Текст книги "Балканы. Красный рассвет"

– Так все же, господа, – спросил несколько сбитый с толку президент Иненю, – что нам все-таки делать в сложившейся ситуации?

– Готовиться к войне на два фронта, – отрубил фельдмаршал Фавзи Чакмак, – даже если придется уйти из проливов и Западной Армении, никто не должен сказать, что мы сделали это без боя. И бой этот должен быть таким жестоким, чтобы враг запомнил его надолго.

– Мы не настолько сильны для того чтобы делать глупости, – возразил ему Нуман Меменчиоглы. – В первую очередь мы должны попробовать договориться с русскими из будущего и большевиками. Натолкнувшись на упорное сопротивление, господин Сталин может захотеть гораздо большего, чем просто территории Западной Армении и зоны Черноморских Проливов. В таком случае, быть может, сама Турция прекратит свое существование как независимое государство.

Исмет Иненю некоторое время задумчиво молчал, после чего изрек:

– В таком случае, вы, Чакмак-паша, делайте то, что должны делать. Готовьтесь к войне, проводите мобилизацию и стройте укрепления – как на Кавказе, так и на подступах к Стамбулу во Фракии. И обратите особое внимание на курдов – эти бандиты не должны ударить нам в спину. Если придется, то наши аскеры должны сражаться как львы и заставлять врага дорогой ценой платить за свои успехи. А вы, господин Меменчиоглы, попытайтесь договориться с русскими, англичанами, немцами; ведите переговоры, плетите интриги, имея в виду, что мы будем выполнять только те обещания, которые будут выгодны самой Турции. Попробуйте получить у англичан еще оружия, – пусть оно устаревшее и плохо подходит для современной войны. Возможно, еще придет такое время, когда мы будем рады и таким танкам… И одновременно постарайтесь выпросить хоть что-то у немцев. Скажите им, что мы собираемся сражаться с Большевистской Россией, и поэтому нам нужно как можно больше новых пушек, танков и самолетов. Русским вы должны говорить, что мы согласны на все их требования, но что нам при этом угрожают войной немцы и даже англичане. Одним словом, юлите, выкручивайтесь, делайте все возможное для того, чтобы оттянуть и ослабить удар по нашему государству. И не бойтесь заключать договоренности – мы все равно не исполним ничего, что пойдет во вред нашим интересам.

2 апреля 1942 года, Юго-западный фронт, село Слобожанское, на левом берегу Днепра напротив Днепропетровска.

подполковник Петр Васильевич Погорелов, командир 4-й отдельной десантно-штурмовой мотострелковой бригады РККА.

Вот я и комбриг, командир Красной армии. Никогда не думал, что дослужусь до чего-то большего, чем командир батальона или начальник штаба полка. Но на войне люди растут быстро. Майора и комбата я получил после Смоленского сражения, а подполковником с переходом в РККА стал после прорыва к Риге. Тогда я по ротации должен был убыть обратно в двадцать первый век, чтобы освободить место в штате следующему счастливцу, но написал рапорт о переводе в РККА, и начальство не стало меня удерживать. Много нас таких, российских офицеров, сражается на фронтах, получая реальный боевой опыт и передавая свои навыки дедам-прадедам. А у меня это еще и личное. Я вместе со своей ротой первым встретил этих тварей в нашем мире, и теперь просто обязан расписаться на рейхстаге: «Развалинами Берлина удовлетворен! Погорелов».

Первым делом по прибытию на новое место службы, в волжский городок Камышин, я узнал, что бригаду, которой мне поручили командовать, еще требуется сформировать. На тот момент бойцы и командиры РККА были отдельно, добровольцы из двадцать первого века вроде меня – тоже отдельно, а техника только начала прибывать в пункт формирования. Советские у нас все понюхавшие пороха, недавно мобилизованных и не участвовавших в боевых действиях – таких нет. Почти все были ранены, почти половина побывала в немецком плену, а потом реабилитировала себя, сражаясь в штрафных-штурмовых батальона РККА. Опыт – его, как говорится, не пропьешь. Добровольцы из Российской Федерации, как правило, классные специалисты: механики-водители, командиры боевых машин и наводчики. Есть и мотострелки, но их немного – в количестве, необходимом для инструкторской закваски. Также выходцы из двадцать первого века занимают четверть должностей в звене «взвод-рота-батальон». Местные командиры, как правило, набирались из тех, кто дрался рядом с нашими либо в Смоленском сражении, либо во время прорыва к Риге.

