Текст книги "Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев"

На место Веры мы взяли Алину, русскую из США, ей было 35 лет. Она свободно владела двумя языками, была восприемницей двух культур. Прекрасно образованная, она вернулась на родину после развода с, как сама говорила, «русским уродом из Америки». А ее бывший привез себе из Твери молодую и свежую двадцатилетнюю девушку фотомодельной внешности.

Я представлял себе «бизнес-ориентированную» англосаксонку, с которой будет приятно работать. Алина оказалась немного другой, она особенно нуждалась в подругах, и ее личная жизнь стала главной темой разговоров в офисе. Конечно, Алина работала более или менее правильно и относилась к своим обязанностям по-европейски, но для нее офис стал основной частью жизни, и снова личное и профессиональное оказались тщательно перемешаны.

На протяжении года нашей совместной работы Алина тратила примерно 15 % рабочего дня на телефонные разговоры с мамой. Я не понимаю этой привычки русских матерей названивать своим дочерям по тридцать-сорок раз на дню и давить на них, не считаясь ни с их личной, ни с профессиональной жизнью.

Еще одной проблемой была неспособность Алины выполнять рабочие задания сразу. Это тоже удивило меня в России: люди не умеют решать задачи немедленно и выдерживать стресс. Любая просьба что-то сделать немедленно озадачивала и смущала моих коллег. Конечно, эти три «курочки» на зарплате европейского уровня не были всеми моими русскими коллегами. Я нанимал в эту компанию и других сотрудников, иногда это были русские из-за границы, и работали они получше Веры, Даши и Алины – но эти особенности поведения я видел и у них, и у работников компаний наших клиентов. Об этом же говорили и мои приятели и клиенты-европейцы.

Так что можно говорить о форме «глубокого чувства одиночества» иностранного менеджера в России, сталкивающегося с командой, которой часто очень трудно управлять, в которой все работают по своему графику и смешивают личные проблемы с рабочими.

Западные менеджеры слишком часто считают, что работа интересует молодых москвичей меньше всего. В конце концов, зачем стесняться и особенно увлекаться работой? – считают русские. Москва переживает феноменальный экономический рост; если работа не нравится, ее можно легко поменять. Для многих менеджеров среднего звена работа – это нечто неинтересное, а офис – лишь место, куда нужно приходить в десять часов утра, не особенно включаясь в жизнь компании. Легко менять место работы даже при небольшом опыте, когда уровень безработицы в столице близок к 1 %, что позволяет устроиться в течение нескольких дней.

Москва, вероятно, одно из немногих мест в мире, где финансовый директор, желающий получать девять тысяч долларов в месяц, отклоняет предложение крупной компании, обещающей платить восемь с половиной. Я сам сталкивался с такими ситуациями. Я также видел русских кандидатов на должность менеджера по продажам крупной структуры, которые настаивали на служебном автомобиле представительского класса. Во Франции рынок труда совершенно другой. В июне 2012 года официально уровень безработицы во Франции составил 12 % против 6 % в России. Во Франции человек, меняющий работу, ищет новую примерно год.

Есть и другие существенные различия, в частности, в производительности труда. Во Франции на своем предыдущем месте я руководил семью людьми в течение четырех лет. Работая в этом небольшом французском филиале крупной итальянской промышленной группы, я всегда был загружен делами. У меня не было времени, чтобы поговорить по телефону с Евгенией. Кофе-брейк (эквивалент чая в России) строго регулировался: пять минут перерыва в 10:30, еще пять – в 15.45. Мы работали в стрессе, двенадцать человек на пятнадцати или шестнадцати позициях. В России часто десять человек занимают семь или восемь фактических позиций. Другое принципиальное отличие в том, что во Франции кодекс поведения на работе ясный и он соблюдается всеми. Работник многим обязан своей компании и поэтому должен все делать для нее. В любом случае, даже если он этого не хочет, давление высокого уровня безработицы заставляет его молча исполнять требуемое. Но никто ни в коем случае не переносит свои рабочие дела в дом, а домашние – на работу. И в любом случае – я настаиваю на этом – не может и не должно быть никакой путаницы между домом и работой. Во Франции личная и профессиональная сферы действительно разделены.

В конце концов, это, вероятно, единственный способ заставить сотрудника восемь или десять часов подряд эффективно работать, поддерживать компанию и зарабатывать для нее деньги.

