Текст книги "Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии"

Структура работы

Книга состоит из двух частей. В первой части я пытаюсь представить довольно сухую сводку всего, что мне известно об ориентации в различных обществах древней Евразии. Каждая глава этой части посвящена какой-то одной культуре или религии от Китая до Рима и от кельтов до монголов. Я старался для удобства читателя и последующего сравнительного анализа максимально унифицировать структуру этих глав. Так, в зависимости от наличия соответствующего источникового материала, рассказывается о значении стран света в данной культуре, об ориентационных представлениях людей, о лингвистических, археологических и этнографических свидетельствах этих представлений. Затем последовательно рассматривается отражение ориентационных принципов и привычек в различных сторонах жизни общества – в ориентации храмов и культовых площадок, культовых действий, городов, дворцов, жилищ, погребенных и погребений, картографии. Где есть возможность, приведены материалы о соотнесенности стран света в рамках символической классификации с понятиями «правое-левое», «переднее-заднее», с цветовой, зооморфной и прочей символикой. В конце каждой главы кратко резюмируются основные наблюдения.

Вторая часть представляет попытку обобщения этого материала уже не по культурам и народам, а по проблемам, которые рассматривались в I части. Это дает возможность включить изученный материал в широкий культурологический контекст, увидеть общее и особенное в ориентационной практике столь разнообразных народов, выявить закономерности в освоении человеком физического, бытового и сакрального пространства. Именно здесь стало возможным применить на практике те методологические основания, о которых шла речь выше (историко-антропологические, социально-психологические, перцепционные, когнитивные и другие разработки).

В первой части я двигаюсь сначала с востока (от Китая) на запад (до Рима) по югу Евразии (через Индию, Иран, Междуречье, Палестину, Египет и Грецию), затем с северо-запада (от кельтов) на восток (до тюрок и монголов) по северу континента (через германцев, славян, и финно-угров).

Я далек от геометрического мистицизма в истории, но все же не могу не отметить геометрической красоты и исторической логики в нашем движении от востока через юг на запад и затем через север снова на восток. Повторяя тем самым движение солнца на земном небосклоне (как сказали бы в Древней Руси – движение «посолонь»), мы, оказывается, движемся и хронологически довольно правильно (снова «ex oriente lux!»).

Движение «южных» евразийских цивилизаций от Китая – одной из древнейших цивилизаций на Земле – до Рима – самой «молодой» культуры в этом движении цивилизационного процесса – понятно (ср. в связи с этим распространенное в древности и средневековье представление о пространственном перемещении цивилизации с востока на запад в каждую последующую историческую эпоху, ср.: Райт, 210–211).

Кельты, в свою очередь, были первыми из северных соседей Рима, с которыми римляне столкнулись в своем колонизационном движении на северо-запад Европы. Кельты и составляли древнейшее население Северо-Западной Европы, чья территория простиралась от Дуная до Ирландии, и чьих набегов страшились даже жители Греции и Малой Азии. Позже в Европе появились, выйдя с берегов Балтики, германские племена, оттеснив кельтов на запад. Еще позже на историческую арену выходят славяне, которые только в VI в. своим завоеванием Балкан заставили говорить о себе весь Средиземноморский мир. Примерно тогда же в свет большой истории попадают финно-угорские народы. Древние тюрки и монголы стали известны китайским авторам уже начиная с III в. до н. э., когда они начали тревожить северные границы Поднебесной, в первые века н. э. они достигли в своем движении Европы и затем на протяжении всех средних веков играли значительную роль в хозяйственно-политической и культурной жизни Северной и Центральной Азии. В конце I части мы возвращаемся через север на Дальний Восток, откуда и начинали движение.

При изложении материала возникали определенные сложности в его структурировании и изложении. В одних случаях приходилось исследовать ориентацию этноса, например, древних китайцев, египтян, греков, кельтов и т. д., с другой стороны, – мощные ориентационные системы, выработанные мировыми религиями (буддизмом, христианством и исламом) и регламентирующие многие стороны сакральной и светской жизни и деятельности человека. Но такие мировые религии являются мульти– и интернациональными и не сводимы к определенному этносу.

