Текст книги "365 рассказов на 2007 год"

2 февраля

Текстильный городок на берегу большой реки. Фабричная команда играет на первенство области. Так, ткнул пальцем в карту и попал. А вот когда приехал, то не пожалел для себя последних слов.

От областного центра раз в сутки что-то ходит. Зелёное. Останавливается везде, где захочет. Двести километров идёт шесть часов. Едут грустные старики, невыразительные девушки, бледные дети. Смотрят в окна на продрогший лес, жуют варёную колбасу играют в карты.

Приходит это зелёное в два часа ночи. Все куда-то рассасываются, остаёшься один в бетонном мёрзлом вокзале.

Утро. На привокзальной площади, конечно, сквер, а в сквере – памятник с пулемётом. Напротив вокзала, как волнорез, углом стоит трёхэтажный дом, с одной стороны которого расположены «промтовары», а с другой – «продтовары». С одной стороны автобус приходит из города, а в другую сторону – уходит в город.

Вот по этой, уходящей улице Голомазов и направился на первое свидание с председателем райспорткомитета.

3 февраля

Прошло три дня. Выпал крепкий, скрипящий снег. Всё нехорошее прикрыл, хорошее – оттенил, и Владислав из окна комнаты в общежитии мог часами смотреть на волнистый пейзаж с весёлыми дымами, румяными, сопливыми детьми на санках, собаками, активно участвующими в уличной жизни, неожиданно тёмной водой большой реки и тёмно-зелёным, новеньким сосновым бором на её левом берегу. На всё это смотришь сверху вниз, как с самолёта.

Футбольная команда состоит из двадцати ребят от 18 до 40 лет. Двоих, с запахом, Голомазов отчислил тут же, в спортзале. Остальные побегали в тридцатиметровом зале сорок минут с мячиком, и некоторые покрылись нехорошей бледностью. После проверки давления отчислил ещё двоих – сорокалетнего главного механика фабрики и тридцатипятилетнего вратаря, грузчика Юру Фролова. Главный механик обиделся, ушёл, не попрощавшись, а Юра мягко, по-девичьи улыбнулся и сказал:

– Это я, Владислав Юрьевич, недавно был простымши. Можно, я здесь посижу?

4 февраля

Бывшая жена написала письмо. Обещала приехать. Написал, чтобы не приезжала, потому что до сих пор «живу на вокзале, в комнате милиции. В городе недавно был пожар, и всё население скучилось в немногих уцелевших домах».

Тут же получил ответ. Пишет, что – ничего, можно и в комнате милиции, что трудностей не боится, а даже ищет их, и в окружающей нас косности всякий поступок, даже глупый, вызывает уважение.

Дал телеграмму, что выехал на семинар в Иркутск, о приезде сообщу дополнительно.

На следующую ночь бывшая жена постучала в половине третьего, и когда Голомазов, щурясь от яркого света в коридоре, открыл дверь, она спросила шёпотом:

– У тебя никого нет?

И вошла. Голомазов молча вынес её чемодан, затем вынес её вместе со стулом и закрыл изнутри дверь на ключ.

5 февраля

В городке шесть средних школ. Детей рождается так мало, что они сами рано сознают исключительность своего появления на свет и потому не дерутся, не носятся по коридорам, не прыгают в снег со второго этажа, не корчат рожи, не визжат. За последние двадцать лет в городе не было ни одного случая, чтобы педагог сошёл с ума.

Голомазов вначале ходил на уроки физкультуры. Затем начал посещать перемены. И только через месяц ему посчастливилось: он шёл по коридору железнодорожной школы номер 22 и заметил, как между чинно прогуливающимися учащимися вдаль несутся два семиклассника, один за другим, с пронзительными воплями, послаломному чисто проходя дистанцию.

Голомазов ринулся следом, но обнаружил их уже после того, как они, выкурив в туалете по сигаретке «Прима», карабкались по водосточной трубе на крышу.

