Текст книги "Балканы. Красный рассвет"

Часть 20. Операция «Скобелев»

12 мая 1942 года. 12:15. Болгария. Варна. Загородный царский дворец Евксиноград.

В последние два месяца царь Борис все больше времени проводил с семьей в Евксинограде, и все меньше в Софии. Правящие в Болгарии профашистские круги были этому откровенно рады, ибо либерально настроенный царь не лез им под руку со своими дурацкими замечаниями. Правда, отсутствие царя в столице ничуть не мешало набирающим силу общественно-политическим процессам. Отечественный фронт[45]45
  Отечественный фронт – общественное объединение в нашей истории, возникшее в Болгарии летом 1942 года по инициативе БРП (коммунисты) как широкая коалиция антифашистских сил. В состав Отечественного фронта вошли:
  – политическая группа «Звено» (присоединилась с 1943 года, после смерти царя Бориса);
  – Болгарская рабочая партия (коммунисты);
  – одна из фракций Болгарского земледельческого народного союза;
  – Болгарская рабочая социал-демократическая партия (аналог меньшевиков);


[Закрыть] образовался тут несколько раньше, чем в нашей истории, и две его главные составляющие – коммунисты-сталинисты из БРП и офицеры-монархисты из «Звена» – совершенно осознанно создавали устойчивую политическую платформу для будущего государственного переворота, целью которого был переход Болгарии из Четверного союза во Вторую Антигитлеровскую Коалицию. Впрочем, к этим двум силам, как и в нашей истории, не замедлили присоединиться союзники помельче, создав самый широкий альянс людей, видавших Гитлера вместе с его людоедскими идеями в гробу и белых тапках. За всю свою историю Болгария не видела от немцев ничего хорошего; наоборот, под их руководством она регулярно впутывалась в разные проигрышные войны, из которых потом выходила с большими потерями.

Для Болгарии такое не в первый раз. Военные перевороты в стране уже случались. В 1923 году переворот, свергнувший правительство Александра Страмболийского, совершила так называемая Военная лига, в 1934 году – группа Звено, и почти сразу же, в 1935 году – снова Звено, потому что лидеры переворота 1934 года загнули много лишнего. Ишь чего удумали – присоединиться к Югославии на правах автономии! Болгарское общество во всех его слоях таких идей не понимает и не принимает, даже если бы столицей объединенного государства стала София. Правда, лидеров и основателей «Звена», замысливших такое, Дамяна Велчева и Кимона Гергиева, не расстреляли и не посадили в тюрьму (попытка их интернирования стоила лидеру переворота 1935 года поста премьера и политической карьеры), а всего лишь отодвинули в сторону. Ничего им не сделали и фашиствующие премьер-министр Богдан Филов и военный министр генерал Никола Михов, обладавшие в стране почти абсолютной властью, потому что «Звено» в Болгарии – это очень серьезно. И вот теперь эти двое получили возможность сделать новый подход к снаряду, на этот раз в союзе с коммунистами, которых они в 1934 году, напротив, разгоняли. Ну что поделаешь: политика – очень суровая мадам и способна уложить в одну постель самых разных людей.

Но вся эта деятельность не могла не остаться в полной тайне. Если Богдан Филов и Никола Михов предпочитали не обращать на эту возню внимания, ибо ссориться с армией (в которой «Звено» имело авторитет) им было не с руки, то мимо младшего брата царя, Великого князя Кирилла (который негласным образом курировал всю болгарскую разведку и контрразведку) эта информация пройти не могла. Также ему удалось выяснить, что основатели и руководители «Звена» действуют не по собственному наитию и разумению, а с ведома и по поручению его венценосного брата. Встревоженный этой информацией, Великий князь Кирилл бросил все и примчался в Евксиноград на встречу с братом. Кстати, на эту поездку тоже никто не обратил внимания, ведь куратором спецслужб Кирилл был тайным, а в обыденной, открытой жизни он представал как светский человек, бабник, мот, жуир и бонвиван. И относились к нему соответственно. Да и разведка с контрразведкой для него скорее были разновидностью азартной игры, которой можно успешно пощекотать свои нервы.