Сложность состояла, таким образом, в рядоположении рассказа о национальных ориентационных системах и ориентациях великих интернациональных религий. В результате может сложиться впечатление, что, например, христианство, сменив греко-римское язычество, установило одну универсальную для всех европейских христианских народов ориентацию (что во многом и справедливо). Поскольку эта ориентация по своим параметрам и значению для сакральной жизни человека сопоставима с ориентацией одного дохристианского народа, например, римлян, то и в книге они заняли соседние места, что для теперешнего этапа работы над темой, вероятно, оправдано.

При этом я, конечно, отдаю себе отчет, что под «Христианством» скрываются многочисленные народы и культуры со своими дохристианскими ориентационными навыками, которые весьма живучи (особенно в быту и суевериях) на протяжении многих столетий (то же относится к буддизму и исламу). Но на данном этапе работы пришлось сознательно ограничиться исследованием парадигматических нормативных принципов ориентации, свойственных сакральной жизни того или иного общества, той или иной мифологии, религиозной системы. Хорошо известно, что «научное метаописание, а тем более культурно-историческая реконструкция неизбежно сосредоточивают внимание на системном начале в явлении, оставляя внесистемные элементы на периферии и ни в коей мере не исчерпывая их» (Раевский, Модель, 13).

Читатель заметит также, что, описывая ориентационные принципы одной культуры, я часто оперирую весьма разновременными источниками: так, скажем, для Китая археологические сведения о погребальном обряде культуры яншао III тыс. до н. э. соседствуют с описаниями китайских кладбищ путешественниками XIX в. Оправданием мне служит то обстоятельство, что ориентационные привычки являются, по-видимому, одним из наиболее консервативных элементов традиционной культуры, который сохраняется веками (а в случае с Китаем мы имеем к тому же ярчайший пример консервативности самой культуры).

Культурно-историческое значение исследований пространственной ориентации

В заключение отмечу большое значение изучения ориентационных принципов у разных народов в сравнительно-историческом плане, особенно с точки зрения возможных влияний и заимствований. В этом смысле особенно важными оказываются вопросы, живо дебатирующиеся в научной литературе, например, о том, насколько северная ориентация греков обязана своим происхождением ближневосточному (в частности, вавилонскому) влиянию; или в какой степени римляне восприняли этрусские, греческие и египетские (по Фротингему) ориентационные принципы; или, как связана восточная ориентация у христиан с ветхозаветной ориентацией и т. д. Так, например, тезис Хуисмана о том, что южную ориентацию египтян переняли все средиземноморские культуры, встретил резкую критику Познера (см.: Huisman, 98; Posener, 70).

Важен вопрос о цветовой символике стран света у тюркских народов, о степени их соответствия китайской и воздействия на европейскую (особенно славянскую) ориентацию. Так, может оказаться, что Белоруссия означает просто «Западная Руссия», если согласиться, что белый цвет символизировал запад (так было у китайцев и тюрков, которые через татар повлияли на топонимию Восточной Европы).

Исследование истории обозначения стран света у отдельных народов может пролить свет и на миграции древних народов. Как писал О. Н. Трубачев, «центр ориентации (народа. – А. П.) влиял на формирование стран света в разных языках, и обратно, – праистория самих названий подсказывает нам ход древней миграции соответствующего этноса» (Трубачев, Славянские этнонимы, 49).

Культурологическое значение ориентации ярко демонстрирует также тот факт, что перенесение пророком Мохаммедом киблы с Иерусалима на Мекку символизировало окончательный разрыв ислама с иудаизмом и формирование новой, вполне оригинальной религии (см.: Nissen, Orientation, 395–396; Schedl, 185–204).