Голомазов временно помирился со своей бывшей женой, которая устроилась преподавать литературу в медицинском училище, и она начала печь «наполеоны», которыми он и удерживал в течение недели около себя семиклассников, постепенно приручая их рассказами о футбольной доблести и славе.

Их фамилии были Тарасов и Баран.

6 февраля

Грузчик Юра Фролов был единственным, кто любил городок беззаветно, слепо, навсегда. Он демонстрировал его Голомазову с высоты уютного кладбища, откуда была видна гигантская излучина большой реки, огибающая городок. Он водил Владислава по горбатому снегу и, топая ногами, рассказывал об остатках крепостной стены XIII века. Он просил разрешения у хозяев на Почтамтской улице, 28, и, стоя в огороде по колено в снегу, восхвалял конёк на островерхой крыше и резные наличники. Наконец, даже небо над городком, по его словам, было таким образом втянуто в игру рельефа на земной поверхности (он чертил грубую карту, где Уральские горы как бы укачивали в зыбке Валдайскую возвышенность), что создавались исключительные условия для различного рода ремёсел и искусств. Здесь Юра требовательно, жёстко посмотрел на Голомазова…

7 февраля

Бывшая жена Голомазова, Ванда, напоминала человека в толпе, который изо всех сил стремится смотреть поверх голов, как будто там, вдали, люди лучше. Они и поженились быстро потому, что Голомазову стало лестно: как это, интересно, она его разглядела издалека, стоя в пёстрой толпе людей искусства – молодых актёров, средних лет режиссёров и пожилых драматургов? Сама она тоже что-то писала для Москонцерта. Но уже через год она разглядела своими дальнозоркими глазами кого-то в оставленной пёстрой толпе. И ушла. А теперь снова вернулась.

8 февраля

Толстый, стального цвета свитер, джинсы и жёлтые полусапожки хорошей кожи вот уже второй год поднимали настроение в начале зимы. Сам себе Владислав казался таким ладным, опрятным и добродушным, что этого не могли не замечать встречные женщины. Сейчас он оделся именно так, потому что шёл на приём к главе городской администрации. Юра Фролов рассказал: Гржибовская, Светлана Ивановна, 35 лет, двое детей, муж – главный механик текстильного комбината (тот самый, кого отчислил Голомазов в первый же день из команды), что её основной заскок – строительство детских учреждений: садиков, яслей, грибков, песочниц, каруселей, горок. К футболу равнодушна.

– Не пойму, что вас привело в наш город, – сказала Гржибовская, снимая очки, коротко дыхнув на одно, другое стекло, задумчиво протирая стекла платочком из-за обшлага костюма. «Нет, Юра, – подумал Голомазов. – Это моя бывшая жена – самая элегантная женщина здесь».

– Я и сам не понял в первую ночь на вашем вокзале…

Она вздохнула так: руки не доходят.

– …но потом вдруг начал понимать.

И Владислав начертил ей карту Юры, озвучив его же идеями об избранности городка. Гржибовская машинально надела очки, принялась рассматривать карту. Видимо, необходимость для города любой славы, кроме футбольной, глубоко укоренилась в ней, потому что она сразу согласилась считать город уникальным по физико-географическим характеристикам, но в ремонте трибун, а тем более в прокладке к ним теплотрассы решительно отказала.

9 февраля

К Новому году Голомазов окончательно помирился с женой.

– Ты меня используешь в невыносимых качествах, – сказала она. – Но мне это нравится всё больше и больше! Я теперь понимаю, почему на Востоке женщина шла за мужем в погребальный костёр.

Бешеная деятельность, развернутая Вандой, привела к тому, что в одной квартире собрались три семьи: Гржибовские, Гавриловы (директор комбината с мужем) и Голомазов с Вандой. В качестве приманки был обещан актёр экрана, которому Голомазов кроме дороги оплатил высшую категорию за выступление.

Актёр рассказал несколько анекдотов, нарисовал на листе ватмана несколько генеалогий, ответил на вопросы и стал стремительно напиваться.