При этом надо сказать, что этой утечке информации помогло то, что после начала советского наступления на группу армий «Юг» все подспудные политические процессы в Болгарии невероятно ускорились. Тысячи болгар по ночам приникали к коротковолновым приемникам – только для того, чтобы услышать слова: «От Советского Информбюро…». А те, у кого приемников не имелось, довольствовались листовками со сводками, которые печатали подпольные типографии. Германия, несмотря на свой «союзнический» статус, была в Болгарии весьма непопулярна, так что замыкание кольца окружения под Уманью в некоторых местах праздновали почти открыто.

Правда, кому-то счастье, а кому-то не совсем. Болгарская царица Джованна Савойская очень переживала за брата, в настоящий момент вместе с другими итальянцами претерпевавшего в России злосчастные приключения. Простор для отступления у итальянской армии был раза в два больше, чем у венгерской, и подчиненные принцу Умберто войска в своем анабазисе еще не дошли до той стенки, дальше которой хода просто нет. Собственно, никто даже и не знал, что там и как. О ликвидации окруженной итальянской группировки Совинформбюро пока не сообщало, но связи с итальянской экспедиционной армией не было уже неделю. В связи с этим испереживалось как королевское семейство в Риме (где у принца были отец, мать и жена с детьми), так и его замужние сестры. Как-никак единственный брат на весь их женский сестринский монастырь. Правда, никто из них не думал о том, что в этот момент чувствуют сестры, матери, жены и невесты итальянских солдат и офицеров, которых фашистско-королевский режим послал воевать с большевизмом за две тысячи километров от границ Италии. Очередная авантюра дуче завершилась крахом, но оплатить ее своими жизнями предстояло простым итальянцам.

И тут так совпало, что как раз накануне в гости к царице Джованне приехала ее старшая сестра Мафальда, которая была замужем за ландграфом Филиппом Гессенским, по совместительству обер-президентом (губернатором) провинции Гессен-Нассау. Сама Мафальда Эммануиловна женщиной была более чем приличной (Гитлер считал ее своим личным врагом и противницей войны), однако на ее муже клейма ставить было уже негде: член национал-социалистической партии (куда он вступил по убеждению), член охранных отрядов СА, личный друг Геринга, один из соучастников-исполнителей нацистской евгенической «Программы умерщвления Т-4»[46]46
  Программа умерщвления «Т-4» (нем. Aktion Tiergartenstraße 4, «Операция Тиргартенштрассе 4») – официальное название евгенической программы немецких национал-социалистов по стерилизации, а в дальнейшем и физическому уничтожению людей с психическими расстройствами, умственно отсталых и наследственно отягощённых больных. Впоследствии в круг лиц, подвергавшихся уничтожению, были включены нетрудоспособные лица (инвалиды, а также болеющие свыше 5 лет). Сначала уничтожались только дети до трёх лет, затем – все возрастные группы.


[Закрыть], да и в качестве обер-президента Гессен-Нассау герр Филипп тоже не цветочки собирал. Крепил всеми силами обороноспособность Рейха и боролся с его врагами. Но это так, к слову.

Причина сестринского визита Мафальды к Джованне была проста. С самого начала наступления армии большевиков на Восточном Фронте бомбардировщики Ту-22М3 авиагруппы Экспедиционных сил и бомбовозы Ту-95, поставленные в Авиацию Дальнего Действия РККА, будто с цепи сорвались – они принялись совершать налеты на транспортную и промышленную инфраструктуру Германии. Таких бомбардировщиков по эту сторону Врат было немного, но они использовали систему автоматического бомбометания «Гефест» и с невероятной точностью кидались бомбами неприятно крупного калибра или высыпали на объект, подлежащий разрушению, целый град «пятисоток». Один налет – и авиационный (или танковый) завод, разрушенный в щебень, на целый месяц прекратит производство, не говоря уже о том, что уцелевшим представителям администрации потребуется срочно найти замену убитым и искалеченным при налете рабочим, инженерам и техникам. Бомбили не только заводы, электростанции, мосты и военные объекты, в руины (точечно) превращались дворцы и особняки тех представителей германской элиты, которые делом и телом поддерживали нацистскую идеологию.