Мой день во Франции начинался так: я вставал в 6:00, приезжал на работу около 7:30 и уходил около 18:30 или 19 часов, приезжал домой около восьми вечера. Я никогда не позволил бы сотруднику, пришедшему на работу утром, зевая, говорить «хочу спать»; мои московские коллеги повторяют это почти каждое утро. Никогда работник во Франции не будет заканчивать работу небрежно в таких хороших условиях, как наш московский бизнес-центр.

Однажды, когда не было генерального директора, я вернулся в офис и застал Дашу и Веру дремлющими в креслах. Я, иностранец, возвращался со встречи с клиентами на метро зимой, а они спали в офисе! Как говорят в таких случаях, «я развел руками», когда перед моим ошеломленным взглядом Вера сделала вид, что ничего особенного не произошло. Я чувствовал, что она хочет продолжить дремать, и, вероятно, этим она и занималась бы до конца рабочего дня, если бы я не прервал ее.

Я думаю, что небольшим компаниям в России нелегко заработать деньги, и правильная организация рабочего процесса облегчила бы дело. В марте 2012 года мне нужен был человек, который в конкретные сроки и за нормальные деньги сделает веб-сайт. Я нашел одну компанию в бизнес-центре возле своего дома. Мой первый собеседник заверил меня, что это их работа и что они могут сделать это без проблем, бюджет их устраивает и мне не нужно больше ни о чем беспокоиться. Мы договорились, что я отправлю ему макет с техническим заданием в тот же вечер, а он вышлет мне портфолио фирмы и назовет точную стоимость работы. Я свое обещание выполнил вечером четверга, но ни в пятницу, ни в понедельник, ни во вторник не получил ответа. В среду я позвонил этому человеку – а он ответил, что не получал моего письма. Я сверил с ним адреса электронной почты, получил еще один, резервный, и попросил этого человека прислать подтверждение о прочтении письма. Тем же вечером снова отправил письмо, уже по двум адресам, и в пятницу (то есть через неделю после оговоренного срока) не получив ответа, позвонил снова. Человек ответил, что получил мое письмо и да, собирается написать мне. Я напомнил ему о важности сроков. В понедельник поздним утром я получил письмо с запросом моих реквизитов для составления счета-фактуры. Я ответил, задав те же вопросы, что и в предыдущих двух письмах: мне нужно было портфолио, окончательная цена, хостинг и подобные вещи. Мне казалось, что уж теперь-то этот человек действительно ответит сразу! Еще через неделю, в среду, я снова позвонил и спросил, насколько серьезен мой собеседник и собирается ли он заработать тысячу долларов за создание простого сайта. Человек ответил, что выслал мне все материалы, попросил подтвердить мой адрес электронной почты (тот самый, с которого он уже получил письмо на прошлой неделе!), сказал, что заново отправит все материалы… И да, отправил. Тот самый первый э-мейл с запросом моих реквизитов и без ответов на мои вопросы. Только стоимость работы там была указана уже выше. Конечно, я решил, что не буду сотрудничать с фирмой, представляемой этим человеком, но еще раз отправил ему письмо с вопросами. Ответа нет до сих пор.

Как такое стало возможным? Я уверен, что этому человеку нужны были деньги. Я также верю, что он был способен сделать сайт. Но оказалось, что он не в состоянии вести дела, договариваться с клиентом и действовать быстро.

Соседний офис, компания «Терминус» – своего рода холдинг индивидуальных предпринимателей: несколько молодых бизнесменов, каждый со своим делом, взяли помещение в общую аренду. Я хотел сделать визитные карточки – моих знаний хватило, чтобы подготовить оригинал-макет, оставалось только напечатать. Когда я пришел с этим вопросом в «Терминус», консультант показал мне различные виды бумаг. Рядом с нами стоял пустой стол с двумя стульями для посетителей, но консультант предпочел показать мне все по-быстрому, перед входом, что мешало другим клиентам входить. Когда я выбрал бумагу, дизайнер захотел проверить мой макет.

– Логотип в нижней части визитки должен быть на миллиметр левее, – сказал он.

– Хорошо, так подвиньте его.

– Нет, это должны делать вы сами, – сказал дизайнер, вытаскивая флешку.

Я вернулся домой разочарованный, быстро поправил файл и отправил электронной почтой. Какая бессмысленная трата времени!

Два дня спустя я позвонил в «Терминус» и узнал, что мои визитки еще даже не начали печатать.