* * *

Читатель увидит, что многие положения и выводы работы носят весьма гипотетический характер, что часто связано с недостаточностью источниковой базы в некоторых культурах. Но вместе с К. Леви-Строссом я считаю, что «отрицание фактов вследствие их предполагаемой непостижимости гораздо более бесплодно с точки зрения прогресса познания, чем построение гипотез; если они даже и неприемлемы, то ошибки как раз порождают критику и поиски, которые когда-нибудь позволят их преодолеть» (Леви-Стросс, Структурная антропология, 220–221). Поддержкой мне является также тот факт, что в последнее время наблюдается усиление интереса к проблемам ориентации по странам света в древних культурах Евразии (см. работы Т. Н. Джаксон, А. Голана, А. В. Лушниковой и др.).

Завершая Введение, отошлю читателя к приведенным в эпиграфе к Введению словам А. Я. Гуревича, которые прямо относятся к нашей проблематике.

Это высказывание иллюстрирует, с какого рода трудностями столкнулся автор при написании этой книги, пытаясь на нескольких страницах представить картину пространственной ориентации целой цивилизации (скажем, Китая), на что по сути каждый раз требуется отдельная толстая книга – ведь надо показать системы ориентации в пространстве и в различные эпохи, и в разных философских школах, и в различных сферах, и даже у «отдельных индивидов». С необходимостью приходилось огрублять и генерализировать, выявляя общие типологические черты каждой цивилизации.

Я надеюсь, что и в таком виде книга принесет некоторую пользу и, может быть, подвигнет последующих исследователей – специалистов-историков – на создание монографических работ по отдельным культурам. Короче – feci, quod potui, faciant meliora potentes!

Часть I
Ориентационные системы древних культур (критический обзор)

Древний Восток

«Среди вращения метаморфоз нет ничего более великого, чем четыре времени (года), среди висящих (на Небе) образов ясного и светлого нет ничего более великого, чем Солнце и Луна…»

«Чжоу и», трактат «Сицы чжуань» [1]1
  Русская транскрипция названий китайских произведений и имен собственных унифицирована в соответствии с правилами, принятыми в издании: Юань Кэ, 385.


[Закрыть]. Верхний раздел, Чжан 11 (пер. А. Е. Лукьянова)

Один из первых исследователей, обратившихся к изучению ориентационной системы древнего Китая, A. Л. Фротингем в 1917 г. отмечал, что китайская ориентация по странам света – terra incognita в ориенталистике, при этом «не существует другой древней литературы, в которой бы ориентация с такой полнотой была представлена и документирована, как в Китае… Нет другого такого народа, у которого ориентация играла бы более важную роль» (Frothingham, 64–65). Этот вывод, в том числе касающийся неразработанности проблемы ориентации древних китайцев, и сейчас остается во многом справедливым.

Великая китайская цивилизация – одна из самых древних на Земле. Ее достижения во многих сферах жизни – в политике, экономике, ремесле, науке, искусстве – часто опережали развитие в других регионах Евразии, а письменность, возникшая в XIII–XI вв. до н. э., позволила запечатлеть и донести до нас многие представления древних китайцев, в том числе и представления о пространстве.

Для нашей темы существенным моментом является принципиальная консервативность, традиционность китайской культуры, которая из столетия в столетие сохраняла духовные достижения предков (Васильев Л. С., Культы, 5). Вот почему многие черты древнекитайской системы ориентации дожили до наших дней, служа прекрасным подспорьем в исследовании архаических пространственных представлений. Надо заметить, что ориентация именно по странам света вошла в плоть и кровь китайцев, которые даже в быту описывают с их помощью пространственное расположение предметов (типа «подвинуть южнее вазу» или «сесть на северное кресло», см.: Ярмоленко, Роль речи, 70–71).

Китай представляет особенно благодатную ниву для нашего исследования и потому, что именно здесь были выработаны религиозно-космические и философские представления, охватывающие и объединяющие в единое целое все сферы сущего – космос, атмосферу, земную поверхность, растительный и животный мир, в том числе человека и человеческое общество (см. работы de Groot; Granet; Rouselle; Köster; J. Needham; Time and Space; Рубина, Кобзева, Зинина и др.; ср. Торчинов, 188: «…космология в традиционном Китае была одной из важнейших составляющих всех основных направлений философской жизни. При этом космология, как правило, занимала место теории бытия»).