Вот Филипп Гессенский и забеспокоился насчет семьи. Решил отправить жену с детьми туда, где не бомбят. В Италию им тоже было нельзя. Молитвами дона Бени (Муссолини) по части бомбежек там творилось то же, что и в Германии, плюс значительно увеличилась активность партизан-гарибальдийцев, получивших подпитку оружием, боеприпасами и инструкторами. Теперь бывает и так, что несколько объединившихся отрядов захватывают целые городки и вершат в них суд и расправу. Зато на Болгарию, которая против СССР не воюет, бомбы не падают, даже напротив, эта страна превратилась в своего рода островок безопасности, тем более что после того памятного разговора Джованна сама приглашала сестер погостить в Евксинограде, пока в Европах все не утрясется.

Просто Мафальда приехала первой, следом за ней ждали самую старшую сестру Иоланду с тремя дочерьми и одним сыном, а также самую младшую, Марию Франческу, беременную на позднем сроке и со старшим сыном двух лет от роду. Звали погостить и тещу царя Бориса, итальянскую королеву Елену Черногорскую, но она наотрез отказалась уезжать из Рима, хотя дочерей выпроваживала в безопасное место со всей возможной решимостью. Мол, я уже старая, мое место рядом с мужем, а вы езжайте, вам еще жить и жить. Помимо сестер жены, в Евксиноград приехали сестры Бориса и Кирилла: незамужняя и бездетная Евдокия (старшая) и обремененная пятью детьми Надежда (младшая). Причем старшему сыну Надежды Фердинанду Ойгену Вюртенбергскому в апреле стукнуло семнадцать лет, и в связи со слухами об очередном снижении призывного возраста его могли не пропустить через границу.

В мирное время система призыва в Третьем Рейхе функционировала следующим образом: в восемнадцать лет молодой человек проходил медкомиссию и зачислялся в резерв первой очереди, откуда его в любой момент могли призвать на действительную службу. Обычно это «любой момент» случался первого октября того года, когда ему исполнялось двадцать лет. В мирное время армия была относительно немногочисленной, и большая часть призывников, пройдя начальное обучение, возвращалась в статус «резервистов» только с эпитетом «обученные»; остальные до выхода в резерв по закону от тридцать шестого года должны были служить два года… На самом деле уже в тридцать девятом году Германия развязала вторую мировую войну и никаких уволенных в запас военнослужащих срочной службы так и не появилось. Вместо того сначала был вычерпан обученный резерв, потом планка фактического призыва на военную службу поползла вниз. Двадцать лет, девятнадцать лет, восемнадцать лет… В нашей истории порог в семнадцать лет был пробит в октябре сорок четвертого, за полгода до краха «тысячелетнего» Рейха. В реальности Врат потери вермахта за первый год войны против СССР соответствовали трем годам нашей реальности, поэтому в связи с исчерпанием качественного призывного ресурса военное ведомство было готово хвататься за семнадцати– и даже шестнадцатилетних.

А уклонение от военной службы было серьезным преступлением. За это полагался расстрел. В ожидании грядущего краха Третий Рейх исходил ужасом от своей предстоящей судьбы, и судья так называемого «народного суда» мог отправить домохозяйку на гильотину за обыкновенный анекдот, высмеивающий гибнущее нацистское государство, хотя прежде за это полагался денежный штраф. В НАШЕМ прошлом такие случаи стали происходить к сорок четвертому году, но ТУТ события текли и быстрее, и страшнее. Но юному царскому родственнику то ли просто повезло, то ли ему сделали скидку… Семейство Надежды Болгарской пропустили через болгарско-югославскую границу изрядно напуганным, но в полном составе. Правда, означенному Фердинанду Ойгену пришлось дать письменное обязательство, что если он до первого октября сорок второго года не вернется на территорию Рейха, то лично явится в немецкое посольство в Софии, которое и отправит его к месту службы.

