Текст книги "Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев"

Зина ответила:

– Думаю, проблема европейских стран в том, что они небольшие, закрытые, и в том, что у них однородная культурная среда. Татарстан, например, всегда был землей различных миграций, но татарская самобытность здесь сохранилась и всегда пребудет. Посмотри, в Казани есть исламский центр, десятки мечетей, множество православных храмов, католических, протестантских церквей, синагоги, центр кришнаитов и даже храм бахаи! У нас человек в первую очередь татарин и россиянин, а только потом – мусульманин. Это означает, что татарин поддерживает спортивную команду России и российский флаг, а не французских арабов. Вы, французы, говорите о мультикультурности, но не согласны смотреть на девушек в хиджабах, и у вас возникли проблемы с иммигрантами. Тем не менее в вашей футбольной команде – только иммигранты, а единственный коренной француз принял ислам. Это странно, не так ли?

– Знаешь, Зина, не думаю, что французы против ислама как такового. Посмотри, твой бойфренд – француз, католик, и это не мешает ему любить тебя. Проблема в том, что субкультура насилия и преступности, которая сложилась в гетто иммигрантов во Франции, использует арабо-африканский и мусульманский контекст. Банды жуликов нападают и грабят мирных граждан, жгут их машины с криками «за Мекку» или «за Коран». Но это банды американизированные, не мусульмане. Благочестивый мусульманин уважает закон и правила. К сожалению, многие французы не различают этих тонкостей, для них иммигрант – часто мусульманин, а преступник – часто иммигрант, следовательно, ислам – не культура, а источник беспорядка. Но посмотри, ты мусульманка и без проблем живешь с французом-католиком. Многим арабским девушкам запрещено сближаться с французами; их общины и старшие родственники выступают против этого. А француз, который во Франции хочет жениться на арабской девушке, должен стать мусульманином. Видишь, это совсем разные ситуации.

Зина рассмеялась и сказала, что в Татарстане в смешанных семьях девочек крестят в православие, а мальчиков посвящают в ислам. Я сразу вспомнил мечеть, стоящую рядом с православной церковью, и подумал, что наши европейские политические лидеры должны проводить летние каникулы в Казани, чтобы узнать значение слова «сожительство».

Казань для французов – нечто озадачивающее, непонятное и даже мешающее. Они видят, как другим удалось создать то, что во Франции пока не получилось.

Фредерик связывал свое будущее с Казанью. Я уверен, что до Татарстана он и не думал переехать в мусульманскую страну и уж тем более не представлял себе, что возможно, живя там, не чувствовать религиозного прессинга.

Странно, как сильно русских удивляет новое лицо Франции. Странно, какой ненужной оказывается политкорректность и какой ценной – искренность. Зина и Тимур рассуждают так, как должны думать все во Франции. Как это возможно, чтобы черкес и татарка высказали о Франции наиболее объективные и разумные мнения изо всех мной услышанных? Удивительно то, что Россия абсолютно не страдает политкорректностью, этим французским злом, которое уничтожило свободу слова и даже мысли.

На следующий день мы весь день гуляли по улицам Казани, и я видел нечто показавшееся мне совершенно невероятным. В исламский центр зашла девушка в очень легкой одежде! В этот день было почти плюс сорок по Цельсию, и ее короткая юбка была уместна на улице, но в мечеть в таком виде! Я очень удивился и захотел посмотреть, что будет дальше. Муфтий поздоровался с девушкой, выдал ей передник, она закуталась и прошла в глубь мечети, чтобы помолиться. Думаю, что никогда не забуду эту сцену. Она очень точно показывает, что в атмосфере Казани удивляет иностранца.

Подобное я видел в Ростове Великом, в одной из церквей Спасо-Яковлевского монастыря, где одна молодая блондинка в фартуке и платке крестилась с редкостным исступлением. Выйдя из храма, она сняла платок и фартук, явив миру черные микрошорты и туфли с каблуком пятнадцать сантиметров. Россия, я думаю, единственная страна в мире, где религия не только строгая, но и где мечеть или церковь могут не отнимать у женщины эротизм и женственность.

Во Франции, на улицах некоторых городских районов, женщины, мусульманки или не мусульманки, не смеют носить юбки или шорты, опасаясь угроз и оскорблений от молодых радикальных мусульман.