– У вас логотип не там, где нужно, мы вам все откорректируем всего за 100 рублей, – сказал мне тот же дизайнер.

Я не выдержал и закричал на него; какое-то время я выплескивал свое раздражение, наконец дизайнер сказал мне, что все в порядке и что визитки будут готовы завтра.

Получая свои визитки, я столкнулся с еще одним примером неорганизованности рабочего процесса. Представьте себе комнату в десять квадратных метров с пятью сотрудниками и пятью компьютерами. Нам нужно было распечатать счет-фактуру; для этого одному из сотрудников требовалось встать со стула и перейти в другую часть кабинета, переступая практически через чей-то стол, открыть ящик, взять оттуда бумагу и положить в лоток принтера. Да, только один лист, я не знаю, почему. Пока мой менеджер шел на свое место, один из его коллег отправил на печать свой документ и использовал этот лист. Мой менеджер встал, вновь перешагнул через чей-то стол и в этот раз положил в лоток принтера целых два листа. Счет распечатался, но на нем не хватало одного элемента, и пришлось его перепечатать. На этот раз принтер зажевал бумагу. Менеджер встал в третий раз и вставил лист бумаги уже в другой принтер, не сетевой, а подключенный непосредственно к его компьютеру. Счет успешно распечатали, менеджер подписал его и протянул коллеге справа, который должен был поставить печать. Я понимаю, что в России генеральный директор жаждет делегировать все, что только может, различным менеджерам, но все же между нами говоря… Маленький блондин схватил счет, хотел было поставить печать, но там не было чернил. Теперь уже он должен был пройти в дальний конец кабинета, переступая снова через чей-то стол, чтобы найти вторую печать. Когда это было сделано, он схватил степлер и попытался прикрепить чек к счету, но скобок не оказалось. Блондин открыл два ящика своего стола, порылся в бардаке, который там царил, но искомого не нашел и позвонил кому-то с требованием скобок для степлера. Через несколько секунд появился высокий блондин – дизайнер, и теперь уже он прошел в глубь кабинета, открыл другой ящик, достал оттуда открытую коробку со скобами и передал их маленькому блондину, который накормил степлер. Щелк – и распечатанный счет с прикрепленным чеком у меня в руках? Не тут-то было! Маленький блондин сунул бумагу бухгалтеру, а та встала, чтобы собрать все документы и мои визитки, и передать мне. Думаю, что мой взгляд был достаточно красноречивым, однако я взял визитки и поблагодарил.

– Пожалуйста, ждем вас снова, – сказал руководитель бюро.

Вышел я от них совершенно вымотанный неорганизованностью и потерей времени (почти 35 минут на то, чтобы просто забрать визитки!). Этим молодым парням всем было около тридцати лет, в своих хорошо сшитых костюмах они походили на западных менеджеров, но отличались главным: неумением работать.

В тот же вечер я рассказал соседке Еве о дезорганизации этой компании и полном отсутствии логики обустройства рабочих мест, а также о веб-мастере, к которому клиент пришел с тысячей долларов в руке и с нею же и ушел через две недели.

– Да, здесь так бывает, – скала Ева.

– И вас это устраивает?!

– Не знаю. Мы привыкли.

Должен признать, что меня шокировал ее ответ. Это нормально, что компании, чья единственная функция зарабатывать деньги, не делает этого?

Еще одна из моих соседок сказала, что она понимает и разделяет мои чувства – у нее тоже опускаются руки в таких ситуациях, и именно поэтому она всерьез хочет уехать из России.

– Вот почему я пошла на Болотную: показать, что я недовольна поведением государства, ну и, конечно, действиями некоторых своих сограждан.

Эти две небольшие фирмы в моем районе абсолютно неконкурентоспособны. Чем вообще они живут, чем зарабатывают, за счет чего существуют?.. Управлять небольшой компанией не означает носить хороший костюм и ездить на большой черной машине. Это означает каждый день биться на общем рынке, держать свою лодку на плаву и пытаться выжить. Я не думаю, что Россия может сейчас быть серьезным игроком на постоянно расширяющемся мировом рынке, где с каждым днем все больше конкурентов. Мне кажется, что вряд ли возможно достичь эффективной и продуктивной работы, проводя 15 % рабочего времени в личных телефонных разговорах, а еще 15 % – в за чаепитием. Мне кажется, что трудно продавить конкурентов тем, когда вручение готового заказа клиенту занимает тридцать пять минут и требует трех человек. В этом смысле вступление в ВТО может сыграть злую шутку с русскими компаниями; и если вы спросите меня – то я все больше и больше против. Во всяком случае, наши русские друзья из компании «Терминус» не смогут конкурировать с подобными же американскими или китайскими фирмами, действительно умеющими работать.