В связи с этим нашествием родственниц женского пола и их детей (частично ожидаемым, частично уже состоявшимся) царь Борис начинал ощущать себя Ноем на Ковчеге, которому не хватает только весла и боцманской дудки, необходимой для того, чтобы наводить порядок во всем этом бедламе. И тут еще на его голову падает непутевый младший братишка, который невесть зачем приперся в Евксиноград из Софии на своем личном авто в сопровождении лишь водителя и адъютанта. Но Кирилл оказался настроен вполне серьезно, отказался от вина с дороги и потащил старшего брата на прогулку в Ботанический сад для приватного разговора. Но что поделаешь: люди, замешанные в политике, не доверяют четырем стенам, ибо и у них тоже есть уши. А в саду, значит, безопасно… О том, что уши, то есть микрофоны, могут быть даже у деревьев, в наивном двадцатом веке еще никто не подозревает. ТУТ микрофон – это громоздкая конструкция, которую следует вмонтировать в стену или в мебель, и это изделие никак не может притаиться, например, на стволе дерева в виде малозаметного сучка или сухой веточки. Впрочем, на этот раз обошлось без подобных хитростей. Некому было подслушивать, да и незачем.

– Брат, – сказал Кирилл, оглядываясь по сторонам, – объясни, что происходит? Твои люди из «Звена» водят шашни с коммунистами…

– Они не мои, – покачал головой Борис, – они патриоты Болгарии. В свое время наш отец сделал ошибку, из-за которой в двух войнах наша страна сражалась на неправильной стороне. Душа болгар была с Россией, а воевали они за Германию и за Австрию…

– Много ты понимаешь в ошибках, брат, – хмыкнул Кирилл, – наш отец был, есть и будет до самой смерти в душе австрийским офицером, даже несмотря на корону, которую он носил на голове. Потому-то в восемнадцатом году он так легко отрекся от престола, бросил все и уехал в Кобург…

– Вот именно, – сказал Борис, – он был чужой не только этой стране, но и в собственной семье. Мама была для него лишь племенной кобылой, самкой, которая должна принести как больше потомства, и он заездил ее насмерть, не испытывая при этим ни раскаянья, ни даже простого сожаления. Он был чужим даже собственным детям. Я освободился от него раньше остальных, да и вы сбежали от него в Болгарию как только появилась возможность. Вот ты, Кирилл, из всех нас был ближе всех к нашему отцу; почему ты не остался рядом с ним в Кобурге, а вернулся в Софию?

– Знаешь, – серьезно сказал Кирилл, – легче переносить цирроз печени, чем нашего отца, поэтому я и сбежал[47]47
  Кирилл приехал в Болгарию только в 1926 году, через четыре года после сестер.


[Закрыть] от него сюда к тебе. Но все равно, брат, ты мне так и не ответил, почему «Звено» якшается с коммунистами, а ты смотришь на это спокойно, как будто так и должно быть?

– Потому что и в самом деле так и должно быть, – ответил Борис. – Отец разбросал камни, теперь мне предстоит их собрать. Быть может, по крови я наполовину немец, наполовину итальянец, но в душе чувствую себя болгарином. Эта моя страна, мой народ, вверенный мне Богом, и я за него отвечаю, а не просто сижу на троне, как это делал мой отец.

– Да ты с ума сошел, брат! – воскликнул Кирилл, – эти последователи Ленина и Маркса сожрут тебя вместе со всеми нами и не поморщатся!

– Т-с-с, – ответил Борис, – не ори так громко. На меня вышли очень серьезные люди и дали гарантии, что если мы поможем им значительно сократить войну, то они прикроют нас от всего: и от местных коммунистов, и от немцев и от турок, вторжение которых нам угрожает с того момента, как Черчилль решил, что о нем все позабыли. Британский боров – это еще та скотина, нагадить может так, что потом с разбега не перепрыгнешь.

– Какие люди? – не понял Кирилл.

Борис потыкал большим пальцем в кроны деревьев, над которыми голубело майское небо, и сказал:

– Серьезные, оттуда!

– Марсиане?! – ахнул Кирилл. – Да ты что?! Это же изверги похлеще русских большевиков.