Я рассказал Зине, что меня удивила дискуссия, услышанная в Москве: дескать, русские женщины слишком обнажены, это может создать напряжение между верующими традиционалистами и слишком раздетой московской молодежью. Во Франции невозможно носить мини-юбки; в России мужчины ждут, когда девушки откажутся от микрошорт и вернутся к юбкам!

Правда, в России есть и такие города, которые современный стиль жизни еще не затронул и где люди живут будто в девятнадцатом веке. А Москва и ее жители уже бегут по двадцать первому…

Евгения зашла в мечеть, и муфтий неодобрительно покосился на ее декольте (ни одна религия не любит вырезы и мини-юбки), но потом поднял глаза на меня и улыбнулся, видимо, поняв, что я иностранец. А на рынке в Казани со мной разговаривали на местном языке, на татарском, будто со своим!

Я почувствовал мудрую толерантность этого старого муфтия. Позже, когда в Москве дело Pussy Riot разгорелось, я часто вспоминал этот взгляд и думал, что было бы, если бы эти девушки вбежали в его мечеть.

Будучи из Франции, где религию не уважают вовсе, я не понимаю необходимости атаковать церковь. Если я правильно понимаю, девушки из Pussy Riot критикуют то, что политическая власть находится слишком близко к религиозной власти. Во Франции церковь тоже участвует в общественной жизни. Например, бывший президент Франции Николя Саркози создал Совет мусульманской веры. Ректоры мечетей во Франции призывали к поддержке кандидата от левых Франсуа Олланда против Николя Саркози на президентских выборах в 2012 году, считая его наиболее благоприятным для интересов мусульманской общины во Франции. Но никто не нашел ничего плохого в этом взаимодействии между властями и религией и никто не организовал панк-концертов в мечети.

Сидя на террасе кафе в центре Казани, трудно различить азиатские, восточные и славяно-христианские, а также и постсоветские влияния в толпе. Все кажется взаимосвязанным и объединенным. Лето в Казани приносит что-то беспечное, и я понимал о России что-то новое, чувствуя себя на полпути между Азией и Европой или, возможно, между Европой и Востоком.

В Сербии мне рассказывали о старом Сараеве и его невероятном смешении культур. Но евразийский вариант Казани – это что-то особое, наверное, такого нет больше нигде в России. Я увидел двух женщин, идущих вместе, одна в мусульманском платке, а вторая в мини-шортах. Каким образом можно описать этот город? Как гиперструктурированное единство, но не мультикультурное, а полиэтническое, как народ России, где разные люди живут по разным обычаям, но вместе? Я попытался представить себе Россию как длинный славянско-православный позвоночник, иногда с мусульманскими ребрышками, иногда с буддийскими и иногда с чем-то другим. Но это было летом, было солнечно и очень жарко, и я, возможно, замечтался.

Пособие по выживанию в борьбе с русской администрацией

Когда я приехал, меня спрашивали об одном и том же и иностранцы, и русские: зачем я приехал? Что мне больше всего нравится и не нравится в России?

Самым невыносимым для меня был климат. Моя первая зима стала настоящим испытанием. После восемнадцати лет жизни в Африке с родителями я переехал во Францию и поселился в Бордо, на юго-западе страны. Это место, где большинство жителей Европы хотели бы жить на пенсии. В Бордо почти никогда не бывает минусовых температур, а хорошая погода длится шесть месяцев в году. В середине марта можно сидеть на террасе кафе и попивать аперитив, греясь в солнечных лучах. Переезд в Москву все изменил, а каникулы мы проводили в Карелии, где было еще холоднее. Но с тех пор я адаптировался к русской зиме и недостатку света. Теперь, когда мне задают вопрос о том, что я больше всего ненавижу в России, я отвечаю не сомневаясь: администрацию и бюрократию.

Россияне считают, что сложно получить шенгенскую визу. Это они русскую не пробовали получить!

Для поездки в Европу гражданину России нужно собрать много документов, но их перечень есть на сайте всех визовых центров и требования абсолютно ясны. Получение визы в Россию – это проблема совсем другого рода. Вы сталкиваетесь с несоответствиями, еще не приехав. Нужен ли тест на СПИД? Нужна ли страховка, и если да, то какая и на сколько дней? Консульства трактуют правила как хотят. И как это часто бывает с официальными предписаниями в России, нельзя найти никакой изначальной информации.