Евгения сказала мне на это:

– Теперь представь себе компанию с генеральным директором «Терминуса», веб-мастером в роли его заместителя и с сотрудниками типа Веры и Даши. Теперь ты понимаешь, почему в успешных русских компаниях управляющие кричат на своих сотрудников? Они работают на терроре и насилии, потому что обычного русского нужно заставлять работать.

– Но ведь Советский Союз улетел в космос раньше всех! Железные дороги, не имеющие аналога в мире, были построены силой рук в районах, непригодных для большинства стран мира! Как это получилось? Люди, которые строили БАМ, утром зевали и говорили, что хотят спать?

– Не знаю, – вдохнула моя невеста. – Может, они работали за идею, за что-то большое, что в принципе соединяло, организовало и мотивировало их. Но мне кажется, что в основном у них не было выбора: их вынуждало руководство страны.

Офисные работники в Москве совершенно оторваны от реальности жизни, они просто парят в облаках. Для многих молодых россиян «открыть фирму» автоматически означает «сразу получать много денег», а не «очень много работать с ничтожной поначалу прибылью».

В 2012 году государство спонсировало (то есть использовало деньги налогоплательщиков) амбициозную образовательную программу. Русские студенты, дескать, должны обучаться за рубежом в самых престижных университетах мира, чтобы вернуться работать в Россию и привезти с собой заграничные дипломы и методы. Обозреватели всячески подчеркивали то, что именно этим способом Петр Первый модернизировал страну в конце XVII – начале XVIII века.

Мне это кажется не вполне правильным. Россия является страной с, возможно, наиболее талантливыми людьми в мире и с огромным интеллектуальным потенциалом. Я не уверен, что русские должны учиться работать, как китайцы, или подражать западному образцу. Я считаю, что новые идеи могут прорастать и в России. Я чувствую, что русские принципиально не согласны с западной либеральной системой. Мне кажется, что России необходимо разработать собственную модель, адаптированную к своей территории, своей культуре и особенно к своему народу. Модель, которая не приведет страну в катастрофическую экономическую ситуацию.

Однажды в Карелии

Во время моего первого приезда в Россию Евгения поступила стратегически очень правильно: она показала мне не только Москву. Мы пробыли несколько дней в столице, а потом отправились в Карелию и в Брянск к родственникам моей невесты.

Мне очень хотелось увидеть небольшой город на севере России. Во Франции, когда мы думаем о небольших городах России, то представляем себе кварталы с многоэтажными серыми грязными зданиями и людей, которые пытаются убежать оттуда. Россия за пределами Москвы – бедная страна, и мы представляем себе маленькие города как места, где нет никакого шарма, никакой жизни и откуда все хотят уехать. Небольшой русский город для француза – это «место, откуда молодые женщины уезжают в Москву, находят себе иностранного мужа и бегут на Запад». Тем не менее я с нетерпением ждал встречи с Петрозаводском.

Карелия меня очаровала. В Петрозаводске я увидел, какие замечательные люди живут в маленьких городах и как прекрасна дикая природа.

Моя первая поездка в Карелию была моим первым долгим ночным путешествием в русском поезде. Я всегда ненавидел поезда, пользовался ими на небольших расстояниях, любовался пейзажами из окон – но идея спать в вагоне, провести там 16 часов меня поначалу не обрадовала. Но русский поезд оказался совсем не таким, как французский.

Во Франции есть TGV, поезд, который едет со скоростью 260 км/ч в среднем и связывает крупные города; на нем можно доехать от Парижа до Средиземного моря за три часа. Но есть и медленные региональные поезда, и пригородные, в регионе Парижа. Там часто грабят – и в вагонах, и на станциях. В некоторых поездах контролеры работают по трое, опасаясь нападения; проверка билетов стала во Франции опасной профессией. Когда на контролера нападают, начинается забастовка машинистов, расписание ломается, поезда опаздывают… В Париже самая худшая репутация – у Северного вокзала; особенно он опасен ночью. Но на перроне вокзала в Москве парижанин сразу же понимает, что прибыл на другую планету. На перроне проводница проверяет билеты и паспорта; беспорядка нет. В вагоне нас торжественно встречает титан, на полу есть специальный коврик для поддержания чистоты. Кроме того, я был очень удивлен настоящими полицейскими в поезде и наличием только женских купе. Вот это цивилизованность!