Голомазов в свою очередь сделал всё возможное, чтобы произвести впечатление на Гржибовского и Гаврилова. И казалось, что рассказ о договорных играх, о грандиозных, но оставшихся неизвестными широкой публике скандалах, о привычках великих спортсменов помирил с ним Гржибовского.

Так только казалось. В два часа ночи Владиславу наконец удалось отколоть Гржибовскую от компании, они оделись и вышли во двор. Без привычки к чистому, звёздному небу Голомазов начал выспренно и очень уж издалека. Начал рассказывать свою жизнь спортсмена, затем свою жизнь тренера. Он никак не мог подойти к осознанию собой громадной цели приезда в этот город. Гржибовская вначале слушала его молча, а затем начала вздыхать.

– Пожалейте вы меня хоть в эту ночь, – сказала она, подняв руку и поправляя воротник его куртки.

Как будто ожидая этого жеста, из-за сугроба выскочил Гржибовский. Он молча бросился на Голомазова. Они упали в снег, барахтаясь и мыча. Голомазов вначале был удивлён, но быстро рассвирепел. Если бы Ванда не спасла положения, появившись вместе с Гавриловыми и упав на замахнувшегося Голомазова, быть бы драке. Это поняли все. Но Ванда, смеясь, совсем ушла в сугроб, Голомазов её оттуда извлек, Гаврилова расхохоталась и сказала так:

– Давно я так не веселилась на Новый Год! Лет тридцать пять!

Через неделю были готовы сметы на ремонт стадиона, прокладку теплотрассы под трибуны и обещаны пять ставок слесарей-ремонтников четвёртого разряда для Голомазова.

10 февраля

– Итак, «Текстильщик», – сказал Голомазов. – А повеселей что-нибудь нельзя придумать?

– Может, по названию города? – предложил Юра, наливая чай. Они сидели в кухне Фролова и вели стратегические переговоры.

– Этот город настолько не прославился на протяжении веков, дорогой Юра, что его имя не создаст команде известность, – Голомазов склонился над тетрадью, надписывая её «ТЕКСТИЛЬЩИК».

Юра очень обиделся за город.

– А вот во Франции…

– Когда мы будем играть во Франции, мы научим их скромности, – сказал Голомазов. – Ты подумай лучше, в какой цвет нам красить скамейки на трибунах.

– Значит, название клуба можно первое попавшееся, а скамейки…

– А скамейки – нет. Скамейка, если хочешь знать, дорогой Юра, это самое важное в спорте. На ней человек сидит. Он всегда помнит, на чём сидит, даже когда кричит «гол!» пять раз за полтора часа. И вот я думаю… Голубой – это немного прохладно, а? Бежевый – как будто пачкается. Сидишь и боишься приклеиться. А что ты думаешь насчёт зелёного?

– Зелёного? – Юра не мог понять, шутит Голомазов или нет.

– Потемнее травы, – продолжал Голомазов. – Но красить надо очень качественно. Ты понял? Тонким слоем, в два раза. И трафареты нужны на номера.

– С полем что-то нужно делать, да, Владислав Юрьевич? – Юра старательно помогал Голомазову в его стратегических заботах.

– Чепуха, – сказал Голомазов. – Чем больше кочек, тем лучше. Поле должно быть своё.

Юра поднял брови, подумал. Затем вздохнул и спросил:

– Ещё чаю будете?

11 февраля

– Со Светкой у тебя что-нибудь было? – спросила Гаврилова.

– Не было, – сухо сказал Голомазов.

– А если и было, – продолжала Гаврилова, поливая из бутылки кактусы на подоконнике, – было да сплыло. Разве настоящий мужик из-за этого в драку полезет? Скажи, полезет?

– Нет, – отрезал Голомазов. Он еле сдерживался. Но была важная просьба.

– Настоящий мужик поздно вечером все двери-окна позакроет, да хорошенько жену поучит. Баба – она же потом думает, сразу она думать не может. Сколько меня учил мой инвалид. И выучил всё ж! В кабинете вот сижу, с приятным мужчиной беседую. Ну чего тебе ещё надо?