Как только вы приземляетесь в России, бюрократическое давление начинается с заполнения миграционной карточки. Бланк, как правило, но не всегда, дают в самолете, или его можно найти в аэропорте. Часто на столах с бланками нет ничего пишущего, поэтому нужно (как всегда!) стоять в очереди – на этот раз за ручкой.

Приезжающему иностранцу Москва подготовила замечательный сюрприз: ему необходима регистрация! Если честно, я не понимаю смысла регистрации, если ее в Москве на каждом шагу предлагают сделать фиктивно. Честный гражданин вроде меня, конечно, зарегистрируется у своих знакомых, через которых его всегда можно найти. Но я сомневаюсь, что злостного бандита, который может купить регистрацию, можно будет так просто разыскать в квартире с двадцатью гастарбайтерами. Для многих иностранцев, которые вынуждены выезжать из России несколько раз в неделю в командировки, регистрация была настолько тяжелым вопросом, что ее никто не оформлял. Сколько раз я встречал людей, которые говорили: «Я живу в России четыре года, и я никогда не регистрировался и не снимался с регистрации». Со своей стороны, я решил скрупулезно выполнять утомительные процедуры, но знал, что в дальнейшем не пожалею об этом.

До середины 2008 года для любого иностранца, который хотел работать в России, было два способа пребывания в стране. Получение рабочей визы было легальным и официальным методом. Для этого компания должна была предварительно сделать запрос и получить разрешение на прием иностранца на работу. Она должна была также получить квоту на привлечение иностранцев по странам и видам рабочих позиций. Но в то же время было легко получить бизнес-визу, которая позволяла 365 дней в году оставаться на территории России. Самое удивительное в том, что эти платные приглашения для получения бизнес-визы выдавались гипотетической компанией, которую, как правило, никто и никогда не посещал. Многие компании использовали бизнес-визы для работы своих сотрудников либо полностью «в черную», либо на достаточно долгий период. Затем компании решали, стоит или не стоит начинать долгий и дорогостоящий процесс получения разрешений на работу для этих конкретных специалистов.

В ноябре 2007 года гении европейской комиссии приняли несправедливый в отношении русских закон, предотвращающий выдачу бизнес-визы гражданам России для пребывания в странах Евросоюза более 90 дней в течение полугода. Россия ответила тем же для европейцев. Очевидно, что число европейцев, работающих в России по бизнес-визе, исчислялось десятками тысяч, а число россиян, работающих в Европе, было очень низким. Европейская комиссия вновь ущемила своих собственных граждан. Самое удивительное в том, что несколько месяцев спустя, когда я начал работать в России, разразился финансовый кризис. Экономические последствия не заставили себя ждать, и Россия приняла защитные меры по отношению рынка труда, что было очень разумно и оправдано.

Компаниям стало очень трудно получить рабочую визу в Россию для своих иностранных сотрудников. В результате большинство европейцев, уже работающих в России, стали нелегалами без реальной возможности исправить свое положение. Многие компании тогда нанимали иностранцев, которые прибыли в Россию, не зная закона или которые были уволены в связи с кризисом и искали новую работу. Эти компании говорили, что у них есть возможность получения рабочей визы, а зарплаты платили мизерные. Конечно, никто не получал никаких виз; иностранцу платили «черную» зарплату и могли уволить в тот же день, что очень полезно работодателю в период кризиса. Когда компании могли получить разрешения на работу, работодатели входили в другую схему: они пытались официально декларировать ничтожную часть зарплаты, чтобы платить меньше налогов и таким образом якобы покрывать затраты на получение разрешения на работу.

Некоторые мои знакомые русские французы писали во французскую налоговую службу. Для того чтобы подтвердить свой статус резидента в России, они были вынуждены приложить к своим письмам официальную налоговую справку от работодателя, например 2НДФЛ, с заработной платой в двести или триста долларов в месяц. Такие суммы были смешными даже в кризис (для сравнения – аренда однокомнатной квартиры на окраинах города стоила от восьмисот до тысячи долларов). Кроме того, возникала дополнительная проблема у тех сотрудников, которые были вынуждены один раз в квартал переделывать деловые визы на три месяца. Транспортные расходы поглощали значительную часть их зарплаты.

