Текст книги "Балканы. Красный рассвет"

Или это итальянцы попались такие слабонервные? Немцы на других участках, даже потрепанные артподготовкой и придавленные превосходством в огневой мощи, продолжали драться с яростью обреченных. Там плевались огнем РПО, летели огненные росчерки термобарических гранат из противотанковых гранатометов, густо кашляли минами «Васильки» и грохотали автоматические пушки БМП. При этом на смену погибшим немцам из тыла приходило подкрепление (писари, сапожники и кашевары) – и все начиналось сначала. Несли потери и наши подразделения: несколько машин было подбито, несколько горели, остальные же продолжали шаг за шагом отжимать немцев от уреза воды в городскую застройку. Но на севере, в районе Кайдак, итальянцы уже обнажили фланг 121-го пехотного полка, и немецкая оборона стала заворачиваться чулком, как шкура, заживо сдираемая с отчаянно визжащего животного.

Потом то же самое произошло на южном участке, где со своих позиций резво отступили румыны, поспешившие отойти еще южнее, за реку Мокрая Сура. В результате, в то время как в центре нашей позиции между мостами продолжались отчаянные бои, на береговой линии, на окраинах Днепропетровска, образовалось два плацдарма по паре километров по фронту и километр в глубину. И тут же, едва пришел сигнал о захвате плацдармов, на левый берег вышли машины типа «КАМАЗ», принадлежащие понтонно-мостовым батальонам, и принялись метать в воду раскладывающиеся шестиметровые металлические понтоны будущих мостов. Потопить эти штуки, понаделав в них дырок, просто невозможно, поскольку внутри у них пенопласт. Для утопления этот понтон требуется разнести вдребезги прямым попаданием авиабомбы или тяжелого снаряда. В то время как на воде раскрывались первые понтоны, с других машин на воду спускали маленькие такие катера-буксировщики, которые тут же запускали свои дизельные движки и присоединялись ко всеобщему веселью сборки понтонного моста.

Немцы просекли, что все это шевеление неспроста (ибо с соседних участков реки вся эта деятельность неплохо просматривалась) и попытались сосредоточить на мостовиках огонь своей артиллерии. Но тут свое веское слово опять сказали артполки РВГК, выдав коллегам с той стороны порцию шестидюймовой ласки, после чего германская арта замолчала окончательно. Больше до конца дня мы об этом сто пятидесятом артиллерийском полку ничего не слышали. Правда, некоторое время спустя ту же песню попробовали исполнить люфты, но две девятки пикирующих «Штук» оказались буквально растерзаны зенитным огнем с наших БМП и приданных саперам зенитных дивизионов, вооруженных все теми же тридцатимиллиметровыми автоматическими пушками. Что характерно – повторения банкета у немецких пикировщиков не случилось, а значит, это были все силы, что смогло выделить их командование для удара на этом участке.

По нормативам в полигонных условиях время сборки из готовых элементов километрового понтонного моста составляет около сорока пять минут. То, что саперы под беспокоящим вражеским обстрелом управились за час, было очень даже неплохо, потому что ведущие бой батальоны моей бригады за это время еще расширившие плацдармы по фронту и в глубину, начали испытывать нехватку боеприпасов, и первыми на другой берег пошла не пехота сводной армейской группы и не танки, а машины снабжения для фланговых батальонов. В центре ящики со снарядами и патронами на занятые нашими бойцами плацдармы и плацдармики приходилось доставлять на катерах. Но это направление у нас оказалось отвлекающим, потому что синхронный удар стрелковыми дивизиями по флангам обрекал упорно сражающиеся в центре немецкие подразделения на гибель в полном окружении. Туда им и дорога – меньше потом будут путаться у нас под ногами.

Генерал Горбатов большую часть времени сражения провел у нас на КНП[25]25
  КНП – командно-наблюдательный пункт.


[Закрыть], оборудованном в районе нового[26]26
  Мерефо-Херсонский железнодорожный мост.