Евгения выбрала экономичный вариант – плацкарт, возможно, чтобы познакомить меня с «реальной Россией». Мы оказались в вагоне, в котором ехали и молодые люди тридцати-сорока лет, «порыбачить и расслабиться», и семьи, которые уезжали из Москвы, предположительно, на каникулы. После того как мы расположились, я быстро понял, что за мной, иностранцем, наблюдают наши соседи, пытаясь понять, зачем безрассудная молодая женщина везет своего Чебурашку-француза в Карелию, да еще и в плацкарте.

Я не думал, что смогу пообщаться с другими пассажирами, так как мой уровень русского был близок к абсолютному нулю. Я хотел часами смотреть в окно поезда на русские деревни и наконец увидеть Россию изнутри. Когда поезд тронулся, Евгения рассказала о том, что принято в вагоне: сначала, когда проводница уберет в проходе, нужно надеть тапочки, потом переодеться в пижаму или в другую удобную одежду для сна. Я был удивлен тем, как тихо, но быстро изменилась атмосфера в вагоне. Затем проводница прошла проверять билеты.

Мне интересно, пытались ли русские понять, почему билеты должны быть сложены шесть или восемь раз и вставлены в крошечный карманчик с номером места? Два года спустя, в 2009 году, моя мать ехала со мной на том же поезде и спросила: «Зачем?» – с искренним восторгом и без всякой насмешки. Это был просто вопрос, но проводница ответила мрачным и злобным взглядом, бросив: «У нас делают вот так».

В той первой поездке Евгения отошла умыться, как раз когда пришла проводница и села напротив меня. То ли ей не понравилось, что я ничего не отвечал на ее вопросы, то ли то, что у меня нет билета (который остался у Евгении), – но эта дама стукнула меня по колену, повторяя: «Билеты!» Я потерял дар речи от изумления, но больше всего меня изумило то, что никто из окружающих не удивился. Вот так сюрприз: контроль билетов со шлепками! Впрочем, Евгения быстро вернулась, и проблема была разрешена.

Стояло жаркое лето. За окном бледнело и темнело одновременно, солнце катилось к горизонту. Я наблюдал за пассажирами. После проверки билетов они переоделись кто в шорты, а кто в пижамные штаны и уютно устроились, расстелив постели на полках. Евгения попросила меня встать и отойти в сторону, чтобы она могла подержать простыню перед нашей соседкой, которая хотела сменить кофточку, не демонстрируя всем свое белье.

Рассказываю тем, кто никогда не ездил в плацкарте: это просто спальный скотовоз с полками в два яруса, без разделения на купе, без дверей. Сколько социальных кодов, жестов, все становится на свои места без беспорядка. Я был поражен чудесами управления маленькими пространствами русских и тем фактом, что во время поездки никто никому не мешал. Поезд в России – это точная противоположность метро в Москве. В поезде все уважают личные границы и пространство соседа, а в московском метро этого просто нет. Это дисциплинированное умение жить в поездах – остатки советского прошлого?

С тех пор я показал этот поезд многим моим западным друзьям, особенно французам, с которыми ездил в Карелию. Никто из них не видел и даже представить себе не мог, что такое плацкарт, и всех совершенно очаровала жизнь во время поездки.

Вскоре после того по вагону поплыл запах жареной курицы, захлопали крышки пивных банок. Мы решили пойти купить пива в вагоне-ресторане. Это было серьезной стратегической ошибкой: большая часть наших соседей по вагону уже перекочевала туда. Я шел по территории конфронтации и общения, не зная местных правил. На мой сдержанный взгляд на колбасы, лежащие на столе, незнакомец отреагировал моментально: схватил еду и передал ее мне. Евгения сказала, что это колбаса из конины. Я попробовал кусочек, это было действительно вкусно; я первый раз столкнулся с русской щедростью по отношению к незнакомцам, иностранцам и просто чужакам: та же рука протянула мне стакан водки.