Что касается меня, Россия позволила мне жениться, и в этом смысле я стал привилегированной персоной не только как мужчина, который нашел любовь всей своей жизни, но и как француз, который может получить легальное разрешение на временное проживание (а в дальнейшем – и вид на жительство) как супруг гражданки России. Мои русские друзья предупредили:

– О-ля-ля, ФМС! Вы понятия не имеете, что это такое! Есть хорошие и плохие, но в целом они очень коррумпированные. Будет лучше, если вы обратитесь в специализированную фирму, которая за плату оформит вам разрешение.

Один друг мне даже сказал, что невозможно было получить документы в ФМС без взятки.

– Почему ты хочешь вид на жительство в России, Саша? – спросил меня Тимур. – Ты экстремист или сумасшедший?

– Я просто хочу жить в России, – ответил я. – Хочу иметь «документы», которые позволят мне спокойно жить здесь. Хочу, чтобы мне не нужно было каждые три или шесть месяцев выезжать из страны, чтобы оформить новую визу.

У меня было очень смутное представление о том, что такое ФМС и как оно работает. Когда я был в МГУ, им каким-то образом удалось меня зарегистрировать. Потом меня легализовал мой работодатель. А когда мы переехали, владелец нашей квартиры предложил зарегистрировать Евгению у себя дома в Балашихе.

Меня смогут понять только те, кто был в этом отделе ФМС в 2008 году. Мы пошли туда однажды утром. Какой сюрприз! Нужно было записаться в очередь на лист белой бумаги, которую держал гастарбайтер, де-факто назначенный ответственным за порядок. Здание было закрыто, и когда его открыли, плотная и несвязанная толпа хаотично двинулась в единственную дверь. Пустые кабинеты ждали нас. Евгения постучала в дверь, ей открыл мужчина, грязный, небритый и в военной форме. Он посмотрел на толпу народа и прокричал: «Приходите завтра!» Я подумал, что он шутит, но подавленные лица гастарбайтеров и других людей убедили меня в том, что это правда. На выходе я остановился, чтобы осмотреться – помещение было грязным и таким запущенным, что это почти невозможно описать словами. Даже на лавки для ожидания невозможно было сесть.

Я вышел и сказал Евгении:

– Это невозможно.

– Да, могло бы быть и хуже, – спокойно ответила она.

Вот то, что я узнал о ФМС, наивно, но настороженно начав получать заветное разрешение на временное проживание в России.

Во-первых, я должен был найти место, чтобы зарегистрироваться на три года вперед. Получить прописку с ограниченным сроком действия уже само по себе было подвигом. Но мой Бог! Я не мог себе представить, что даже после того, как найду человека, который соизволит прописать меня, стану зависеть от ФМС в его районе и мои документы должны оформляться там, даже если фактически я живу в другом месте. Более прозаично: я не понимаю, почему так трудно найти кого-то, кто готов сделать прописку. Мы опросили всех своих русских друзей, приятелей, а затем и просто знакомых – не согласятся ли они прописать меня на три года у себя дома. И все, решительно все из них ответили отрицательно! Именно в это время, в октябре 2009 года, я начал понимать синдром русской прописки и все, что с ним связано. В западных странах нет ничего подобного.

Нет, ни один русский не пропишет у себя дома ни иностранца, ни русского, даже своего родственника! Ничто не помогало, наши знакомые смотрели на нас с ужасом, ожидая, видимо, что как только я буду прописан, вероятно, отниму у них часть квартиры. Может, так и делают, но мне-то нужно было просто оформить документы!

И наконец наша подруга Ирина по доброте душевной и, вероятно, по собственной безалаберности согласилась прописать меня на юге столицы, то есть сравнительно далеко от нашего района. Во время моего первого визита в ФМС, от которого я теперь зависел, мы с Евгенией попросили список документов, которые требуются для получения разрешения на временное проживание.

Офис ФМС расположен на одной из больших улиц столицы, но достаточно далеко от метро. Нам нужно было сперва проехать через весь город, а потом найти маршрутку, которая довезла нас до места, где не было ничего, кроме океана новостроек – как и почти везде на юге Москвы. Посередине этого океана стояло здание ФМС.

Красочная и шумная толпа желающих получить документы сгрудилась перед стойками, где сидели инспекторы, сплошь женщины. Пробиться к инспекторам было практически невозможно (как и им – выйти наружу). Желая выйти из кабинета, инспектор кричала, толпа раздвигалась, а потом, пропустив официальную даму, смыкалась и снова блокировала двери кабинета.

