Текст книги "Akladok"

Роман склонился над Марией Петровной и сделал рукой несколько плавных, едва заметных в темноте движений.

– Уф-ф-ф….., – выдохнула она.

– Ну вот, только вставайте осторожно, осторожно: первые несколько секунд может кружиться голова. Но больше я, к сожалению, ничего не смогу сделать.

***

А Семен так и стоял посередине комнаты, в которой еще несколько минут назад были люди, еще несколько минут назад была она… Была, и он ничего не сделал! Неужели он действительно совсем не может ничего «сделать»?

Это было непереносимо. Люба права, не может! Сейчас, как и всегда после Настиного ухода, это чувство «не сделанного» придет, навалиться, схватит его за горло, сделав не способным думать о чем-либо другом. Даже если он выпьет литр водки, даже во сне… Это мучительное смутное понимание необходимости сделать что-то по отношению к ней не покидало его весь вечер. Словно кто-то умный и решительный внутри него все время доказывал необходимость этого, призывал, стыдил, кричал. А он, Семен, не находил слов, не находил поводов, начинал нести что-то совсем о другом, как автомат, способный произносить и делать только то, что заложено в его идиотскую программу. И проходило время, уходили возможности, и вот теперь ушли. И, возможно, совсем. И тысячи несказанных слов, миллионы несделанных вещей обрушатся на него, словно проснувшись, очнувшись от ступора. Ступора видимых ранее причин, ситуаций, положений вещей, – всего того, чего на самом деле нет, и что теперь справедливо видится чушью, жалким несущественным фоном, – словно он только сейчас обрел это правильный взгляд, который наконец ставит все на свои места. Но – поздно.

Возможно, совсем поздно. Потому что никто не знает, что там снаружи, никто не знает, вернуться ли они. А он отпустил ее… и теперь, возможно, упустил все. Идиот! за что он цеплялся, за какие соображения, когда им сейчас, видимо, уже нечего терять….

– Настя…, – простонал Семен и уперся лбом в стену. – Настенька…

– Я никогда не говорил, как ты нужна мне, – зажмурился он. – Никогда не говорил, насколько все сильно. Потому, что трус. Потому что не мог потерять иллюзию, что и тебе не все равно, что между нами еще что-то возможно. И эта иллюзия разрушала и разрывала меня эти годы. Но это моя иллюзия. И я понимаю, что это – всего лишь иллюзия, и на самом деле все, конечно, не так. Прости, любимая, просто я боюсь потерять шанс, ибо реальность для меня безисходна. Я не могу жить так, я становлюсь трупом, когда тебя нет рядом…

Полупустые бутылки, разноцветные рюмки и стаканы молчали. Ему, Семену, даже не хочется пить. Потому, что, даже напившись, он никогда не скажет всего этого. Вся эта жвачка, которую он когда-то считал жизнью, сильнее его. И он не может заставить жизнь стать другой, не может сделать так, чтбы она любила его. Он не может прорваться к ней через эту стену, которая воздвигается людьми, обстоятельствами, невезением, им самим. Семен схватил угол скатерти и представил, с каким грохотом все полетит на пол. Кувыркаясь, проливаясь и разбиваясь! Если бы так сделать в жизни – сказать, разрубить… Он напряг плечо, примеряясь к решительному и необратимому движению, но так ничего и не сделал. Потому что в этот момент за окном метнулся свет и послышался приглушенный стенами дома рев мощного двигателя.

Внутри спины прошел какой-то сильный ток, губы сжались, а глаза наполнились слезами. Звук ему не понравился.

Семен толкнул дверь и вышел на улицу. Около сарая в свете фар возились те самые бандиты, которые пару часов назад хотели их убить, и громадными блестящими мечами пытались взломать дверь. И картина всего этого выглядела фантастично и мрачно.

Услышав Семена, бандиты обернулись и угрожающе перехватили свои ужасные мечи. Если бы они знали, как они «не вовремя», они бы сюда не пришли. Кулаки вобрали энергию, по плечам пробежала дрожь.

Семен зажег фонарь во дворе и медленно двинулся к ним.

– Иди в дом и принеси ключ! – властно произнес однорукий. Бандиты выглядели зловеще. У них откуда-то появились легкие кольчуги и боевые перевязи, а на головах были остроконечные шлемы.

– Оглох или идиот? – подтвердил серьезность их намерений здоровый.

Семен сделал несколько шагов вперед и остановился. Однорукий ловко взмахнул своим оружием, и небольшое дерево, росшее около сарая с тихим хрустом упало в снег.