Между прочим, десантно-штурмовой моя бригада называется не потому, что ее предполагается десантировать во вражеский тыл с самолетов или высаживать на морской берег с кораблей. Совсем нет. Мы – тот консервный нож, что должен вскрывать вражескую оборону вдоль крупных водных преград. Ведь если посмотреть на карту, то становится ясно, что большинство рек в Европе текут поперек направления нашего наступления к Последнему Морю. Таких, как мы, совсем немного – лишь несколько бригад, которым при форсировании водных преград стоять на острие удара. Поэтому вся техника у нас плавающая, ввезенная из двадцать первого века, и не только восстановленная, но и модернизированная.

Мотострелковые подразделения укомплектованы снятыми с хранения и прошедшими капремонт доисторическими БМП-1. Помимо всего прочего, на ремонтно-восстановительном заводе у раритетов времен афганской войны ампутировали башни с гладкоствольными пушками «Гром» и дурацкими ПТРК первого поколения «Малютка», заменяя их боевыми модулями «Кливер-2» и «Кливер-3». «Кливеры» – штука серьезная, там все по-взрослому. «Двойка» комплектуется автоматической пушкой ТНС-37[18]18
  ТНС-37 – танковая автоматическая пушка конструкции Нудельмана-Суранова, калибра 37 миллиметров, внебрачный гибрид местной зенитки 61-К и вертолетно-бмпшной 30-мм пушки 2А42. Всем хорошо российское изделие, только боеприпасов под него в СССР не выпускают, так что пришлось скрещивать его с самым близким по калибру советским образцом.


[Закрыть] с двухленточным питанием и зенитными углами возвышения, пусковой установкой для ПТРК «Корнет», пулеметом ПКТ, а также всепогодной АСУО[19]19
  АСУО – автоматическая система управления огнем.


[Закрыть] с возможностями ведения зенитного огня. Боекомплект: лента на сто осколочно-фугасных снарядов и лента на пятьдесят бронебойных к пушке, две тысячи патронов к пулемету, четыре ракеты для ПТРК и два ПЗРК типа «Стрела-2». ПЗРК и запасные ракеты к «Корнету» хранятся под сиденьями в десантном отсеке. «Тройка» и проще, и в чем-то даже брутальнее. В ее башне вместо ТНС-37 при той же АСУО установлена качающаяся часть буксируемой зенитной установки ЗУ-23 с боекомплектом в пятьсот снарядов. Такими машинами комплектуются разведывательные подразделения и взводы прикрытия командных пунктов, а также минометных и артиллерийских батарей. Плотность огня у этой машинки страшная. Если в воздухе к своему несчастью появятся люфты, то мало им тоже не покажется. Никто не уйдет неотоваренным.

В качестве средств артиллерийской поддержки в бригаде из шести мотострелковых батальонов имеется гаубичный самоходный дивизион, укомплектованный плавающими САУ 2С1. Дополнительно каждый батальон усилен батареей из четырех 120-мм минометов, а на каждую мотострелковую роту выделено по четыре самоходных автоматических 82-мм миномета «Василек» на шасси все той же БМП-1. Единственное, чего нет – это специализированных противотанковых подразделений. «Тигров» еще нет, а весь остальной германский бронезверинец поражается 37-мм пушками БМП, имеющими дистанцию в пятьсот метров для пробития брони немецких средних танков в лобовой проекции и до километра в борт и корму. Кроме того, «на сладкое» для немецких панцерманов на каждой боевой машине пехоты имеется по четыре «Корнета», а в каждом мотострелковом отделении – по одному РПГ, а в штурмовых взводах – и РПО (реактивный пехотный огнемет).