– Знаешь что, брат, – ответил Борис, – поменьше слушай на ночь народных немецких сказок дядюшки Геббельса. К планете Марс русские из будущего имеют отношение не больше нас с тобой, и к извергам тоже. Обыкновенные люди, только опережающие нас в развитии на семьдесят шесть лет. Они русские и отнюдь не большевики, однако имеют на тех влияние, и не только потому, что те от них зависят. Переговоры ведут жестко, но о чем-то договорившись, держат слово. Они поклялись, что сотрут Третий Рейх вместе с его Гитлером в мелкий прах, и тот из его союзников, кто не успеет перейти на их сторону, разделит судьбу Германии. Я своей стране такого исхода не хочу, и поэтому, когда со мной пошли на контакт, почти сразу дал согласие. Надеюсь, что ты со мной, брат?

– Даже не знаю, что сказать… – ответил Кирилл, потирая шею. – Ты уверен в том, что твои покровители сумеют сдержать ярость борцов за народное счастье? А то мне под старость лет как-то не хочется болтаться в петле…

– Не такой уж ты и старый, – хмыкнул Борис, – и не бойся, твоя шея вне опасности. Подписан трехсторонний договор, в котором взаимоприемлемо изложены все подобные моменты. Я, представитель тамошнего русского президента Путина, господин Иванов, и господин Сталин. Как ты понимаешь, условия неприкосновенности распространяются только на нашу семью и тех, кто нужен для существования государства. Нынешние премьер и военный министр в круг неприкосновенных не входят, и именно на них коммунисты выместят все свое зло. А что касается тебя, то, если ты приложишь определенные усилия в деле борьбы с германским фашизмом или турецким феодализмом, то, может быть, даже заработаешь какой-нибудь большевистский орден. Ты же у нас мужчина не без талантов…

– Ладно, – Кирилл провел рукой по усам, – обойдемся без орденов, тем более большевистских. Сам наградишь чем-нибудь, если сочтешь нужным. А турки – это серьезно. Их армия почти открыто накапливается на нашей границе.

– Кто предупрежден, тот вооружен, брат, – сказал Борис, – мы знаем об этой опасности, и если Иненю все же посмеет напасть, то на нашей стороне будут все силы Ада.

15 мая 1942 года, 02:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

Присутствуют:

Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин;

Начальник генштаба генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский;

Посол РФ в СССР – Сергей Борисович Иванов;

Командующий экспедиционными силами генерал-лейтенант Андрей Николаевич Матвеев.

Верховный разглядывал карту боевых действий с итогами первого этапа операции «Меркурий», как это говорится в таких случаях, с чувством глубокого удовлетворения. Юго-западный фронт в основном стабилизировался по линии старой границы. Шестая армия немцев под угрозой окружения как дрессированный хомячок, на цыпках, отбежала на двести километров западнее и сделала попытку зацепиться за укрепления старой польской границы в полосе от края Полесских болот до Ямполя. Противостоящие 6-й немецкой армии 5-я и 37-я армии РККА преследовали противника достаточно энергично, но все равно в полной мере помешать деятельности нацистских факельных команд не удалось. Можно было бы, конечно, пнуть армию Паулюса и дальше, к линии госграницы сорок первого года, где организация «Тодта»[48]48
  Военно-строительная организация, действовавшая в Германии во времена Третьего рейха. Организация названа Гитлером по имени возглавившего её Фрица Тодта.


[Закрыть] спешно возводила еще один рубеж обороны по реке Западный Буг, но перед этим требовалось провести перегруппировку войск, подтянуть тылы и артиллерию, а также восстановить работу изрядно поврежденных путей сообщения. Кроме того, следовало дождаться, пока пополненная людьми и техникой подвижная группа[49]49
  Подвижная группа – смешанное временно-постоянное формирование, включающее в себя один мехкорпус РККА нового строя, одну мотострелковую или танковую дивизию Экспедиционных сил, одну гренадерскую механизированную бригаду, одну понтонно-мостовую бригаду, одну артиллерийскую дивизию РГК, и два-три кавкорпуса. В будущем такое формирование, возможно, утратит свой временный статус и станет называться танковой или механизированной армией.


[Закрыть] генерала Лизюкова займет исходные позиции в районе Новограда-Волынского, куда оно в настоящий момент передислоцируется из-под Черкасс.