[Закрыть] железнодорожного моста – там, где перед устьем Самары Днепр круто поворачивает к югу. Вид оттуда открывался просто замечательный. По правую руку – центральный и правофланговый участок штурма города, прямо и чуть левее – участок левофланговых батальонов, наносящих обходной удар с юга. И как раз в тот момент, когда по наведенным мостам под развернутыми знаменами на правый берег густо пошла советская пехота, чтобы вложить новые силы в уже иссякающий порыв десантных батальонов, мы с ним поверили, что дело уже сделано. Как только это произошло, у немцев выпало численное преимущество, а мои мотострелки, которые, несмотря на свою огневую мощь, не могли быть вездесущими, получили поддержку советской пехоты.

В городской застройке в центре, зажатом с трех сторон, еще шли ожесточенные бои, а передовые подразделения наших фланговых группировок уже сомкнулись в районе Краснопольского кладбища, завершив окружение того, что осталось от пятидесятой пехотной дивизии. Теперь предстояло чистить город тщательно, днем и ночью, дом за домом и квартал за кварталом – до тех пор, пока немцев в Днепропетровске не останется вообще.

9 апреля 1942 года, Третий рейх, Бавария, резиденция Гитлера «Бергхоф».

Группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Рейнхард Гейдрих.

Рейнхарду Гейдриху все же не удалось надолго скрыть тот факт, что Борман погиб в результате покушения, – эта информация окольными путями дошла до штандартенфюрера Раттенхубера, а от него об этом узнал и Гитлер. Скандал получился немаленький, ибо фашистскому диктатору было прекрасно известно, как горячо «любят» друг друга высшие функционеры из его окружения. Гейдриху с трудом удалось оправдаться, сказав о том, что он собирался доложить об этом факте после завершения расследования.

– К тому же, мой фюрер, еще неизвестно, кто именно приложил свою руку к устранению Бормана: русские, англичане, или какая-то из групп заговорщиков в германском генералитете, – добавил он. – В конце концов, любого политического деятеля можно ликвидировать похожим способом, если он будет и дальше ездить один, без сопровождения многочисленной охраны – было бы желание у его врагов, а также хороший снайпер, которого не сумеет поймать гестапо. Кроме того, нет никакого доказательства, что в машине действительно находился Борман, а не его двойник, ведь В ТОТ РАЗ он, единственный из высших функционеров Рейха, сумел исчезнуть абсолютно бесследно, что может указывать на то, что он был русским, британским или американским агентом. Последнее – вероятнее всего, поскольку желание заблаговременно лечь на дно могло быть вызвано тем, что НА ЭТОТ РАЗ Америка не участвует в европейской игре…

– Но как же, мой добрый Рейнхард, наш друг Мартин может быть американским агентом, – проблеял удивленный Гитлер, – если он сам предложил мне помириться с Америкой?

– Возможно, наш друг Борман, – с мрачным видом сказал Гейдрих, подумав: «кому друг, а кому и злейший враг», – представлял у нас политические круги, которые находятся в оппозиции к господину Рузвельту и не желают нарушения американской блестящей самоизоляции. К тому же, если В ТОТ РАЗ джапы лишь походя пнули американского увальня и сразу убежали, то ТЕПЕРЬ они хорошенько избивали его ногами, пока не устали. Должен сказать что там, в будущем, после нас русские больше всего ненавидят американцев. У них даже поговорка такая есть – что паровозы надо давить, пока они еще чайники. Не исключено, что адмирала Ямамото преднамеренно снабдили информацией, благодаря которой он сделал начало войны в несколько раз неприятнее для американцев, так что теперь им не до Европы…

Выслушав любимого ученика и наследника, Гитлер молча налил в высокий стакан ледяной родниковой воды из графина, после чего долго пил из него, стуча о стекло зубами. Гейдрих с удивлением заметил, что рука фюрера, в которой зажат стакан, по-старчески мелко дрожит.

– Хорошо, мой мальчик, – сказал Гитлер, поставив стан на столик, – наверное, ты был прав и лучше всего представить это дело как несчастный случай. Ведь Мартина с нами уже нет и он не может доказать свою невиновность.