– А вот за это тебе будет еще больнее, – негромко сказал Семен.

– Ладно, не хочешь по хорошему, – Однорукий, кажется, понял что на испуг его не возьмешь и задумал что-то еще. – Мы вернемся, но тогда будет хуже. Ты не представляешь, как хуже, – пообещал он, делая несколько шагов вдоль сарая.

– Не вернешься. Ты больше никуда не вернешься, – Семен переместился вправо, чтобы отсечь однорукого от выхода на тропинку: тогда тот побежит через глубокий снег, а этого он не боялся.

Выпад Здорового был неожиданно мастерским и мощным. Семен отклонился, но острее меча разрезало ему свитер. Интересно. Парень знает, как пользоваться этой штукой. Причем редкое знание. Но тем интереснее будет выглядеть его лицо, когда он поймет, с кем связался. Семен даже почувствовал, что его губы слегка скривились в улыбке. И он, не спеша, следуя за выпадами противника, выбрал момент и быстро ударил бандита ногой по руке. Меч мелькнул в свете фонаря и отлетел в снег.

– И я не буду убивать вас быстро, – тихо прохрипел Семен и отступил к поленнице: однорукий, умело раскручивая меч перед собой, приближался к нему справа.

Два пущенных одно за другим полена сбили это кручение, правая рука отвела оружие, а левая стукнула ребром по шее, и однорукий упал на четвереньки. По растерянности застывшей на его лице, он не ожидал что Семен окажет такое серьезное сопротивление. Ну да, конечно, старый свитер, пропитое лицо… Он опустился, его спина утратила былую прямоту, а лицо лоск человека, крепко стоящего в этой жизни, но тело не забыло ничего, и холодный сильный дух бойца, натренировнный в течение многих вечеров из года в год проведенных им в спортивных залах совсем не угас. На самом деле они и сейчас не знали с кем связались!

И может быть не узнают. Потому что очухавшийся Здоровый по-видимому тоже много тренировался. Он виртуозно двигал руками и ногами, он тоже потратил много усилий, чтобы научиться этому, и был уверен, что это не может не сработать. Нет, не сработает, равнодушно подумал Семен. Для него отточенные в многочисленных драках приемы Здорового были азбукой, которую он освоил и перерос когда-то очень давно. Он подождал, когда можно будет ударить наверняка, и когда бандит рухнул, вернулся к Однорукому. Тот все еще поднимался около поленницы, и его лицо не предвещало ничего хорошего.

– Посмотри вокруг, – зло пошипел он. – Я предупреждал, но ты не послушал.

Не выпуская его из виду, Семен попробовал оглядеться и увидел, что со стороны леса к ним быстро движутся какие-то силуэты. В точно таких же шлемах и перевязях. И их число постепенно возрастает.

– Начинай прощаться! – проскрипел бандит.

– Прощай, – сказал Семен и стукнул его ногой в голову.

Меч Однорукого был тяжел, но удивительно удобен. Вспомнив слова Дука, Семен вышел точно под прожектор и неподвижно смотрел, как они надвигаются. Было чувство, что это ожил и приближался лес. Если бы не пар из их ртов, если бы не хруст снега под их ногами, если бы не звон оружия, который ясно слышался, когда они перелезали через низкий забор.

Семен выставил вперед руки с мечом, расслабил спину, почувствовал хрусткий белый снег под подошвами ботинок. Когда-нибудь он станет таким, как Алекс, и они даже не посмеют показаться ему на глаза. А пока он обычный человек, человек, который когда-то в молодости затратил тысячи часов, овладевая искусством ведения боя. Словно предвидел.

Нет, все будет хорошо. Он вернется, он будет жить в том доме, который приснился ему во сне, он будет ходить вдоль по просеке на болото. Где из-под снега растут и колышутся высокие сухие травы, где он что-то оставил… и до сих пор не нашел.

Шв-варк! – Семен неожиданно сделал короткое, но очень сложное движение, которое у него никогда не получалось на тренировках. Невысокий щуплый мастер из Вьетнама не мог показать его, но дал подробное описание, и Семен долго пытался это выполнить. Где-то было написано, что так самым коротким образом можно установить пространство вокруг себя. «Только так ты будешь знать выход, – сказал ему тогда вьетнамец: и только сделав это, поймешь, что это такое. И станешь великим мастером.»