Ну а пехота, для пущего «удовольствия» противника, тоже вооружена отнюдь не «мосинками», СВТ и пехотными «дегтярями», а извлеченными из наших мобрезервов автоматами Калашникова под патрон сорок третьего года и пулеметами «Печенег». И даже экипажи боевых машин, водители и минометчики с артиллеристами, которым стрелковый бой не обязателен, имеют в качестве личного оружия самозарядные карабины Симонова и пистолеты-пулеметы ППС. Так что даже при отсутствии специализированного противотанкового дивизиона штаты у нас в сравнении со стандартными стрелковыми дивизиями РККА очень «жирные», и, соответственно, надежды, возлагаемые на бригады нового штата, очень велики. А ведь эти надежды нам еще придется оправдывать, в жестоких боях прокладывая путь к будущей Победе, чтобы снова над развалинами Берлина развевалось Красное Знамя, а все прочие страны в мире нас боялись и уважали.

Мой начальник штаба и заместитель – майор Андрей Васильевич Маркин. Он тоже воюет с самого начала, но только не с момента открытия Врат, а с двадцать второго июня, отступая от самого Бреста. Несколько раз он попадал в окружение, выходил из них и снова оказывался в котле. В последнее окружение он угодил под Кричевом в результате прорыва второй панцергруппы Гудериана – того самого, что в нашем мире привел к окружению Юго-Западного фронта, а в этом притащил немцев к новорожденным Вратам и бросил их на съедение нашим экспедиционным силам. В боях под Кричевом майор Маркин был тяжело ранен и вместе с остатками своего полка, больше напоминавшими неполный взвод, выходил из Кричевского окружения в южном направлении. Так что опыта войны у моего начальника штаба предостаточно. Причем опыта крайне негативного, появившегося в результате глубоких окружений и тяжелых сражений, когда на полк, в ходе боев ужавшийся по численности до батальона, наваливалась полнокровная германская танковая дивизия и продавливала «нерушимую» оборону многотонной массой брони, численным превосходством в пехоте, господствующими в воздухе «юнкерсами» и «хейнкелями» и тяжестью артиллерийских залпов.

Но конец у этой истории все же оказался счастливым, потому что навстречу отступающим окруженцам от раскрывшихся Врат, гремя огнем, сверкая блеском стали, уже мчались передовые батальонные тактические группы нашей 144-й мотострелковой дивизии, которая только что поимела наглеца Моделя и жаждала новой крови и новой славы. И немцы еще несколькими днями ранее упивавшиеся своим могуществом и безнаказанностью из охотников сами превратились в беспомощных жертв. На такое передовое подразделение, устраивавшее немцам локальный Армагеддон, и натолкнулись остатки 125-го стрелкового полка, после чего для майора Маркина началась новая жизнь. Новая – потому что в нашем прошлом он так и не вышел из своего последнего окружения и числится в наших архивах пропавшим без вести, предположительно погибшим. Состояние его нагноившейся раны в условиях местной суровой действительности грозило либо тяжелой инвалидностью в случае ампутации ноги, либо смертью от заражения крови – в случае если бы его просто не дотащили до госпиталя. Но Андрей Васильевич попал не в местный госпиталь, переполненный ранеными и страдающий от нехватки медикаментов (у немцев было не лучше), а к нам в двадцать первый век, где его достаточно быстро поставили на обе ноги. Ну а потом, после завершения лечения, по согласованию с советским командованием, майора Маркина, как и других красных командиров, проходивших лечение в наших госпиталях, направили на курсы повышения квалификации.