Вот так Гейдрих и себя обелил и предположительно мертвого Бормана измазал грязью от пяток до макушки. Так что если тот вдруг решит «воскреснуть», то ничего у него не получится. Раз инсценировал свою смерть – значит, американский шпион. Но что поделать – таковы нравы нацистской верхушки. Но на этом неприятности не закончились. Гитлер и его потенциальный преемник, будучи чуть больше остальных осведомленными о подоплеке событий, оба они понимали, что затишье на фронте долго не продлится. Растают в России снега, просохнут дороги – и снова взревут моторы чудовищных панцеров, готовых перекраивать мир по своему усмотрению. Вопрос только в том, где последует главный удар – на севере или на юге. Западнее Днепра лесисто-болотистое Полесье делит территорию Советского Союза на два независимых театра военных действий: северный (Белорусско-Прибалтийский) и южный (Украинский).

Генеральное наступление русских большевиков и «марсиан» от рубежа рек Березина и Западная Двина, влекло за собой быстрый и решительный натиск на территорию Рейха с задачей покончить с ним в одну летнюю кампанию. Пусть Красная Армия и не до конца еще соответствует этой эпической задаче, но «марсиане» могут нагнать к ней в помощь своих частей и сокрушить вермахт лобовым ударом своей идеальной военной машины. Наступление от рубежа Днепра на Украинском ТВД будет означать, что «марсиане», минимально задействовав свои войска, решили потренировать большевиков на более легких противниках: румынах, итальянцах и венграх. Последние почти не уступают немцам в боевой стойкости – и их разгром будет сигналом, что Красная Армия готова вторгнуться на территорию Германии. В одну кампанию такую операцию не осуществить, а это свидетельствует в пользу того, что Третий Рейх просуществует еще как минимум год.

И вот сообщение: в ночь с шестого на седьмое апреля войска большевиков неожиданно форсировали Днепр в четырех местах и захватили на правом берегу обширные плацдармы – Кременчугский, Днепропетровский, Запорожский и Никопольский. В окрестностях Никополя немецкая оккупационная власть, несмотря ни на что, пыталась восстановить добычу марганцевых руд, – отныне на этом проекте можно ставить крест, поскольку линия фронта проходит прямо через рудник.

– Это еще не само наступление, мой фюрер, – хмурясь, сказал Гейдрих, – «марсиане» далеко не дилетанты, поэтому сами не начнут наступления в распутицу и не дадут сделать этой глупости большевикам. Эти удары могут иметь своей целью создание плацдармов, опираясь на которые они начнут наступление в середине или конце мая. А пока венгры, румыны и итальянцы будут истерично биться об эти плацдармы – но не добьются ничего, только растратят последние резервы. И вот в тот момент, когда у большевиков уже будет пришита последняя пуговица к последнему мундиру, войска наших союзников на Украине будут обезжирены и обескровлены.

– Мой добрый Рейнхард, но что же делать? – глухо произнес Гитлер. – Ведь если мы не будем пытаться ликвидировать большевистские плацдармы – так же, как они ликвидировали наши, – враг подумает, что мы слабы и он может делать что хочет.

– «Марсиане» в любом случае будут делать что хотят, – хмуро произнес Гейдрих, – неважно, думаем мы по этому поводу что-то или нет. Впрочем, если мы отдадим приказ нашим союзникам бездействовать, они решат, что мы за их спиной уже договорились с большевиками. И что будет в таком случае, я не могу предсказать даже приблизительно. Очевидно, следует выбрать промежуточную стратегию. Необходимо и сохранить резервы, и создать у союзников впечатление бурной деятельности по восстановлению положения на фронте. О мой фюрер, придумал! У нас в плену находится множество солдат потерпевших поражение армий: французов, бельгийцев, голландцев. Необходимо вооружить этих оборванцев их же оружием и под контролем пулеметов немецких заградительных отрядов бросить в наступление на русские плацдармы! Пусть русские большевики убивают этих недоумков десятками и сотнями тысяч. Сами они при этом тоже понесут потери и, следовательно, когда закончится распутица, будут хуже готовы к своему наступлению.

– Ты гений, мой мальчик, – просиял Гитлер, – а я-то думал, куда бы употребить этот никчемный человеческий материал… а ты все так прекрасно устроил!