Южнее, от Ямполя до Каменец-Подольска, занимала позиции третья венгерская армия, напротив которой на рубеж старой госграницы вышли 26-я, 38-я и 1-я ударная армия Черняховского, а во втором эшелоне, в районе Проскурова (нынешний Хмельницкий) была сосредоточена подвижная группа генерала Катукова. Положение у противника здесь было почти таким же, как и в полосе 6-й немецкой армии, основная линия обороны венгерской армии проходила не по рубежу старой польской границы, а по Карпатским перевалам, как в Первую Мировую войну. Территория между двумя этими рубежами явно считалась предпольем и в случае необходимости могла быть оставлена без упорного сопротивления. Разница заключалась в том, что занимавшие здесь оборону венгерские части не отступили с рубежа Днепра, а были переброшены с территории самой Венгрии и из оккупированной Югославии, где, по данным разведки, остался только самый минимум сил, необходимых для гарнизонной службы.

Еще южнее передовых венгерских позиций, по рубежу реки Прут и до самого Черного моря (то есть уже по госгранице сорокового года) закреплялись румынские армии, остатки 4-й, при прорыве под Одессой отброшенные на запад, а также 1-я и 2-я армии (причем 1-я считалась учебной и состояла по большей части из новобранцев). Кондукатор Антонеску, как и его коллега из Венгрии, тщательнейшим образом выскреб свои сусеки, ничего не оставив на черный день. Разумеется, румыны предпочли бы встать нерушимой стеной не по Пруту, а на своей старой границе по Днестру, да только Приморская армия и свернувшие от Умани на запад дивизии Экспедиционных Сил в нескольких местах с ходу форсировали Днестр и захватили плацдармы на его правом берегу. Потом, после нескольких достаточно скромных попыток вернуть утраченные позиции, разрозненные румынские части начали отходить на рубеж реки Прут, не желая связываться, как они говорили, с нечистой силой. Лучше бы сразу сдавались – целее бы были. На этом рубеже румынам противостояли: бывшая Приморская (а ныне 51-я армия), 6-я и 12-я армии второго формирования, а также 2-я ударная армия генерала Горбатова и 4-я ударная армия генерала Федюнинского. Эта группировка, нацеленная на Румынию, была самой мощной и имела в своем втором эшелоне сразу две подвижных группы: генерала Лелюшенко (под Бельцами) и генерала Рыбалко (под Кишиневом).

Армии бывшего Южного фронта – 9-я и 18-я, а также 3-я ударная армия генерала Берзарина – юго-восточнее Умани изо всех сил «любили» сбившуюся в один ком кучу-малу из остатков немецкой 11-й армии, итальянских частей, а также 3-й румынской армии. Несмотря на то, что они занимали один общий район, единого командования у окруженных не было. Командующий 11-й армией генерал Холлидт претендовал на верховное главенство, но румыны и итальянцы предпочитали класть с прибором на его «мудрые» указания. Хватит, набегались в атаки под шквальным огнем, растрачивая невосполнимые людские резервы. Ликвидация этого странствующего балагана была делом ближайших нескольких дней, ибо никто даже и не пытался организовать снабжение окруженных через воздушный мост, и разноплеменные солдаты, скучившиеся на ограниченной территории, терпели нужду буквально во всем.

Ориентировочно возобновление наступления по всему фронту от Полесья до Черного моря планировалось на начало июня, после того как закончится ликвидация итало-румынского котла и силы, занятые сейчас этим богоугодным делом, перейдут в статус валентных резервов. Отдельных наступлений против разных вражеских группировок решили не проводить, а вместо того ударить сразу по всему фронту, и в тот же момент должна будет «выстрелить» связанная с Болгарией операция «Скобелев», а также некоторые другие задумки, призванные максимально облегчить успех второй фазы операции «Меркурий». Помимо действий на фронте, планировалось резко активизировать действия югославских и итальянских партизан, способствующие наступлению на фронте и облегчающие инверсию Болгарии.