Там у нас товарищ майор научился не вздрагивать при виде человека в погонах и отчасти утратил пиетет перед мудростью партии, зато еще сильнее зауважал Иосифа Виссарионовича. Уж рожи «товарища» Зюганова, вещающего из «ящика» всякие благоглупости для этого было достаточно, как и знаний об истории этой самой партии, которую после смерти ныне здравствующего Вождя поочередно возглавляли разные придурки. Таким образом, из правоверного коммуниста (а тут это понятие все больше сближается с определением «твердокаменный троцкист») Андрей Васильевич превратился в фанатичного большевика-сталиниста, советского патриота, считающего, что Мировая Революция – дело, конечно, важное, но происходить она должна путем поэтапного расширения Советского Союза на всю планету. В остальном майор Маркин – нормальный компетентный командир (не чета некоторым), не впавший в отчаяние в дни тяжелых поражений и не заразившийся шапкозакидательством после того, как положение в корне изменилось. Мы с ним – боевые товарищи, как два сапога пара; оба понимаем, что бригада готовится не к парадному смотру, а к тяжелым боям, и что экзамен у нас будут принимать немцы при перевесе втрое-вчетверо на одного не в нашу пользу.

Но майором Маркиным и мною командный состав бригады не исчерпывается. Поскольку в Красной Армии без политработников никак, то и у нас он тоже есть. Старший политрук Бородухин Петр Михайлович, верный боец за дело Ленина-Сталина, 1906 года рождения, из рабочих, бывший председатель парткома в железнодорожных мастерских, призван по призыву в июле сорок первого, воевал на юго-западном фронте в 6-й армии, в начале августа был ранен и эвакуирован в тыл. И весьма вовремя, поскольку те, кто остался на месте, неделю спустя попали в окружение и сгинули в Уманской яме[20]20
  Уманская Яма – название временного лагеря для пленных, располагавшийся на территории карьера кирпичного завода в августе-сентябре 1941 года. Сами немцы заявляли, что в результате окружения 6-й и 12-й советских армий они взяли в плен 103 тысячи советских бойцов и командиров. Советские оценки потерь скромнее в два раза, но даже цифра в 54 тысячи пленных все равно зашкаливает. Из-за плохих условий содержания многие заключенные погибли в течение очень короткого времени. К тому же в самом лагере и на местах боев немцы со своими пособниками устраивали массовые расстрелы комиссаров, евреев, коммунистов, сильно ослабевших и раненых бойцов и командиров, а также всех тех, кто хоть чем-то не понравился арийским господам.


[Закрыть]. Мы ничем не могли помочь этим несчастным, ведь, когда они умирали от голода и издевательств, дивизии экспедиционных сил были заняты тем, что рубили в капусту германскую группу армий «Центр». А когда мы закончили с этим богоугодным занятием и осмотрелись по сторонам, спасать там было уже некого.

Поскольку наш комиссар человек во всех смыслах хороший, храбрый, прямой и честный и искренне верит в дело, за которое сражается, то я собрал наших добровольцев-будущенцев и отдал им негласный приказ не раздражать нашего комиссара критическими замечаниями и не нарушать его идеологическую девственность. Он сам со временем поймет, что не так все просто в этом мире, но мы должны понять его и морально поддержать, ведь будет жалко, если этот человек перестанет верить в коммунистическую идею, или, хуже того, начнет искать спасение от психической травмы на дне бутылки. А я с самого начала ничуть не сомневался в том, что рано или поздно товарищ Бородухин узнает о нашем будущем все нелицеприятные с его точки зрения факты. Ведь не слепой же он и не глухой. И слухи о нашей запортальной России в народе ходят самые запредельные; правда, те кто у нас на самом деле бывал (как, например, майор Маркин), знают, что не все так однозначно.

Так и получилось. Где-то через неделю после своего прибытия в пункт формирования бригады (а прибыл он одним из последних) старший политрук зашел в штабной кунг и плотно прикрыл за собой дверь. Перед этим он довольно долго смущенно шаркал ногами по решетчатым ступенькам, делая вид, что очищает сапоги от налипшей на них весенней снеговой каши, но на самом деле просто не решаясь войти. В тот момент на месте мы с майором Маркиным были только вдвоем, и, видимо, комиссар специально подбирал момент для разговора без лишних свидетелей. Правильно поняв это немое предисловие, мы с Андреем Васильевичем заговорщицки переглянулись.

– Наверное, лучше будет, если я сейчас уйду, – тихо сказал начальник штаба, растерянно оглядываясь по сторонам.