– Мобилизацией этих недочеловеков в нашу армию, – сказал Гейдрих, – займется мой ведомство, а вот для того, чтобы их правильно использовать, необходима помощь военных. Мой фюрер, разрешите мне на личном самолете убыть в Ставку Верховного Командования, чтобы лично обсудить все вопросы предстоящей летней кампании с Гальдером и Йодлем. В противном случае потребуется вызывать их сюда, что неприемлемо, потому что в любой момент на фронте может произойти что-нибудь неожиданное…

– Конечно же, поезжай, Рейнхард, – вздохнул Гитлер, – но возвращайся скорее, а то мне будет очень тебя не хватать. Когда тебя нет поблизости, я чувствую, как ко мне на мягких лапах крадется измена…

10 апреля 1942 года, утро. Третий рейх, Восточная Пруссия, ставка ОКХ «Мауэрвальд».

Группенфюрер Рейнхард Гейдрих и генерал-полковник Франц Гальдер.

Ставка верховного командования сухопутных войск располагалась всего в восемнадцати километрах от покинутого Гитлером «Волчьего Логова» и, помимо Гальдера с Йодлем, вмещала в себя еще четыре десятка генералов германского Генерального штаба и почти полторы тысячи офицеров и солдат подразделений штаба, охраны и обслуживающего персонала. Несмотря на критичную близость к линии фронта (около пятисот километров от Ставки), особенного беспокойства среди ее персонала Гейдрих не заметил. А ведь на таком расстоянии от своих аэродромов «Мауэрвальд» могли бы навестить даже «адские гребешки». При этом Гейдрих знал, что точные координаты этого места известны «марсианам» с точностью до нескольких метров. Но никаких следов авиационных налетов, бомбовых воронок или разрушенных надземных сооружений[27]27
  В ставке ОКХ в бункерах располагались исключительно служебные и технические помещения вроде трансформаторных подстанций, в то же время казармы охраны и обслуги, а также жилье генеральского и офицерского состава размещались в каменных и деревянных строениях на поверхности, причем некоторые из них использовали заглубленные в землю бункеры в качестве фундаментов.


[Закрыть] по приезде он не заметил.

А ведь если бы «марсиане» захотели, то тут был бы лунный пейзаж, воронка на воронке, а главные бункеры были бы разбиты сверхмощными бомбами. Но и герр Иванов, и военные «марсиан» успешно делают вид, что им о существовании этого места неизвестно. С чего бы это такая неожиданная доброта, в то время как «марсиане» вообще-то не склонны к проявлениям излишнего гуманизма? Командующего 6-й армией генерал-фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау[28]28
  В нашем прошлом несколько месяцев спустя после того людоедского приказа 14 января 1942 года, под Полтавой, после охоты при 40-градусном морозе у Вальтера фон Рейхенау произошло внезапное кровоизлияние в мозг. Скончался он 17 января, прямо во время авиаперелёта из Полтавы в Лейпциг на лечение. И в дополнение ко всему, во время промежуточной посадки в городе Львов самолёт с его телом потерпел авиакатастрофу, врезавшись в ангар.


[Закрыть] в октябре сорок первого года показательно прибили дальнобойной высокоточной ракетой вместе со всем его штабом, – да так, что от трех десятков офицеров и генералов не осталось ничего, пригодного для похорон. А ведь «марсиане» решили, что этот человек достоин смерти, только потому, что он является истовым сторонником расовой теории и лично отдавал приказы о расстрелах евреев и комиссаров. Так, в частности, в день открытия Врат по его приказу было расстреляно все еврейское население города Белая Церковь, включая и детей в возрасте до семи лет. Так что эту акцию «марсиан» надо понимать не как устранение вражеского военачальника (чем те занимались крайне редко), а как публичную показательную казнь военного преступника.