И вот – получилось! Семен вдруг понял, что пространства нет. Есть сложный процесс, в котором действуют чьи-то силы и воли. Есть страшная пропасть, ужасней падения в которую нет ничего на свете. И есть он, Семен, который так не хочет в нее падать. Даже если все кончено.

– А-а-э-эх-х! – это не было движением, это не было криком, – это было мощным потоком, который Семен открыл, который высвободил, который вобрал вихри входящих в него сил и его нежелание подчиниться тупой равнодушной силе, которая стремилась столкнуть его вниз. И удар получился чудовищным. Что-то заколебалось. Семен вернул все на место и мощно, широко устремился вперед, вверх, к свету, пронизывая что-то, у чего не было ни верха, ни низа, ни «вперед», ни «назад»; но было все. Одновременно видя, как его тело быстро движется по двору, а меч, словно помимо его воли, колышется согласно заданному им направлению силы.

И все завертелось. Свет, снег, сараи забор, ее лицо… Давление спало, сомкнулась тьма, но в этой тьме уже не было опасности. Только морозный запах леса. И дыма из печи. И крик:

– Ты в порядке?

Семен встал на колени, протер снегом лицо. Чувствуя, как каждая снежинка из маленького колкого кристалла превращается во что-то мягкое, и каплями стекает вниз по щекам и шее. И видя, как из-за покореженной мечами двери сарая протискивается Настя и бежит к нему… Тогда он поднялся на ноги, уткнулся лицом в ее волосы и они, плача и обнимаясь, что-то шептали друг другу. И долго, бесконечно долго стояли под звездным, морозным небом. А оно ласково мигало им неисчислимым количеством звезд……

– Вы в порядке? – Мигание прекратилось и во всем теле появилось противное ощущение тяжести и жесткости, словно это была боль. Семен встряхнул головой и огляделся. Он стоял около стола и сжимал в руках углы скатерти, а в дверях напротив него стоял Капитан Дук с вынутой из ножен шпагой и тревожно оглядывал комнату.

– Ты в порядке? Семен? – повторил Дук. И его тонкая-тонкая шпага тревожно блеснула.

– К-как это…, – пробормотал Семен, не понимая, сошел ли он с ума или спит, но в этот момент с грохотом отворилась дверь кухни. За ней стоял Лорд Эйзя: так же как и Капитан, с обнаженной шпагой, словно собирался от кого-то обороняться или, наоборот – на кого-то напасть.

– У них не хватило сил, – констатировал Дук. После чего оба ворвавшихся в комнату человека переглянулись, вложили шпаги в ножны и с уважением посмотрели на Семена.

Который сел за стол, закрыл лицо руками, и понял, что пространство вокруг него как-то по-особому светиться. По-видимому, это означало, что он и вправду сошел с ума.

Часть 3

1

Под крылом самолета садилось солнце. Яркий оранжевый шар торжественно утопал между облаками, даря им последнюю порцию своего сияния, но красота и пафос этой картины не успокаивали. Скорее отвлекали. Ненадолго отвлекали от навязчивых мыслей, и путем каких-то сложных ассоциаций приводили им на смену другие. И все.

Например, о людях, находящимся на земле. Наверное, им уже не увидеть солнце. Просто и печально: они прикованы к ее поверхности и, если нет сплошной облачности, им может открыться только отражение его оранжевых и красных лучей где-нибудь в перистых облаках. Для них, несчастных, сегодня его свет уже недостижим, как все, что уже случилось; но вот отсюда, с высоты десяти тысяч метров, можно видеть, что оно, это величавое светило еще существует. И, если лететь за ним следом на запад с достаточно большой скоростью, оно будет существовать всегда. Ура!?

Но она летит на восток. На северо-восток. Над тысячами и миллионами людей, которые со всеми своими органами восприятия, мыслями, чувствами, намереньями – все такие маленькие, что отсюда не увидеть, – сидят под заснеженными крышами, идут по серым дорогам, и не ведают ничего о том, что где-то в трех километрах от их поселка едет автомобиль; что над лесом, распростертым вон за теми полями, нависло облако, из которого, возможно, летят редкие пушистые снежинки; что там, севернее, уже полные сумерки, а где-то далеко на юго-западе еще почти светло. Можно даже заключить, что для таких маленьких, какими мы ходим по земле жизнь выглядит совсем по-другому. Ой, бедные мы, бедные…