– Да не уж, оставайтесь, – так же тихо возразил я, – товарищ Бородухин вас не съест. Он у нас далеко не самый худший представитель племени политруков. По крайней мере, он верит в идею, а не отбывает номер ради карьеры, как некоторые.

Майор хоте что-то сказать, но не успел, потому что на пороге нарисовался наш комиссар…

– Товарищи командиры, – сказал он, – а ведь я теперь все знаю. И хочу вас спросить: почему вы сами сразу не рассказали мне обо всех подробностях? Товарищу Погорелову еще простительно, но вы-то, товарищ Маркин, советский человек и красный командир…

– Все мы сейчас советские люди, – сказал я, – и командиры Красной Армии тоже. И воюем мы не по приказу, а по велению души. Чтобы не было таких тварей, как гитлеровские фашисты, на нашей земле, – да и не только на нашей, но и вообще. Так что агитировать нас за советскую власть не надо. Мы за нее кровь проливаем – если не свою, так чужую. Так даже правильнее. Это немцы пусть умирают за своего фюрера и фатерлянд, а мы, убив их, должны двигаться дальше, чтобы бить следующих.

– Но как же, товарищ Погорелов, вы можете называть себя советскими людьми, когда вы советскую власть у себя свергли и компартию разогнали? – сказал комиссар.

– Во-первых, Петр Михайлович, – пожал я плечами, – компартию как таковую никто не разгонял. Она сама разложилась и самоустранилась от управления государством, а вслед за этим не очень-то стало понятно, какая у нас власть – советская или уже нет. Когда дело дошло до стрельбы, то, как мы сейчас понимаем, обе стороны были совершенно омерзительны. Драка шла не за идею, а за одну лишь власть и право разделить пирог общенародной собственности между своими людьми. Не было уже к тому моменту идеи, она вся выдохлась, а иначе тогдашний руководитель партии и государства не смог бы сдавать без боя геополитическому противнику один оборонительный рубеж за другим. Во-вторых – когда это случилось, мне было всего четыре года, а большинство наших бойцов-добровольцев и вовсе не родились на свет. И это не мешает нам, не знавшим в сознательном возрасте никакой советской власти, яростно драться за нее в этом мире – хоть в составе экспедиционных сил, хоть в рядах РККА. И я дам вам гарантию, что здесь мы проделаем с Германией то же самое, что тогда проделали наши деды и прадеды. Мы дойдем до Берлина, Вены, Праги и Будапешта и воткнем в развалины вражеских столиц наши красные флаги, чтобы и сто лет спустя все помнили, что воевать с русскими – это изощренная форма особо мучительного самоубийства.

– Да, товарищ Бородухин, – неожиданно горячо поддержал меня майор Маркин, – а если мы не дойдем, то после победы наши имена все равно напишут на развалинах рейхстага. Вы оглядитесь вокруг. Не знаю, специально так сделано или случайно получилось, но все, собранные в этой бригаде наши бойцы и командиры в том мире, где родился и жил подполковник Погорелов, на этот момент были уже покойниками. И вы, знаете ли, в том числе…

– Да, – сказал комиссар, протирая запотевшие очки носовым платком, – этот факт моей биографии мне прекрасно известен. Хоть и не положено, а я все равно воспользовался служебным положением и посмотрел свое дело. А там…

– Да не переживайте вы, товарищ Бородухин, – с сочувствием в голосе сказал майор Маркин, – напротив, так даже лучше, ведь ваша жизнь, как и положено, пишется теперь с чистого листа. А вы представьте, что кто-то прочтет про себя, что он герой и орденоносец, прошел всю войну без единой царапины, а позже достиг больших высот в партийно-государственной иерархии. Такое знание человека послабее способно свести с ума. А мы с вами как раньше не знали своего будущего, так и теперь не знаем, и меня, честно говоря, это радует.

– Да черт с ним, с моим будущим… – вздохнул комиссар, – я не про себя беспокоюсь, а про советскую власть. Ее будущее представляется мне чрезвычайно мрачным, особенно в свете того, что нам сейчас рассказал товарищ Погорелов.