Но к населяющим это место Гальдеру, Йодлю и другим генералам у «марсиан» совсем другое отношение. Неужели русские из будущего тоже имеют их в виду в качестве потенциальных партнеров для переговоров о будущем Германии – так же как и его, Гейдриха? Или это именно он для них проходная фигура, а с генералами герр Иванов планирует договориться уже окончательно? Гальдер чистоплюй, высококлассный военный специалист, который не пачкал свою карму кровожадными людоедскими приказами об убийствах пленных и некомбатантов, должен лучше подходить на роль лояльного «марсианам» канцлера Германии. Ведь у них там, в политическом руководстве, тоже все главные роли распределены между бывшими офицерами и генералами. Сняв мундир и надев штатский костюм, герр Иванов даже не пытается скрывать свою офицерскую выправку. С таким человеком как Гальдер им, наверное, будет гораздо удобнее договариваться, тем более что, по словам герра Иванова, от организации, с которой он, Гейдрих, решил связать судьбу, и семьдесят пять лет спустя несет говнищем. Но, в принципе, судьба Гальдера в его руках. Если он заявит, что тот действительно причастен к подготовке заговора, то с Гальдером будет покончено раз и навсегда. Сейчас виновных в таких преступлениях даже не отправляют в Дахау, а просто расстреливают после короткой судебной процедуры. Так что судьба Гальдера зависит от самого Гальдера. Согласится сотрудничать – значит, будет жить. В противном случае будет сам виновен в своих несчастьях.

С таким настроением на душе Гейдрих спустился в большой бункер Ставки, укрытый сверху семью метрами железобетона. Именно там располагался зал для совещаний, где должна была состояться встреча наследника Гитлера и главного военного специалиста Третьего Рейха. Франц Гальдер был уже на месте и смотрел на второго человека в Рейхе с таким видом… в общем, точно так же, как смотрели на него херрен генерален во время заключения в лагере для высокопоставленных военнопленных по ту сторону Врат. Гейдрих усмехнулся, вспомнив определение, которое герр Иванов дал тому богоугодному заведению: «хранилище для отработанного материала».

– Доброе утро, Франц, – немного развязно сказал он, – вам привет от Федора фон Бока, Гюнтера фон Клюге, Гейнца Гудериана и других ваших коллег поменьше. Они живы, здоровы, чего желают и вам.

Гальдер уже с большим интересом посмотрел на своего гостя (формально почти равного ему по чину) и с ленцой ответил:

– Надеюсь, и для вас оно тоже доброе, Рейнхард. У нас вашими молитвами все нормально: уже второй день большевики ни на шаг не могут продвинуться на своих плацдармах.

– Скорее, не хотят, – ответил Гейдрих и пояснил: – В этой скоротечной операции они уже взяли все что хотели, а самое главное веселье, согласно их планам, начнется после завершения распутицы. Мы все это время должны будем, сбиваясь с ног, штурмовать эти плацдармы, растрачивая на это последние резервы. Кстати, Франц, вы знаете, сколько марсианских зенитных установок потребуется для того, чтобы обезопасить их временные переправы от ударов люфтваффе?

– Ни одной, Рейнхард, – буркнул Гальдер. – Как оказалось, с этим прекрасно справляются их бронированные транспортеры для перевозки пехоты, которые имеют автоматическую пушку, поднимающуюся на зенитные углы возвышения, и создают над целью буквально шквал огня. Если мы продолжим пытаться бомбить переправы на этих плацдармах, то лишимся последних остатков люфтваффе.

– Так значит, плацдармы на Днепре захватывали десантные подразделения русских из будущего, то есть «марсиан»? – спросил Гейдрих. – Такие «веселые» парни в шнурованных сапогах, морских тельняшках и голубых беретах?

– Знаете, что я вам скажу, Рейнхард, – в ответ произнес Гальдер, – на первый взгляд может показаться, что это действительно так, и десантные операции по захвату плацдармов осуществили ваши «марсиане». Но при ближайшем рассмотрении это мнение оказывается ошибочным. Против нас сражаются солдаты русских большевиков, получившие боевой опыт в предыдущий период войны. Да, их вооружили «марсианским» оружием, дали лучших командиров и провели занятия по боевой подготовке, но это местные войска. И в то же время их эффективность ничуть не отличается от эффективности, так сказать, чистопородных марсиан. Тех же итальянцев или румын, сколько ни вооружай немецким оружием, толку все равно не будет. А тут…

– Вы совершенно неправы, Франц, – возразил Гейдрих. – Причем тут итальянцы и румыны? Вы подумайте о том, что было бы, если бы вы вооружили современным немецким оружием немецких же солдат из тысяча восемьсот семидесятого года. Разница во времени примерно такая же, как и между местными большевиками и их марсианскими покровителями. Как вы не поймете такую простую истину, что внутри почти каждого большевистского солдата сидит маленький такой «марсианин». В боевых условиях умеренной сложности, если русские воска не попадают в окружения сотнями тысяч, этот эмбрион начинает быстро развиваться, и за полгода боев, если его не убьют, вытесняет собой все остальное. С этого момента русский не боится ни бога, ни черта, ему больше не нужна опека комиссаров и он готов драться против всей германской армии с яростью древнего норманнского берсеркера. Единственное, в чем он нуждается в таком состоянии – это хорошее оружие и хорошие командиры, и марсиане готовы обеспечить его и тем и другим.