Дело в том, что отток венгерских контингентов из оккупированной Югославии давал определенную свободу действий для югославской народно-освободительной армии, потому что немецкие силы, выделенные для подавления партизанского движения, тоже оказались изрядно урезанными. В достатке имелись только итальянцы, хорватские усташи, да карательные батальоны, набранные из боснийских мусульман, – но по сравнению с немцами и венграми бойцы они так себе. Еще в стороне от схватки, как известная субстанция в проруби, болтались четники полковника Драже Михайловича, а также осевшие в Югославии белогвардейские формирования. И те, и другие одинаково шарахались и от немцев, и от прокоммунистических партизан, хотя при отсутствии центрального командования и внятной идеи все в их отрядах зависело от отдельных полевых командиров. Поэтому с колеблющимися отрядами выходили на контакт представители российской разведки, а тех, кто воевал за немцев, уничтожали со всей возможной решимостью. А еще там не было прощения таким людям как Краснов и Шкуро, и дело тут не в Гражданской войне. Тот, кто пошел на сотрудничество с Гитлером, вне зависимости от заявленных мотивов, достоин только презрения и уничтожения любыми средствами.

Конечно, не вся эта информация была нанесена на карту, лежащую сейчас перед Верховным. Просто были и другие встречи по частным вопросам и присылаемые на ознакомление рапорта и доклады. А Сталин как раз и славился тем, что мог из разрозненных элементов мозаики при остром дефиците информации воссоздать полную картину событий во всем ее многообразии.

– Итак, товарищи, – сказал вождь, отойдя от карты, – первый этап операции «Меркурий» мы откатали как по нотам. Хотя во многом это заслуга товарища Матвеева и его коллег, но и наши генералы и командиры также показали, что многому научились.

– Самое главное, товарищ Сталин, – сказал Василевский, – заключается в том, что нам удалось дезинформировать вражескую разведку и скрыть, какие направления ударов будут основными, а какие второстепенными. Именно это позволило нам быстро и с минимальными потерями окружить крупные вражеские группировки и не допустить их отход на запасные рубежи обороны.

– А теперь, – сказал Верховный, – важно как можно скорее ликвидировать последнюю окруженную группировку врага для того, чтобы высвободить наши соединения, занятые этим цыганским табором, для совершения других операций. Скажите, товарищ Василевский – почему венгры сдались почти сразу, а эти деятели вот уже неделю крутят нам фиги? У них, что, скатерть-самобранка в запасе имеется или полевой синтезатор «Мидас»[50]50
  Интересуясь «образом грядущего коммунизма в литературе 60-70-х годов», Сталин прочел кое-что из Ефремова и Стругацких, в том числе «Полдень, 22-й век», и сделал из прочитанного определенные выводы. А как же иначе он мог стремиться к тому, о чем не имел ни малейшего представления. У Маркса и Ленина про коммунизм только в самых общих чертах, без всякой конкретики, зато буржуазные пропагандисты вылили на этот светлый образ целую лохань дерьма.


[Закрыть] в портативном исполнении?

– Нет, товарищ Сталин, – вместо Василевского ответил генерал Матвеев, – никаких источников снабжения у румын и итальянцев не имеется. Их упрямство объясняется их верой в то, что сразу после капитуляции мы их расстреляем или сошлем в ужасную Сибирь, где даже птицы замерзают на лету. Об этом им во все уши дудят племянники покойного дядюшки Геббельса. Покладистость венгров объясняется тем, что нам удалось организовать для их командования письмо от венгерского премьер-министра из нашего мира, который и уговорил их сложить оружие, пообещав всем желающим убежище в Венгрии двадцать первого века. От румынских или итальянских властей мы такого послания явно не дождемся. Румыния в нашем мире настроена резко антироссийски, и их президент с премьером ничего подобного писать не будут, напротив, приложат все усилия, чтобы мы тут захлебнулись кровью – если не своей, то чужой. А что касается Италии, то там царит свойственной парламентской республике бардак, и если одна равновеликая сила готова написать послание в стиле венгерского, то другая тут же аннулирует все обещания первых.