– Об этом вы не беспокойтесь, – сказал я. – Беспокоиться за советскую власть – это работа товарища Сталина, который давно уже в курсе проблемы. А от нас требуется хорошо делать свое военное дело. Когда нас с вами пошлют на фронт, все следует устроить так, чтобы не наши бойцы и командиры погибали за Советскую Родину и товарища Сталина, а немецкие зольдатен унд официрен – за фатерлянд и любимого фюрера. И побольше, побольше… А наши, убив этих немцев, должны идти дальше на запад и убивать следующих – до тех пор, пока нация белокурых придурков, возомнившая себя господами, не будет вбита в прах по самые уши.

– Экий вы кровожадный, товарищ Погорелов, – вздохнул комиссар, – а как же пролетарский интернационализм и сознательность германского рабочего класса?

– Нет сейчас в Германии пролетариата в том смысле, который вкладывал в это слово товарищ Ленин, – вздохнул я. – Идеология фашизма тем и отличается от классического капитализма, что хозяева с рабочими заключают своего рода социальный договор. Рабочие должны вести себя смирно и помочь своим господам завоевать новые земли, жизненные пространства на востоке, а те, в свою очередь, обещают поделиться с ними награбленным. В идеале картина счастливого нацистского будущего выглядит так: все немцы стали крупными и мелкими хозяевами, а работают на них превращенные в рабов французы, русские, поляки и другие неарийские народы. Глядя с нашего насеста в будущем, мы видим, что мало разгромить германскую армию, главное – свернуть шею этой поганенькой идейке, чтобы и другие любители халявы и думать забыли о своей национальной исключительности. Но я боюсь, что немцы будут так упорствовать в своих заблуждениях, что в ходе нашей воспитательной работы в Германии из всего народа останутся одни только фрау с киндерами. Впрочем, с ними мы уже поговорим по-другому, ибо русский солдат с женщинами и детьми не воюет. Но до этого сладкого момента требуется еще дожить, причем так, чтобы об этом потом не стыдно было рассказать детям и внукам. Понимаете меня, Петр Михайлович?

– Понимаю, – вздохнул комиссар, – злые вы там у себя, в двадцать первом веке, и очень недоверчивые… Но, может, это и к лучшему.

– Конечно, к лучшему, – убежденно сказал я, – ведь проблема советской власти в нашем мире заключалась в том, что большинство лучших из лучших, вроде вас с Андреем Васильевичем, героически пали в жестоких боях с немецко-фашистскими захватчиками. Зато вместо вас после войны на руководящие посты из теплых местечек и эвакуаций полезла всякая дрянь, прохвосты-карьеристы, за всю свою жизнь не поднимавшие ничего тяжелее канцелярских бумажек, но зато хорошо умеющие угодить любому начальству. Эти-то люди потерь не понесли, ибо старались не приближаться к фронту и на сотню километров. Но теперь в вашем мире все будет совсем иначе – тут появились мы, такие злые и недоверчивые, и сделали так, что миллионы советских людей, умершие в нашем мире, теперь продолжат жить, а на подхалимов и блюдолизов, напротив, обратят внимание компетентные органы, после чего жить станет легче, жить станет веселее. Вот этому вы и учите советских бойцов, а наши добровольцы, сознательно сделавшие свой выбор, не нуждаются в том, чтобы их агитировали за советскую власть.

На этом наш разговор был закончен и комиссар больше не возвращался к этой теме. Потом как один день промелькнули еще две недели боевого слаживания (все же из бойцов с недавним фронтовым опытом часть сколачивается быстрее, чем из новобранцев), на станцию погрузки были поданы эшелоны – и бригада убыла на Юго-западный фронт, под Днепропетровск. Обстановка тут такая. Наши прочно удерживают пологий низкий левый берег. Днепропетровск на правом обрывистом берегу находится под немцами, а точнее, позиции в городе занимает пятидесятая пехотная дивизия. Южнее расположились румынские части, севернее – итальянская армия. Немецких соединений по рубежу Днепра, как я понимаю, крайне немного, только в ключевых пунктах; все резервы у них сожрала Смоленская битва, в которой в свое время мы так лихо гарцевали в стиле «Фигаро здесь, Фигаро там».