– Вы имеете в виду, – спросил Гальдер, – что командуют в таких частях и подразделениях русские выходцы из того, верхнего мира?

– Не думаю, что это особо распространенное явление, – покачал головой Гейдрих, – просто в прошлом «марсиан» русские большевики один раз уже вдребезги разгромили вермахт без всякой посторонней помощи, и теперь у них есть досье на всех успешных и неуспешных[29]29
  Гейдрих отчасти ошибается. Поскольку в этой версии истории потери РККА в начальный период войны гораздо ниже тех, что были в тот же период нашего прошлого, значительная доля командиров является «темными лошадками». Про них неизвестно вообще ничего, кроме того, что они сражались, погибли, пропали без вести или попали в плен. А в случае если боец или командир оказывались перед самой войной призванными на краткосрочные сборы, то их документы не фигурируют нигде и никак. Когда при Хрущеве в военкоматах уничтожали личные дела, в журналы учета перенесли данные кадровых командиров, военнослужащих срочной службы, а также призванных по всеобщей мобилизации, а о тех, кто был призван на сборы, позабыли. А ведь именно такими бойцами и командирами в угрожаемый период до штатной численности пополнялись «сушеные» до невесомого состояния кадрированные дивизии. И именно такие соединения, накачка которых личным составом производилась в конце мая-начале июня, и были брошены в бой в августе во время Смоленского и Киевского сражений.


[Закрыть] командиров. И вот теперь, производя назначения на должность, большевики делают это не наугад, а с четким пониманием боевого потенциала и карьерных перспектив того или иного командира.

– Шайзе, шайзе, тридцать три раза шайзе! – выругался Гальдер. – В таком случае у нас нет ни малейшего шанса на победу. Марсианское оружие на фронте у большевиков – это уже весьма распространенное явление, и вот теперь еще это…

– Там, – Гейдрих потыкал пальцем в потолок, имея в виду мир будущего, – такого оружия, уже устаревшего для двадцать первого века, но крайне эффективного у нас, русские запасли на две таких войны. Так что не советую надеяться на то, что эти запасы когда-нибудь иссякнут, – наши солдаты закончатся гораздо быстрее.

– Рейнхард, – Гальдер внимательно посмотрел на своего собеседника, – а вам не кажется, что вы ведете опасные, разлагающие боевой дух разговоры, которые должны натолкнуть собеседника на мысль о бесполезности сопротивления?

– Франц, – с ленцой сказал Гейдрих, – это я в Рейхе решаю, какие разговоры разлагающие, а какие нет. Пока что я лишь обрисовал вам ситуацию во всем ее многообразии. В результате неблагоприятного стечения обстоятельств Германия попала в очень неприятную ситуацию, и теперь нам следует подумать, как из нее выходить. При этом надо понимать, что военного выхода из нее нет. Против альянса большевиков и «марсиан» мы протрепыхаемся не больше года, после чего наступит закономерный конец – у нас просто закончатся солдаты. Нам необходимо политическое решение, но оно невозможно, если здоровые силы нации, которые его ищут, останутся без поддержки со стороны армии.

После этого заявления наступила тишина. Для Гальдера такое заявление Гейдриха было словно обухом по темечку.

– Да не молчите вы так, – сказал Гейдрих, не выдержав этой тишины, – когда меня выпускали ОТТУДА, то дали с собой целый чемодан компромата почти на всех ваших деятелей, и на вас в том числе. Так что стоит мне захотеть, и военно-полевой суд и гильотина вам будут обеспечены в ту же минуту, ибо честный расстрел не для предателей. Но это путь в никуда, Франц. Вы мне нужны как союзник, а не как добыча в ягдташ. Если вы обратили внимание, мои люди выбивали из ваших рядов в основном посредственных генералов, которые не пригодятся Германии на поле боя, но дров могут наломать немало. Зато военные гении вроде вас у нас под запретом. Они, то есть вы, нам еще пригодитесь.