– По двадцать комплектов формы двух разных цветов, тёмного и светлого. Двадцать тренировочных костюмов. Сорок пар бутс. Десять мячей. Итого… – Голомазов назвал сумму. Гаврилова ахнула.

– Очень ты легко чужими тысячами ворочаешь!

– В таком случае я забыл включить в этот список спортивную форму для себя лично. Сейчас исправлю, – Голомазов достал ручку и начал исправлять заявку.

– Тебе, Слава, надо свечку поставить в церкви за то, что ты меня повстречал. Очень мне нравятся люди армейского склада, – сказала Гаврилова, подписывая заявку. – Только ты с них расписки возьми, когда выдавать будешь.

12 февраля

– Твое дело – вовремя подставить ногу или голову, понял? – так говорил Владислав центральному защитнику Петру Кирееву, которого он готовил теперь на центрфорварда. – И запомни: только подставить, бить не надо. Все запомните! – повысил он голос.

Команда сидела в углу спортзала на полу, все в одинаковых оранжевых костюмах, с молниями, с полосами, с разного цвета рукавами, сидела, не совсем привыкшая ещё ни к нагрузкам, ни к рассуждениям тренера.

– Запомните! – повторил Владислав. – Вратарь способен среагировать на удар любой силы, нанесённый с любого расстояния, если он готов к этому удару. Если он не готов, то он пропустит под собой любой катящийся мяч. Делаю выводы. Достаточно подставить голову или ногу и изменить направление удара. Большего от вас в штрафной площади не требуется. Запомните! Самое большое удовлетворение приносят голы, забитые задом.

Все засмеялись.

– Теперь посмотрите на Киреева. Встань, Пётр.

Киреев встал.

– Когда призывная комиссия направила его во флот, она исходила из психофизических данных Киреева. Плотное туловище, посаженное на коротковатые, мощные ноги, хорошая координация, выражающаяся в целесообразности движений, отсутствие инфантильности, самостоятельность во взгляде и привычка к самодисциплине, – кем у тебя отец работает?

– В телеателье.

– А мать?

– Учительница.

– Вот видите, кончик нити находится всегда… Так вот – Киреев, как мне кажется, представляет собой совершенно уникальный тип бомбардира. У него необыкновенно точный угол отражения мяча. Он цепко стоит на земле, его трудно сбить с ног. И он очень упрям. Садись. Запомните ещё одно: команда должна слепо доверять своему тренеру во всем. Даже в планировании семьи.

13 февраля

Юра Фролов, назначенный директором стадиона, обходил вместе с Голомазовым своё хозяйство. Они постояли у теннисных кортов, окружённых рваной, ржавой сеткой, и двинулись вдоль забора к оврагу.

– Вот здесь, – Голомазов остановился за кустами боярышника, они скрывали двухметровый забор, – идеальное место для дыры. Приди сюда вечером с гвоздодером и освободи снизу две доски.

– Понял, – сказал Юра, записывая себе в блокнотик.

Они пошли дальше.

– А что ты, интересно, понял? – спросил Голомазов, обходя вокруг скульптуры грудастой женщины с веслом.

– Ну, – Юра почесал затылок карандашом, – сделаем дыру…

– Зачем?

– Чтобы… – Юра задумался. – Чтоб лезли, что ли?

– Молодец. Это очень сложный тест на сообразительность. Сделаем две дыры. И у каждой поставим по балбесу с красной повязкой. Дети, которые полезут на стадион через забор – это наше будущее, Юра. Только ты найди таких балбесов, таких байбаков, чтобы об их тупости и усердии слагали легенды. Как только куда-то становится невозможно попасть без билета, так, считай, мероприятие погибло. И ещё, Юра. У входа надо установить стенд, метров пять высотой, с таблицей розыгрыша первенства области. Только надо сделать так, чтобы рядом была площадка, загон такой для болельщиков. И чтобы их было видно с улицы, с тротуара. После каждого тура художник с лестницы будет аккуратно вписывать результаты. Он будет делать это часов в пять, когда народ идёт с работы. Хорошо бы, конечно, если бы они устроили тотализатор, как везде в мире. Но наш народ не разогреешь. Поэтому станем его сами доводить до кипения.