И теперь задачей наше бригады станет форсирование реки и захват плацдарма, а потом саперно-понтонные батальоны под нашим прикрытием наведут на него наплавные мосты. Помимо того, для поддержки прорыва командование сосредоточило из резерва Ставки во втором эшелоне фронта большое количество свежих стрелковых дивизий и гаубичных артполков РВГК, что стоят поблизости от нас, и что характерно – вместо тягачей у артиллеристов наши седельные КАМАЗы, а они, как и танки, тоже грязи не боятся. Конкретных планов нам знать не положено, но думаю, что намечается грандиозная отвлекающая операция, имеющая целью стянуть сюда, на носок днепровского выступа, максимально возможное количество вражеских частей. Мысль о генеральном наступлении при этом просто не приходит в голову, потому что распутица еще в самом разгаре и земля похожа на хорошо замешанную липучку для мух, – и в эту хлябь по брюхо садятся даже танки. Помнится, в нашем мире по этой же причине провалилась советская Харьковская наступательная операция. Не думаю, что советское командование решит повторить тот неудачный опыт. Скорее нас ждет героическое форсирование водной преграды и жестокие бои на удержание стратегически важного плацдарма, а немцы с румынами и итальянцами будут пытаться любой ценой сковырнуть нас в Днепр, ради чего позабудут обо всем прочем. Тут к ним и придет толстенький полярный лис в образе товарища Жукова, недавно сменившего отставленного прочь Кирпоноса. На Брянский фронт вместо Жукова переместили генерала Рокоссовского, Южным фронтом вместо никакого Тюленева теперь руководит Конев, а командовать Западным фронтом назначен генерал Лукин. Вся эта генеральская чехарда – верный сигнал того, что именно южное направление станет основным в этой весенне-летней кампании, и именно нашей бригаде надлежит сделать в ней первый выстрел.

5 апреля 1942 года, вечер, Итальянское королевство, Рим, Квиринальский дворец.

Третий король Италии из Савойской династии Виктор-Эммануил Третий (73 года).

Его величество Виктор-Эммануил III Фердинандо Мария Дженнаро, король Италии, король Албании, император Эфиопии, король Черногории, первый маршал империи (и прочая, прочая, прочая), прочитав письмо от своей дочери Джованны, доставленное в Квиринальский дворец верным человеком, впал в благородное раздумье. Да, он знает о той великой силе, что ворвалась в мир некоторое время назад, а также какие беды ожидают его страну. В этом смысле ничего нового дочь не написала. Но, видимо, она знала несколько больше, чем могла доверить бумаге, а потому ее послание чрезвычайно встревожило старого короля. Его дочь считает, что вопрос «по-хорошему или по-плохому» ему зададут в самое ближайшее время. А что он сможет на него ответить, если не имеет возможности ничего изменить? Быть может, в таком случае русские из будущего не станут ни у кого и ничего спрашивать, а просто сделают все «по-плохому» – ибо с дуче, который на самом деле правит страной, разговаривать на любые темы просто бессмысленно.

Именно по его глупости Италия ввязалась в совершенно ненужную ей войну с Советской Россией, – причем это случилось, несмотря на то, что королевская семья была против той авантюры. Куда там итальянской армии воевать с русскими, если она с трудом справилась с полудикими эфиопами и потерпела поражения от уже разгромленных французов и совершенно никчемных греков. Против слабого и растерянного противника итальянские солдаты ведут себя чрезвычайно нагло и самоуверенно, но в то же время, встретившись с сильным, умелым и упорным врагом, быстро впадают в состояние, близкое к панике. Ввязываться в войну с русскими, имея такую армию, было непростительной глупостью – какими бы ничтожными ни рисовала тех итальянская и немецкая пропаганда, Но король в фашистской Италии – даже меньше чем никто. Реальная власть в стране принадлежит Муссолини и Большому Фашистскому Совету, которые втягивают страну в различные военные авантюры.