Эти представления (теоретически осмысленные в даосизме и конфуцианстве) вполне оформились в эпоху династии Хань (202 г. до н. э. – 220 г. н. э.; здесь и далее хронология китайских династий дается по: Лёве, 3–18) и на протяжении многих веков служили основой для религиозно-этических, ритуально-церемониальных и обрядовых взглядов и действий китайцев. О ритуале как важнейшем основании порядка в природе, обществе и человеке в Древнем Китае ярко свидетельствуют слова Конфуция, запечатленные в классической древнекитайской книге «Ли цзи» («Книге обрядов», IV–I вв. до н. э.):

«В “Ши цзин” сказано: “Когда у человека нет ритуала, он подобен крысе, у которой [одно только] тело; если у человека нет ритуала, лучше ему скорей умереть!” Поэтому ритуал должен исходить от неба, но подражать земному, распространяться на духов и души умерших, и касаться траура, жертвоприношений, стрельбы из лука, управления колесницами, инициации, брака, аудиенций и приглашения на службу. Совершенномудрые сделали ритуал всеобщим достоянием, так что Поднебесная и ее царства могут употреблять их для наведения порядка» (Древнекитайская философия, II, 101).

Такие взгляды на природу, космос, богов, государство, человека и их взаимосвязь в очень большой степени опирались на ориентацию по странам света, которая была существенным элементом религиозно-философской системы и даже государственно-политической жизни. Так, древнекитайские историки сообщали, что царство Шан (вторая половина II тыс. до н. э.) было разделено на пять регионов: столицу с ее окрестностями в Центре («Великий город Шан») и Четыре Земли (ту), названия которых несли обозначения стран света (Wheatley, 425). Еще в гадательных надписях иньского времени (династия Инь правила с 1401 по 1045 гг. до н. э.) китайский ван (правитель) запрашивал, «будет ли урожай на восточных землях, будет ли урожай на северных землях, будет ли урожай на западных землях, будет ли урожай на южных землях, будет ли урожай в Шан» (Крюков, Софронов и др., 268). Сама ойкумена обозначалась словами, связанными с восприятием мира как пространства, расположенного между странами света: сы фан («четыре страны света»), сы хай («четыре моря»), ба фан («восемь стран и полустран света») и т. д. (см.: Кобзев, Учение о символах, 206).

Тесную связь со странами света каждого китайца в его повседневной жизни показывает следующий обряд: «Четыре раза в год (в середине весны, лета, осени и зимы) и при окончании года совершаются жертвоприношения духам пяти (по странам света и центру) частей занятой под дом территории; духов благодарят за то, что они охраняли дом и его обитателей» («Чжу-цзы» Цзя-ли, гл. 7; цит. по: Георгиевский, Принципы, 243). При этом весною молебствие должно было совершаться в восточной части жилища, летом – в южной и т. д.

Как известно, духам четырех направлений и ветров поклонялись еще в иньскую эпоху, что видно по текстам гадательных надписей того времени; ср., например, такую: «При гадании приносятся в жертву духам четырех сторон [люди из племени] цян – один [человек], две собаки, один бык» (Быков, Зарождение, 34).

Важность четырех полюсов, на которых покоится космос, хорошо видна из следующего космогонического отрывка из даоского памятника II в. до н. э. «Хуайнань-цзы»: «В те далекие времена четыре полюса разрушились, девять материков раскололись, небо не могло все покрывать, земля не могла все поддерживать, огонь полыхал, не утихая, воды бушевали, не иссякая… Тогда Нюйва [первопредок людей] расплавила пятицветные камни и залатала лазурное небо, отрубила ноги гигантской черепахе и подперла ими четыре полюса; убила Черного Дракона и помогла Цзичжоу; собрала тростниковую золу и преградила путь разлившимся водам. Лазурное небо было залатано, четыре полюса выправлены, разлившиеся воды высушены, в Цзичжоу водворен мир, злые твари умерщвлены, добрый люд возрожден» (Померанцева Л. Е., 153).