До вагона-ресторана мы так и не дошли, оставшись с этими незнакомцами. Это было началом сильного товарищества на одну ночь, откровенных разговоров и поглощения всевозможной жидкости. И конечно, это была немного сложная ситуация, так как, не говоря на русском языке, я был вынужден просить Евгению все переводить. Когда ребята немного разогрелись, один из них спросил у нее:

– А че ты иностранца-то выбрала?

– Иностранец или нет, а я сделаю из него русского, – ответила Евгения, озадачив своего собеседника.

Вечер проходил; водку начали запивать пивом. Сначала я не хотел пробовать эту гремучую смесь, но мой товарищ заверил меня, что это известный в России коктейль – «ёрш». Во Франции ни в коем случае пиво не смешивается с белым спиртом, будь это водка, джин или текила. Что касается напитков, во французских традициях очень много сложных правил, и они являются частью «образования». С мясом нужно пить красное вино, во время еды возникают бесконечные дискуссии между сторонниками вин Бордо и Бургундии. С рыбой нужно пить белое вино и слушать любителей сухих или очень сухих белых вин. Крепкие спиртные напитки – дижестивы – принято пить только после еды, после кофе, а некоторые сладкие белые вина из Эльзаса иногда подают перед едой как аперитив. Есть еще множество других дискуссий, которые могут очень долго продолжаться – о малоизвестных винодельческих регионах Франции и подобных вещах. Для того чтобы не выглядеть неучем во время делового обеда, хозяин должен правильно подобрать вино…

Я не очень хорошо помню тот вечер. Помню только то, что мы ничего не платили, ели и пили вдоволь и поднимали тосты за великую Россию и за нашу встречу. Это также одна из особенностей России, я думаю: не пытаться систематически разделить счет, даже если пили с незнакомцами.

Мы потеряли счет времени. Решив вернуться в свой вагон, я увидел, что за окном уже темно и ресторан закрыт. Думаю, что, пытаясь залезть на верхнюю полку, я наступил на соседа снизу; он, наверное, проснулся, я вежливо извинился по-французски.

Я восхищаюсь русскими, которые могут легко устроиться и спать в поездах. В любом случае, расстояния таковы, что без ночевки никуда не доедешь. Но только недавно мне удалось научиться засыпать в поезде. В ту же ночь я спал как камень – водка помогла. Пробуждение было трудным; остальные пассажиры уже были чем-то заняты. Все переодевались или одевались и завтракали чаем.

Мои ночные сотрапезники держались отчужденно, как если бы мы были едва знакомы. Во Франции люди, которые пьют вместе, на следующее утро хотя бы здороваются, особенно если внезапно поили иностранца. Но это не было важным – просто странное поведение людей, которых я, наверное, никогда больше не увижу.

Я наконец-то приехал на Русский Север!

Это место мне сразу понравилось, не знаю, почему мне так резко стало хорошо. Петрозаводск – не самый красивый город в мире, но думаю, что русская Карелия – одно из самых красивых мест на земле. Конечно, чувствуется, что это место далеко от столицы, и я ощущал себя отшельником в одном из отдаленных уголков великой России, куда приехал, чтобы что-то найти для себя.

Север России манил меня. Правление Петра Великого, по крайней мере в то время, казалось мне важнейшим историческим опытом России.

Петрозаводск, я думаю, в некотором смысле – типичный небольшой русский город. Первое, что поразило меня в Петрозаводске, – это спокойствие и полное отсутствие суеты. Я думаю, что суета в основном и отличает Россию (Москву) от Европы. Прогуливаясь по улицам этого небольшого северного города, я думал о Петре I, который построил город. Петр I был не только царем, но и первым императором России. Во время войны со шведами он построил в Петрозаводске завод для производства пушек и якорей, снабжавший армию.

По улицам Петрозаводска ходили люди: блондинки в коротких шортах и с айпадами и мужчины в военной и рыбацкой одежде. Забавно было представлять себе этих людей в допетровских кафтанах. Потом я представлял себе недовольного Петра, инкогнито уехавшего в Пруссию для изучения артиллерии, Петра, который не был заинтересован в западных монархических моделях правления того времени, а только лишь в технологиях, которые позволили бы ему модернизировать свою империю.