– По поводу итальянцев товарищ Матвеев ошибается, – саркастически улыбаясь, сказал Сергей Иванов, – у нас есть одно письмо, которое может поколебать решимость принца Умберто сопротивляться нашим войскам до последней капли крови. Только оно не из двадцать первого века, а написано его сестрами Джованной, Иоландой, Мафальдой и Марией Франческой, которые сейчас собрались в Болгарии под крылышком царя Бориса…

– Так-так, – сказал вождь, – если мы правильно помним, то Джованна приходится этому Борису женой, а остальные своячницами. И отчего же этот королевский бабий выводок так интересует судьба погибающих в нашем окружении итальянских солдат?

– Зря вы так, товарищ Сталин, – с упреком покачал головой Иванов, – если Иоланда старается держаться вне политики, то Мафальда и Мария Франческа являются записными противницами войны. В нашем прошлом после капитуляции Италии они даже были брошены за это Гитлером в Дахау, где принцесса Мафальда погибла под американскими бомбами. Здесь, как видите, они тоже не остались в стороне от политики, и если их письмо ускорит капитуляцию итальянской армии, то это будет стоить очень дорогого.

– Ну, это другое дело, товарищ Иванов, – кивнул Верховный, – оказывается, и королям не чуждо ничто человеческое… Думаю, мы найдем способ наградить этих храбрых женщин.

– Прежде чем передать это письмо адресату, – сказал российский посол, передавая Сталину несколько бумаг, – мы должны получить ваше согласие как главы советского государства на изложенные в нем условия. Вот итальянский оригинал, а вот точный перевод на русский язык… Иначе потом могли бы возникнуть недоразумения.

– Непременно бы возникли, – кивнул Сталин, погружаясь в чтение письма, – это очень хорошо, товарищ Иванов, что вы согласуете свои инициативы с советским руководством…

Прочитав перевод, заверенный кремлевским переводчиком (Ильич, например, работал бы с оригиналом, но у вождя мировой революции были свои недостатки), Верховный думал недолго. Затем подошел к столу, взял знаменитый красный карандаш и украсил левый верхний угол обеих бумаг своей резолюцией: «Согласен! И-Ст.».

– Товарищ Матвеев, – неожиданно спросил он, отдавая письмо итальянских принцесс своему брату и перевод Сергею Иванову, – а как себя чувствует сын венгерского диктатора Иштван Хорти? Это правда, что он принял на себя чужую пулю и тем самым способствовал успеху бескровной капитуляции венгерской армии?

– Правда, товарищ Сталин, – сказал российский генерал, – только он не закрывал Белу Миклоша своей грудью, а просто вел себя так нагло и вызывающе, что этот бесхвостый дятел Густав Яни не утерпел и возжелал пристрелить сначала его, а только потом главного сторонника капитуляции. Можно сказать, он вызвал огонь на себя – что есть поступок, достойный всяческого уважения. Сейчас он находится в нашем госпитале в Сураже на этой стороне Врат и его жизнь уже вне опасности.

– Очень хорошо, – сказал вождь, – но еще лучше бы было, чтобы венгры вообще не пошли на нас войной. С другой стороны, что ни делается, все к лучшему. Теперь у нас есть шанс вовсе избавить Европу от опасности будущих войн. А теперь поведайте, как обстоят дела с подготовкой операции «Скобелев». «Андромеду» наши и ваши дипломаты провели так, что не подкопаешься; теперь требуется закрепить этот успех силовой составляющей.

– Для десанта на побережье Болгарии, – доложил генерал Матвеев, – подготовлена сводная десантная группировка первого эшелона в составе четырех недавно сформированных бригад морской пехоты Черноморского флота РККФ, а так же три сводных батальона морской пехоты из состава экспедиционных сил. При этом костяк новосформированных бригад МП РККФ составили ветераны прошлогодних боев в дельте Дуная и обороны Одессы, а также инструкторский состав из двадцать первого века. Это как раз тот сплав, чтобы мало не показалось никому. Хотя мы надеемся, что именно в Болгарии вашим и нашим морским пехотинцам воевать не придется, а выдающиеся боевые качества понадобятся им позже. Во втором эшелоне, пароходами Черноморского Морского Пароходства, из Одессы на Варну планируется перебросить армейскую группировку, которая сейчас занимается ликвидацией румынско-итальянского котла, что даст нам возможность сразу развернуть на Балканах самые активные операции на всю глубину театра военных действий.