально сознательных» авторов часто можно прочесть, будто бы российская цензура намеренно пропускала в печать «всякий мотлох» и запрещала действительно талантливые произведения. Мол, таким способом царизм компрометировал украинскую литературу. В связи с этим необходимо заметить: в период формального действия «Эмсского указа» в России с разрешения цензуры печатались произведения Тараса Шевченко, Ивана Франко, Марко Вовчок, Панаса Мирного и многих других писателей, признаваемых сегодня классиками украинской литературы. Если кто-то считает их произведения мотлохом, то вряд ли стоит вступать в полемику – о вкусах, как известно, не спорят. Однако других классиков украинская литература того времени не знает.

Теперь о пункте 1 «указа». И он тоже быстро утратил силу. Главное управление по делам печати вовсе не свирепствовало и щедро давало разрешения на ввоз литературы из-за границы. Мало того, в России можно было свободно выписывать из Галиции газеты и журналы украинофильской направленности. Если же впоследствии распространение некоторых периодических изданий все же запрещалось, то по причине ярко выраженной антироссийской позиции, занимавшейся этими изданиями, а уж никак не из-за языка.

Итак, довольно строгий на первый взгляд «указ» оказался не таким уж строгим. Большинство его положений перестали действовать задолго до того, как сами власти в 1904 году (то есть еще до революции 1905 года) собрались официально его отменить.

Почему так? Думается, довольно верное объяснение этому дал Иван Франко. Он подчеркивал, что «тот указ не был законом в полном значении этого слова», а всего лишь «распоряжением, порожденным минутной потребностью». Ситуация изменилась, минутная потребность исчезла, а вслед за тем потеряло актуальность и соблюдение «указа».

Но отчего же тогда украинофилы так громко жаловались на него?

Страшная тайна украинства

Как и в случае с «Валуевским циркуляром», ларчик открывался просто. Жалобами на притеснения деятели украинского движения прикрывали собственное ничтожество.

Как только вопрос об официальной отмене «Эмсско-го указа» встал в повестку дня правительства, в украинских кругах началась паника. «Мы дрожали, что вот-вот рухнет закон 1876 года… и мы сгорим от стыда за свою никчемность», – признавался Петр Стебницкий.

«Запрещение украинского слова в любую минуту готово пасть – и в каком свете покажет себя наша Украина? – высказывал озабоченность Михаил Грушевский. – До сих пор все списывалось на запреты: мол, имели бы украинцы и то, и то, если бы не запрещали. Непредубежденные люди готовы сейчас верить, что украинцев в их стремлении к своей национальной культурной работе сдерживают только препятствия со стороны российского правительства, что убрать те препятствия со стороны российского правительства – и сразу вспыхнет работа тех скрытых национальных сил, широко разовьется украинская культура. А если в действительности не вспыхнет, а начнет тлеть и шипеть, как мокрое горит?»

Предчувствия не обманули «национально сознательных» деятелей. Указ отменили, но.

«Какой чрезвычайно маленький процент подписчиков и читателей среди тридцатимиллионного украинского населения находят первые украинские газеты и журналы, – в отчаянии писал Грушевский. – Ни один не может покрыть даже минимальных расходов издания! Какой незначительный процент выпадает на украинскую книжку в общей сумме того, что вращается на украинской территории! Как слабо проявляет себя украинская стихия в жизни! Чем заявила о себе раскрепощенная украинская литература? Чем проявили себя те украинские ученые, которые, мол, по-украински не писали потому, что им это запрещают?»

«Цензура… Реакция… Брехня! Это лишь «отвод глаз», прикрывание чужой виной собственной никчемности!» – не сдерживал эмоций Гнат Хоткевич.

«Раньше казалось, что вот если бы разрешили печатать украинские книжки на таких же цензурных условиях, как и московские, то немедленно и появятся сотни всяческих изданий, и наша литература – особенно народная – расцветет. Но не так оно случилось, как думалось», – выражался более деликатно Дмитрий Дорошенко.

«Правду Науменко говорил, что отмена закона 1876 года еще больше откроет нашу никчемность, будет нашим банкротством», – констатировал Евгений Чикаленко.

В самом деле, формальная отмена «Эмсского указа» выявила страшную тайну украинства: оно целиком базировалось на лжи. Ни идеи, пропагандируемые украинскими деятелями, ни сочиненный ими украинский литературный язык народом не воспринимались. Это невосприятие было потом продемонстрировано еще не раз. Насадить в Малороссии «украинское национальное сознание» со всеми его атрибутами удалось только большевикам. Но об этом пойдет речь позднее.