Затишье на Восточном фронте длится уже больше двух месяцев, если считать с момента как пала Финляндия. Теперь следует ожидать, что после немцев пришельцы из будущего вспомнят и об их младших партнерах. В небе над Италией уже видели огромные четырехмоторные бомбардировщики, – пролетая на недосягаемой высоте, они будто приглядывались к Вечному Городу, военно-морским базам, заводам, мостам и административным зданиям. Пока итальянской армии везло, ибо выделенная ей полоса ответственности, на юге России, находилась на солидном удалении от районов действия пресловутых «марсиан», однако никто не стал бы гарантировать, что так будет продолжаться и дальше.

Русские наверняка уже накопили достаточные силы для нового наступления, а посему в ближайшее время томительная тишина взорвется грохотом залпов тысяч орудий. Южное направление – одно из самых перспективных для нового наступления русских большевиков и марсиан, и итальянские солдаты неизбежно окажутся на его пути. Король мысленно ставил на место вермахта сборную команду из венгров, румын и итальянцев – и приходил к выводу, что их поражение в некоем подобии Смоленского сражения будет еще более страшным и стремительным. Там, где окруженные германские войска сражались с яростью обреченных, их младшие партнеры, деморализованные мощью и скоростью удара «марсиан», бросят все и побегут, а при невозможности убежать начнут сдаваться в плен.

Король знает, что он ничего не сможет с этим сделать, и в то же время понимает, что его дочь права и сопротивляться подавляющей силе союза «марсиан» и русских большевиков просто бессмысленно. Выходцы из будущего ради сокращения свои издержек готовы разговаривать и договариваться, но эта возможность выйти из войны с минимальными потерями может быть необратимо упущена из-за того, что Бенито Муссолини не готов принять их предложения по идеологическим соображениям. Скорее всего, Сталин потребует отменить запрет коммунистов и социалистов, распустить Большой Фашистский Совет и провести свободные выборы в парламент, которых в Италии не было вот уже двадцать лет. Как и всякий ренегат, дуче ненавидит ту силу, которую он предал, и выше его сил признать свое поражение и пойти хоть на какое-то соглашение с коммунистами, а также с выступающими с ними одним блоком социалистами. Предатели – они такие. Из-за своей нечистой совести жизнь готовы положить на то, чтобы доказать, что все они сделали правильно, что их бывшие партнеры самые гадкие люди на свете и что вовремя предать – это значит предвидеть.

Виктору-Эммануилу было прекрасно известно, что до прошлой Великой войны Муссолини был членом социалистической партии и являлся главным редактором газеты «Аванти» (Вперед). Разрыв с партийным руководством был обусловлен «оборонческой» позицией Муссолини в начале войны, а по ее окончании он провозгласил, что социализм как явление уже мертв и для спасения и возрождения итальянской нации требуется жесткий и энергичный человек. Он говорил: «Мы позволим себе роскошь быть одновременно аристократами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками легальной борьбы и нелегальной, и всё это в зависимости от места и обстоятельств, в которых нам придётся находиться и действовать». И это заявление будущего дуче об отсутствии у него всяческих принципов стало основой для формирования будущей фашистской идеологии.

Но, несмотря ни на что, итальянский народ нес от фашистского «возрождения» только потери. С каждой новой войной, в которую втравливал Италию режим Муссолини, все больше становилось погибших и искалеченных, и территориальные приобретения не искупали увеличивающееся число жертв. Теперь король знал, что все завоеванное рано или поздно придется отдать, а вот погибших уже не вернешь. Да и войны под руководством Муссолини Италия ведет не ради своей безопасности или освобождения страдающих под иноплеменным игом соотечественников, а ради «славы», то есть удовлетворения политического тщеславия так называемого вождя нации, и колоний. Италия – государство молодое и с колониями у нее не очень жирно, не то что у соседей, мэтров этого дела Франции и Британии, у которых территория и население колоний многократно превосходят их Метрополии.