Женя в конце концов проскользнула через все это; когда она спросила о документах, инспектор захотела на меня посмотреть. Интересно, зачем ей это было нужно? Думала ли она, что я старый развратник, женившийся на наивной девушке? Так что я пошел сквозь толпу и подошел показаться – и тогда наконец мы получили список необходимых документов. Их нужно было запрашивать из Франции, переводить, заверять и ставить апостиль; также нужно было медицинское обследование и заветная прописка или по крайней мере соглашение владельца квартиры о моей регистрации, заверенное нотариусом. В конце концов, это казалось более или менее реализуемым.

Документы были собраны и заполнены, контракты подписаны. Нужно было предоставить выписку из домовой книги и финансово-лицевой счет менее чем двухнедельной давности, документы с коротким сроком действия для ФМС – а оформляли их только раз в неделю. Сбор документов был нелегким, но, будучи полностью законопослушным, я делал требуемое. Конечно, на это ушло время – особенно жаль того, которое я провел у нотариуса за бесчисленными заверениями и переводами (если бы я был русским, то, думаю, обогатился бы, открыв сеть нотариальных контор). Ирина, которая согласилась сделать мне прописку, жила в полутора часах езды от моего дома и также полутора часах езды от моего офиса. Я прокатился по этой дороге – без преувеличения – раз сорок. За документами, за контрактом прописки (его переделывали трижды, потому что не было соответствующих бумаг на квартиру), за финансово-лицевым счетом и так далее, и тому подобное. Я потратил эти сотни часов на документы, отрывая их от работы; я принял это как необходимость – мой работодатель был все равно не в состоянии оформить рабочую визу.

Потребовалось три месяца, чтобы собрать все необходимое и подать заявку на разрешение на временное проживание сроком на три года. Только россияне или иностранцы, тоже прошедшие через этот процесс, могут понять, что это такое. Собрать документы – это один процесс; подать их в ФМС – совсем другой.

С чего начать? С обязательности личного визита в ФМС, который находится в полутора часах езды от вашего дома или работы? С глупых требований «отмечаться в списках»? С необходимости записываться в те же списки на сутки вперед и постоянно быть неподалеку, чтобы никто не вычеркнул вашу фамилию? Рассказать про «перекличку»? Я не знаю, я не понимаю безумия, которое царит в России на этом уровне. Думаю, что сильнее всего на свете ненавижу эти очереди. Как только вы встаете в очередь, человек, стоящий перед вами или встающий после вас, просит «запомнить» его – и отходит в сторону. Я никогда не пойму этой русской привычки постоянно убегать. Почему они не могут усидеть на месте, просто подождать, не уходить куда-то делать что-то другое? Почему оформлять документы нужно так сложно и неорганизованно?

Я не могу полностью объяснить, что чувствовал – я, иностранец, почти не говорящий по-русски, – кроме глобального одиночества среди серых высоток в начале русской зимы. Евгения все это время ходила со мной: моего знания языка не хватало, чтобы отвечать на вопросы, понимать процесс и особенно чтобы заполнить бланк на подачу документов. Те, кто бывал в ФМС на юге Москвы, поймут мои страдания.

ФМС переполнены запросами, Россия привлекает все больше и больше мигрантов. Может быть, поэтому мне семь раз отказывали, не принимая мои идеально заполненные абсолютно законные документы? РВП, разрешение на временное проживание, как мне сказали потом, это своего рода испытание для иммигрантов. Может быть, существуют инструкции, предписывающие мешать заявителям, а может, это попытка создать фильтр для десятков, а то и сотен тысяч запросов, которые проходят через ФМС Москвы? Не знаю. Я не могу объяснить семикратный отказ принять мои документы и привычку русских бюрократов придираться к мелочам. То бланк неправильно заполнен, то имена не в том порядке, то запятые, то индекс… При этом нигде не было ни единого образца заполненных документов. Конечно, каждый раз нужно было запрашивать новую выписку из домовой книги и финансово-лицевой счет, так как их срок действия истекал. А время не стояло на месте, а документы, полученные из Франции, и апостиль на справке о несудимости был действителен только три месяца.