Как и во многих других культурах, в Древнем Китае различали помимо четырех основных стран света четыре промежуточных. В древнекитайских источниках часто можно читать о восьми полюсах, или направлениях – ба чжэн (см., например, в даоском трактате «Ле-цзы»: гл. 2, гл. 5; цит. по: Мудрецы Китая, 21). Существуют также данные, позволяющие предположить, что в наиболее архаичной космогонической модели роль ориентиров (стран света) выполняли ветры, дующие с восьми сторон (Яншина, Формирование, 109, 219). И действительно, восемь стран света часто соотносились с восемью ветрами (ба фэн), о которых подробно рассказал древнекитайский историк II–I вв. до н. э. Сыма Цянь (Сыма Цянь, IV, 100–104). Это обстоятельство связывает китайскую космологию с космологией многих других культур Евразии (см.: Tallqvist, passim).

Иногда указывалось шесть стран света (лю хэ); в таком случае учитывались четыре основные страны света, а также зенит и надир (ср.: Мудрецы Китая, 134, 268, 386).

Небо древние китайцы представляли себе в форме круга, а землю – квадрата (Rouselle, 3; Needham J. II, 268–269; ср.: Рифтин, От мифа, 61); соответственно и Алтарь Неба, находящийся в Пекине, имеет круглую форму, а Алтарь Земли – квадратную. Интересно, что квадрат, вписанный в круг, составлял орнамент на китайских монетах и обратной стороне бронзовых ханьских зеркал, имевших магические функции; в том, что под этим орнаментом подразумевался именно космос, состоящий из неба и земли, убеждают дополнительные элементы изображения на зеркалах – мировая гора посреди квадрата, обозначение стран света и изображения их духов (Сычев/Сычев, 20).

Рассказывали, будто бы «конфуцианцы носят круглую шапку [в знак того, что] познали время небес; ходят в квадратной обуви [в знак того, что] познали форму земли» («Чжуан-цзы», гл. 21; цит. по: Мудрецы Китая, 262). Связь со странами света квадратной земли ясно видна в таком, например, уподоблении «царского меча» в том же «Чжуан-цзы», гл. 30: «внизу [он] уподобляется квадратной земле, чтобы послушны были времена года; в центре согласуется с желаниями народа, чтобы был покой во всех четырех сторонах» (Там же, 341).

Интересную идею о смене трехчленной ориентационной системы древних китайцев на пятичленную предложил И. С. Лисевич. Соотнеся первых пять мифических «Владык» Китая с солярными культами, Лисевич выстраивает такую их последовательность: Фуси – божество востока, Янь-ди и его сын Чжужун – божества солнца и огня, связанные с югом, Суйжэнь и Нюйва – божества, соотносимые с западом. Смена их пребывания у власти отражает солярный цикл – «идею круговорота солнца» по часовой стрелке от востока до запада. На этом основании Лисевич предполагает, что ранние представления китайцев о странах света включали в себя только три «солнечные» страны света – восток, юг и запад.

Резюмируя переход от трехчленной к четырех-(пяти-)членной структуре горизонтального космоса, исследователь пишет: «Если раньше сколько-нибудь значительными представлялись человеку только Восток, Юг и Запад, т. е. страны света, где пребывает солнце, то теперь в поле его зрения попадает и Север, где солнца нет, и Центр – то место, где находится сам человек, наблюдающий вселенную. Бог Центра превращается в Верховное божество, одержав победу над Янь-ди, и этот факт как бы знаменует огромную перемену в мировоззрении древнего человека, осознавшего свое место и значение во Вселенной» (Лисевич, 264).

Взгляд на юг, при котором правая сторона становится западной, ассоциируется с женским началом инь и с луной, а левая – с востоком, мужским началом ян и солнцем, характерен, как мы увидим ниже, для всех сторон китайской культуры (см.: Рифтин, От мифа, 59–61).