Настя откинула голову на спинку кресла, и подумала об Алексе. Стоило подняться на высоту нескольких месяцев, улететь в другую страну, как все стало действительно выглядеть другим. Да, мысли определенно сделали зигзаг и снова понеслись по старому кругу. Опять. Чтобы узнать о роли человека в твоей судьбе, нужно отойти от него, хотя бы ненадолго, на те же несколько месяцев. И тысяч километров. И не соскучиться. А она соскучилась. Господи, как же это все путает! Потому что никакая это не высота, если так соскучишься. Или она уже опускается? Еще несколько дней назад, еще вчера она была уверенна, что этот странный отрезок ее жизни уже в прошлом – вокруг был Париж, Дефанс, работа, Эмиль, наконец. Но впереди, под темными облаками лежала Москва, она неизбежно приближалась, как приближается земля, когда прыгаешь с парашютом: сначала почти не заметно, потом все быстрее и быстрее; и, по мере того, как это расстояние сокращается, голову начинают наполнять старые забытые мысли, вспоминаются радости, ожидания, и прочие чувства, которые совсем не так давно, оказывается, были содержанием ее жизни. И в качестве фона всех этих чувств, приближается и увеличивается старый вопрос: зачем он ее отпустил?

– Конечно, тебе имеет смысл туда поехать, – проговорил он тогда, развалившись в кресле и глядя куда-то в окно. С лицом человека, сосредоточившегося на решении проблемы, которая его самого совсем не касалась. И, подумав, уточнил, – Ну да, со многих точек зрения имеет.

А что она хотела услышать? Это был точный взвешенный и правдивый ответ на ее вопрос, стоит ли ей принять предложение ее работодателей и уехать в другой город, в другую страну и на неопределенное время. Может быть навсегда.

Очень даже может быть, навсегда. Он же это понимал? Это что, экстремальный альтруизм или просто своеобразная форма разрыва отношений? Оказывается за все это время она не нашла ответ, а спросить его напрямую все время что-то мешало. Даже в электронных письмах. Которые в последнее время стали здорово смахивать на переписку старых друзей.

А земля приближается!

Ну, хорошо, они теперь старые друзья, всего лишь старые, сарые друзья, и он там, в Москве иронично улыбается своим громадным носом какой-то другой женщине. Нет! Сейчас, когда до приземления самолета осталось меньше часа, Настя была уверенна, что он для нее был и навсегда останется Алексом, а она для него, как, собственно это не формулируй, всегда останется она. А их отношение друг к другу – исключительно их отношением, каких ни у кого никогда быть не может.

Ну, вот и земля близко. Страшно? Кажется, уже слышны запахи травы, жилья и того конкретного места, куда она сейчас приземлиться. А где-то там остался Эмиль. Да, Эмиль, конечно Эмиль. Наверное, ей следовало написать о нем Алексу, но что, в сущности писать? Всякую чушь, что мол есть такой красивый, спортивный и нежный парень, что она часто думает о нем, а он о ней, что они часто вместе, что они… В общем, она не смогла сказать ему нет, да и, если честно, не хотела. Но как об этом написать?

Как? И ее снова несет прямо в какие-то кусты, которых оттуда, сверху было не видно. Ну, хорошо, она ничего не предпринимает, пока не поймет, отпустил ли ее Алекс. А если не отпустил? Ведь он иногда замечает очень тонкие вещи, и если он не захочет… Но иногда он не замечает ничего! Настя прикусила губу, ей так не хотелось об этом думать, хотя думать, конечно, следовало. Нужно изо всех сил натянуть вон те стропы. Но кругом кусты и деревья: налицо дикая ситуация, когда ей нужно будет обидеть такого доброго, понимающего, родного. Вот был бы он ее братом или даже отцом. В их первую ночь Алекс, принеся ей в постель вина, тихо пожелал: «Чтобы секс нас не испортил!». Если бы действительно не испортил. Если бы нам всем было лет за восемьдесят… Или это она такая, или страна, город?

Когда-то все было не так, и она была готова пожертвовать очень многим, только бы Семен не был ее родственником. Семен…, благородный и добрый человек из ее юности. Она ему, видимо, очень нравилась, но он… ничего не знал о ее чувствах к нему. Может быть, единственный из тех, кто ее тогда окружал. А она изо всех сил не позволяла себе проявить эту влюбленность, и вот, Алекс ее спас. Но Семен теперь уже не родственник, да и Алекс, к сожалению, тоже, и Эмиль.. А, может быть, просто ничего пока не решать?