– Зачем Германии будут нужны генералы, если она падет раздавленная паровым катком марсианско-большевистской армии? – возразил Гальдер. – Вы же сами знаете, что, когда в Германию ворвутся русские орды, даже трава не будет расти там где они прошли.

– Не говорите глупостей, – поморщился Гейдрих. – Германия большевикам нужна в качестве союзника, а «марсиане» склонны принимать у своих противников почетную капитуляцию, если у тех, конечно, хватает ума пойти на такой шаг. Если мы не будем драться до последнего солдата, а найдем повод для почетной капитуляции, то с Германией в результате ничего страшного не случится. Меня особо заверили, что никакого подобия нового Версаля не случится, и даже возможный развод с нашими новыми землями будет осуществляться через плебисциты.

– И вы, Рейнхард, верите, что все так и будет, и русские вас не обманут? – спросил Гальдер. – Не лучше ли будет пойти на соглашение с теми же англичанами?

– Идти на соглашение с англичанами, подобно смерти, – ответил Гейдрих. – Ведь их цель – воевать с Россией чужими, немецкими руками, и русские обоих миров об этом знают. Поэтому, если мы попытаемся провернуть такой ход, то против нас и бриттов бросят всю неизмеримое могущество «марсианской» армии. Меня заверили, что при продолжении сопротивления сверх разумного времени русские из будкщего начнут ломать Германию силой, особо не разбирая средств. Но если мы позовем на помощь англосаксов, то тогда нас, вместе с ними, сокрушат мощью, аналогов которой еще нет в этом мире. У них есть такое оружие, один залп которого способен смести с лица планеты целую страну, и они не преминут им воспользоваться. Вас сильно утешит тот факт, что вместе с Германией русские сожгут еще и Британию? Меня, например, нет. Еще раз повторяю: ваши люди не должны допускать никаких шашней с детишками Джона Буля, ибо цена такой ошибки будет для нас неподъемной. Пойти на поводу у Лондона – это все равно, что бороться с наступлением зимы, поджигая свой дом. После того как мы напали на большевиков, имея с ними не денонсированный пакт о ненападении, наша репутация находится на недопустимо низком уровне. Еще одного обмана нам не простят. В Москве двадцать первого века ведут дела честно и требуют того же от своих партнеров, да и большевистский вождь тоже старается не нарушать своего слова, разве что вы нарушите свое. Честность – лучшая политика. От нее меньше издержки и больше общий выигрыш. А обмануть можно только кого-то одного и только один раз, после чего все остальные перестанут доверять обманщику.

– Ну хорошо, – сказал Гальдер, выслушав эту пылкую тираду, – я готов вам поверить. Но если прямо сейчас отдать приказ о капитуляции, то армия ему не подчинится и сочтет отдавшего такой приказ предателем германской нации.

– Не надо отдавать такой приказ прямо сейчас, – покачал головой Гейдрих, – пока это решение преждевременно. Необходимо дождаться момента, когда враг превосходящими силами будет стоять на пороге Германии, а еще требуется в неприкосновенности сохранить костяк нашей армии. Чтобы избежать его растрепывания, мы решили мобилизовать в нашу армию французов, бельгийцев и прочую европейскую дрянь, чтобы, сберегая жизни немецких солдат, бросить этот сброд под русский паровой каток. Мы в моем ведомстве сформируем эти национальные дивизии СС, а вы, Франц, должны найти для них оптимальное применение. Штурмуйте ими плацдармы, бросайте во встречные атаки, заставляйте драться насмерть, но обеспечьте задержку русского наступления, насколько это возможно при минимуме жертв с немецкой стороны.

Немного подумав, Гальдер кивнул.

– Хорошо, Рейнхард, – сказал он, – я подумаю над вашим предложением и доложу результаты через несколько дней. И делаю я это только потому, что Германия у нас одна и другой нам никто не даст.

– Я очень раз за вас, Франц, – сказал Гейдрих, – и надеюсь, что вы войдете в историю как один из спасителей Германии. И, может быть, я с вами заодно тоже попаду в эту почетную компанию.