– Я вам, Владислав Юрьевич, торжественно говорю, что как только мы выйдем в первую лигу, на месте этой спортсменки, – Юра хлопнул женщину по заднице, – будете стоять вы.

– Спасибо, Юра, – сказал Голомазов.

14 февраля

В городской газете «Огни Заречья» на четвёртой полосе появилась статья под названием «От чемпионов области до?..», подписанная Вандой Пушкарь.

Эту статью Ванды Голомазов корректировал лично. После корректировки Ванда окончательно убедилась в полной литературной беспомощности Голомазова, но каково же было её удивление, когда она, как автор, приобрела в городе ошеломительную известность. В медицинском училище на её лекциях стояла мёртвая тишина. Преподаватели в очередь становились поделиться с ней своими несчастьями. В магазинах продавцы улыбкой выхватывали её из конца очереди, заворачивали покупки в двойной слой бумаги.

Наконец, дед Астапов, у которого Ванда снимала комнату, однажды вечером встретил её в смертельном костюме и долго рассказывал о судебной ошибке 1948 года, когда он, Астапов, за пострадавшее от наводнения сено получил пять лет.

Ванда попыталась как-то сформулировать для себя законы удачи, но вспомнила все свои безуспешные попытки прославиться в драматургии, все свои пьесы, пьески, скетчи, монологи, сценарии, на которые потратила годы и годы, и только горько посмеялась. Но в Голомазова после этой статьи поверила уже слепо.

15 февраля

Спорт – это праздник двадцатого века. Футбол – это праздник спорта.

Выступления нашего клуба «Текстильщик» в прошлом сезоне были безрадостными. Шестое место и отрицательная разница забитых и пропущенных мячей – куда уж дальше? Разве не вправе мы потребовать от команды чемпионского титула? Разве наш древнерусский город не достоин этого звания? И вот, наконец, наступают иные времена. В. Голомазов, новый тренер «Текстильщика», сам в недавнем прошлом классный футболист «Спартака», успел уже поработать и в команде мастеров. Но ему, как всякому творческому человеку, захотелось начать с нуля. А если быть абсолютно точным, то и не с нуля даже, а с отрицательной разницы мячей.

Итак, что сделано за полгода? Первое. Капитально отремонтированы трибуны и подтрибунные помещения. Во время субботников были посажены семьсот лип, клёнов, берёз – именно семьсот лет исполняется вскоре нашему городу!

Второе. В команде появились свои лидеры. Это прежде всего Пётр Киреев, центральный нападающий, вернувшийся после службы на флоте. Это двое наших земляков, поигравших в клубах первой лиги и давших принципиальное согласие выступать за «Текстильщик». По понятным соображениям не называем их фамилий. Это, наконец, ветеран одной из лучших команд высшей лиги Вадим Боков! Да и вся команда тренировалась в этом году, как никогда раньше.

Теперь о планах. Недопустимо долго топтался на месте наш футбол. Так долго, что болельщики уже отчаялись когда-либо увидеть «Текстильщик» на верхней ступеньке пьедестала почёта. Да и много ли осталось болельщиков? Так… Больше по привычке приходят на стадион.

«Уже в этом году мы намечаем стать первыми в области», – так заявил В. Голомазов.

Но программа подготовки команды рассчитана не на один, не на два года. На годы и годы вперёд.

Так может быть, мы увидим нашу команду… Где? А это уже дело болельщиков – строить воздушные замки. Дело тренера и футболистов – строить те же замки из надёжного материала. Наступает новое время.

Ванда ПУШКАРЬ»

16 февраля

– Они отказались, – сказал Голомазов с порога.

– Как отказались? – в один голос спросили Гржибовская и Гаврилова. Они сидели в новом кабинете главы администрации, как мама с дочкой. Чай пили.