Настя обрадовалась этой замечательной мысли. Это так легко, ничего не решать. И глупо, малодушно. Но… если она не может по-другому? Пока не может. Тогда на этом и остановиться?

Настя с облегчением выдохнула. Снова посмотрела в иллюминатор. Да, кажется ясно…, что ничего не ясно.

Она хорошо запомнила это настроение. Запомнила так, словно у него был запах, вкус и его даже можно было почувствовать на ощупь как нечто шершавое и податливое. Запомнила, потому что именно в тот момент и на той мысли это и случилось.

Б-а-а-а-а-ах!

Да, именно в тот момент в ее сознание и ворвалось это воспоминание, сон, галлюцинация. Что-то непонятное, после чего все вокруг: спинки кресел, вид из иллюминатора, недочитанный журнал в руке – все вызвало сильное удивление, граничащее с шоком. Словно тогда ее отбросили, вернули назад. Какой-то странный удар по сознанию. Почти как сейчас. Только наоборот.

…Когда она вдруг осознала себя стоящей на ночной заснеженной поляне между сараем и домом Алекса. И в то же время…

Настя сделала несколько шагов вперед по пушистому хрустящему снегу. Пространство между домом и сараем освещалось двумя фанарями, в лучах которых чуть темнела полоса тропинки, соединяющей эти строения. И ей холодно – она уже долго здесь стоит.

Один из фонарей раскачивался, поэтому и тропинка, и сарай, и тени от наполовину занесенных снегом кустов и колода, на которой Алекс рубил дрова, казались зыбкими и изменчивыми в своих очертаниях. Что произошло? Она ничего не помнила, а в груди было чувство чего-то родного и нужного, чувства, что происходило нечто неожиданное, красивое и странное, некий очень мудрый поворот сюжета, как это иногда бывает во сне. И вы просыпаетесь легкий и благостный. И с грустью понимаете, что реальность совсем не такая, как сон.

Со стороны леса в освещенный двор вошли Мария Петровна, Королева Иллис, Люба, Роман и Максим. Они двигались клином, ритмично с какой-то сонной целеустремленостью передвигая ногами, и своим шествием отчего-то напоминали картину «Бурлаки на Волге». В качестве баржи из темноты выступила фигура Ивана и замерла в нескольких метрах от калитки.

– Нет, надо же, а?! – воскликнул Иван и поправил смешно сидящую на нем меховую шапку.

– Ну, да, – машинально кивнула Настя и зачем-то улыбнулась.

После той странной вспышки-прозрения, случившейся с ней в самолете, ее не покидало чувство, что все это было. Словно она знала, что встретит первую жену Алекса, словно понимала, что случиться что-то очень тревожное и вместе с тем влекущее; и даже внезапное появление Семена не оказалось для нее полной неожиданностью. И эта картина: два фонаря, освещающие ночной двор – да, эта картина тогда стояла перед ней особенно ярко. Только фигура Ивана, застывшая около калитки ее теперь почему-то нарушала.

Его в ней не было! – пробило Настю. И она поняла, что только сейчас начинается что-то новое.

***

– Нет, я вообще ничего не понимаю. Полностью и безоговорочно ничего не понимаю, – признался Иван.

– А что вообще произошло? – попыталась выяснить Настя.

– Это… это, ты понимаешь, не подается никакому словесному и человеческому описанию, – округлил глаза за стеклами очков тот. – Мы шли, то есть мы вышли, и отошли уже довольно далеко, когда вдруг я понял, сейчас оно как даст! И произойдет…

– Что произойдет? – спросила Настя, и увидела, что вся компания остановилась и смотрит в их сторону.

– Произойдет такое дзинь-нь-нь, и все кончится. Вернется назад, и все будет плохо, но как всегда, то есть не так страшно. А оно… оно не кончилось!

Иван прикусил губу и переступил с ноги на ногу. Настя кивнула. Все по-прежнему продолжали смотреть в их сторону.

– Ребята, нет, вы все-таки скажите, что произошло? С нами… что-то не так? – попросила ответить Настя.

Никто не ответил. Только Иван едва заметно дернул плечами, отошел к остальным и как-то испуганно указал рукой в ее сторону.

– А она к-кто? – произнес он.

– Ну вот… Вань, ты чего? – испугалась Настя. – И чего вы все?

– Нет, там сзади, – почти шепотом произнес Максим.

И только тогда Настя догадалась обернуться. Позади нее, скрестив руки на животе, неподвижно стояла женская фигура в больших мужских валенках, и в руках у нее было пустое мусорное ведро.