Какая прелесть! Мне нужно было семь раз получить отказ и семь раз уйти разочарованным потерей времени и безумием бюрократической системы и полной дезорганизацией процесса. Но более всего меня выводили из себя не отказы, а повторные подачи документов. Каждый раз я приезжал к зданию ФМС в 6.30 утра, чтобы пройти перед инспектором во второй половине дня. Переполненные работой, инспекторы вместо того, чтобы дидактически четко объяснить, как правильно заполнить документы с первого раза, ухудшали положение, крича на посетителей и унижая их. Люди ошибались, возвращались, увеличивая толпу…

Мы должны были ждать. Сначала на улице, у еще закрытого здания ФМС, потом – в коридорах, постоянно «отмечаясь» в списках. В полдень здание ФМС закрывается на обед, и те, у кого нет автомобилей, должны ждать снаружи, в дождь, снег или ветер. Мне очень повезло: среди серых высоток я нашел гастроном, где продавали хлеб и сыр. Годом ранее один из моих хороших друзей, тоже подававший документы в ФМС, не нашел рядом со своим отделением ничего похожего и просто стоял снаружи. Страдая, я понимал, что нахожусь не в самом худшем положении. А вечером мы слышали роковое: «Все! Приходите завтра!» – и расползались по домам, чтобы назавтра снова ждать, ждать, ждать… Каждый раз я уходил вымотанный борьбой с ФМС, как после боксерского поединка. В моей голове воцарялся хаос. Не было смысла, не было сил, не было времени, не было никакой логики в словах инспектора ФМС.

Честно говоря, я не понимаю, что мешает инспектору нормально разговаривать с посетителями. Конечно, это может быть вопросом эпохи. Мне сказали, что во Франции в шестидесятых годах прошлого века чиновники были еще сварливее, чем в ФМС России сегодня, но мне трудно в это поверить.

Инспектор говорил со мной так, будто я был собакой или другим животным. Я люблю животных и никогда не говорю с ними плохо; речь об общем отношении. Никогда в жизни никто не обращался со мной так, как инспекторы ФМС. Конечно, я понимаю, что инспекторы срывают свой гнев и горечь на иностранцах. Но принципиально не следуя логике, ничего не объясняя, не создавая простых и понятных шаблонов, они сильно усложняют свою работу и создают еще больше проблем. Умом Россию не понять, и особенно не понять ФМС.

Однажды я стал свидетелем удивительной сцены. Украинец, который жил в Бутово, в районе на юге Москвы, стукнул кулаком по столу как по барной стойке и заявил инспектору:

– Мне нужны документы на проживание на пять лет, а не на три года.

Я ошеломленно смотрел на него. Вот именно такие идиоты были источником раздраженности, усталости и в общем поведения всех инспекторов ФМС. Но я ничего подобного не делал – а меня снова отправляли стоять в очереди по восемь часов в день.

Когда мы в седьмой раз пытались подать мое досье, в одном документе не хватало индекса города, но было место, чтобы его подписать. Инспектор могла бы дать нам просто написать шесть цифр, которых не хватало. Но нет, она перечеркнула красной ручкой две страницы бланка и написала большими буквами: ИНДЕКС. Я смотрел на нее не двигаясь. Было пять часов вечера пятницы, мы ждали с раннего утра и теперь должны были переписать все заново. Ад предстал передо мной. И что я делал бы, если бы у меня была работа, которая не позволяла бы мне терять так много времени?

Опять нужно было идти, ловить машину, чтобы доехать до метро, проехать пятнадцать станций до дома и готовиться к новой неделе походов в ФМС, говорить моему боссу, что я снова отъеду на целый день, и Евгения должна тоже отпроситься на работе, а этот день нам никто не оплатит. Насколько я ненавижу этот период моей жизни и его влияние на наши зарплаты! Скажите мне, как поступают русские, вынужденные часто делать различные бумаги?

Однажды старый грузин столкнулся с молодым инспектором в джинсах с заниженной талией и пирсингом в пупке, которая пыталась объяснить ему, что Советского Союза больше не существует. Я не знаю, была ли это шутка или нет, но тогда мне в очередной раз отказали в приеме моего досье из-за того, что я поставил кавычки там, где, по мнению инспектора, их не должно было быть. И тут беспрецедентное разочарование и злость ударили мне в мозг. Я вспоминал сценку из комедийного сериала – пожилая пара снова и снова приходит в ФМС, и каждый их визит заканчивается фразой робота-инспектора: «У вас не хватает справки из…» На пятый или шестой раз они отдали инспектору вместо досье – гранату, вначале выдернув из нее чеку. Забавно и радикально, но самое главное – вполне адекватно для того, кто бывал в ФМС.