– А вот так.

Голомазов взял стул, поднял его с намерением швырнуть в угол, но аккуратно поставил и сел к окну, глядя на широкую спину вождя.

– Я в Москву буду звонить. В Госдуму. У нас там есть скандальный коммунист, – сказала Гаврилова.

– Чихать они хотели на вашу Госдуму.

– Ты что – закурил?! – воскликнула Гржибовская.

– Закурил. Сейчас буду ругаться матом. Советую заткнуть уши.

И Голомазов произнёс головоломную комбинацию с использованием морских терминов, хотя служил когда-то всего лишь в спортроте ЦСКА. Гржибовская зажала уши ладонями, а Гаврилова выслушала его с видимым одобрением.

– Простите, – сказал Голомазов, поднимаясь. – Больше такого не повторится.

17 февраля

В кухне у Юры Фролова Голомазов всегда отдыхал душой. Был третий час ночи. Вторая бутылка «Гжелки» исчезла так же незаметно. Заодно провалился и шмат домашней буженины.

– Как ты достигаешь такого вкуса? – спросил Голомазов, криво улыбаясь.

– Это жена. Она берёт на рынке мясную свинину, начиняет её перцем с солью, потом томит, потом заворачивает в фольгу и закладывает в духовку. Я в это время из-за аппетита стараюсь уйти из дому… Так что же нам, Владислав Юрьевич? Они и на будущий сезон откажутся!

– Конечно, откажутся.

– Мне не нравится, как вы настроены. Не нравится.

– У тебя есть варианты? Давай, предлагай. Только о чувстве долга – не надо. Не надо, понял? У меня одна жизнь. И потратить её на то, чтобы бомбить колхозные команды, я не намерен.

– Нет, Владислав Юрьевич, вы знаете, о чём я. Вы думаете, что ваше дело – только бомбить. Конечно, мы второй круг прошли как «Манчестер Юнайтед». Я до сих пор спать не могу от восторга! Когда мы со счётом 9:0 вынесли этих прошлогодних так называемых чемпионов, и у нас в городе впервые со времён 9 мая сорок пятого года народ ликовал на всех улицах!.. когда Петра Киреева возили на бортовой машине и забрасывали цветами!.. когда!.. Э-эх! Да ради этого я жизнь отдам! Чтобы ещё такое увидеть! А вы – раскисли!

– Я не раскис…

– Раскис! Раскис, Слава! Ты видишь, даже имя у тебя – Слава! Ты думаешь, что твоя слава в другом месте, что в другом месте тебе сразу сборную дадут! А в другом месте тоже будут бить! И каждый раз ты начнёшь так вот раскисать? Обижаться? Да ведь жизнь вся такая! Везде тебя будут бить в слабое место в обороне! И это потому, что ты думаешь, что главное – выиграть на поле! А остальное, вся остальная жизнь – это пусть другие обеспечивают! Так не бывает!.. Не бывает так, Владислав Юрьевич. Простите, я больше никогда не перейду на ты.

Голомазов молчал, глядя в стол.

– Ты не понимаешь, Юра, в жизни ни хера, – поднял он наконец глаза. – Юра, ты – дурак.

– Конечно, дурак, Владислав Юрьевич.

– Нет, ты не понимаешь, какой ты дурак!

– Не понимаю, Владислав Юрьевич, но во всём с вами согласен.

– Ты знаешь, что Киреева покупают квартирой в области? Что Вадим Боков требует три тысячи в месяц? Долларов! Понимаешь?.. Ты понимаешь, что второй год мы не потянем на всём твоем патриотизме? Что у нас был только один шанс – сразу выскочить во вторую лигу! За один сезон! Да я бы этот фарм-клуб разбил бы! Как пасхальное яйцо!

– Даже как сырое яйцо.

– Ты думаешь, что твой древнерусский город способен содержать вторую лигу? Мы его выдоили за один год!.. Деньги, Юра, деньги… Всё. Я пошёл.