Онежское озеро, на берегу которого расположился город, такое огромное, что в него можно погрузить всю Корсику и останется еще свободное место. Летом город превращается почти в курорт. Шли белые ночи, и медленно истекал день над маленькой северной столицей. Карелия летом серьезно напомнила мне северную Ривьеру, без эскапад, без шумных туристов, без излишеств; огромный резервуар чистого воздуха с заповедной природой. Карелия – это огромные легкие, республика размером с треть Франции и с населением только в 700 000 жителей (столько живет в Бордо). Прогуливаясь по проспекту Ленина, центральной улице, идущей от вокзала к озеру, я глубоко и шумно дышал, набирая полные легкие свежего воздуха. Родственники Евгении удивленно и понимающе смотрели на меня: из Москвы человек приехал.

Я вернулся в Петрозаводск следующей зимой, и это было совсем другое дело. Там оказалось действительно холодно, ветрено, сыро и бессолнечно. Эта первая поездка зимой была откровением: другая сторона Петрозаводска, его зимнее лицо, ледяное, белое, безупречное, с бесконечно длинными ночами, которые длятся почти двадцать часов. Люди ездят на снегоходах; озера замерзают; в порту Петрозаводска торчат изо льда корабли, перевозящие дерево. В центре города люди как всегда спокойные и приветливые, все «запакованы» в лыжные комбинезоны. Когда я первый раз увидел Карелию зимой, то еще не знал, что меня ждет знакомство с дедом семейства, зимняя рыбалка на замерзшем озере и жизнь на заснеженной даче. Тогда я почувствовал, что такое – жить на природе.

Летом меня не познакомили с дедом, потому что теплое время года он проводил на даче, в лесу, не выезжая в город. Так что впервые мы встретились через два года, зимой, в доме родителей Евгении.

Он вошел в комнату, как волк, ища взглядом иностранца, который собирается жениться на его внучке. Он был моего роста, зеленоглазый и седоволосый, от него пахло лосьоном после бритья, и он выглядел как вожак, нашедший на своей территории чужака и решающий, что с ним сделать. Несколько секунд «дед Слава» смотрел на меня, а затем развел руки, будто желая меня обнять – что и проделал незамедлительно и весьма энергично.

Весь вечер Слава очень внимательно наблюдал за мной. Он будто пытался оценить, чего я стою и смогу ли быть хорошим мужем. Впоследствии я узнал, что «дед Слава» хотел выкрасть свою внучку из Европы, чтобы защитить ее и избавить ее от брака с французом, – а Евгения на тот момент прожила во Франции уже тринадцать лет. Об этом, как и о том, что он хотел «просто ликвидировать» меня, дед Слава рассказал мне после нескольких стаканов водки за столом, накрытым «как полагается».

На нем красовалась форель, которую наловили дед Слава и отец Евгении, и необходимый запас водки. Во Франции существует мода на водку, ее пьют в ночных клубах, потому что этикетка на бутылке красивая и потому что для французов это напиток русской мафии, северных мужчин, которые живут ярко, хоть и недолго. Иногда водку пьют неразбавленной, как виски, рассуждая о ее вкусе, но чаще смешивают с яблочным соком или колой в больших стаканах. Я должен признать, что у различных видов водки – разный вкус, но как можно считать ее вкусной? И если она не вкусная, то почему тогда ее нужно пить? Во Франции в мягком юго-западном климате, на берегу моря, люди работают на виноградниках и пьют вино. Во время еды во Франции никогда не пьют водку; все крепкие напитки – это диджестив. Кроме того, во Франции семейные ужины – это целые мероприятия, построенные по определенным правилам: еду и напитки подают в строгом порядке, ведут себя соответствующим образом… Мне нравится простота русского стола, который заставляет вас чувствовать себя хорошо, даже если еда не особенно разнообразна, а гости громоздятся друг на друга.

В тот вечер Слава показал, как пьют водку по-русски. Нужно быстро сказать тост, выпить и сразу заесть. Теперь я знаю, что есть разумная техника питья русской водки, о чем я даже не догадывался. Французы и, вероятно, другие иностранцы видят в манере пить водку маленькими рюмочками, до дна, русский алкоголизм. Ничего подобного! Это способ сопровождать еду напитком, который облегчает пищеварение. Желая проверить универсальность этой техники, я, вернувшись из Карелии, пригласил в гости одного из своих французских друзей и организовал вечер правильного, на русский, манер питья водки. Мой друг очень удивился, увидев, сколько он может выпить, не опьянев. Значит, это просто другая культурная традиция, а не проявление пьянства.