– Но почему быть может, Рейнхард? – с интересом спросил Гальдер, – Ведь вы делаете для этого даже побольше моего.

– Знаете, Франц, – хныкнул в ответ Гейдрих, – для меня лично почти невозможно будет искупить перед русскими грех принадлежности к СС, а потому для меня вся эта история закончится верной смертью или участью скрывающегося беглеца на всю оставшуюся жизнь.

12 апреля 1942 года, полдень. Третий рейх, Остмарк (Австрия), лагерь военнопленных ШТАЛАГ XVIII C «Маркт Понгау»

Французский военнопленный сержант 67-й пехотной дивизии Поль Жаккар (31 год)

Итак, прошло почти два года с того момента, как наша милая Франция, разбитая жестокими бошами, потерпела сокрушительное поражение. Но в решающих сражениях той короткой злосчастной войны я так и не поучаствовал. Наша 67-я пехотная дивизия была дислоцирована в Эльзасе и оказалась в стороне от основного потока событий. Пока на севере Франции и Бельгии гремели сражения, здесь стояло затишье и германские войска не проявляли особой активности. Потом, вынудив капитулировать бельгийцев и загнав англичан вместе с основными силами нашей армии в Дюнкерк, основные группировки бошей развернулись на юг – туда, где против них не было ничего, кроме разрозненной россыпи резервных частей.

И вдруг мы, успокоенные тишиной на фронте, обнаружили, что германские танки оказались уже у нас за спиной. Всего через месяц после начала вражеского наступления наше правительство сдало без боя Париж, а еще четыре дня спустя наша дивизия, отступавшая из Эльзаса на юг, оказалась прижата к швейцарской границе, окружена и полностью разгромлена. Лишь немногим счастливцам удалось уклониться от сдачи в плен и бежать в Швейцарию, большинство же солдат и офицеров оказались в руках бошей[30]30
  Оценки историков колеблются между полутора и двумя миллионами тихих послушных французских военнопленных, которых Третий Рейх заполучил в результате весенне-летней кампании 1940 года.


[Закрыть].

Не могу сказать точно, почему мы тогда проиграли. Я всего лишь сержант, который на поле боя видит обстановку не дальше своего взвода или, может быть, полка. Не то чтобы наши танки, пушки и самолеты были хуже германских. Просто наши генералы готовились к еще одной неторопливой Великой войне на истощение, когда две армии, застывшие в позиционном клинче, толкаются лбами на перепаханной снарядами и политой кровью земле… а получилось совсем по-иному. Боши оказались чертовски быстрыми и действия наших генералов постоянно запаздывали. Кроме того, мы просто не хотели воевать, сражаться насмерть и стоять до конца, даже когда ситуация была безнадежна. Кроме того, наше правительство додумалось до того, чтобы сменить главнокомандующего в самый разгар боев, когда ситуация висела на волоске. Наши генералы были не уверены в своих решениях, а в нас, рядовых солдатах французской армии, не было того задора и неукротимой воли к победе, что присутствовали в бошах. Недаром же после падения Парижа у наших опустились руки и вместо войны началась какая-то бестолковая суета. Никто уже не понимал, зачем и за что он воюет, и, пока танки бошей стремительно продвигались вглубь французской территории, остатки нашей армии сдавались в плен.

Не скажу, что в плену нам было особенно плохо. Сначала нас содержали во временном лагере на территории Франции и использовали в работах по подготовке атлантического побережья к обороне от английских десантов. Но потом, летом сорок первого года, в связи с участившимися случаями побегов, нас, французов, начали переводить в лагеря на территории Германии, взамен присылая пленных из рядов разгромленной в приграничном сражении русской армии. Им во Франции бежать некуда. В отличие от русских пленных, которые тоже присутствуют в нашем новом лагере на территории бывшей Австрии, у нас имеется все, что необходимо человеку для полноценной жизни. Французские пленные получают почту и пакеты от Красного Креста. Работы за пределами лагеря оплачиваются суммой в семьдесят рейхспфеннигов в день и проводим мы на этих работах большую часть своего времени, зачастую без конвоя и надзора, ведь бежать из самой середины Германии нет никакого смысла.