На восьмой раз у меня наконец приняли документы на разрешение на проживание. Почти шесть месяцев спустя, в марте 2010 года, я позвонил в ФМС – мне сказали, что документ готов. На следующий день я побежал за ним и узнал, что он готов, но не совсем. Я должен зарегистрироваться и предоставить новые документы.

– Все это будет в районном ФМС, а не в окружном, – сказала инспектор, поставив штамп РВП в мой паспорт.

Рассмотрев штамп, я увидел орфографические ошибки в своем имени.

– У вас есть семь дней, чтобы зарегистрироваться! – рявкнула инспектор.

Был вторник. Я помчался в районный ФМС, чтобы узнать, как получить заветную регистрацию. Меня встретил молодой флегматичный крупный блондин, инспектор по имени Юрий, почти погребенный под грудой документов, громоздившихся на его рабочем столе. Он зачитал мне список документов, которые я должен был ему принести, он даже смог приспособиться к моему неидеальному русскому.

В тот день я стал свидетелем удивительной сцены. После встречи с Юрием я сидел в коридоре и записывал все, что он мне сказал, чтобы не забыть ни одного документа. В этот момент Юрий вышел из своего кабинета и стремительно двинулся к выходу из здания.

Он вернулся в сопровождении десятка молодых азиатов (видимо, гастарбайтеров, вероятно, арестованных потому, что они были без документов). Он громко раздал приказы и провел их в камеру возле своего кабинета. Я не мог поверить своим глазам. В России инспектор ФМС может посадить двенадцать взрослых мужчин в клетку единственно звуком своего голоса и страхом, который он внушает. Такое невозможно во Франции. Двенадцать иностранцев линчевали бы инспектора службы миграции, не задавая вопросов, и нужно было бы как минимум двенадцать полицейских, чтобы им помешать. Но, очевидно, Юрий чувствовал собственную безнаказанность.

В среду ФМС не работал; пятница была последним днем, когда я мог получить выписку из домовой книги. В понедельник был праздник 8 Марта, вторник оставался единственным днем, когда я мог зарегистрироваться. Я собрал все документы и за час до открытия пришел в районный ФМС в сопровождении Ирины. Она должна была присутствовать и подписывать официальные документы заинтересованных сторон. Молодая мама, она должна была провести со мной весь день в переполненном ФМС. Во время открытия Юрия не было на месте. Все утро его помощник периодически появлялся в коридоре, каждый раз мы спрашивали его о Юрии и получали неизменный ответ: «Да-да, он скоро будет». Потом пришло время обеда. После обеда коридорчик заполнился людьми, некоторые теряли терпение и уходили. В четыре часа вечера помощник вышел и сухо сказал:

– Лейтенанта Юрия сегодня не будет.

Я стоял ошеломленный, с ужасом представляя себе, что мне придется переделывать все досье.

Ирина буквально прыгнула на заместителя, объясняя нашу ситуацию. Флегматичный товарищ неопределенно ответил, что нужно подойти в следующий четверг, хотя срок для регистрации уже истечет. Ирина сказала мне следовать за ней, и мы пошли в офис по соседству, кабинет главы ФМС.

Было без двадцати пять, и эта женщина приняла нас. Есть Джоконда, есть Моника Белуччи, а также есть начальница этого районного ФМС, завершающая трио. Нервный и потный, вымотанный физически и морально, я предстал перед ее сверхъестественной красотой. Она казалась не очень занятой, но ее взгляд говорил о желании покинуть офис и уйти домой. Ирина объяснила ситуацию:

– Нам нужно просто штамп в паспорте.

Это прекрасное создание несколько секунд рассматривало меня, потом с недовольным видом достало печать. В этот момент зазвонил её телефон Vertu, она посмотрела на мобильник, схватила его – ее декольте показалось мне бесконечным, а к правой груди прилип крупный золотой крест. Затаив дыхание, я поднял глаза – и увидел портрет президента России Дмитрия Медведева, с серьезным лицом и в темном костюме. Опустив глаза, я увидел, что у прекрасного создания, болтающего по телефону, восхитительное тело: длинные ноги и красивые формы. Увешанная украшениями, начальница ФМС казалась похожей на восточную принцессу. С французской точки зрения она была воплощением коррупции с заглавной буквы «К», злом в его самом лучшем виде. Но это зло поставило мне штамп в паспорте, и я почувствовал, что заключил пакт с дьяволом.